Текст книги "Течение Алькионы"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Ладно, – сдался я, – есть дела, в которых я не слишком уж блистаю. Ну и что с того? Думается мне, что присущая мне умственная ограниченность моя и только моя, но не могу же я расписываться за все человечество. Способности других, равно как и их отсутствие – их личное дело.

– Почему ты никогда не произносишь своего имени, Грейнджер?

Потому что у меня его нет.

– Я знаю, что тебе оно неизвестно. Я знаю, что твои неизвестные отец с матерью не оставили тебе такового в качестве прощального подарка. Но это ведь не единственный способ приобретать имена? Почему бы тебе не дать себе имя? Сделай себе приятное.

Мне не надо еще одного имени.

– Ты просто не хочешь иметь еще одно имя. Это заставило бы тебя пользоваться им. Тогда стало бы казаться, что у тебя есть личность, что ты один из представителей человеческой расы, что ты действительно существуешь, а не являешься легендой звезд Венца.

Вот как, ты неожиданно оказался специалистом по человеческой психологии.

– Я специалист по изучению ТЕБЯ, Грейнджер, и я постоянно узнаю о тебе все больше и больше. Я внутри тебя. Я с тобой, какое бы решение ты не принял. Я сопровождаю каждую твою мысль и чувствую все, что чувствуешь ты. У тебя не самый удобный для жизни ум, друг мой. Я бы ценил его больше, если бы ты слегка привел его в порядок. Приди в согласие с собой и вселенной.

Если бы я знал, что ты хочешь преобразовать меня, я бы ни за что не позволил тебе войти. Ты слился со мной, и если тебе это не нравится, это слишком плохо. Мне совершенно наплевать, является ли мой мозг воплощением твоих представлений о райских кущах. Если тебе не нравятся мои мысли, оставь их в покое.

– Я с тобой до твоей смерти. Ты это знаешь.

Да, ты со мной, ты знаешь это, и, по-видимому, ты не слишком-то высокого мнения обо мне. Ты не можешь меня изменить. Ты можешь жить внутри меня, но ты не в состоянии изменить мой мозг. Так что забудь об этом. В своих делах мне не нужна твоя помощь. Пожалуйста, добро пожаловать, оставайся, сколько хочешь, только сиди тихо.

– Я не уверен, что смогу с этим смириться, мой хозяин. Я думаю, что тебе время от времени следует напоминать, что ты ведешь себя, как дурак. И я думаю, что однажды тебе, может быть, и понадобится моя помощь.

Обойдусь без нее, спасибо.

– Посмотрим.

Мне советоваться с тобой, словно с оракулом, или мы будем голосовать по-демократически? – съязвил я.

Он почувствовал сарказм и заткнулся.

У меня во рту был скверный привкус из-за того, что я слишком много думал. Безмолвный разговор с ветром был утомительным.

4

Владения Лэпторнов находились сразу же за Авророй. Поезд сделал остановку в крохотном городке, который был таким же пустынным, как и космопорт. Казалось, вся Земля была погружена в сон.

На станции меня ждала машина, за рулем которой находился маленький человек с волосами песочного цвета. Он не представился, но я решил, что это был один из служащих, и что сами Лэпторны находятся дома, с нетерпением ожидая существо, дорогое их блудному сыну. Их машина представляла собой отличный свежевыкрашенный скайрайдер, который мягко скользил на воздушной подушке. Многие из этих причудливых летающих предметов были ненамного подвижнее сурков в том, что касалось резких маневров. Но какой-то бедный инженер вложил душу в этот аппарат, заставив его вести себя так, как обещала реклама. Именно такая работа, по мнению Хэролта, придавала нашей жизни смысл.

Дом был большим, а земельные владения соответственно впечатляющими. Великолепие пустующей земли, казалось, должно было померкнуть и становиться немного нелепым сейчас, когда поток устремившихся к звездам сократил население планеты на 70 или 80 %, но даже клочок пустующей земли заслуживал внимания.

Трава, конечно же, с Анд, деревья из Австралии или с Аляски. 99 % поверхности северо-восточных штатов одно время были полностью покрыты бетоном. Единственными обитателями их были мухи, крысы, люди и еще какая-то живность.

Сейчас все эти площади были возрождены, как и пища, производство которой главным образом и принесло Лэпторнам их состояние.

Декор комнат был сказочно красив, а атмосферу учтивости можно было почувствовать кожей. Прошло десять минут, а кроме искусственных любезностей, принятых в обществе, ничего сказано не было. Даже после этого мы только через несколько минут подошли к существу вопроса.

Мы вчетвером сидели вокруг стола. Мне предложили перекусить и выпить, я же – ради удобства – встретил это предложение категорическим отказом. Меня поблагодарили и пригласили "чувствовать себя как дома" около трех раз. И наконец мы добрались до сути дела. Лэпторн-младший был мертв, а я нет. Как, почему и что еще, черт возьми, было им нужно?

Миссис Лэпторн сидела слева от меня, наклонившись вперед, словно хищная птица, ждущая момента, чтобы схватить брошенное мною слово. Вильям Лэпторн сидел напротив с величественно-непринужденным видом. Губы Лэпторна были сжаты в прямую линию – их выражение не выказывало ни малейшего признака какой-либо реакции.

Ив Лэпторн – сестра – сидела справа от меня, она просто ждала, не решив еще, что ей говорить или делать. У меня было странное чувство, что она – единственное живое существо в комнате.

Я рассказал им о моей первой встрече с Майклом Лэпторном – я должен был постоянно делать над собой усилие, чтобы называть его по имени. Я редко вообще как-нибудь называл его – в этом нет необходимости когда вы работаете рука к руке – но в мыслях я всегда называл его по фамилии. Конечно же, это Хэролт свел нас. У меня было немного денег. – У Лэпторна было немного денег. По одиночке мы были ни на что не годны. Вместе же мы вскладчину купили дешевый космический корабль, то, чего каждый из нас хотел. Нас не волновали такие вещи, как совместимость – именно так заключаются браки по расчету.

Я кратко рассказал им о годах, проведенных в космосе. Я не упомянул о пропасти, которая существовала между моей натурой и натурой Лэпторна, я ничего не говорил им о наших с Лэпторном нуждах и чаяниях. У них об этом сложилось собственное впечатление по его письмам, а единственное, что я знал о последних, это то, что их было много. Я не хотел бы поколебать их иллюзии, какими бы они ни были.

Я рассказал им, как, когда мы летели на Холстхэммер с Адаманкта, «Джевелин» попала в переплет из-за пыли, идущей из Течения и приводящей к искривлению пространства или к повышению радиации, как нас занесло в Течение вместе с пылевым облаком. Я не сказал им, что идиотом, который рассчитал маршрут, так замечательно задевший Течение, был я, и что сделал это потому, что пытался сэкономить горючее. Я также не стал сообщать им и о том, что если бы не Лэпторн, то мы вообще бы не испытывали недостатка в топливе, даже в районе Течения. Я преподнес им голые факты и представил им самим вынести их собственный приговор.

Я рассказал им, что когда мы были в Течении, заклинило рычаги управления, и что я был не в состоянии погасить скорость до того, как искривление сорвало нашу броню и поглотило всю нашу энергию, так что даже не имели надежды выбраться из Течения. Я описал наше падение – как я искал звезду и как направил корабль в звездную систему со всем оптимизмом, какой только смог в себе отыскать, как умудрился посадить его на планете, которая только и могла, что поддерживать нашу жизнь. Я не смог им сообщить, как мне повезло, потому что их мысли были сосредоточены на том, как не повезло Лэпторну. Однако, как бы там ни было, он смог поддержать работу атомного двигателя, несмотря на утечку энергии. Импульса, который я получил, было едва достаточно, чтобы посадить «Джевелин». Но сохранить ее целой не удалось. Тяги, требуемой для того, чтобы держать корабль в равновесии и мягко посадить его, и близко не было. Мы вошли в атмосферу по низкой траектории и с большими трудностями. Я пытался выравнять корабль, но ничего из этого не получилось. Тот или иной конец корабля неизбежно должен был принять на себя удар и разбиться. Им оказался нижний конец. Майкл Лэпторн погиб.

Аминь.

Аудитория молчит. Никакой реакции, пока они все не переварят. Мамаша мне не доверяет, и симпатии ко мне не испытывает. Во всем виноват я, считает она. Мне доверили жизнь ее сына, а я был чересчур неосторожен и сломал ее игрушку. Слишком плохо. Отец, напротив, воспринял неизбежность произошедшего. По крайней мере он не проявил к бедному Грейнджеру никакой враждебности, в этом не было никакой выгоды. Никаких обвинений. Губы должны быть сжаты в прямую линию. Ив слегка растерялась. Наверное, с трудом вспомнила дорого Майкла. Она была очень маленькой, когда он покинул дом. Должно быть, чувствует себя немного виноватой, так как не может его вспомнить. Она думала, что все это должно иметь для нее больше значения, но ничего не получалось из ее попыток принять соответствующий вид.

Обо всем этом я узнал прежде, чем хоть один из них успел открыть рот.

– Вы совершенно не такой, каким я вас представлял, – сказал наконец глава семейства.

"Ладно, – подумал я, – не касайся главной темы. Поговорим лучше обо мне, если ты так хочешь".

– Жаль, – сказал я.

– В письмах Майкла вы совсем другой.

– Я провел два последних года в одиночестве на голой мертвой скале, напомнил я ему.

– Дело гораздо серьезнее, – сказал он.

– Вы не похожи на человека, которого стал бы идеализировать мой сын.

Идеализировать? Мне стало интересно, что это там Лэпторн обо мне понаписывал.

– Что касается моего сына, то для него вы были чем-то вроде героя, пояснил он. Для меня это было новостью.

– Вы имеете в виду его первые письма… – сказал я с сомнением. Тогда он был молод…

– О, нет, перебил меня Лэпторн-старший. – Я имею в виду все его письма. За пятнадцать лет его мнение о вас не изменилось. Он всегда думал о вас одно и то же, отзываясь о вас одинаково. Его письма не изменились.

Его письма не изменились. Пятнадцать лет глубокого космоса насыщения новыми знаниями, новым опытом, новым чувством, а его письма родным не изменились. Я готов поклясться, что Лэпторн, погибший на скале, и Лэпторн, покинувший дом, – не одно и то же. Ни в коем случае. А сейчас его отец сидит в своем неизменном кресле в своей неизменяющейся комнате и говорит мне, что он не мог заметить разницы.

– Не понимаю, – автоматически сказала я.

– Должно быть, было нелегко, – сказала Ив Лэпторн, – после того, как корабль сел.

– Ветер составил мне компанию, – с издевкой сказал я.

– Сейчас, однако, вы, кажется, в полном порядке, – вмешалась мать.

– Прекрасно себя чувствую, – сказал я. – Все было не так уж плохо: я был немного голоден, но сейчас уже все позади. – Я излучал истинное мужество и благородство. О, все пустяки. Вы можете это сказать, когда у вас за спиной пара недель и вы сидите в чьей-либо гостиной.

– Вещи, которые вы привезли, – произнесла пожилая женщина, – где они?

– В моем рюкзаке, – сказал я. – Я оставил его в холле. – Я встал, но они усадили меня обратно, и Ив принесла рюкзак, открывая его на ходу. То, что она обнаружила сверху, оказалось моей грязной рубашкой. Я встал и забрал у нее рюкзак.

Я достал личную собственность Лэпторна со дна мешка. Это были его часы, документы и солнцезащитные очки. На этом секция бытовых вещей закончилась.

Еще там были четыре куска камня, каждый из которых имел редкий рисунок, но никакой ценности не представлял; пара крыльев большого антропоида и несколько мелких предметов чужеродной бижутерии – подарки различных людей.

– Это все? – спросил отец.

А чего вы ждали, чуть было не сказал я, праздничные фотографии? Лэпторн не нуждался в грубых образах – его воспоминания были живыми. Все, что я привез, было всего лишь хламом.

– Мы не возим с собой много вещей, – попытался объяснить я. – Наш корабль – не лайнер, на котором полно свободного места и лишнего топлива. Это всего-навсего личные вещи – просто для того, чтобы у человека были какие-то вещи. Мне жаль, что здесь нет ничего, представляющего ценность хотя бы для ваших чувств, но у вашего сына не было ничего материального, что бы он ценил.

– Что вы имеете в виду, когда говорите "ничего материального"? спросила Ив.

– Я хочу сказать, что он хранил все в своей памяти. – сказал я.

Не совсем так. Как я мог им объяснить все это?

– У нас есть его письма, – сказала мать. Подразумевалось: мы могли бы обойтись и без тебя. Нечего было беспокоиться.

– Да, это так, – сказал отец. – В письмах гораздо больше смысла, чем мы надеялись найти в содержимом его карманов. Вы не хотите взглянуть на них?

Кого вы хотите надуть? – подумал я. Вы бы не разглядели смысла даже в том случае, если бы он был шести футов в высоту. Но его предложение меня удивило.

Меня допускали к святыне чувств семьи Лэпторн, в том, что касалось покойного и оплакиваемого сына.

– Нет-нет, благодарю вас, – сказал я. Матери Лэпторна эта идея тоже не понравилась.

Она была рада, что я отказался.

Семейное дело подходило к концу. Я чувствовал это. Все мы отдали свой долг погибшему. Все, что было необходимо сказать, чтобы исполнить общественный долг, было сказано, и ничего больше не оставалось. Мое присутствие скоро станет навязчивым, но они и не подумали бы о том, чтобы позволить мне уйти. Они всегда искали случая узнать меня. Нам есть о чем поговорить. До черта. Она даже не заметили, что за чепуху они говорят.

Почувствовав себя в западне, я остался на обед. По крайней мере, это была еще одна трапеза, которая не отразилась на моем кармане.

5

На следующий день я хотел уехать как можно раньше. Перед завтраком я принял душ. Пока я спал, мою одежду привели в порядок. Я схватил рюкзак, как только мы поели, наспех попрощался и понесся к выходу. Лэпторны-старшие были шокированы моей стремительностью, но Ив тут же вызвалась довезти меня до станции. Едва ли я мог отказаться.

– К чему такая спешка? – поинтересовалась она. – Я думала, что вы с радостью останетесь у нас на несколько дней.

– Может быть. Но не здесь. Неудобно. Все же мне надо найти работу.

– Это будет нелегко.

– Это необходимо, – сказал я решительно. Она вопросительно посмотрела на меня. Я рассказал ей об уловке компании «Карадок».

– Вчера вы об этом ничего не сказали.

– А зачем? Это не имеет никакого отношения к вашему брату. Э, да вы ведете машину, как космический пилот.

Одна рука на руле, другая на рычаге передач. Большинство водителей все время держат руль двумя руками, но пилоты привыкли пользоваться двумя панелями управления. Она не обратила внимания на мое замечание о ее манере вождения и сказала:

– Мы, возможно, смогли бы вам помочь.

– Я полагаю, ваш папочка вручил бы двадцать тысяч без тени сомнения, – сказал я насмешливо. – Просто так, ради былых времен его сына.

– У нас есть кое-какие связи на линии звездолетов, – сказала она.

– Меня не взяли бы работать на лайнер. Я – вольный торговец. Но в любом случае, спасибо. Каким образом у старика оказались связи в этой области? Играет в гольф с членами экипажей лайнеров?

Мои слова раздражали ее, и она не попыталась объяснить. Она только сказала:

– Это мои знакомые, а не его.

Больше она ничего не добавила, и я сделал вывод, что у нее есть дружок среди космонавтов. Если бы немного дольше поразмышлять над этим вопросом и дать ей возможность рассказать, я мог бы избежать больших недоразумений в дальнейшем. Но я этого не сделал.

Я сказал:

– Послушайте, вам незачем беспокоиться обо мне. Я ничем не отличаюсь от трех или четырех сотен других, путешествующих по Течению, болтающихся по порту и пытающихся найти корабль. Для вас я никто, если не считать, что я оказался в том месте, где умер ваш брат. Это не делает меня героем, как он считал. Это не делает меня чем-то вроде бедного родственника для семьи его. Вы мне ничего не должны за его часы и солнцезащитные очки. Как бы то ни было, не более того – папочка уверен, что я получил свои чертовы деньги. Хватит, чтобы добраться до Сеймура. Я смогу снова получить оплачиваемую работу в течение года.

– Но ведь вам не будут платить, – заметила она. – Будут платить только компании «Карадок». Паршиво. Но это лучше, чем доживать свои дни на той черной горе.

– Вы и в самом деле лучший пилот Галактики, мистер Грейнджер? спросила она. Я не мог определить, смеется она надо мной или нет.

– Нет, – ответил я. – Есть тысячи таких же, как и я, и даже лучше. Просто получилось, что я один из тех, о ком говорят. Не мое умение летать принесло мне репутацию, а те безумные места, в которые заманивал ваш брат.

– Мог бы какой-нибудь пилот, лучший, чем вы, избежать крушения?

Опасная почва. Будь осторожен.

– Никто не мог, – сказал я. Корабль вырвало из моих рук на скорости в двадцать пять тысяч. Пыль оторвала броню – это ерунда. Но повреждение, или что там было, лишило меня любого шанса.

– Полагаю, вы и до этого сталкивались с пылью и искривлением, сказала она задумчиво.

– Конечно, сталкивался. Послушайте, я не убивал вашего брата. Я не мог бы спасти его. Никто не мог бы, наверное. О'кей. Я не лучший пилот из существующих ныне. Но я, черт возьми, намного лучше тех, которых выпускают школы, чтобы нянчиться с лайнерами. Я не тратил время на то, чтобы выучить, что нужно делать, если порвется цепочка в туалете капитана. Свои молодые годы я провел, изучая моторы и пытаясь научиться чувствовать корабль. Когда заклинило рычаги управления «Джевелин», со мной от малости едва не произошел серьезный приступ. Сейчас вы мне верите?

– Я вам верю, – сказала она прямо. – Где мне вас найти, если я подыщу вам работу?

– Забудьте об этом, – сказал я.

– Вы не хотите никакой помощи, так?

– Ага.

– Но это не потому, что вы слишком гордый. Вы просто не хотите иметь ничего общего с нами. Вы хотите забыть нас, стереть нас в своей памяти.

– Я выполнил то, ради чего приехал сюда. Я не хочу быть героем вашего брата или его тенью. Я отдал вам его вещи. Он умер – я должен жить дальше. Лэпторн умер. Он больше не играет роли.

– Вам нравился мой брат?

Последовала пауза, во время которой она ставила скайрайдер у монорельсовой платформы. Я выбрался наружу, она тоже, следом за мной. Поезд должен был выйти не раньше, чем через десять минут. Она не уходила.

– Мы были очень разные, – сказал я.

– Вам он нравился? – настаивала она.

– Конечно, нравился. Мы впихнули себя в один и тот же маленький корабль на пятнадцать лет, не так ли? Вы думаете, мы выдержали бы это, если бы не могли выносить друг друга?

Возможно, и нет. Пятнадцать лет – большой срок. Но первая часть была ложью. Нет, мне не нравился Лэпторн. Никогда. И никогда не мог бы понравиться. Но ей я этого говорить не собирался.

Она прошла несколько ярдов вдоль платформы, затем повернулась ко мне. Странно, что можешь не замечать кого-то на расстоянии двух футов – всегда умудряешься смотреть мимо них или рядом с ними. Но на расстоянии пяти или шести ярдов они всегда в поле твоего зрения. Ты не можешь смотреть мимо них. Ты должен их узнавать. Сейчас мне пришлось смотреть на Ив Лэпторн может быть, впервые.

Она не была хорошенькой, если судить по стандартам нашей планеты, хотя на Венце и казалась бы славной. Она была очень похожа на своего отца, но не слишком на брата. В ее манерах проглядывала холодная деловитость отца, у нее было его решительное выражение на лице, его скучная поза. В ней, может быть, и было немного от Майкла Лэпторна, но двигалась она иначе.

У нее не было его способности ориентироваться в окружающем мире. У нее было направление и импульс, но только прямо. Никаких взглядов по сторонам, никакого любопытства. Застывший ум.

– Где мне вас найти? – снова спросила она.

Я дал ей адрес Хэролта.

– Я поживу немного там, – сказал я. – Я остановился у одного из рабочих, обслуживающих корабли на Земле. Его зовут Джонни Сокоро. Но если я найду работу, я покину Землю не прощаясь.

– Я свяжусь с вами, – сказала она. В этом я не сомневался. Затем она повернулась и пошла прочь. Скайрайдер поднялся, грациозно и небрежно скользнул на пустую дорогу. Она не помахала мне на прощанье.

Я сел на поезд, идущий в Чикаго. Мне предстояло шесть часов пути по сравнению с получасовым полетом, но я больше не спешил и мог позволить себе израсходовать пожертвование Лэпторна разумным образом, так как сейчас оно принадлежало полностью мне и не было связано никакими обязательствами.

Когда я добрался до мастерской Хэролта, я позвонил, но ответа не получил. Я вспомнил, что Джонни работает на «Аббенбруке». Я не представлял, когда он вернется. Я швырнул рюкзак в мастерскую и побрел в поисках какой-нибудь еды.

Молекулярная еда все еще имела довольно приятный вкус. Жители Земли, которые не могут позволить себе натуральную пищу чаще раза в месяц, утверждают, что могут почувствовать водоросли и протеин, что бы с ними не делали, но жители Земли вечно жалуются, что с их желудками плохо обращаются. Я провел слишком большую часть своей жизни на овсянке, чтобы жаловаться на что-либо, имеющее вкус.

Пока я ел, один из космонавтов, которые торчали в баре, подошел и сел ко мне за столик. Я всматривался в него пару минут и узнал члена экипажа П-шифтера, который доставил меня под арестом с Холстхэммера на Новый Рим, а затем отвез меня на Землю. Он не разговаривал со мной во время полета, но я пару раз видел его в коридорах и за едой.

– "Карадок" обошлась с вами по-свински, да? – сказал он. Этот шедевр не казался мне дипломатическим способом начинать дружеский разговор, но я проворчал, что согласен.

– Во всем виноват Циран, – сказал он. – Он заставил так поступить нашего шкипера. Совет поддержал его, но если спросят меня, то я скажу, что не только в этом дело. Макс – наш шкипер – мог бы свести вас с Советом и уговорить их дать вам такую работу, где вы могли бы заработать эти двадцать тысяч. Это было бы дешевле, чем получать эти деньги из заработной платы другой компании. Циран не может подлить масла в огонь. Он все еще рыщет в Течении в поисках русалок.

– Вам не кажется, что к этому времени шутка обросла бородой, – сказал я. – Я не стал бы работать на «Карадок» после всего этого.

Он пожал плечами, как бы прося прощения – это черт знает что работать на человека, который только что нанес тебе удар в спину. Но для вас это единственный способ избавиться от долга. Я всего-навсего пытаюсь вам помочь.

– Все пытаются мне помочь, – сказал я. – Спасибо всем вам. Но мне, наверное, пришлось посоветоваться с врачом по поводу моей головы, если бы я позволил «Карадок» обделать это дельце. Рабский труд не хорош. Мое призвание в жизни заключается не в том, чтобы толкать рэмроды через грязь, которая накапливается в Течении Алькионы. Или вы собираетесь использовать меня в очередном публичном трюке? Типа кругосветного путешествия по Вселенной или недолгой посадке на мега-П6? А может быть, завоевание Земли?

Он понял намек, осушил свой стакан и встал, чтобы уйти.

– Если вы передумаете, – сказал он, – «Тахини» вернется на Землю через неделю, он совершает обычный челночный полет.

В его голосе не чувствовалось враждебности или уязвленного самолюбия. Он действительно считал, что ко мне плохо отнеслись. И он действительно считал, что единственный выход – кормить собаку, которая меня укусила.

– Спасибо, – сказал я ему, когда он уходил. Несмотря на все благодарности, которые я расточал в последнее время, я, казалось, проявлял крайне мало подлинной признательности.

6

Через три дня у двери Джонни остановился дель Арко. Это был крупный мужчина – думаю, что не менее шести футов ростом, – и крепко сбитый. Ходил он медленно и плавно. Я даже не могу себе представить, чтобы кто-то согласился с ним драться. В волосах поблескивала седина, но он был моложе меня. Он жил на Земле – поэтому состарился быстрее.

– Джонни нет, – сказал я ему. – Пришел корабль.

– Я – Ник дель Арко, Грейнджер, и пришел к вам.

– Я вас не знаю, – сказал я.

– Конечно, – согласился он.

– Вас прислала Ив Лэпторн?

– Она объяснила, как вас найти. Но послала меня не она. Мои хозяева просили разыскать вас.

Мы все еще стояли в дверях.

Легким кивком он показал, что хочет войти, и я отошел, пропуская его. Мы поднялись в верхние комнаты. Он удобно расположился на стуле, которым я неизменно пользовался, когда смотрел видеофон.

Видеофон был включен, но он не обратил на это внимания. Я даже не потрудился его выключить – просто сел на другой стул и стал ждать, когда он повернется ко мне.

– Вы, кажется, враждебно настроены, Грейнджер, – заметил он. – Что же я такого сделал?

– Ничего.

– Вы хоть сколько-нибудь заинтересованы в том, что я намерен сказать?

– Не знаю, пока не услышу. Может быть.

Он пристально посмотрел мне в глаза. – Конечно, вам не за что благодарить меня, – сказал он. – Я не помочь вам пытаюсь. Просто мне нужен пилот. А вы свободны и у вас прекрасная репутация.

– Это что касается Венца, – заметил я. – А здесь я не летал.

– Вы когда-то работали на Новую Александрию. Они о вас высокого мнения.

"Очень мило с их стороны", – подумал я. А вслух сказал:

– Я слушаю.

– Я построил корабль, и мне поручили организовать его первый рейс. Я хочу, чтобы вы стали его первым пилотом. Это довольно своеобразный корабль. Он летал в атмосфере, но это ерунда. С ним нужно очень умело обращаться, чтобы лететь туда, куда нам надо. Нам нужен пилот получше тех, что летают в Кольце.

– Что же такого особенного в этом корабле? – спросил я.

– Синтез. Новая Александрия несколько лет работала над синтезом технологии и теории человеческой и хормонской. У них уже есть подрядчики, которые работают над выявлением разнообразных технологических возможностей этого синтеза. Этот корабль – один из них. Новоалександрийцы надеются, что этим совершат революцию в науке, и дела у них опять пойдут по восходящей. Потому что со времен повального нашествия на звездные миры, в делах застой. Даже до переселения наука не могла сдвинуться с мертвой точки. Новые формы и новые масштабы, но не новые принципы. А мы думали, что у нас есть все. Но хормонский синтез позволил взглянуть на все это по-новому.

Мы построили корабль, который действительно умеет летать, Грейнджер. Не как пуля, а подобно птице. У него есть суставы и мускулы. У него самая совершенная и самая чувствительная нервная система, которая когда-либо была у механического устройства. Он быстро реагирует и способен поглощать энергию собственной реакции. Эта птичка умеет маневрировать на скорости более 20 тысяч.

– Это невозможно, сказал я. – Даже мельчайшую частичку вещества, обладай она такой скоростью, как эта машина, ничто не в состоянии заставить повернуть. Любой корабль разорвется на две части под таким напряжением, с суставами он или без. Какие бы хитрые штучки вы не использовали, чтобы преодолеть барьер Эйнштейна – тахионный перенос, вероятностное перемещение, пространственный скачок – все это равносильно одному – если что-то встанет на вашем пути, вы должны будете пройти через это. А повернуть вы не сможете. Во всяком случае не на двадцати тысячах.

– Это сейчас, – спокойно сказал дель Арко.

– Вы действительно его еще не испытывали?

– В атмосфере он маневрирует хорошо.

– Стрекозы тоже. Вы хотите, чтобы я первый повел его в глубинный космос?

– Вот именно.

– Я вижу, зачем нужен вам. Да ни один штурман не дотронулся бы до него и мачтой своей посудины. Не уверен, что и я соглашусь. Да и никто другой, как бы заинтересован он ни был. Это же чертовски рискованно.

– Я тоже полечу. Я его строил.

– Так вы гордитесь своей работой, – сказал я. – Весьма похвально. Вручим же строителю золотую звезду. Но ведь не вы проектировали корабль, не так ли?

– Я и не должен был. Лучшие умы Новой Александрии соединили свои усилия и мысли. Большие Деньги из Новой Александрии финансировали постройку корабля. Они знают, он взлетит – и я тоже.

– Каков принцип движения?

– Масс-релаксация.

– И ваше управление рассчитано на двадцать тысяч? Если это так, то достижение замечательное.

– Я сказал, что он повернет на двадцати тысячах. А полетит на пятидесяти. Это же настоящий корабль, Грейнджер, а не консервная банка с часовым механизмом. Он металлизирован – у него имеется нечто типа экзокаркаса. Но не сплошной металл. Остальное – молекулы органической цепи – пластики всех типов. Пластик и металл сращены органометаллическим синапсисом, чертовски приближенным к идеальному. Вы ничем не управляли до этого, подобным этому. Нейронная стыковка настолько совершенна, что вы станете частью корабля. Вы летаете наощупь, правда? Так, как сейчас, вы никогда не чувствовали корабля. Вы чувствовали его кожу, но это была не ваша кожа. Вы чувствовали мощь управления, но она была вне вас – все внутри падало. На моем корабле его корпус станет вашей кожей, а управление будет внутри вас. Настолько хороша чувствительность сцепления. А по своей реактивности – он лучше всего, что было раньше. Он может поворачивать, он может двигаться в полете. Он может справиться с пылью, с искривлением пространства. Единственное, что может доставить ему хлопоты – это широкий поток радиации. От узкого он может уклониться. Грейнджер, он может пройти полосу препятствий на пятистах единицах. Он может пройти через лабиринт на тысяче.

– Если бы у свиньи были крылья, она бы проделала то же самое.

– Вы все сказали?

– Нет. Почему вы думаете, что я смогу научиться летать на таком корабле? Ничего подобного я раньше не встречал. Почему я нужен вам больше, чем кто-либо другой?

– Потому что вы летаете естественно. Вы летите с кораблем. Вы не оставляете грязную работу машинам. Вы – пилот, а парни с Пенафлора – нет. Им коляски толкать.

– Ну, – сказал я, – хоть в этом мы придерживаемся одного мнения.

– И вы видели больше загрязненного пространства, чем кто-либо иной, кого мы могли бы раздобыть. Вы знаете, с чем мы столкнемся, если корабль оправдает возложенные на него надежды и долетит туда, куда не летал ни один корабль.

Вот это, я полагаю, было правдой. Пыль и искривления на Венце в изобилии. Но он не весь в помойных ямах, как Течение Алькионы. Я видел намного больше, чем мой напарник. Да благословит бог Лэпторна и его пионерство за это.

– Ваше предложение? – спросил я у дель Арко.

– Новая Александрия заплатит завтра ваши двадцать тысяч, если вы подпишете двухгодичный контракт на работу в качестве пилота этого корабля и при условии, что я буду его капитаном.

Внезапно я начал что-то подозревать. – И если я отказываюсь во всеми условиями…

– Да.

– Не получится, – сказал я. – Вы не нанимаете меня, вы меня полностью покупаете.

Как я могу работать, если все это будет висеть надо мной, как чертов Дамоклов меч? Это рабский труд без единого шанса выбраться. Знаете, я не могу пойти на это.

– Я знаю, что ничего иного вы себе позволить не можете. В противном случае остаток жизни вам придется потратить на то, чтобы заработать на оплату этого билета. Это не так уж плохо – ваши права работающего по контракту защищаются законом Нового Рима. Вы не раб – разве что по отношению к этим двадцати тысячам, и то, если не попытаетесь избавиться от них.