Текст книги "ПЕНРОД-СЫЩИК"

Автор книги: Бус Таркинтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Глава IX
ГЕРМАН УПУСКАЕТ ШАНС

На другой день в двенадцать часов Пенрод возвращался с Маргарет и миссис Скофилд из церкви. На голове у него была новая соломенная шляпа с сине-белой лентой, и она так нравилась ему, что даже походка у него стала солиднее. Крошка Рональд устроившись на веранде в обществе мистера Пассло и мистера Скофилда, лениво следил за тремя любимыми родственниками, которые возвращались из Церкви. Он дождался, пока Пенрод миновал веранду, и проследовал за ним в прихожую.

– Ты мне дашь померить шляпу? – спросил он, и в голосе его прозвучали почти уважительные интонации. – Я просто хочу посмотреть, идет она мне, или нет. Дашь, Пенрод?

– Нет, не дам, – поспешил внести ясность Пенрод и, положив шляпу на стол в прихожей, строго и твердо добавил: – Не смей трогать мою шляпу!

– Ну, конечно, раз ты против, – с неожиданной покорностью ответил кузен. – Пенрод, а что значит эта надпись в конюшне: «Джордж Б. Джашбер» и все такое прочее?

– Тебя это не касается. Не суйся не в свои дела!

– Хорошо, – задумчиво произнес Рональд, – а вот краску ты, наверное, брал из тех банок в сарае, да? А, Пенрод?

– Не суйся не в свои дела!

– Ладно. Ты знаешь, мы с папой уезжаем сразу после ленча. Мне кажется, Пенрод, когда я уеду, ты пожалеешь, что так подшутил надо мной вчера. Зачем ты заставил меня вчера заболеть, а, Пенрод? А вдруг что-нибудь такое потом случится, и ты пожалеешь, что так поступил со мной?

И, так как Пенрод ничего ему не ответил, Рональд, открывая дверь, чтобы вернуться на веранду к отцу и мистеру Скофилду, снова повторил:

– Может ведь так случиться, что ты вспомнишь и пожалеешь? Правда, кузен Пенрод?

Он говорил так ласково, что Пенрода и впрямь начала мучить совесть. Мягкость Рональда удивила его. Впрочем, не меньше он был поражен и благонравным молчанием кузена за ленчем. Когда приехало такси, на котором гости должны были ехать на вокзал, начали звать Рональда. Он не отозвался ни на один из щедро разносящихся по дому криков. Однако некоторое время спустя он прибежал со стороны заднего двора, где, по его словам, «прощался с Герцогом». Отменно вежливо попрощавшись со всеми Скофилдами, он следом за отцом сел в такси, и машина тронулась. Рональд чуть было не оставил о себе хорошее впечатление. Однако в последний момент он постарался исправить эту оплошность. Высунувшись из машины, он сделал руками «нос» и захохотал самым омерзительным образом. Он не умолкал и не убирал свой «нос» до тех пор, пока машина не завернула за угол.

Торжествующие выкрики Рональда посеяли в сердце кузена сомнение. Пенрод вдруг вспомнил, сколь сильный интерес проявил Рональд к его новой шляпе и очень обеспокоился ее судьбой. Шляпы в прихожей не оказалось, не было ее и в других частях дома. Когда же Пенрод увидел во дворе Герцога, который катался по траве, тщетно пытаясь избавиться от многочисленных пятен краски на шерсти, в душу его закралось тревожное предчувствие. Он побежал в сарай и там нашел свою новую шляпу. Достаточно было беглого взгляда на нее, чтобы понять: идея покрасить Герцога пришла Рональду лишь в самый последний момент, когда он размышлял, как поступить с остатками краски. Пенрод поддел кончиком палки жалкие остатки того, что еще недавно было его шляпой, и понес их вокруг дома на веранду, где сидели отец и мать. С негодующим видом он продемонстрировал красноречивое свидетельство вандализма их недавнего гостя, и родители отозвались искренним сочувствием. Потом он удалился на задний двор, оставив загубленную шляпу в сарае, и пошел разыскивать Сэма Уильямса. Сэма не оказалось дома, и Пенрод вышел на улицу. Против конюшни Скофилдов, восседая на пороге своего скромного жилища, нежился в лучах послеполуденного солнца Герман.

– Эй, Пенрод, – сонно произнес он.

Пенрод остановился.

– А где Верман? – спросил он.

– Верман далеко, в Теннесси. Его взяла с собой мамаша. Там бабушка заболела, мамаша поехала за ней ухаживать и взяла с собой Вермана.

– А когда он вернется?

– Как только бабушке станет лучше. А зачем тебе Верман?

– Ну, – сказал Пенрод и, выдержав многозначительную паузу, добавил: – Я вообще-то хотел вас двоих пригласить. Я собирался вам рассказать кое о чем еще на прошлой неделе, но у меня в гостях был маленький кузен. Видел бы ты, сколько он наделал разных гадостей! По-моему, когда он вырастет, он станет самым отъявленным преступником во всех Соединенных Штатах. Во всяком случае, думаю, не сыщешь ни одного преступника, который бы так плохо себя вел. Вот кое. о чем в этом роде я и хотел рассказать вам с Верманом.

– В каком роде? Что у тебя в гостях живет мерзкий маленький парень?

– Нет, я имел в виду преступников. Ты ведь знаешь, кто такие преступники, а, Герман? То есть, я хотел сказать, если мы, например, поймаем какого-нибудь одного…

– Где? – вяло спросил Герман. Он явно не проявлял особенного интереса к тому, что говорил Пенрод, и снова принялся клевать носом. – Где мы его возьмем? – уточнил он.

Пенрод поковырял землю носком ботинка.

– Ну, если я не передумаю и расскажу, когда Верман вернется, тебе и ему то, что я знаю, ты сам поймешь, что в преступниках у нас недостатка не будет. Видишь ли, Герман, мы будем вот как их ловить. Сначала я должен буду решить, за какой бандитской шайкой нам лучше всего начать следить. Потом может случиться так, что я направлю тебя или Вермана и Сэма Уильямса по их следу или еще что-нибудь поручу, когда сам буду занят.

Германа уже настолько сморил сон, что он не мог реагировать как следует. Один его глаз уже закрылся совсем, другой был полузакрыт. Он пробурчал что-то уж вовсе неразборчивое. Правда, потом он немного пришел в себя и спросил:

– А что тебе сделал этот маленький парень?

Пенрод, не таясь, рассказал о последней подлости отбывшего кузена.

– Готов поспорить на что угодно, у вас никогда еще не было такого подлого гостя, как этот маленький Рональд, – закончил он свой рассказ, – готов спорить на что угодно, у тебя никогда не было маленького кузена, который бы раскрасил твою собаку, новенькую шляпу, а потом бы уехал и показал из машины «нос» тебе и всему твоему семейству!

Герман несколько отошел ото сна.

– Это все пустяки. Вот мой папаша однажды остался ночевать у моего дяди Бена. Ночью папаша положил пиджак и брюки себе под голову и спал на них. У него в кармане брюк лежало четырнадцать долларов. Но когда он проснулся, у него под головой была только куча каких-то тряпок. Брюки, пиджак и четырнадцать долларов пропали. «Где ты дел мой пиджак, брюки и четырнадцать долларов?» – спросил он у дяди Бена. А дядя Бен сказал, что они пропали. «Это я и так вижу, что пропали, – сказал папаша, – я тебя спрашиваю, где ты их дел?» А дядя Бен ответил: «Уфус забрал».

– Кто? – удивился Пенрод. – Что это за имя такое, Уфус? Может, Руфус?

– А я почем знаю? – сказал Герман. – Дядя Пен сказал «Уфус», а больше мне про это ничего не известно. Он сказал: «Уфус пришел и унес». Пот так и сказал: «Уфус пришел и забрал пиджак, и брюки, и четырнадцать долларов, пока папаша спал. Забрал, пошел, развел костер и сжег на нем пиджак, и брюки, и четырнадцать долларов». Тогда папаша и говорит: «А где же пепел?» Вот так и говорит: «Где, – говорит, – пепел?» И еще папаша сказал: «Если этот Уфус взял мой пиджак, брюки и четырнадцать долларов и сжег их на костре, где же, – говорит, – пепел?» Дядя Бен говорит, этот Уфус взял и раскидал весь пепел. Дядя Бен говорит, он даст папаше комбинезон, чтобы дойти до дома. Дядя Бен говорит: «Не виноватый я, это все Уфус делает!»

Пенрод почувствовал, что злодеяния крошки Рональда не идут ни в какое сравнение с кошмарными выходками Уфуса. Герман явно победил в этом споре. Его родственник, несомненно, представлял куда большую опасность нежели мистер Пассло-младший. Однако это преимущество Герману еще следовало доказать.

– Слушай, Герман, а кто этот Уфус? Он сын твоего дяди Бена?

– А я откуда знаю? Дядя Бен не сказал, кто такой Уфус. Он сказал: «Уфус взял их, развел костер и все сжег». Вот так и сказал. И все.

– Ну, тогда, – возразил Пенрод, – он, может, не был совсем твоему папе маленьким кузеном? Иначе, наверное, дядя Бен так бы и сказал. Я думаю, этот Уфус кто-то другой.

– Какой «другой»? – лениво спросил Герман. Он снова начал засыпать и как раз закрыл оба глаза. – И что, дядя Бен сказал бы «иначе»? – пробормотал он.

– Твой дядя Бен сказал бы твоему папе, если бы Уфус был его маленьким кузеном. Так ведь? Значит, то, что он не сказал, доказывает, что у вас нет такого ужасного маленького кузена, как тот, который был у нас в гостях. Уфус, конечно, тоже очень плохой, он даже хуже Рональда, но он не родственник ни твоему папе, ни тебе, Герман!

Построив эту цепь доказательств, Пенрод ощутил гордость. Теперь его голос обрел победные интонации, – ведь, несмотря на происки Германа, он блестяще доказал несостоятельность его притязаний: нет, звание обладателя самого скверного маленького кузена по-прежнему оставалось за Пенродом.

– Неважно, насколько плох был этот Уфус, – продолжал Пенрод, – вот у меня самый плохой маленький кузен на свете. Я могу это доказать. А ты не можешь доказать, потому что Уфус явно не кузен твоего папы. А потом – мой кузен испоганил мою новую шляпу, а у твоего отца одежда, может, была совсем старая. Значит, Уфус, даже если он и был кому-нибудь из вас маленьким кузеном, все равно сжег не новую одежду. А потом, он ведь не вымазал липкой краской бедную старую собаку! Бедную старую собаку, которая ничего не могла с ним поделать и теперь ходит вся разноцветная! И «нос» из окна такси Уфус твоему отцу не показывал, и «Ха! Ха! Ха!» не кричал твоему отцу и всей вашей семье. А Рональд все это сделал! Конечно, Герман, может этот Уфус и преступник. Но я думаю, твой отец мог бы легко с ним справиться, если бы знал, как обращаться с преступниками. Вот я тебе, Герман, и говорю, что надо знать, как вести себя, если тебе попадется преступник.

Тут Пенрод посмотрел сначала в один, потом в другой конец улицы, коснулся правой рукой левой стороны груди и произнес таинственным шепотом:

– Герман, если ты обещаешь никому не рассказывать, я тебе сейчас кое-что покажу. Это секрет. Это то самое, про что я хотел рассказать нам с Верманом и Сэму Уильямсу. Когда-нибудь, если решу, что вам стоит сказать. Я думаю, ты очень удивишься, Герман. Но я тебе все равно покажу.

Он опять бросил хмурый взгляд исподлобья вправо, влево, вверх и вниз по улице. Потом он эффектным жестом откинул левую полу курточки, обнаружив всего лишь на миг значок сыщика.

– Видел, Герман?

Реакция Германа его совершенно обескуражила. Он не удивился, не восхитился, да и вообще никак не отреагировал. Дело в том, что к тому моменту, когда Пенрод созрел до откровенности, Герман крепко уснул. Когда Пенрод убедился в этом, он испытал сильное разочарование. Так чувствует себя актер, который вдруг убеждается, что битый час распинался перед пустым залом.

Пенрод застегнул курточку и снова начал ковырять землю носком ботинка. Он сгорал от смущения. Он чувствовал, что должен немедленно что-то сделать. Ему было необходимо как-то компенсировать только что пережитое унижение. Он окинул хмурым взглядом неосмотрительно заснувшего Германа.

– Ха! – сурово произнес он. – Думаю тебе повезло, что ты не увидел моего значка! Вот так-то, Герман!

Он и сам до конца не понял, что хотел этим сказать. Однако тирада вышла грозной и вполне в духе Джорджа Б. Джашбера, и настроение нашего сыщика заметно поднялось. Он зашагал прочь, чтобы скрасить воскресный день купанием Герцога.

– Советую тебе впредь не засыпать, когда я с тобой разговариваю, – яростно выговаривал он разноцветному Герцогу, которого тащил к жизненно необходимому ведру с мыльной водой. – Не шевелись у меня, старый разбойник! Ты что, не слышишь, что я тебе говорю?

Глава X
КАК ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Над городом висела июльская луна, а под ней на веранде дома мистера Скофилда сидел в соломенном кресле молодой человек с гитарой. Время от времени он брал тихие аккорды и принимался негромко напевать. Однако все это были побочные занятия. Основные силы он употреблял на ухаживание за хорошенькой дочерью мистера Скофилда. На этом пути молодой человек встретил серьезные препятствия, которые вызвали кризис в его отношениях с Маргарет.

– Я не могу и не хочу, – ответила она после того, как терпеливо выслушала его мольбу. Эту мольбу можно было бы охарактеризовать как страстный призыв, если бы она не была произнесена шепотом.

– Это просто нелепо, Роберт, – продолжала она, – ты только три дня назад получил бакалавра. Осенью ты начнешь изучать право и будешь еще три года учиться, а потом проходить практику в чьей-нибудь адвокатской конторе и ждать, пока получишь разрешение открыть свою. Вот почему я и слушать не желаю о подобных глупостях. Во всяком случае, сейчас об этом просто рано говорить.

– Но почему? – хрипло воззвал Роберт Уильямс.

– Боже! – воскликнула Маргарет. – Да я же только что все объяснила. Просто нелепо было бы считать сейчас, что мы уже помолвлены. Ты должен быть совершенно свободен.

– Я? – удивился он. – Я должен? Но мне не нужно быть совершенно свободным!

– Но потом может стать нужно, – мягко возразила она. – Может случиться, что ты там кого-нибудь встретишь и захочешь жениться. Вот тогда тебе и понадобится свобода. Во всяком случае, до тех пор, пока ты не станешь адвокатом.

– Но если я кого-нибудь встречу и захочу жениться…

– Вот видишь, – тут же перебила его Маргарет, – ты и сам допускаешь, что такое может случиться!

– Ничего я не допускаю! Я просто так сказал. Я просто это для того говорю, чтобы ты поняла. Ведь если я захочу, к примеру, жениться на ком-то другом, значит я все равно свяжу себя обещанием. Понимаешь, все равно, значит, я не буду свободен до того, как стану адвокатом.

– Ну, ты меня совсем запутал! – объявила она.

– Это ты все запутываешь, – горестно возразил Роберт. – А я, наоборот, хотел внести ясность. Ты говоришь, что мне нужно быть свободным…

– Конечно, тебе нужно! В твоем возрасте человек только начинает жить. Пока ты не проложил себе дорогу к самостоятельной жизни, ты не должен обременять себя никакими обеща…

– Но разве стал бы я тебя просить о помолвке, если бы считал, что это меня обременяет?

– Хватит, Роберт, – твердо сказала она, – если бы я позволила тебе эту помолвку, я не смогла бы смотреть в глаза твоим родителям, а я вижу их по три раза на дню. Как бы я могла встречаться с ними, если бы знала, что позволила их единственному сыну…

– Что ты несешь, Маргарет! – возмутился он. – Какому единственному сыну? Тебя с Рождества как подменили. Ведь когда я приезжал на каникулы, мы с тобой обо всем условились. Зачем же ты теперь говоришь всю эту чушь?

– Ну, конечно, насчет единственного сына я не права, – покорно признала Маргарет, – это я просто так сказала. Но вообще-то Сэм настолько моложе тебя, что не идет в расчет. Во всяком случае, есть у тебя брат или нет, я все равно не смогу смотреть в глаза твоей матери и твоему отцу, если позволю тебе взвалить на себя…

– Маргарет! – прервал он ее с такой страстью, что она была вынуждена замолчать и прислушаться. – Маргарет, я все понял! Ты просто ищешь предлога, чтобы отказать мне! Тогда уж лучше признайся честно, что у тебя на душе!

Маргарет села очень прямо.

– Мне кажется, – холодно произнесла она, – ты меня в чем-то обвиняешь. В таком случае, потрудись объяснить, чем я вызвала твое недовольство?

– Да я же тебе все только что объяснил! – ответил вконец опечаленный Роберт. – Я хотел сказать, что прошлым летом ты хорошо ко мне относилась, и во время зимних каникул – тоже, и ты была так… так…

– Что «так»? – резко спросила она. – Какой я «была»?

– Ты ко мне так хорошо относилась и была так любезна со мной, что я думал, у нас уже все решено. А потом, три недели назад ты перестала мне писать…

– Я узнала, что у тебя все время уходит на занятия. Я не хотела тебе мешать…

– Но не целых же три недели подряд я был занят, – ответил Роберт, – я вот тебе успел за это время послать семь или восемь длинных писем!

– Тебе надо было заняться не письмами, а конспектами и докладом, или еще чем-нибудь важным, – с упорством произнесла она, – ты не должен был отвлекаться на…

Тут Роберт взорвался:

– Отвлекаться! – воскликнул он. – Как ты можешь так холодно говорить об этом!

– Вот! – крикнула она. – Теперь ты упрекаешь меня в холодности! Значит, это и вызвало твое недовольство?

– Ты сама знаешь! Ты очень изменилась по отношению ко мне. Вот в этом все и дело. Ты стала относиться ко мне хуже, чем раньше. А вместо того, чтобы честно признаться, выдумываешь какие-то фальшивые предлоги. Вот потому-то ты и твердишь все время о моем будущем. Вместо того, чтобы изображать самопожертвование, лучше скажи уж сразу, что у тебя появился кто-то другой!

– Что?

– А я что не вижу? Тебе просто хочется получить свободу, потому что теперь тебе нравится кто-то другой. Вот этого-то я и боялся. Но все-таки, даже когда мне говорили, я не верил, что п о так!

– Говорили? – возмущенно переспросила она. – Кто же тебе говорил?

– Неважно, кто. Но это ведь правда? Мне сказали, что как раз последние четыре или пять недель ты всюду ходишь с человеком, который недавно приехал в наш город. Его, кажется, зовут Дэйд?

– Мистер Дэйд? – сердито отозвалась Маргарет. – Да он не имеет ко мне никакого отношения. Я бы просила тебя не вмешивать мистера Герберта Гамильтона Дэйда в наши с тобой дела! Кроме того, советую тебе немного сдерживать свои чувства, если ты, конечно, не хочешь, чтобы папа с мамой услышали все, что ты говоришь. Ты поднял такой шум и панику, что лучше бы они тебя не слышали.

Роберт от волнения резко вскочил, и гитара полетела на пол.

– Значит, это правда! Правда! – и он, схватившись за голову, принялся сновать взад-вперед по веранде. – Никогда в жизни ты еще не разговаривала со мной так ужасно! Значит, это все из-за Дэйда! И после этого ты могла спокойно сидеть со мной и притворяться, что думаешь только о моем будущем! Говорила, что я не должен «взваливать на себя такую ношу»! Неужели тебе не стыдно?

– Ты!.. Как ты несправедлив! Никогда бы не поверила…

В это время Роберт находился в противоположном конце веранды. Однако услышав, что голос Маргарет задрожал, он повернулся и быстро подошел к ней. Он увидел, что она опустила голову и обеими руками прижимает платок к глазам. Сомнений не было: она плакала. Плакала навзрыд.

Бедный Роберт был потрясен. Он бросился перед Маргарет на колени.

– Маргарет! – умолял он. – Прошу тебя, не плачь. Я беру свои слова обратно. Я не хотел тебя обидеть! Перестань! Не надо! О, милая моя, родная, пожалуйста, не надо!

– Ты… Ты так жесток! – ответила она сквозь слезы. – Ты не имел права в этом обвинять! Ты ничего не понял! И как ты можешь называть меня «милой» после всего, что ты мне сказал! С каждой девушкой, наверное, случается, что она перестает сама себя понимать. Мистера Дэйда не было у нас с самого начала недели. Он был здесь вообще всего один раз. И я не скрою…

Роберт вскочил на ноги.

– Ты признаешь! – свирепо произнес он. – Ну, так я и думал! – и он горестно засмеялся. -

– Какой же я идиот! – воскликнул он. – Идиот! Сидел себе там, в колледже, и верил, что ты меня любишь и ждешь!

– Я никогда тебе этого не говорила! – Сказала она. – Уж тут ты меня не можешь ни в чем упрекнуть!

– Да, ты не говорила! Слов таких не произносила! Ты поступала как все кокетки! Ты мне дала надежду, а сама ничем себя не связывала!

От избытка чувств он сжал правую руку в кулак и что было силы двинул себя по левой ладони.

– Да, эта история стара как мир! – продолжал он. – Кокетки всегда держали возле себя влюбленных шутов, которых потом обманывали!

Маргарет горестно застонала и с мольбой простерла к нему руки.

– Не говори так, Роберт! – увещевала она. – Я не вынесу этого! Ты не имеешь права упрекать меня в том, что я играю твоими чувствами! Ты не представляешь себе, как мне плохо!

И он увидел в лунном свете, как она посмотрела на него своими прекрасными глазами, в которых сейчас стояли слезы.

– Я хочу сказать тебе, Роберт, что мистер Дэйд был тут во вторник…

В этот момент произошло событие, которое повергло двух молодых людей в состояние шока. Из-за большого кресла, стоявшего всего в четырех шагах от них, раздался голос:

– Нет, он приходил не во вторник, – горячо возразили из-за кресла. – Это была среда.

Маргарет вскочила на ноги.

– Пенрод! – крикнула она.

– Ты что? – спокойно спросил Пенрод, покидая свое убежище.

– Давно ты здесь?

– Ну, с тех пор, как вы с Робертом начали разговаривать, – честно ответил он и, без перехода, продолжил заинтересовавшую его тему: – Я прекрасно помню. Он был тут именно в среду, потому что во вторник мы с папой ходили в кино, и я…

Но Маргарет не дослушала его свидетельских показаний. Издав негодующий крик, она убежала в дом.

– Наверное, она разозлилась, – невозмутимо сказал Пенрод мистеру Уильямсу. – Но я-то точно знаю, что прав, – продолжал он, устраиваясь поудобнее в кресле, где только что сидела Маргарет, – я знаю, потому что мы с папой…

Тут он замолчал. Он увидел, что мистер Уиль ямс, который в это время поднимал с полу свою гитару и шляпу, был расположен к беседе не больше, чем Маргарет.

– Вы что, уже домой уходите? – несколько удивленно осведомился Пенрод.

Но гость не ответил ему ничего вразумительного. Пробубнив что-то себе под нос, он начал спускаться с крыльца.

Пенрод тут же встал и галантно проводил гостя до калитки.

– Я знаю, что говорю, – сказал он, – потому что тогда мы зашли за мамой на молитвенное собрание, а она на них ходит по средам, а когда мы пришли домой, этот Дэйд как раз был здесь, и папа услышал, что он называет ее принцессой, и все такое прочее. И папа на следующее утро за завтраком дразнил ее до тех пор, пока она не выбежала из-за стола… Ну, спокойной ночи!

Поспешное прощание было вызвано тем, что Роберт в этот момент выскочил за калитку и резко захлопнул ее за собой. Потом младший брат наблюдал за высокой фигурой, которая скрывалась под сенью кленов, росших вдоль улицы. И, исполненный самых благородных помыслов, он, прежде, чем окончательно удалиться в дом, почел своим долгом перегнуться через калитку и крикнуть:

– А вообще-то он здесь все время толчется!

После этого Пенрод постоял еще какое-то время молча. Он ожидал, что его, если и не похвалят, то, по крайней мере, хоть поблагодарят за труды. Но он так и не услышал ни слова.