Текст книги "Капитуляция"
Автор книги: Бренда Джойс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– В том, что касается ребенка, хорошо. Но я не нахожу себе места от беспокойства о Джеке.
Он утешающе приобнял её:
– Джек совершенно точно жив.
Эвелин вскрикнула, ощущая, как с души упал непомерно тяжелый груз, и прижалась к Лукасу, прильнув лицом к его груди. На глаза навернулись слезы, и Эвелин уже не могла их сдерживать. Беременность сделала её такой чувствительной… Эвелин подняла на Лукаса глаза:
– Ты уверен?
– Я получил сообщение, которое не касается непосредственно Джека. Но я уверен.
Он улыбнулся – кратко, но ободряюще. И тут же бросил на Джулианну странный, вопрошающий взгляд.
– Что-то не так? – вскричала Эвелин, когда Джулианна вышла вперед. – Что случилось? И где Джек?
– Мы не знаем, где он сейчас, – искренне призналась Джулианна – Эвелин, его схватили во время наступления. Он ненадолго попал в тюрьму.
Эвелин без сил опустилась на диван. Французы схватили Джека: если он был в тюрьме, враги узнали, что он – не их агент.
Об этом наверняка узнал и Леклер.
Неужели теперь они оба в опасности?
– Джек провел пять дней в тюрьме форта Пентьевр, – сообщил Лукас, усаживаясь рядом с ней. – Форт был освобожден нашими войсками и мятежниками, после чего Джеку удалось выбраться из тюрьмы.
– Слава богу! – с облегчением выдохнула Эвелин. – Его не ранили?
– Этого мы не знаем, – честно ответил Лукас. – Но у меня есть кое-какие хорошие новости. Виктор Ласалль, виконт Леклер, был тяжело ранен, когда наши войска взяли форт. Он умер там же спустя несколько дней.
Эвелин содрогнулась. Она не могла желать смерти никому, и всё же Леклер был решительно настроен использовать её и Эме против Джека, и Эвелин верила его угрозам.
– Что ж, я не могу сожалеть об этом, – прошептала она.
Джулианна приобняла её:
– Никто и не ждет, что ты будешь сожалеть, Эвелин. Во всяком случае, теперь нам не нужно волноваться о Леклере.
Мысли беспорядочно заметались в сознании Эвелин. А Джек-то знает, что Леклер мертв? Боже, она надеялась, что ему это известно! И Джек, по крайней мере, был на свободе.
– А он может всё ещё находиться во Франции? Там ведь сейчас такое сражение – я даже не успеваю следить за новостями! То мятежники, кажется, одерживают верх, а уже на следующий день мы слышим о победе французов. Не мог ли Джек остаться во Франции, чтобы помочь мятежникам – своим друзьям?
Лукас замялся:
– Мог. Но мог и вернуться на Лоо-Айленд.
– Нет. – Эвелин покачала головой, поднимаясь с дивана. – Он сразу приехал бы ко мне, я уверена в этом.
Джулианна взяла её за руку.
– Но он не знает о ребенке. А у его людей семьи в Лоо.
– Мы можем как-то сообщить ему?
Лукас потрепал её по плечу:
– Я сейчас как раз на пути в бухту Киберон. И собираюсь ненадолго остановиться на острове. Если ты хочешь написать записку, то почему бы не сделать это прямо сейчас? Если Джек там, я передам её ему.
– А если его там нет?
– Тогда я обязательно увижусь с ним во Франции, – ответил Лукас.
И внезапно Эвелин поняла, что Джек по-прежнему находится во Франции, – он ни за что не бросит эмигрантские войска и мятежников в столь сложный момент.
Он наверняка в самой гуще битвы, сражается бок о бок с ними за их свободу. Он находится там не только потому, что безрассудно не щадит своей жизни и так обожает опасность, но и потому, что он человек чести, патриот, герой.
Эвелин закрыла глаза. Если бы он только вернулся домой живым! Этого было бы достаточно, и она не попросила бы его ни о чём большем. И Эвелин взглянула на Лукаса.
– Когда ты найдешь Джека, скажи ему, что я его люблю, – попросила она.
Лукас улыбнулся:
– Скажу… но, убежден, он и сам это знает.
Дни по-прежнему тянулись мучительно медленно. Эвелин уныло смотрела в окно гостиной в Ламберт-Хаус. Снаружи, в саду, Эме играла в салочки с Уильямом и Джоном, сыновьями Гренвилла, а Жоли бешено носилась вокруг них. Вскоре вся компания направилась к конюшне, чтобы покататься на нескольких пони Гренвилла.
Даже глядя на эту безмятежную картину, Эвелин не могла улыбаться. Её сердце, казалось, застыло от страха. Неделю назад Лукас прислал им короткое сообщение: Джека на Лоо-Айленде нет. Фактически, он не был дома с третьей недели июня. Это Эвелин не удивило. Разумеется, его там нет – он находится в бухте Киберон.
Если бы Эвелин не нужно было заботиться о дочери, она бы кричала и рыдала, рвала и метала – и позволила бы себе окончательно сойти с ума. Но Эме ни за что не должна была догадаться, как она испугана. Кроме того, Эвелин должна думать о будущем ребенке.
И разумеется, ни Амелия, ни Джулианна не оставляли её одну надолго. Обе сестры то и дело вспоминали свои истории, те нелегкие военные времена, когда находились в разлуке со своими мужьями и жили в постоянном страхе перед неизвестностью. Амелия и Джулианна были решительно настроены занять Эвелин и отвлечь на многочисленные семейные мероприятия.
Каждый день она в компании Джулианны, Жаклин и Эме отправлялась в Ламберт-Холл, и каждый вечер все собирались за семейным ужином. Если Эвелин решала удалиться в свою спальню, чтобы немного побыть одной, в дверь тут же стучали: это наведывались Амелия или Джулианна, чтобы узнать, всё ли с ней в порядке.
И Эвелин не возражала против такой опеки. Все они стали так близки! Она понимала, что Амелия с Джулианной всего лишь хотят успокоить и приободрить её, хотя эта задача и представлялась почти невозможной.
Потому что наступление потерпело неудачу.
На днях французы вернули себе форт Пентьевр, шокировав Лондон ужасными новостями. И в довершение этого поражения британские эмигранты и шуаны были разбиты. Тысячи погибли или попали в плен, в то время как ещё несколько тысяч были отброшены с берега в море. А штормовой ветер помешал британскому военному флоту прийти на помощь войскам.
Ах, как же Эвелин ненавидела эту проклятую войну!
Ей стало дурно, стоило осознать, что Джек находится среди мятежников. Теперь Эвелин не знала, был ли он среди тех, кого взяли в плен, был ли он вообще жив.
Лоо-Айленд
3 августа 1795 года
Джек медленно похромал в спальню, на ходу срывая с себя окровавленную и грязную рубашку. Он был так изнеможен, что едва мог держаться на ногах, и буквально рухнул на стул, чтобы стащить с себя сапоги для верховой езды.
Джек отбросил их в сторону. Устало развалившись на стуле, он закрыл глаза и застыл на месте, не в силах пошевелиться.
Картины многочисленных сухопутных сражений, в которых ему довелось побывать, в очередной раз настойчиво замелькали перед его мысленным взором, солдаты в красных и синих мундирах, колющие друг друга штыками, льющаяся рекой кровь, крики людей в то самое время, когда грохотали пушки, дым наполнял воздух, а лошади хрипели от ужаса…
Сможет ли он когда-нибудь забыть эти сражения на полуострове?
Раненые и погибшие являлись ему в снах ночью, жуткие картины неотступно преследовали его и днем.
Джек открыл глаза, но глаза его видели только ужасы недавних сражений.
«Помогите! Помогите!» – зазвучали в ушах пронзительные крики.
Люди с трудом пытались удержаться в бушующих штормовых волнах океана, отчаянно махая и взывая о помощи. Множество голов и множество оружия – вот всё, что можно было рассмотреть в этом месиве тонущих войск, молящих о спасении. Джек знал, что никогда не сможет забыть это страшное зрелище.
Он резко вздрогнул и усилием воли отогнал от себя зловещую картину. Но, даже во все глаза глядя на темную кровать на четырех столбиках с золотисто-красными покрывалами, Джек всё ещё видел те захлестываемые бушующими волнами головы… Он думал, что будет жить с этими ужасными воспоминаниями до конца своих дней.
Горячие слезы наполнили его глаза.
Уже собравшись отплывать в Великобританию, Джек решил задержаться и остался курсировать вдоль французского побережья, чтобы помочь наступательной операции. Как оказалось, эта задержка была весьма своевременной: он подоспел как раз вовремя, чтобы спасти сто три тонущих человека, главным образом эмигрантов, некоторые из которых были бывшими французскими военнопленными. Джек рвался спасти ещё больше людей, но к тому моменту, когда он вытащил на борт своего судна последнего выжившего, океан вдруг смолк, крики прекратились, и, взглянув на поверхность воды, Джек понял, что никого не осталось…
Сейчас его неудержимо тянуло разрыдаться. Боже, он был сыт по горло войной и смертью!
Джек поднялся, ругнувшись, когда боль пронзила колено, с грехом пополам дохромал до комода и налил себе спиртное покрепче. Ему доводилось бывать в других битвах, но никогда прежде он не выступал и не сражался ради такой высокой цели. Джек действительно верил, что они могли освободить Бретань от французов. Вместо этого тысячи погибли, многие попали в плен, а генерал Гош неистовствовал в сельской местности, требуя отомстить всем и каждому, кто был связан с шуанами.
Джек опрокинул в себя целый стакан бренди. Что ж, по крайней мере, Леклер был мертв. Его французский шеф умер от ран, полученных во время первой атаки на форт Пентьевр. Покидая форт, Джек пробежал мимо него. Бросив один взгляд на Пеклера, который лежал на земле, истекая кровью, сраженный выстрелом в грудь, Джек понял, что тот не выживет.
Тогда Джек не испытал ни удовлетворения, ни раскаяния. Он не ощущал ничего вообще, но теперь он был благодарен за то, что судьба уберегла его от отвратительной задачи – убийства своего врага.
Врага Эвелин.
Дрожащей рукой Джек налил себе ещё один бокал. За весь этот месяц кромешного ада не было ни дня, чтобы Джек не думал об Эвелин и Эме, не осознал всю глубину своей тоски по ним и любви к ним. В тот самый момент он бы душу отдал за возможность заключить Эвелин в свои объятия, прижать её к себе крепко-крепко.
Джека по-прежнему колотила дрожь. Кошмары о битвах и тонущих людях изводили его, но были и другие ужасные сны о его пребывании в тюрьме. Почти каждую ночь Джек явственно ощущал себя в ловушке за каменными стенами и железными прутьями, слышал грохот орудий, вздрагивал от оглушительных взрывов. В тех кошмарах он знал, что никогда не сбежит из французской тюрьмы и от французской войны. Являлся Леклер, злобно глядя на него. А рядом стоял Уорлок.
Джек был вне себя от ярости, безысходности и отчаяния. Во сне он рьяно молился, чтобы наконец-то обрести свободу а с ней и возможность вернуться к Эвелин. Но никто никогда не отвечал на его мольбы. Вместо этого он просыпался, понимая, что, хоть и не был сейчас за прутьями тюремной решетки, по-прежнему остается пленником войны. Это осознание потрясало его до глубины души.
Говорят, война меняет человека. Точно так же как и тюрьма. Даже одна из этих напастей была достаточно скверной – две казались сущим безумием.
Джек не понимал, как это произошло, но он и правда был сыт по горло – войной, Уорлоком, шпионскими играми Он знал, что никогда больше не сможет принимать свою жизнь или свою свободу как должное. А ещё он не собирался когда-либо снова становиться пленником войны – из-за тюремного заключения или хитрых военных игр.
Он отдал Великобритании всё, что у него было, – он чуть не отдал этой стране свою жизнь. И чего ради? Он, Джек Грейстоун, не смог спасти Европу от французской революции. Он сделал всё возможное, чтобы сыграть свою роль в этой борьбе, теперь же хотел капитулировать, дать шанс кому-нибудь другому спасти Великобританию и её союзников от французов. Каждый, кто имел хоть какой-нибудь вес в мире интриг, уже знал, что Джек обвел французов вокруг пальца, так что теперь он был совершенно бесполезен для Уорлока и не мог продолжать работать на обе стороны войны. Лучшего времени, чтобы выйти из игры, и представить нельзя.
А даже если время прощаться со шпионажем было неподходящим, его это не беспокоило.
Он тревожился об Эвелин и её дочери.
Джек медленно повернулся. И чуть в ужасе не отпрянул, увидев свое отражение в зеркале. Он был небрит, избит, основательно помят и без рубашки. Словом, выглядел в высшей степени скандально и постыдно, совсем как пират пятнадцатого века. Он не казался изысканным джентльменом и не был достаточно хорош для графини д’Орсе.
Она была благородной леди. А он лишь контрабандист и шпион.
Но он контрабандист и шпион, который вот-вот должен обрести свободу; адмирал Худ считал его героем. И после спасения тонувших солдат даже пригласил его пообедать на борту флагманского судна его флотилии. Джек принял приглашение.
И это, вероятно, было самое удачное приглашение, которое он когда-либо получал. Они с адмиралом выпили много вина и поделились друг с другом множеством историй и тайн. Джек поведал Худу почти всё о шпионских играх, в которые был втянут. А ещё сообщил, что правительство назначило награду за его голову. Худ пришел в ярость.
И он пообещал Джеку, что тот снова станет свободным человеком – ещё до окончания лета. Худ провозгласил это своей личной миссией.
Джек уставился на свое отражение. Его не беспокоила награда за его голову – до недавнего времени. Он достаточно долго наслаждался дурной славой человека, находившегося в розыске по обвинению не одного правительства, а целых двух. Это была занимательная игра – удирать от властей по обе стороны Ла-Манша.
И Джек совершенно точно знал, когда пресытился этой игрой; точно знал, когда она начала мешать ему и осложнять его жизнь, когда она стала его раздражать. В тот самый момент, когда капитан Барроу объявился в Розелинде, разыскивая его, что-то в душе Джека оборвалось. Он неудержимо стремился – всегда стремился – защищать Эвелин, а не подвергать её ещё большей опасности.
Сказать по правде, Джек хотел снова стать свободным человеком – хотел, чтобы эта проклятая награда, объявленная за его голову, была снята. Он хотел ездить в Лондон и навещать своих сестер с их детьми всякий раз, когда пожелает. Он хотел слоняться по Кавендиш-сквер, где так часто останавливался его брат, как могли делать всё вокруг. Он даже хотел отправиться в поместье Грейстоун, свое фамильное гнездо, чтобы вернуть ему былое великолепие, которым славился этот дом столетия назад.
Естественно, целыми поколениями мужчины и женщины рода Грейстоун занимались контрабандой. Давным-давно поместье построили выше Сеннен-Коув, потому что это было идеальное место для контрабандной перевозки товаров между Великобританией и Францией. И теперь оно всё так же оставалось идеальным пристанищем.
Джек мог покончить со шпионажем, но контрабанда оставалась его жизнью. Он не хотел отказываться от свободной торговли и жизни в море – точно так же, как не хотел отказываться от Эвелин. Интересно, а будь он свободным человеком, пожелала бы она связать с ним жизнь? Захотела бы совместного будущего? Подумала бы о том, чтобы стать женой контрабандиста?
Сердце Джека колотилось. Он отчаянно тосковал по Эвелин и ощущал неудержимую потребность быть сейчас с ней рядом, обнимать её, заниматься с ней любовью и забыть весь этот ад войны. Джек подошел к спальному комоду, на котором лежала маленькая деревянная коробка, и щелчком открыл крышку. Внутри лежало рубиновое колье, которое отдала ему Эвелин четыре года назад, чтобы заплатить за путешествие из Франции.
Джек так и не продал его. В свое время он спрятал колье вместе с некоторыми другими ценностями в одной из пещер, используемых поколениями контрабандистов его семьи за утесами у поместья Грейстоун. Тогда он не думал об этом украшении как о чём-то исключительно важном – просто решил припрятать очередную ценность. Теперь же, оглядываясь назад, Джек понимал: он не продал колье, потому что ещё тогда, в самом начале, без памяти влюбился в Эвелин.
Ему потребовался целый день, чтобы доплыть до Сеннен-Коув и забрать колье, и ещё один день ушел на возвращение на Лоо-Айленд. Джек хотел вернуть Эвелин колье в надежде на то, что она поймет глубокий смысл этого жеста. Он мечтал, что Эвелин придет в восторг, когда он преподнесет ей это украшение, – когда она поймет, что он так и не смог с ним расстаться.
Джек медленно закрыл крышку. Эвелин была очень умной женщиной. Она знала, что могла рассчитывать на гораздо лучшую партию, чем он. И ей стоило думать о будущем Эме… Да, Эвелин любила его, но Джек не знал, примет ли она его предложение.
И всё же Джек собирался сделать всё, что потребуется, чтобы убедить её стать его женой.
Эвелин помедлила перед тем, как сесть в карету Бедфорда с Эме, Джулианной, Жаклин и двумя служанками детей. Сегодня Джулианна решила взять детей на пикник в парк, пропустив их уроки по чтению и арифметике. Амелия с Уиллом, Джоном, своей крошечной падчерицей Люсиль и новорожденным Хэлом ждала их в Гайд-парке.
День обещал быть чудесным. Но Эвелин не хотелось ехать. Она не думала, что найдет в себе силы притворяться, старательно изображая радость. В военно-морском ведомстве вывесили список выживших в наступлении, и Эвелин случайно узнала, что имени Джека там нет. Теперь оставалось только ждать, что его зятья раздобудут секретные сведения – список британских заключенных, томящихся в застенках Франции.
И тут от тягостных мыслей Эвелин отвлекла маленькая карета, запряженная единственным гнедым конем, которая свернула на подъездную аллею. Это явно был нанятый экипаж.
– У Доминика, должно быть, гость, – оживилась Джулианна. – Эме, Джеки, садитесь же в карету, а то наш пикник начнется только в районе ужина!
Эвелин будто парализовало, она застыла на месте, во все глаза глядя на приближающуюся карету. Экипаж был открытым, и Эвелин заметила, что в задней его части сидит джентльмен в темном сюртуке и шляпе. Она не могла отвести от него взгляд.
Джентльмен был высоким, смуглым, элегантно одетым. Когда он поднялся, чтобы выйти из экипажа, Эвелин заметила золотистые волосы под черной фетровой двууголкой. Мужчина пристально, неотрывно смотрел на неё.
Это был Джек.
И тут Эвелин поняла, что наверняка ошиблась. Она, должно быть, смотрела на Лукаса. Джек не проехал бы через весь город в открытом экипаже, не появился бы вот так легкомысленно в доме среди бела дня?
Он спрыгнул со ступенек кареты, по-прежнему не отрывая от Эвелин глаз.
Нет, она не ошиблась?
– Джек! – изумленно охнула Эвелин.
Большими, твердыми, решительными шагами он вмиг одолел разделявшее их расстояние и притянул Эвелин в свои объятия, припав к её губам в неистовом, жадном, пылком поцелуе.
Слезы хлынули из её глаз. Она вцепилась в Джека, будто боялась опять его потерять, а он целовал её снова и снова…
И, наконец он прервал страстный поцелуй.
– Здравствуй, Эвелин, – хрипло произнес Джек, и его глаза заблестели.
Она сжала его лицо в ладонях.
– Ты жив? Ты дома?
Слезы уже застилали её глаза.
– Я жив… – улыбнулся Джек. – Я дома.
Он обнял Эвелин рукой за плечи и крепко прижал к себе, улыбнувшись сестре.
Джулианна тут же кинулась к нему и стиснула в объятиях, но, опомнившись, воскликнула:
– Почему ты стоишь на моей дороге вот так, открыто?
– Нам наверняка нужно поспешить в дом? – забеспокоилась Эвелин. Но, взглянув в его серые глаза, заметила в них непривычную мягкость, и в душе тут же зародилась робкая надежда. Что же произошло? Джек ни за что не стал бы стоять на улице у всех на виду, если бы был преступником?
– Нам не нужно никуда спешить. – Джек повернулся и улыбнулся Эме. Здравствуй, Эме. Ты приятно проводишь время в Лондоне?
Эме застенчиво улыбнулась, кивая.
Джулианна решительно вышла вперед.
– Почему бы тебе не войти в дом с Эвелин, Джек? А я отвезу детей в парк, как и планировалось. – Она взглянула брату в глаза. – Я так рада, что ты цел и вернулся домой.
Он улыбнулся ей в ответ.
– Я тоже.
Эвелин поймала себя на том, что потрясена, ошеломлена, сердце отчаянно колотится, а разум отказывается поверить в то, что происходит. Она бросилась к Эме.
– Ты не возражаешь, если сегодня я останусь здесь? Эме, мне так много нужно обсудить с мистером Грейстоуном!
– Я не возражаю, мама, – серьезно, по-взрослому ответила Эме. – Я ведь знаю, что ты любишь его.
Эвелин оторопела, искренне удивившись:
– Неужели это так заметно?
Эме улыбнулась:
– Он такой красивый… и он мне тоже нравится.
Эвелин обняла дочь, а потом помогла ей забраться в карету. Сейчас она остро чувствовала, что Джек стоит совсем рядом, за ней, и в её голове возникала сотня вопросов! Когда Джулианна последней села в карету, кучер наемного экипажа пронес мимо них багаж Джека.
На глаза Эвелин снова навернулись слезы, и она сжала руку Джулианны.
– Он дома.
Взгляд подруги тоже затуманили слезы. Она улыбнулась и поцеловала Эвелин в щеку.
– Он дома, и я так счастлива за вас двоих!
Эвелин сделала шаг назад, и лакей закрыл дверцу кареты. Джек тут же взял Эвелин за руку.
Она обернулась, и карета Бедфорда за их спинами сорвалась с места.
– Это не сон?
– Нет, не сон.
– Джек! Что случилось? Ты никогда не пользуешься парадной дверью!
Его лицо озарилось улыбкой – улыбкой, которую Эвелин никогда прежде не видела.
– Объявленная за мою голову награда снята, Эвелин. Я – свободный человек.
Она вскрикнула, не веря такому счастью. Обняв Эвелин за плечи, Джек повел её в дом.
– Ты свободен, – прошептала она. – О боже, как же я надеялась, что однажды ты сможешь стать свободным человеком, но и мечтать не могла, что это произойдет так скоро!
– За это нужно благодарить адмирала Худа, – тихо произнес Джек, когда швейцары закрыли за ними парадную дверь. – Но есть кое-что ещё. Он представил меня к получению ордена почета. В следующем месяце меня посвятят в рыцари.
Эвелин поймала себя на том, что крепко сжимает его руки в своих.
– И ты получишь признание как герой, которым на самом деле был всегда!
– Да. – Джек порывисто притянул Эвелин к себе, крепко прижав её к своему мощному телу. – Как же я тосковал по тебе! – Надежно удерживая Эвелин в кольце своих крепких рук, он хрипло добавил: – Когда я был в тюрьме, больше всего боялся, что никогда не смогу снова тебя обнять.
Слезы хлынули у неё из глаз.
– Джек, я тоже тосковала по тебе. Я жила в состоянии панического ужаса – я так боялась, что ты умер!
– А я совсем не собирался умирать, потому что это означало бы покинуть тебя.
Эвелин грелась в теплоте его взгляда. И уже нисколько не сомневалась в силе любви Джека. Никакие другие слова не могли бы оказаться столь романтичными.
– Нам так много нужно обсудить, – сказала она, думая о ребенке, которого носила под сердцем.
– Позже!
Джек взял её на руки, не обращая внимания на швейцаров, изумленно разинувших рты, и бросился вверх по лестнице. Эвелин коснулась его прекрасного лица, не имея ни малейшего желания протестовать. Наверху он ногой открыл дверь в её спальню, потом точно так же закрыл, отнес Эвелин к постели и положил её на подушки. Когда Джек сбросил сюртук, Эвелин вдруг заметила замелькавшие в серых глазах темные, устрашающие тени. Обычно Джек искусно скрывал собственные чувства, но теперь на его лице застыло потерянное, опустошенное выражение.
И она поняла, что война оставила глубокий шрам в его душе.
Мгновением спустя Джек оказался с Эвелин в постели.
– Ты так нужна мне, – хрипло сказал он. – Но я люблю тебя, так что не считай меня бессовестным негодяем.
Эвелин коснулась его лица, чувствуя, как внутри расцветает радость, – он снова объяснился ей в любви!
– Я бы никогда не сочла тебя таким.
Джек не ответил, впившись в её губы таким крепким и глубоким поцелуем, что едва не причинил боль. Эвелин не знала, что будет с ними потом, но ей было всё равно. Она обвила руками шею Джека, осознавая, что он пострадал в своих французских переделках сильнее, чем когда-либо прежде. А Джек сорвал с себя бриджи и вздернул её юбки.
– Я люблю тебя, – снова прохрипел он, безрассудно, отчаянно.
Эвелин крепче обняла Джека, а он целовал и ласкал её, разжигая не только её страсть, но и любовь. Спустя мгновение они слились, став единым целым.
В момент чувственного упоения Эвелин подняла глаза на Джека – и поняла, что он плачет.
– Не нужно, – потрясенно выдохнула она.
Джек улыбнулся сквозь слезы.
– Не нужно чего? Не нужно… этого?
У Эвелин перехватило дыхание, и внезапно она окончательно потеряла самообладание, не сумев вынести всё это – любовь, вожделение, экстаз, оказавшийся особенно ярким и сильным, – и тоже разрыдалась. Вскрикнув, Джек ещё крепче сжал её в объятиях, и его щеки стали влажными от слез.
Постепенно возвращаясь к реальности, Эвелин нежно коснулась груди Джека и поцеловала его в висок.
– Что произошло во Франции, Джек?
Он взглянул ей в глаза:
– Лучше тебе этого не знать.
Эвелин сжала его в объятиях.
– Мне очень жаль. – Она не могла представить все те ужасы, через которые Джеку пришлось пройти, но твердо знала, что теперь поможет ему излечиться от всех ран войны. – Может быть, однажды ты и расскажешь мне всё, что случилось. Но если не захочешь, я буду уважать твой выбор. Невзирая ни на что, я всегда буду рядом с тобой.
Джек сел, огляделся и обнаружил свои бриджи у основания кровати. Пока он натягивал их, Эвелин привела в порядок свои юбки и нижнее белье. Закончив поправлять наряд, она взглянула на Джека, который стоял у кровати, пристально глядя на неё.
– Всегда? – переспросил он.
Ее сердце заколотилось.
– Да, всегда.
О чем это он думал?
– Давай вернемся вниз. У меня кое-что для тебя есть. Озадаченная, Эвелин подала ему руку и встала. Пока она поправляла прическу, Джек закончил одеваться. Потом он, улыбаясь, снова взял Эвелин за руку и не отпускал её ладонь, пока они не оказались внизу. Там Джек подошел к своему саквояжу и достал оттуда маленькую блестящую деревянную коробочку.
В таких коробочках леди обычно хранят драгоценности. Эвелин вопросительно взглянула на Джека, и он протянул коробочку ей.
– Это тебе, Эвелин.
Ее сердце оглушительно застучало. Она даже представить себе не могла, что лежало внутри, ведь это была не бархатная подарочная коробочка. Эвелин открыла крышку и ахнула: перед ней сверкало и переливалось её рубиново-бриллиантовое колье.
– Что это?
– Надеюсь, ты довольна, – тихо произнес он.
Эвелин с трудом удержалась, чтобы снова не вскрикнуть от изумления. Джек так и не продал рубиновое колье, которое она отдала ему за путешествие из Франции!
– Я не смог расстаться с этим украшением.
Эвелин неистово затрясла головой.
– О, как ловко ты притворялся безразличным ко мне! О, как убедительно разыгрывал из себя бесчувственного торгаша!
Он снова взял её за руку.
– В какой-то степени я и есть торгаш. Но я никогда не был безразличным к тебе.
Сердце тяжело перевернулось в груди Эвелин.
– Джек, помнится, ты говорил, что увлекся мной с того самого момента, как мы впервые встретились?
– Да, именно так.
Она вздохнула.
– Как же хорошо ты это скрывал!
– Я боролся со своими чувствами к тебе, душил в себе любое их проявление. Я был глупцом, Эвелин. – Он порывисто притянул её в свои объятия. – Это колье было надежно спрятано в поместье Грейстоун, в противном случае я вернул бы его тебе ещё раньше.
Эвелин неудержимо тянуло выпалить, что она любит его – безумно, до самозабвения.
– Джек, мы квиты. Я тоже была очарована тобой с самой первой встречи.
Он медленно расплылся в счастливой улыбке:
– Неужели?
– Думаю, я влюбилась в тебя ещё тогда.
Его улыбка стала ещё шире.
– Ты внушаешь мне надежду!
«Что это значит?» – недоуменно подумала Эвелин и призналась:
– Я тысячи раз молила Бога сберечь тебя от всех напастей, сохранить целым и невредимым. Это всё, что меня заботит. Я так рада, что ты дома. И ты свободен!
Джек положил руки на плечи Эвелин, и его лицо приобрело серьезное, торжественное выражение.
– У меня было достаточно времени, чтобы подумать. Я мало о чём жалею в своей жизни, но мне действительно жаль, что я противился своим чувствам к тебе, и мне жаль, что я сделал тебя своей любовницей.
Эвелин встрепенулась:
– Но ты ведь, разумеется, не жалеешь о времени, которое мы провели вместе?
– Это эгоистично, но нет. Хотя ты ведь прекрасно знаешь, что я законченный эгоист? – Он пронзил её взглядом.
– Ты самый самоотверженный человек, которого я знаю!
– Я контрабандист, Эвелин, шпион. Я человек, привыкший получать то, что хочу.
– Ты герой! И тебя вот-вот посвятят в рыцари, что только подтверждает мои слова! – вскричала она, многозначительно добавив: – Сэр Джек Грейстоун.
– Эвелин, я хочу тебя.
Она остолбенела, волнение наполнило душу.
– Я не понимаю тебя, Джек. Я уже у тебя есть.
– Ты достойна гораздо большего, чем участь любовницы контрабандиста.
Неужели он собирался сделать ей предложение? Нет, это было невозможно: Джек – авантюрист, безрассудный искатель приключений, а не семейный человек!
Странно взглянув на Эвелин, Джек отпрянул и принялся медленно прохаживаться вокруг неё. Эвелин пришлось повернуться, чтобы взглянуть на него.
– Ты молода и красива, ты ещё не раз можешь стать матерью – и, мне кажется, ты хочешь иметь много детей. Ты достойна стать чьей-нибудь женой. – Он остановился перед ней, глядя прямо в глаза. – Перед тобой, Эвелин, может выстроиться целая очередь из потенциальных женихов, начиная с Тревельяна и д’Аршана.
Эвелин совсем растерялась, но не встревожилась. И что она должна была ответить Джеку на это? Она хотела быть его женой! И скоро у них появится ребенок!
– Конечно же я хочу ещё детей. Но я не хочу очереди из женихов. Я не хочу Трева или графа!
Джек явно колебался. Он выглядел таким неуверенным в себе…
– Эвелин! Я пытаюсь попросить тебя снизойти к предложению стать моей женой, – всё так же неуверенно произнес Джек, но его взгляд в этот момент ошеломлял силой и глубиной.
Эвелин вскрикнула, и её сердце гулко застучало.
– Я правильно тебя расслышала? Ты только что сделал мне предложение?
Потянувшись к карману своего красновато-коричневого сюртука, Джек извлек оттуда огромный желтый бриллиант.
– Я приобрел его во Франции. Ты видишь, он ещё не вставлен в кольцо. Но этот камень просто идеально для тебя подходит. Он твой, независимо от того, примешь ты мое предложение или нет.
Эвелин едва взглянула на камень. Вне себя от изумления, она с трудом держалась на ногах. Ведь Джек не был семейным человеком! Он даже не знал о её беременности! И всё равно делал ей предложение!
– Ты так любишь опасность, – с усилием произнесла она. – Ты истинный искатель приключений!
– Я наслаждаюсь опасностью, но люблю я тебя. – Улыбка на мгновение озарила его лицо. – И прежде чем ты ответишь, должен сказать тебе, что я покончил с этими шпионскими играми, Эвелин. Я бросил шпионаж. – Ища взглядом её глаза, Джек продолжил: – Но я не могу бросить свою жизнь в море.
Оно всегда будет моей любовницей – море всегда будет моей второй, только второй любовью. Я собираюсь отправиться в поместье Грейстоун и вернуть ему былую славу. Я продолжу заниматься беспошлинной торговлей, точно так же как это делали мой дед и мой прадед. Если ты откажешь мне, я не обижусь и всё пойму. Безусловно, тебе подойдет джентльмен – не контрабандист.
