Текст книги "Распад"

Автор книги: Брюс Стерлинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Возможно.

– Если вы ляжете на дно, то все утихнет само собой. Вы можете уехать в Бостон или Вашингтон, заняться другими делами, не касающимися Хью. Эти автоматические рассылки, они вроде колючей проволоки, столь же противные, но очень глупые. Они не разбираются в том, что читают. Как только вы станете новостью вчерашнего дня, эта машина просто забудет о вас.

– Жюль, я вовсе не намерен становиться новостью вчерашнего дня.

– Тогда вам нужно как следует изучить вопрос о том, как знаменитости умудряются выживать.

Оскар решил, что тревога, вызванная сообщением Фонтено, не должна влиять на его поведение. Он продолжал работать на строительстве отеля. Отель рос у них на глазах со сказочной быстротой, характерной для всех строек Бамбакиаса.

Команда трудилась не покладая рук, они все заразились энтузиазмом и горячо убеждали друг друга, что ни один из них ни за что на свете не откажется от удовольствия физической работы.

Удивительно, но работа, в самом деле, приносила им удовольствие, превращалась в особого рода забаву, частично из-за подспудного злорадства, поскольку каждый мог видеть, как страдает их товарищ. Система фиксировала положение рук любого участника – жестко уравнительный, но эффективный метод. Невозможно отлынивать, когда ваши товарищи вкалывают по полной программе. Распределенная сборка доставляла то же удовольствие, какое приносит слаженная игра спортивной команды. Балконы вставали на место, пилоны и арки возносились вверх, случайная мешанина блоков приобретала смысл и красоту. Это напоминало горное восхождение, совершаемое с помощью тросов, шипов и кошек, – всё ради внезапно открывающегося изумительного, захватывающего вида.

Некоторые предусмотренные программой действия придавали процессу строительства зрелищность и вызывали восхищение толпы: например, одномоментное натягивание роликовых тросов, которые внезапно, одним рывком, превращали беспорядочную груду блоков в прочно пригнанный парапет, что может простоять не одну сотню лет.

Команда Бамбакиаса получала искреннее удовольствие от этих эффектов, рассчитанных на публику, и старательно подыгрывала системе. Но в те редкие моменты, когда система совершала действительно волшебные вещи, они могли сидеть, откинувшись назад, с невозмутимыми и равнодушными лицами, с полу прикрытыми глазами, напоминая чем-то джаз-музыкантов двадцатого века.

Оскар был политическим консультантом. Он любил большие толпы людей. Он чувствовал при виде толпы то, что, наверное, чувствует фермер, глядя на поле, где зреют арбузы. Сейчас, однако, он переживал трудные времена, поскольку сложно с дружелюбием относиться к арбузу, который может в тебя выстрелить.

Нет, конечно, ему были известны обычные меры безопасности, во время кампании все понимали, что возможны инциденты, в которых может пострадать их кандидат. Этот кандидат общался с народом, и кто-то из народа мог, естественно, оказаться злоумышленником или больным человеком. Им случалось пережить ряд неприятных моментов в Массачусетсе, приходилось иметь дело с блюющими пьяницами, ворами, шарлатанами, слушать гнусные выкрики из толпы. Неприятные дела, для профессиональной охраны это означало палить пушкой по воробьям. Безопасность в девяносто девяти процентах случаев была напрасной тратой денег. Но если вам выпадал последний, один-единственный процент, то вы могли радоваться, что были столь предусмотрительны.

Все современные богачи имеют личных телохранителей. Телохранители входят в основной штат обслуги, так же как мажордомы, повара, сисадмины, имиджмейкеры. Полагается иметь хороший штат, включающий телохранителя, иначе никто не будет воспринимать вас всерьез.

И все это не имело ничего общего с леденящими душу мыслями о том, что пуля может вонзиться в твою плоть.

Его волновало не то, что он может умереть. Смерть Оскар мог легко себе вообразить. Ему внушала отвращение бессмысленность насильственной смерти. Кто-то собирается вторгнуться на его игровое поле, какой-то псих-одиночка, нарушитель правил, который даже не отдает себе отчета в том, что делает.

Проигрыш, это он мог принять. Оскар легко мог вообразить себе, например, грандиозный политический скандал. Ты провалился. Находишься в изгнании. Тебя лишили почестей. Ты в немилости. Тебя избегают. Ты забыт. Ты никто. Ты политический нуль.

Оскар вполне мог вообразить себе такого рода ситуацию. В конце концов, если бы победа заранее гарантировалась, она бы утратила вкус победы.

Но он не желал быть убитым. Поэтому Оскар перестал работать на строительстве отеля. Это была страшная жертва, потому что процесс строительства доставлял ему огромное удовольствие. Кроме того, он давал множество славных возможностей, которые помогли бы снять предубеждения отсталых восточных техасцев. Но ему надоело смотреть на легкомысленную толпу любопытствующих как на источающий миазмы рассадник врагов. Откуда грозит выстрел? Бесконечные отвратительные размышления на тему убийства и убийцы навели Оскара на мысль, что из него самого получился бы превосходный убийца – умный, спокойный, дисциплинированный, решительный, и к тому же не нуждающийся в сне. Болезненное открытие нанесло удар по его душевному состоянию.

Он предупредил команду о возможном покушении. Искренне обеспокоенные, они, казалось, даже больше взволновались, чем он сам.

Он вернулся под купол Коллаборатория, где, он знал, было достаточно безопасно. В случае серьезной угрозы местная служба безопасности могла нажать кнопку «Побег опасного животного», которая закрывала все мыслимые щели, двери, отверстия, так что там не проскользнула бы даже мышь.

Конечно, под куполом было гораздо безопаснее, однако Оскар чувствовал себя загнанным в ловушку, зажатым, стиснутым, будто невидимые руки смыкались на его горле. Но у него осталось еще поле для нанесения контрудара. Оскар сел за лэптоп и яростно погрузился в работу. Ему помогали Пеликанос, Боб Аргов и Одри Авиценне – вместе они пытались восстановить цепочку событий.

Сенатор Дуглас и техасско-креольская мафия, что кормилась около него, поначалу играли по правилам. Взятки, относительно скромные по размерам, сразу испарялись, пересекали границу штата – они переправлялись в соседнюю Луизиану, где процветали казино по отмыванию денег. Капиталы возвращались потом через благотворительные фонды или появившиеся непонятно откуда вторые дома у жен и племянников взяточников.

Однако годы шли, в стране разразилась инфляционная буря, в экономике воцарился хаос. Когда в результате гиперинфляции крупная индустрия лопнула, как мыльный пузырь, стало не до соблюдения приличий. Покрывать махинации оказалось хлопотно и утомительно.

Коллабораторий все время находился под неустанным покровительством сенатора – его многолетние заслуги перед передовой наукой и безопасные, живущие под куполом особи вызывали у всей Америки чувства умиления, благодарности, все что угодно, кроме критики. Работы в Коллабораторий продолжались – и понемногу за кулисами началось разложение, распространилось взяточничество, различные махинации и целая система подкупов и платы за молчание. Растрата подобна пьянству. Трудно отвыкать, и если никто не хватает вас за руку, то вскоре на носу появляется сизая сеточка вен.

Оскар почувствовал, что в деле наметился прогресс. Его положение сильно укрепилось, он мог начинать действовать.

Вот тут и появился первый сумасшедший убийца.

В связи с этим событием Оскара пригласили зайти в службу безопасности Коллаборатория. Сотрудница службы безопасности была одета в офицерскую форму, которая говорила о принадлежности к крошечному федеральному агентству, именовавшемуся «Руководство безопасности Бунского национального коллаборатория». Женщина сообщила Оскару, что пойманный только что прибыл из Маскоги, штат Оклахома, и пытался прорваться в южный шлюз купола, но был задержан. При нем был обернутый в бумагу картонный ящик, который, как он уверял, является «суперрефлексогранатой».

Оскар посетил подозреваемого в камере. Несостоявшийся убийца выглядел взъерошенным, несчастным, покинутым и одиноким. У него наблюдались все признаки серьезного умственного расстройства. Оскар неожиданно почувствовал острый приступ жалости. Ему стало, совершено ясно, что этот человек не является сознательным злоумышленником. Несчастного подтолкнул к действиям непрерывный поток спама с призывами к насилию.

Оскар был в шоке и немедленно выразил пожелание, чтобы бедного малого освободили. Местные копы, однако, мудро не последовали его просьбе. Они связались с офицером Секретной службы США из Остина. Спецагенты должны были прибыть сегодня же, чтобы допросить мистера Спенсера и затем забрать его с собой.

Буквально на следующий день появился другой псих. Этот джентльмен, мистер Белл, оказался хитрее. Он додумался спрятаться внутри грузовика, который вез электротрансформаторы. Водитель грузовика заметил сумасшедшего, когда тот вылезал из кузова, и вызвал охрану. Последовала короткая охота, и проехавшийся зайцем пассажир был обнаружен, когда безуспешно пытался спрятаться в редких кустиках болотной травы. При этом он храбро щелкал самодельным пистолетом, покрашенным в черный цвет.

С поимкой третьего, мистера Андерсона, все сложилось гораздо хуже. Когда охранник приблизился к нему,

Андерсон стал громко кричать о приближении летающих тарелок и судьбе Конфедерации, при этом полоснув себя острой бритвой по рукам. Это кровопускание шокировало Оскара и поставило его в сложную ситуацию.

Стало очевидным, что надо найти безопасное укрытие. И наиболее безопасным местом внутри Коллаборатория была, конечно, Хотзона.

Внутреннее оформление Хотзоны было менее впечатляющим, чем стоящая снаружи белая фарфоровая башня. Интерьер выглядел странным, и это объяснялось тем, что каждая вещь, находящаяся здесь, должна была выдерживать чистку сверхгорячим паром. Стены с гладким пластиковым покрытием, высокие белые керамические столы, не поддающиеся кислотному воздействию, металлические стулья и шершавый плиточный пол. Хотзона казалась странной и в то же время очень земной. В конце концов, это ведь была не сказочная страна и не космический корабль, а хорошо организованное пространство, предназначенное для специфической деятельности людей в помещении, где соблюдалась стерильная чистота. Люди работали здесь уже пятьдесят лет.

В гардеробной со шлюзовой камерой Оскару пришлось сменить уличную одежду на лабораторный халат, надеть перчатки, хирургический колпак, маску и бахилы с завязками. Грета Пеннингер, неофициально взявшая на себя хлопоты по приему, послала лаборанта, чтобы тот проводил Оскара в ее кабинет.

Грете Пеннингер принадлежала целая анфилада лабораторных помещений в ярко освещенном отделении нейрокомпьютерных* исследований. На пластиковой двери было написано: «Грета В. Пеннингер, фундаментальные исследования». За дверью располагался залитый ослепительным светом хирургический кабинет.

Ряды высоких белых столов. Безопасные покрытия. Сушильные полки. Детергенты. Весы, горелки, мензурки с делениями. Пипетки. Центрифуги. Хроматографы. И множество белых квадратных устройств непонятного назначения.

Оскара приветствовал мажордом Греты, доктор Альберт Гаццанига. Гаццанига имел тот характерный вид, который Оскар про себя именовал «коллабораторным»: у него был сосредоточенно-отрешенный взгляд, как у игроков в мяч в стране лотофагов (Лотофаги – в «Одиссее» Гомера пожиратели лотоса, приносящего забвение прошлого.). Он, один из немногих в Коллаборатории, принадлежал к федерал-демократам. Большая часть политически активной аудитории Коллаборатория была скорее похожа на унылые типажи спаянного левого традиционалистского блока, напоминая членов социал-демократической и коммунистической партий. Было редкостью найти здесь кого-то, обладавшего твердостью характера и энергией, чтобы отстаивать убеждения реформистов.

– Так что случилось с доктором Пеннингер?

– О, только не обижайтесь, она сейчас занята. Как только она закончит процедуры, она придет. Поверьте мне, когда она занята делом, лучше находиться от нее подальше.

– Все в порядке. Я понял.

– Это не означает, что она вас не воспринимает всерьез. Она очень сочувствует вам. Мы сами имели одно время проблемы с местными экстремистами. Борцы за права животных, противники вивисекции… Понятно, что мы, ученые, ведем гораздо более замкнутый образ жизни, чем вы, политики, однако мы не витаем в облаках.

– Что вы, Альберт, я и не думаю ничего подобного.

– Лично я крайне огорчен, что вам пришлось стать объектом нападений, и сочту за честь помочь вам.

Оскар кивнул.

– Вы очень добры, что пригласили меня. Я постараюсь не мешать вашей работе в Лаборатории.

Доктор Гаццанига провел Оскара за стойку, на которой стояло семь снабженных дренажным стоком форм с желеобразными рабочими пробами.

– Надеюсь, у вас не сложится впечатление, что здесь, в Лаборатории Греты, мы находимся в биологически опасной зоне. В этой Лаборатории никогда ни с чем опасным не работали. Все наши очистные приспособления просто защищают выращиваемые нами культуры от загрязнения.

– Понятно.

Гаццанига, одетый в мешковатый лабораторный халат, незаметно пожал плечами.

– Все эти жуткие атрибуты генных технологий: гигантские башни, катакомбы, купола, пломбированные помещения – в прошлом, возможно, имели большой политический смысл, но в принципе было наивной идеей и к нашему времени давно устарело. Все это оправдывалось лишь несколькими разработками, сделанными для военных. Внутри Хотзоны нет ничего такого, что могло бы вам повредить. Генная инженерия имеет пятьдесят лет истории, это отработанные, проверенные методики. Мы используем только термоэкстремофилов, то есть микробов, для которых естественной является вулканическая среда. Очень эффективно – высокий метаболизм и полная безопасность. Их метаболизм не запускается при температуре ниже 90 градусов. Они живут за счет серы и водорода, так что даже если вы буквально искупаетесь в жидкости с этими микробами, то разве что обваритесь, но никакой инфекции подцепить таким образом невозможно. Также не стоит бояться и каких-либо генетических изменений.

– Звучит весьма убедительно.

– Грета профессионал. Она отработала до блеска лабораторные процедуры. Даже больше. Лаборатория – это место, где сильнее всего проявляется и сверкает личное мастерство Греты. Она очень сильна в нейрокомпьютерной математике. Не думайте, что я собираюсь преуменьшать ее заслуги. Но ее основные таланты раскрываются как раз в Лаборатории. Она может работать с STM-зондами как никто другой во всем мире. И если бы она могла приложить руки к какой-нибудь приличной тиксотропийной центрифуге, а не мучиться с дерьмовым ротором каменного века, мы бы стали действительно первыми в этих областях науки. – Гаццанига пришел в возбуждение. Он буквально дрожал от энтузиазма. – По публикуемым отчетам об эффективности работы наша Бунская лаборатория стоит на первом месте. У нас настоящие таланты, команда Греты не имеет себе равных! Если бы мы только могли заполучить подходящее оборудование, даже трудно представить, чего можно было бы добиться. Нейронаука сейчас на гребне научных исследований, точно так же как сорок лет назад была генетика или компьютеры за сорок лет до того.

– А что вы делаете здесь?

– Ну, официально это называется…

– Не надо, Альберт, объясните по-простому, над чем вы работаете?

– Ну, в принципе, мы все еще разрабатываем результаты, за которые Грета получила Нобелевку. Результаты касаются глиальных нейрохимических градиентов, вызывающих модуляции определенного рода. Это был самый большой нейрокогнитивный прорыв за последние годы, открывший массу новых горизонтов для исследователей. Карен работает над фазовыми модуляциями и пиковыми частотами. Юнг Ньен в нашей команде – самая вдумчивая и мудрая – занимается стохастическим резонансом и моделированием реакции на рейтинг. А Серж, вон он там, который вас встречал, работает над древовидными преобразовательными поглощениями. Остальные у нас заняты оформлением документации по экспериментам, фактически они – обслуживающий персонал, но это ничего не значит, когда вы работаете с Гретой Пеннингер. Это Лаборатория с мировым именем. Сюда стремятся попасть. У нас отличный персонал. К тому времени, когда Грете будет лет пятьдесят – шестьдесят, даже ее самые юные соавторы смогут вести собственные лаборатории.

– А над чем работает, Грета Пеннингер?

– Ну, об этом вы можете спросить ее саму! – сообщила появившаяся Грета.

Гаццанига тут же тактично удалился. Оскар начал с извинений, что не хотел мешать ей работать.

– Нет, все нормально, – спокойно ответила Грета. – Я проведу время с вами. Думаю, оно того стоит.

– Вы человек без предрассудков.

– Да, – просто ответила она. Оскар разглядывал Лабораторию.

– Как странно встречаться в таком месте… Должен сказать, здешняя обстановка вам очень подходит, но у меня она вызывает слишком стойкие ассоциации… Мы можем здесь говорить?

– Моя Лаборатория не прослушивается. Каждая поверхность здесь стерилизуется дважды в неделю. Никакие подслушивающие устройства не выдержат в такой обстановке… – Увидев, что Оскар сомневается, она тут же замолчала.

Наклонившись вперед, она дотянулась до кнопки и включила вытяжку. Ровное гудение подействовало успокоительно. Оскар почувствовал себя намного лучше. Они, конечно, все равно остаются на виду, однако шум по крайней мере заглушит аудио прослушивание.

– Грета, вам известно, что я называю политикой? Она внимательно посмотрела на него.

– Я знаю, что политики всегда причиняют ученым много хлопот.

– Политика – это искусство примирения честолюбивых человеческих устремлений.

Она ответила не сразу.

– Хорошо. И что?

– Грета, постарайтесь уважить мою просьбу. Мне нужно найти человека, разумного человека, который мог бы стать свидетелем на приближающихся сенатских слушаниях. Обычные говоруны из старого поколения менеджмента просто не хотят ничего делать. Мне нужны люди, сведущие в вашей области, знающие, что реально здесь происходит.

– А почему вы обращаетесь ко мне? Почему не попросите Сирила Морелло или Уоррена Титче? У этих парней масса времени для политической деятельности.

Оскар был прекрасно осведомлен и о Морелло, и о Титче. Эти двое были лидерами народных масс Кол-лаборатория, хотя сами об этом не подозревали. Сирил Морелло являлся главным ассистентом департамента по человеческим ресурсам. Этот человек благодаря многолетней бескорыстной деятельности завоевал доверие рядовых сотрудников Коллаборатория.

Уоррен Титче представлял тип крикливого радикала с постоянно нахмуренными бровями, который мог выступать за создание площадок для мотоциклов и улучшение меню в кафетерии с истовостью борца, возвещавшего о надвигающейся ядерной катастрофе. ,

– Мне не нужен от вас список авторитетных лиц Коллаборатория. Их я и так знаю. То, что мне нужно, ну, как бы это сказать… Картина крупными мазками. Послание. Видите ли, в новом конгрессе три новоизбранных сенатора в Комитете по науке. У них нет того глубокого опыта, как у бывшего председателя Комитета сенатора Дугала из Техаса, долго, очень долго занимавшего эту должность. Сейчас в Вашингтоне начинается действительно новая игра.

Грета нетерпеливо взглянула на часы.

– Вы действительно думаете, что я могу чем-нибудь помочь?

– Я ограничусь лишь самым главным. Позвольте мне задать вам простой вопрос. Представьте себе, что вы обладаете полной и ничем не ограниченной властью, вы влияете на федеральную политику в области науки. Вы можете делать все, что хотите. Представьте себе вашу голубую мечту. Что бы вы сделали?

– Ох! Ладно! – Она наконец заинтересовалась. – Ну, я думаю… Я бы постаралась сделать так, чтобы американская наука стала такой же, как в период Золотого века. Это было во времена первой холодной войны. Понимаете, в те далекие времена, если у вас имелись серьезные предложения и вы были готовы работать над ними, то у вас было прочное и долговременное федеральное финансирование.

– Как противовес тому кошмару, что творится сейчас, – подсказал Оскар. – Бесконечная бумажная волокита, безобразная бухгалтерия, бессмысленные споры о морали.

Грета непроизвольно кивнула.

– Даже трудно представить, до чего мы докатились. В наши дни ученый тратит сорок процентов своего времени, танцуя вокруг фондов. В добрые старые времена жизнь в науке была очень простой. Тот, кто получал грант, тот проводил свои исследования и получал результаты. Наука находилась на ремесленном уровне. Вы делали работу с двумя, тремя, четырьмя соавторами, не надо было набирать команду в шестьдесят – восемьдесят человек, как сейчас.

– Значит, в принципе, все упирается в экономику – полувопросительно сказал Оскар.

Она резко наклонилась вперед.

– Нет, это гораздо глубже, чем просто экономика. Наука двадцатого века развивалась совершенно в другой обстановке. Существовало понимание между правительством и научным сообществом. Менталитет фронтира. Это были золотые деньки. Национальный фонд по науке, NIH, NASA, ARPA… Научные организации выполняли свои обязательства. Чудесные лекарства, пластик, новые отрасли индустрии… люди в буквальном смысле слова взлетели в небеса!

Оскар кивнул.

– Производство чудес, – заметил он. – Звучит как верное направление для работы.

– Конечно, тогда была полная занятость. Был даже такой чудный термин «срок пребывания в должности». Вы об этом слышали?

– Нет, – ответил Оскар.

– Так жаль, что мы все это потеряли, – продолжила Грета. – Государства контролировали бюджет, однако научное познание имело мировое значение. Взять хотя бы Интернет – поначалу это была специализированная научная сеть, но она расширилась. Сегодня люди из племени в Серенгети могут по Сети подключиться напрямую к китайскому спутнику.

– Получается, что Золотой век завершился с окончанием первой холодной войны, – резюмировал Оскар.

Она кивнула.

– Как только мы победили, конгресс принял решение переориентировать американскую науку на повышение конкурентоспособности, на общемировую экономическую войну. Но это нам совершенно не годится. У нас нет никаких возможностей.

– Почему нет?

– Ну, фундаментальные исследования приносят всегда две экономические выгоды: интеллектуальную собственность и патенты. Чтобы компенсировать инвестиции в исследования, необходимо соблюдать джентльменское соглашение о том, что инвесторы имеют эксклюзивное право на собственные открытия. Но китайцам никогда не нравилось само понятие «интеллектуальная собственность». Мы не переставали давить на них, так что в конце концов разразилась торговая война, и китайцы не дали себя обойти. Они просто сделали все наши разработки доступными из их спутниковой сети, так что все в мире могли ими воспользоваться. Они передали всем информацию, которой мы владели, бесплатно, и это привело к нашему банкротству. Так что теперь благодаря китайцам фундаментальные научные исследования потеряли экономический вес. Сейчас наши работы имеют значение лишь для престижа. Чтобы жизнь развивалась, этого слишком мало.

– Китайцев в этом году неожиданно крепко поколотили. А вот как насчет голландцев?

– Да, голландская экологическая технология… Голландцы проникают на каждый остров, на все низко лежащие морские побережья, строят тысячи дамб. Они создают альянс против нас, куда входят островные государства и те, что расположены низко над уровнем моря, они выступают против нас на любом международном форуме… Они хотят перекроить мировую науку, чтобы она занималась исследованиями для экологического выживания. Они не собираются тратить время и деньги на исследование нейтрино или космические разработки. Голландцы принесут нам еще много хлопот.

– Вторая холодная война не входит в компетенцию Сенатского комитета по науке, – сказал Оскар. —

Но это возможно сделать, если мы сможем доказать, что это вопрос национальной безопасности.

– И чем это поможет науке? – пожала плечами

Грета. – Светлые головы идут на тяжкие жертвы, если только им позволяют работать над теми вещами, что их действительно интересуют. А если вы заняты скучной работой над военными проектами, то вы просто обезьяна в энной степени.

– Замечательно! – воскликнул Оскар. – Я как раз и хотел от вас откровенного обмена мнениями.

Она нахмурилась.

– Вы действительно хотите откровенного разговора?

– Поверьте.

– Что дал нам Золотой век? Народ не умеет обращаться с чудесами. У нас была атомная эра, опасная и ядовитая. На смену ей пришла космическая эпоха, которая, правда, быстро сошла на нет. Затем наступила информационная эра, и выяснилось, что убийственным приложением к развитию компьютерной сети является социальный развал и софтверное пиратство. Прямо вслед за ней американская наука начала биотехническую эру, и выяснилось, что убийственное приложение к ней – изготовление свободной пищи для орд кочевников! А теперь у нас когнитивная эпоха, и мы ждем, что будет дальше.

– И что она может нам принести, эта новая эпоха?

– Если бы мы были в состоянии предсказать результаты наших исследований, это не были бы фундаментальные исследования.

Оскар недоумевающе заморгал глазами.

– Можно я сформулирую это более прямо? Вы посвятили вашу жизнь нейроисследованиям, но не можете рассказать нам, что это нам принесет?

– Я не могу этого знать. Нет никакой возможности оценить это заранее. Общество – очень сложный феномен, и наука также очень сложна. Мы открыли невероятно много нового за прошедшие сто лет… Научные знания разделились на множество отдельных узкоспециализированных направлений, и ученые знают все больше, но о частностях – фрагментация науки… Невозможно принимать обоснованные решения относительно социальных последствий научных открытий. Мы, ученые, даже не знаем наверняка, что обладаем большими знаниями, чем кто-либо другой.

– Очень откровенно с вашей стороны. И вы уходите с поля боя, оставляя принятие решений по развитию науки на откуп случайным предположениям бюрократов.

– Случайные предположения тоже никуда не годятся.

Оскар задумчиво потер подбородок.

– Это плохо. В самом деле плохо. Все это звучит безнадежно.

– Возможно, я несколько сгустила краски. Наука немалого добилась – мы совершили множество исторических открытий, и даже в последнее десятилетие.

– Назовите мне какие-нибудь, – попросил Оскар.

– Ну, мы знаем теперь, что восемьдесят процентов биомассы на планете является подземной.

Оскар пожал плечами.

– Хорошо.

– Мы знаем, что даже в межзвездном пространстве могут существовать бактерии, – сказала Грета. – Согласитесь, это большое открытие.

– Конечно.

– Медицина сильно продвинулась в этом веке. Мы справились с большинством видов рака. Мы излечили СПИД. Мы можем лечить псевдоэстрогенные нарушения, – продолжила Грета. – У нас есть теперь способ мгновенного излечения кокаиновой и героиновой наркомании. . – Но он не годится для алкоголиков.

– Мы научились восстанавливать разрушенные нервные клетки. Мы можем сделать лабораторных крыс умнее собак.

– О, ну и конечно, космологический вращательный момент, – сказал Оскар, и они оба рассмеялись. Было непонятно, как они могли хотя бы на мгновение забыть о космологическом вращательном моменте.

– Давайте поговорим теперь о другом, – предложил Оскар. – Расскажите мне немного о Коллаборатории. Чем отличается Буна – в чем ее отличие от других лабораторий, почему она незаменима и неповторима?

– Ну конечно, ведь здесь хранятся генетические архивы. Мы знамениты на весь мир именно поэтому.

– Гм-м, – пробормотал Оскар. – Догадываюсь, что сбор этих образцов со всего света был тяжелой и требующей больших затрат работой. Но разве нельзя при современных технологиях просто скопировать эти гены и хранить их где угодно?

– Но логичнее всего хранить их здесь. У нас безопасные хранилища. И полностью защищенный гигантский комплекс.

– Меры безопасности действительно так необходимы? Ведь в нынешние дни генная инженерия является простой и безопасной?

– Да, но если Америке понадобятся средства для ведения биологической войны четвертого уровня, то они находятся прямо здесь. – Грета замолчала. – Кроме того, у нас есть первоклассные сельскохозяйственные культуры. Множество исследований по урожайности. Богачи до сих пор едят пищу, приготовленную из зерновых. Они также любят наших редких животных.

– Богатые люди предпочитают натуральные зерновые культуры, – возразил Оскар.

– На наших биотехнологических исследованиях была построена вся современная индустрия, – не сдавалась Грета. – Посмотрите, что мы сумели сделать для Луизианы!

– Да-да, – подтвердил Оскар. – Но вы думаете, стоит нажимать на это в сенатских слушаниях?

Грета помрачнела. Оскар кивнул.

– Я тоже хочу быть откровенным, как и вы. Я могу объяснить вам, как встретят ваши заявления в конгрессе. Страна лежит в развалинах, а ваши административные расходы превышают все нормы. У вас около двухсот человек находится на дотации федералов. Вы сами ничего не зарабатываете – за исключением симпатий знаменитостей, которым дарите ценных животных из вашего зоопарка. Вы не связаны ни с какими крупными военными заказами или охраной национальных интересов. Биотехнологическая революция уже давно свершившийся факт, здесь не надо новых затрат, теперь это вполне стандартная индустрия. Так что же вы делаете для нас в последнее время?

– Мы сохраняем и защищаем природное наследие планеты, – заявила Грета. – Мы – консервационисты.

– Послушайте. Вы же генный инженер, вы не имеете никакого отношения к «природе»!

– Сенатор Дугал никогда не возражал против притока федеральных фондов Техас. Мы всегда имели государственную поддержку от делегатов Техаса.

– Дугал уже в прошлом, – отмахнулся Оскар. – Вам известно, сколько циклотронов сохранилось в США?

– Циклотронов?

– Ускорители элементарных частиц, примитивные гигантские клайстроны, – пояснил Оскар. – Громадные сооружения, страшно дорогие, но они были престижными федеральными лабораторными проектами. И все они ныне исчезли. Я был бы рад побороться за Лабораторию, но мне нужны разумные доводы. Мне нужна громкая информация, которая бы дошла до чиновников.

– И что я могу вам сказать? Мы не эксперты по связям с общественностью. Мы обычные ученые.

– Вы должны мне добыть что-нибудь, Грета! Бессмысленно надеяться, что вы сможете выжить, катясь, все дальше и дальше по бюрократическому склону. Вам надо придумать что-то, что сможет оправдать вашу работу в глазах широкой публики.

Она задумалась.

– Знание – изначально дорогая вещь, даже если его нельзя продать, – сказала Грета. – Даже если его нельзя использовать. Знание – это абсолютное добро. Искать истину означает жить. Это главный путь цивилизации. Мы будем нуждаться в знании, даже если наша экономика и правительство скатятся в тартарары.