Текст книги "Зенитный угол"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Пришлось пригласить и мистера Чана. Тот пришел – невысокий, седой и сгорбленный, в натянутых до подмышек штанах. Мистер Чан окинул взглядом гостей, уселся среди пышных подушек на плетёной кушетке госпожи Шринивасан и принялся сворачивать самокрутку. Делал он это так сладострастно и тщательно, что становилось ясно – курение поглощало всё его свободное время.

Госпожа Шринивасан заварила зеленый чай.

В кармане у Вана зазвонил другой телефон – проснулась Дотти. Они с малышом тоже зашли в дом. Явление малыша Теда вывело деда Чака из хандры. Ван помог старику пересесть на плетёную кушетку и устроил малыша на тощем колене. Вместе двое Вандевееров смотрелись, точно на открытке. Даже мистер Чан улыбнулся поневоле. Ван едва не онемел от неожиданного сходства между правнуком и прадедом: такие же круглые щеки, такой рассеянный взгляд прищуренных серых глаз.

Дотти отобрала Теда у старика, пока испуг малыша не перерос в плач. Используя ребенка в качестве кирки, она быстро расколола лед между Хельгой и госпожой Шринивасан. Очень скоро все трое уже квохтали над малышом счастливым интернациональным курятником. В животе у Вана заурчало. Настроение портилось стремительно. Программист понял, что хочет жрать.

Было очевидно, что прокормить такую ораву незваных гостей госпоже Шринивасан не под силу.

– «Кентукки фрайд чикен»? – предположил Ван. Прозрение его встречено было всеобщим согласием.

Госпожа Шринивасан была вегетарианкой, но только не по праздникам. Для мистера Чана после краснокитайской культурной революции жареная курица являла собою вершину роскоши. Хельга обожала американский фаст-фуд. А дед и Тед могли обсасывать косточки.

Ван съездил за «семейной» коробкой особо прожаренных ножек. Забираться в машину снова, хоть бы ради того, чтобы проехать пару кварталов, было всё равно что расчёсывать солнечный ожог.

Когда Ван вернулся в дом госпожи Шринивасан, оказалось, что прибыли ещё двое гостей. Смуглая женщина средних лет в строгом черном брючном костюме и защитного цвета куртке с капюшоном. И немолодой солидный мужчина в дизайнерских джинсах, с золотой серьгой в ухе и седеющим «хвостом» светлых волос.

Это был отец Вана.

Наступила тишина.

– «Кентукки фрайд чикен»? – спросил в конце концов отец.

– Э… да, пап.

– На завтрак?

– Угу.

Ван демонстративно поместил картонку в центр стола. Отец набрал побольше воздуха в грудь и выдал цитату:

– Позвольте мне прописывать стране диету; кто пишет её законы, мне безразлично[16]16
  Элберт Хаббарл (1856– 1915), американский философ и писатель, автор множества афоризмов.


[Закрыть].

Вана охватило знакомое отчаяние. Ну почему отец всегда так себя ведет? Почему не может сказать прямо, что думает? Почему должен был добыть из дальних закоулков хипповского черепа очередную нелепую, бессмысленную, околополитическую цитату? Роберт Вандевеер был когда-то стипендиатом Родса[17]17
  Стипендию Родса для учебы в Оксфордском университете в США ежегодно получают 32 лучших студента, отбираемых но национальному конкурсу.


[Закрыть]. Губительно одаренный, он был в буквальном смысле единственным человеком в мире, владевшим одновременно языками пушту и банту. И единственным знакомым Вану человеком, использовавшим в устной речи отчетливо слышимую точку с занятой.

Ван мрачно глянул на отца. Тот выглядел скверно: лихой, щеголеватый, абсолютно ненадежный. Но не так скверно, как обычно. Например, он был трезв.

Отец блеснул короткой, весёлой («Папа пришел, всё хорошо») улыбкой, улыбкой тонкой, ломкой и прозрачной, как целлофан. Как отец прознал, что Ван в Калифорнии? Как подгадал время? Без единого слова, звонка, е-мейла – даже разрешения не спросил! Невозможный человек.

– Скорее ранний обед, – милосердно вмешалась Дотти.

В редкие минуты встреч с непредсказуемым свёкром Дотти обожала играть роль миротворицы.

– Пахнет вкусно! – провозгласила Хельга, жадно зарывшись в картонку с куриными ногами.

Все разом сгрудились вокруг стола, занятые веселой болтовней, – все, кроме потерявшего аппетит Вана. Пытаясь скрыть замешательство и обиду, он передал особо прожаренную ногу деду – тот стоял посреди толпы, усталый, недоумевающий, всеми забытый.

Ван никак не мог понять, почему его личными, щекотливыми проблемами занимаются шведы, индусы и китайцы. Все были вроде бы довольны жареной курицей… но как он вообще попал в этакий переплет?

– Сынок – это Рейчел Вейсман, – представил отец свою новую подружку.

– Привет, – неохотно проронил Ван.

Рейчел изобразила полукниксен, пытаясь достать из картонки куриную ногу. Бедро ее как-то странно гнулось.

– А вы из каких мест? – поинтересовалась Дотти.

– Из Боготы, – соврала Рейчел. – Я нефтяник.

– Мы с Рейчел купили прекрасную residencia к северу от города, – усугубил отец.

Дотти прищурилась.

– Роберт, так вы теперь перебрались в Колумбию? Насовсем?

– Всё не так страшно, как пишут в газетах. «Природа каждое время года одаряет собственной красотой»[18]18
  Чарльз Диккенс, «Николас Никльби»


[Закрыть].

Отец бросил на Рейчел ласковый ободряющий взгляд. Похоже было, что его спутница в опасности ещё большей, чем предполагал Ван.

Рейчел, как заключил Ван, была явно еврейкой, а никак уж не колумбийкой. Даже отец, светловолосый и плечистый, больше нее походил на латиноамериканца. Роберт Вандевеер был сложен точно медведь, но, ещё прежде чем он поступил на работу в ЦРУ, в нем затаилась какая-то странная гнильца. Но только когда его загнали в отдел по борьбе с наркотиками, этот тупик карьеры разведчика, гордость его не выдержала.

В восьмидесятые годы Афганистан его слегка взбодрил: он вновь приобрел форму, слегка подлатал свой брак и даже вывез Вана в поход и на рыбалку в горы Калифорнии. Но в Анголе он отчудил нечто совсем уже неописуемое. Обыкновенно ЦРУ не направляло лучших своих агентов в страны третьего мира на задания, грозящие малярией и чреватые поносом, но отец Вана был очаровашка. У него наличествовал особый талант загонять себя в ситуации, где его присутствие было неприятным, нежеланным, ненужным и больно умным.

В Анголе отец пересек какую-то невидимую черту и уже не смог выбраться назад в мир здравомыслия. Что-то елейно подлое осталось в нем навсегда. Из Анголы он вернулся с глазами, немигающими, как блюдца, всё чаще цитировал поэтов… Кошмары детства возвращались к Вану: когда мать визжала от тоски, а отец влетал в кабинет и запирался там, чтобы нюхать кокаин и переводить Уолта Уитмена на африканские языки. В эти часы Ван тихонько закрывал дверь своей комнаты, запускал модем и погружался глубоко-глубоко, в самые недра программного кода. В каком-то смысле он так оттуда и не вылез.

Дотти болтала за всю компанию. Губы ее шевелились, покуда Ван стоял, погруженный в безмолвные раздумья. Только сейчас он понял, о чём именно говорит жена. В машине у нее было много времени, чтобы поразмыслить, и она приняла смелое решение. Дотти собиралась бросить лабораторию в Бостоне и заняться совершенно новым проектом.

– Так что, если Дерека ждет другая карьера, для меня сейчас самое время сменить место, – доверительно сообщила она всем.

– Ммм-ммм!

Отец невыразительно закивал.

– Это постоянно открытое предложение. Потому что Тони Кэрью… слышали о Тони Кэрью? Он единственный наш по-настоящему знаменитый знакомый. Давосский форум, конференция «Возрождение»…

– Наслышана, безусловно! – заметила Рейчел, впервые проявив интерес к окружающему миру.

– Понимаю, – проговорил отец. – Вот как, Дерек? Тони, должно быть, твой добрый друг, который работает на Томаса Дефанти?

Ван сообразил, что от него ждут ответа.

– Вроде того.

– А вы встречались с самим Томасом Дефанти, доктор Вандевеер? – ввинтилась в разговор Рейчел.

– Да, – хором отозвались Ван и Дотти: на «доктора Вандевеера» откликались оба.

– Это будет мое новое место работы, – сообщила Дотти. – Один из фондов Томаса Дефанти финансирует обсерваторию в Колорадо. Он всегда поддерживал прикладную астрономию.

Это очень было похоже на Дотти, с тоской подумал Ван. Если уж он решил разрушить установившийся между ними хрупкий, призрачный статус-кво, она не станет с ним спорить. Она поддержит мужа безоговорочно и тем разрушит их семейную жизнь ещё быстрее. Неужели Дотти переберется из Бостона в Скалистые горы, в то время как Ван переедет из Нью-Джерси в Вашингтон, чтобы работать на контору Джеба? Тогда их совместное бытие сойдет к нулю.

Останутся только е-мейлы.

Довольная Хельга жадно обгладывала куриное бедро. Она ещё не понимала, что скоро – очень скоро – Вану придется её уволить. Ему негде было теперь поселить няньку. Меблированная комната в мервинстерском особняке отошла в историю.

Ван вытащил из картонки кусок курицы и мрачно впился в него зубами.

Под женскую жизнерадостную болтовню он молча обсосал косточку, отправил её в мусорник и вышел к машине. Отщелкнув багажник, он вытащил телефон «Иридиум» – огромный и тяжелый, точно кирпич. До сих пор ему не выдавалось случая поговорить по «Иридиуму»: мало того что телефоны были неудобны и дороги, так ещё и не работали в помещении. Компания спутниковой связи обанкротилась в свое время, но в последний момент её новых владельцев спасло министерство обороны США. Армия осознала вдруг, как удобно иметь под рукой систему связи, которая работает в захолустье вроде Афганистана. Сейчас Вану предстояло воспользоваться системой в первый раз. Судьбоносное решение – например, принять предложение Джеба – стоило нелепых сателлитных тарифов в два доллара за минуту разговора.

Отец выбежал за ним следом.

– Я знаю, что тебя заманивают в Вашингтон, сынок! Но ты не обязан соглашаться. Оно того не стоит! – с обезоруживающей искренностью выпалил он.

Ван по-мальчишечьи стеснительно пожал плечами.

– Подумай лучше. Что ты с этого будешь иметь? Открытку к Рождеству от Генри Киссинджера? Сынок, я знаю людей из «Аль-Каеды». Лично. Это ничтожества. На них обращают внимание, только когда они взрывают вместе с собой наши самолёты и дома. «Аль-Каеда» ничего не может построить. Ничего не изобретёт. А ты можешь, сыпок. Ты строитель, ты изобретатель. Такие, как ты, превращают в ничтожества таких, как они.

– Слушай, пап, я всего лишь пишу софт. Не надо лишней философии. Я никого не собираюсь убивать. Но информационная безопасность – это действительно важно. Ван жалобно вздохнул. – Это просто кошмар. Ты не представляешь, что это такое – администрировать большую сеть. Пока не попробуешь – не узнаешь. Нормальному человеку невозможно представить, какой там бардак. Там от рождения века порядок не наводили.

На пороге квартиры показался дед. Приглядеть за ним было некому. Старик деловито зашагал в сторону перекрестка.

– Это к любой организации относится, сынок, настаивал отец. – Я бы тебя с Олдричем Эймсом познакомил, кабы он уже в тюрьме не сидел. Этот сукин сын – просто пример тому, как рыба гниет с головы. – Отец застонал. – Эймс продал все наши источники в России. И никто в конгрессе этого даже не заметил, вообще не заметил! Наши парни умирали, и никто этого не видел.

– Пап, а какие-то пацаны из Канады рушат Интернет на спор. Так тоже не пойдет.

Оба разом перевели взгляд на деда.

– Да я только за пачкой «Мальборо»! – возмутился старик.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив, сынок, – не унимался отец, решительно подхватив деда Чака под костлявый локоть. – У тебя уже всё есть, Дерек. Прекрасная карьера, вся жизнь впереди. Твоя девочка тебя обожает, у вас чудесный малыш. Ты понимаешь хоть, чем рискуешь? Тем, чего уже не вернуть.

– Пап, мне не отделаться так легко. Я нужен этим людям. Потому что я могу им помочь. Все остальные уже облажались.

– Дерек, если ты перейдешь на работу в Вашингтон, те, кто всего лишь облажался, станут тебе лучшими корешами и боевыми товарищами. Потому что приходить к тебе станут такие сволочи, что ты и представить не в силах, с такими вопросами, что волосы дыбом встают. А тебе нет надобности опускаться на их уровень.

– Есть надобность, папа, есть! Я знаю, что могу что-то сделать, и я должен попытаться. Если никто не попробует хотя бы привести Интернет в порядок, будущее просто…

Ван осекся. Для него это была слишком длинная речь, и отец не понимал в ней ни слова. Отец воспринимал Вана как мягкотелого мечтателя из поколения счастливчиков, любимцев фортуны. Ван не знал, злиться ему или пожалеть родителя, поэтому чувство его охватило то же самое, что всегда преследовало его рядом с отцом, – мучительное смятение.

– Интернет превращается в ад! – заорал он. – В кошмарную помойку! Где каждая приличная компания разоряется за год. Вирусы и трояны повсюду. Судебные иски, куда ни глянь. Где психи из худших уголков земли пытаются надрать тебя на бабки или продать порнуху или наркоту…

Отец с тревогой покосился на него. Дед недоуменно поглядывал на рассвирепевшего внука. Даже самому себе Ван показался нелепым истериком. С какой дури он взялся выкладывать наихудший сценарий эволюции кибермира? Не надо было открывать рот, понял он. Не надо было разрушать их драгоценные старомодные идеалы.

В мире таились ужасы превыше их скудного понятия.

ГЛАВА 4

Чечня, ноябрь 2001 года

Американские агенты в Чечне маскировались всё лучше. Но своими они на Северном Кавказе не станут никогда. У них не было вшей, и от них не воняло.

На голом скалистом уступе Полковник лежал вместе с американцем по фамилии Икота: лежал так близко, что это напоминало любовные объятия. Черная ушанка и мятая полевая форма советской армии на американце помогали ему выглядеть привычно среди местных жителей. Но зубы его сверкали неестественной белизной сквозь седеющую бородку, а лицо было неприлично чистым. Шелковистое альпинистское белье грело драгоценную шкуру американца от лодыжек до запястий. Носки у него были целые и крепкие. А поверх них – прокладки. Тонкие мешочки, волшебным образом предотвращавшие мучительную гниль «траншейной стопы». Как гондоны на ногах.

От самого Полковника сильно несло потом, страхом, скукой, перегаром и «беломором», но весь этот букет совершенно терялся в непереносимой вони гниющей полутуши ишака. Вокруг этого уязвимого участка чеченской «трубы» стычки случались постоянно. Неглубокая пещера, в которой скрывались Полковник с Икотой, обыкновенно служила убежищем бандитам, так что пролетающие мимо федеральные вертолеты регулярно по ней отстреливались. Время от времени под удар «громовой палки» подворачивался контрабандистский ишак.

Сегодня они с Икотой будут убивать чичей. Не всех, конечно. Ровно столько, чтобы доказать хозяевам американца, что идея работает. Во всём мире не хватило бы солдат, чтобы на всём протяжении охранять все трубопроводы мира от всех воров, саботажников и вандалов. Эту задачу следовало как-то перепоручить машинам – ведь трубопроводы служили артериями для всех машин планеты. Воры, точно комарьё, научились прокалывать нефтеносные сосуды и питаться их содержимым. Машинам в ответ следовало научиться находить, преследовать и убивать.

Икота сунул Полковнику тяжелый, как кирпич, спутниковый телефон.

– И снова здравствуй, Алексей, – прощебетал телефон по-русски.

– Привет, красавица, – отозвался Полковник, тут же повеселев.

Ему уже не казалось странным, что приходится по спутниковому телефону общаться с незнакомой женщиной в Бетесде, штат Мэриленд, только ради того, чтобы переговорить с Икотой. Но американец знал по-русски не больше дюжины слов, зато был человеком практичным. Если он не мог потащить переводчицу за собой на поле боя, он ей просто позвонит.

– Мы так близко сошлись, милочка, и так быстро, – заметил Полковник. – Но, как понимаю, вскоре мы расстаёмся?

– Мне тоже жаль, но… такая работа, Алёшенька.

Икота расстегнул пятнистый рюкзак и вытащил оттуда изумительную снайперскую винтовку: сплошь углеволокно и глянцевый белый стеклопластик. Потом протявкал что-то в телефонную трубку.

Полковник снова приложил трубку к уху.

– Уйма всякой технической фигни про его большую пушку, – пояснила женщина. – Тебе это интересно? Переводить?

Икота явно был бывшим военным – у него остался взгляд солдата, – но официально считался гражданским консультантом. На памяти Полковника Икота впервые взялся за оружие: винтовку пятидесятого калибра западного спецпроизводства. С такими игрушками ходят изнеженные спецназовцы. Которым, в отличие от русских солдат в Чечне, не приходится каждый день валяться в грязи и крови, убивая мусульманских террористов.

– Красавица, только если тебе это интересно. Ты мне и скажи – хороша ли его ба-альшая пушка?

– В постели, что ли? В постели он ве-ли-ко-ле-пен, – спокойно отозвалась переводчица: американка, бесстыдная совершенно. Полковнику это очень нравилось. С непривычки.

– Накачанный парень и на лицо не урод, – согласился Полковник. – И зубы у твоего Икоты белые.

– Его фамилия не Икота, а Хикок. Майкл Хикок.

Полковник попробовал оба варианта на вкус: Икота, Хикок – какая, к чертям, разница? И кому какое дело, если они общаются только через переводчика? Странные вещи порой тревожат женщин.

– Он тебя хоть любит-то? – спросил Полковник. – Не один ли ему хрен?

– Любит? – грустно переспросила переводчица. – Да он не знает даже, что это такое. Только и слышу от него: «Счастливо оставаться». Зато покупает мне дешевое бельё с кружавчиками.

– Господи ты боже мой, как так вышло, что люди разучились любить? Куда катится мир? – промолвил Полковник, садясь на любимого конька. – А раз уж это последняя возможность с тобой поговорить, могу я попросить твоего мудрого совета по личному делу? Я должен решить, что делать с Наташкой.

– Не меня об этом спрашивать надо, Лёша. Несчастливая я.

– Если я оставлю Наталью здесь, «чехи» ее шлёпнут, потому что она со мной спала. Если отвезу ее домой в Питер, её убьют, потому что она «чёрная». Если мы оба останемся здесь, на Кавказе, рано или поздно нас убьют обоих. Я уже не говорю о моей жене! Ну и что прикажешь делать?

– Ладно, подскажу. Подкопи денег и делай ноги из страны. Моя мама переехала в Нью-Йорк в семьдесят восьмом. Так что она удрала из России, чтобы я, её единственная и любимая дочка, заводила теперь безнадежные интрижки с чокнутыми американскими наёмниками. – Мучительный вздох переводчицы донесся до ушей Полковника через полмира. – По крайней мере, «Исполнительные решения» пристроили меня на отличную должность. Медстраховка, стоматология, все дела. Липосакцию себе сделаю, вот.

Икота выхватил телефон у Полковника из рук.

– Теперь он хочет, чтобы ты заглянул в прицел большой винтовки, – сообщила женщина. – И злится, что ты так долго болтаешь со мной, а ему и слова не говоришь.

– Это потому, что ты умна и обаятельна. А он всего лишь опытный киллер. Может, перейдем к главному? Моя Наталья – единственная счастливая женщина в Чечне. Правда-правда. Есть что-то несказанно сладкое в том, чтобы отдаться злейшему врагу… Наташа святая женщина, такая тихая… я в ней словно растворяюсь… просто беда какая-то… Я на неё кричал раньше, бесился сдуру… Я её так люблю, что даже пить бросил…

Икота нетерпеливо ткнул пальцем в огромную винтовку. Полковник устало встал на четвереньки и покорно приник к черному резиновому наглазнику прицела.

С очками ночного видения он сталкивался раньше – ими пользовалась «Альфа». Но с такой штуковиной – никогда. Это было что-то фантастическое. Взгляд сквозь этот прицел пронизывал кавказские сумерки, будто совиный.

Икота рявкнул что-то своей обиженной американской любовнице. Его спонсоры отправили Икоту в Чечню с огромным запасом военных игрушек и без всякого знания иностранных языков. В дикие горы Кавказа он подался всего лишь с тремя игрушечными самолётиками-роботами, шестью видеокамерами, сотней хрупких анемометров, спутниковыми телефонами, солнечными батареями, ударостойким компьютером в стальном корпусе камуфляжной расцветки… а также толстой стопкой банкнот и тугой папкой с документами за подписями всевозможных олигархов и высоких чинов. «Тюмень-нефтегаз» и «Коноко-Филипс», «ЛУКойл» и «Эксон-Мобайл», «Сибнефть», «Халибертон» и «Шеврон-Тексако». В бумагах Икоты многократно мелькала подпись министра энергетики Игоря Юсуфова. Алексей Кузнецов, Томас Дефанти, Михаил Ходорковский. И даже разрешение на ввоз за подписью не кого-нибудь, а Владимира Путина.

Не то чтобы Икота был лично знаком с этими важными птицами или те знали о его существовании. Но вот услуги, которые готов был предоставить Икота, им определенно требовались. И когда американец утверждал, что не шпионит, а всего лишь выполняет легальную работу по контракту с частными компаниями, – скорей всего, он говорил правду.

Полковник повернул винтовку Икоты на сошках, через непривычный прицел разглядывая светящийся увечный пейзаж. Бессчётные бомбардировки превратили местные нефтехранилища в груды стальных обломков. Сквозь горы скверного бетона и рваного рубероида прорастали тощие десятилетние деревца. Нагретые поверхности в тепловом спектре сияли ярко. Выглядело это хирургически жутковато – будто кровоточили вспоротые жилы самой земли.

Почему только такая красота зря растрачена на скучную работу – отстреливать нефтяных воров?

Полковник осторожно подкрутил верньер. Молодой месяц взбухал в перекрестье прицела, расцветая квадратными пикселями. Он казался огромным и сырно-оранжевым, словно корка огромной пиццы в лучшем московском «Пицца-хате». Электронный анализатор, заменявший оптику, творил своё волшебство: пылающий серп становился всё темней, всё глуше, пока взгляду Полковника не предстала обширная темная равнина между рогами месяца – озарённая, в священном трепете осознал Полковник, светом стареющей Земли.

Из глубины лунного кратера подмигнул ему алый огонёк. Полковнику понравилось, как оживали лунные округлости в его кровавом свете. Только через секунду он сообразил, что на Луне не должно быть видно никаких огней. Там вообще нечему светиться. Это же, в конце концов, Луна.

Полыхнул и угас второй огонёк, в другом кратере. Полковник отклеился от резинового окуляра и уставился на луну невооружённым глазом. Человеческому зрению она представала далеким узким полумесяцем. Красный огонёк был слишком слаб, чтобы разглядеть его… хотя нет – это же инфракрасный прицел. Он видел на Луне тепло, а не свет.

Он снова припал к окуляру. Призрачная алая искра танцевала по лунной поверхности, оставляя по себе тусклый след.

Полковник вцепился в телефонную трубку. – Передай Икоте, что я видел на Луне что-то странное. Кажется, вулкан.

– Что? Я не могу это перевести.

– Вулкан! На Луне! Извержение! Красный свет! В прицел хорошо видно.

Переводчица рассмеялась.

– Ах, это! В эту цифровую штуковину? Там же всё на электронике, Лёш!

Напряжение внезапно отпустило загривок Полковника. Конечно. Просто шалит дурацкая техника. Что вероятней – пришельцы там, или действующие вулканы на Луне, или всё же покрасневшие нечаянно пиксели в матрице экрана? Экая глупость…

Икота дёрнул Полковника за рукав и ткнул пальцем в экран компьютера. Скрытые в ночной темноте самолётики прислали новую серию снимков. Вверх по ущелью пробирался грузовичок-пикап «тойота», совершенно новый – без сомнения, купленный на саудовские деньги.

Полковник поднял два затянутых в кожу пальца. Грузовиков будет два, как всегда. И пеший заслон с автоматами и рациями.

Икота покачал головой и полоснул пальцем по горлу. Он не собирался ждать случая прихлопнуть сразу обе машины. Для его целей это было не столь существенно. Его задачей, сколько мог судить Полковник, было опробовать технику и систему снабжения на поле боя. Икота аккуратно воткнул проводок в видеоразъём на боку теплового прицела. Сдул пыль с плоской коробочки и бережно, как драгоценный камень, вставил в щель чистый диск. Потом дал отмашку Полковнику.

Тот кивнул и занялся делом. Первая пуля пятидесятого калибра – стальная таблетка размером с большой палец – пробила капот «тойоты», прошив двигатель насквозь. Грузовичок застыл, и Полковник уложил ещё две пули в фонтан стекла и металла. Тощая бледная винтовка едва покачивалась на сошках при каждом выстреле. Шипели отходящие газы, но длинный чёрный ствол не озаряла вспышка. Винтовка действовала хирургически аккуратно. Только что сама по себе не стреляла.

Из разбитого грузовичка вывалилась сверкающая человеческая фигура. Полковник выстрелил – промахнулся. Четвёртая пуля достигла цели. Нефтяной вор развалился на два полыхающих теплом куска: отдельно истерзанное тело и отдельно оторванная рука.

Полковник потянулся к телефону.

– Передай ему, что пора убираться из этой пещеры. Будут другие. «Чехи» нас не боятся совершенно и очень захотят отобрать снайперку.

Икота вежливо выслушал тревожный писк в трубке и покрутил в воздухе пальцем. Полковник нагнулся к трубке.

– Мне плевать, сколько он запустил игрушечных самолётиков и много ли они разглядели. Мы сидим в темноте рядом с отрядом партизан. Они нас накроют ракетным огнем сверху и обрушат пещеру. Да, и передай ему, что винтовка отменная.

Выслушав перевод, Икота разразился долгой заранее подготовленной речью.

– Лёш, он передает спасибо на добром слове. И говорит, что возвращается домой, ко мне. – В голосе переводчицы звучал восторг.

– И увезет с собой спутниковый телефон, моя хорошая?

– Конечно заберет, Лёш! А винтовку оставит – ему не положено её в Америку ввозить. Говорит, можешь оставить её себе. Дескать, хорошему солдату пригодится хорошая снайперка. Это в знак благодарности.

– Щедрый парень твой здоровенный приятель. Икота предлагал солдату оружие, а не жалкую пачку долларов. Со стороны американца это была неслыханная тактичность. Полковник был тронут. После такого щедрого подарка следовало предполагать, что они с американцем ещё встретятся когда-нибудь. Почему бы нет? Недостатка в нефтекрадах покуда не отмечалось.

– Уж поверь, Лёша, он не на свои деньги её покупал!

– Ну да. Понятно, не покупал.

А кто-нибудь может купить. Хорошая снайперская винтовка стоит очень дорого. Особенно в хороших плохих руках. При этой мысли Полковник поёжился. Молоденькие солдатики, только что призванные в армию, смятённые, обречённые – когда неслышимые страшные удары кромсают плоть… Но деньги в Чечне были только у одной стороны. Не той, на которой воевал Полковник. На его стороне была всего лишь армия одной страны, а не глобальный заговор. С деньгами у армии всегда было туго.

Помыслить об этом было тяжело. И всё же… и всё же… Наташа. Да. Если придется, он мог бы пойти на такое… ради Наташи. Любовь побеждает всё.