Текст книги "Врата рая"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Таким образом, после всего, мы стоим перед Вратами Рая, – прошептал я, – но не можем пройти через них.

19

– Неприятность в том, – сказал я, когда мы уже знали точно, что наша теория вызывает, – что вы не хотите верить нам. Кого мы могли бы убедить теми доказательствами, которые в нашем распоряжении?

– Везенкова? – предложила Ангелина.

Мы посмотрели на Зено, который знал Везенкова лучше нас. Он покачал головой. – Везенков паталогоанатом. Горизонты его воображения сдержаны человеческим телом и его болезнями. В любом случае, если бы мы могли привлечь его на нашу сторону, это не помогло бы нам. Он не многим более надежен, чем мы в глазах капитанов Джухача и д'Орсей.

– Симон Нортон опустился с десантной группой? – внезапно спросил я. Он поймет смысл этого… он – единственный, о ком я могу сказать, что он на правильной длине волны.

– Не знаю, – сказала Ангелина. – Я не знаю, что он из себя представляет.

Я только слышала его голос по радио, и не могу ничего сказать определенного.

– Спросите, – сказал я, – есть ли он здесь и передайте, если ему интересно поговорить об основной энигме генетики, Ли Каретта будет рад иметь его в компании.

– Что же является этой основной проблемой? – спросила Ангелина.

– Он знает, – ответил я ей.

Когда она вышла, я откинулся назад.

– Ты встаешь? – спросил Зено.

– Полагаю, – сказал я, – что не смогу подняться и отплясывать без боли, но умственная усиленная работа мне не повредит. Мне бы не хотелось иметь этого возвышения у себя на носу… Оно дает мне малоприятное чувство при дыхании. Во всяком случае, если вы оставите меня одного, чтобы я мог поспать, вероятнее всего у меня будут неприятные грезы.

– Прошу прощения, – сказал он. – О… это все…

Он обычно выражается много лучше. Долгое общение с людьми по-видимому плохо повлияло на его манеры.

– Подобные вещи случаются на Каликосе? – спросил я.

– Где есть разум, – сказал он, – там существует также зло. Где есть сознание, там бывают и кошмары. Где есть сила, там случается и насилие.

– И здесь тоже?

– Я уверен в этом.

– Черт, – выругался я, – думаю, что они могли иметь кошмары.

– Они будут бояться, как и мы боимся, – продолжал он, прочно закрепившись теперь в своей философской колее, – смерть, разложение, обезличивание… формоизменяющиеся люди-лягушки получат от нас уязвимое место и панику в наследство, – размышлял я, отказываясь принять это совершенно серьезно, как намеревался он. – Это стоит знать. Даже если они изобрели новую биологию, они придерживаются такого же старого экзистенциализма. Ради бога, говорю я. Оригинальный грех является большим нивелировщиком.

Он не сказал "тебе следовало бы знать", что показывало его чувствительность к чувствам других, и доказывало, что он был более сдержан, чем большинство человеческих существ. Не сверхчеловек, тем не менее… не как Адам и Ева Наксоса.

Впервые (или так это казалось) после долгого времени, удача склонилась на нашу сторону. Симон Нортон приземлился в челноке, и мое имя… или, может быть, упоминание об основной проблеме… было довольно искушающим, чтобы заставить его прийти.

– Как вы себя чувствуете, доктор Каретта? – спросил он как хорошо воспитанный мальчик, каковым он и был.

– Так хорошо, как только можно надеяться, – сказал я. – Меня зовут Ли, кстати. Присаживайтесь.

Когда он сел, то посмотрел на Зено и Ангелину, которые понимали, что он должно быть знает, что происходило на поверхности.

– Не говорите мне, что вы разрешили проблему, – сказал он. – Только думайте об этом.

– Нет, – сказал я. – Я не разрешил ее. Но я нашел идеальную лабораторию для ее изучения. Если вы хотите узнать об управлении этим управлением, вы могли бы сделать это за десять лет на Наксосе, чем за столетие на земле. Осталось только одна проблема.

– Какая? – спросил он.

– Та самая, которая делает Наксос такой идеальной лабораторией для вида исследований, делает его также предельно опасным местом, – я выждал для эффекта, и затем продолжил: Наксос слишком опасен, чтобы думать о его колонизации, Симон; Если Джухач попытается перебраться сюда, его люди будут уничтожены, а триста пятьдесят лет будут напрасно потеряны.

Я сжал пальцы.

Я пробовал говорить конфиденциально, что во мне нельзя сомневаться. Попытался говорить обычными словами, чтобы не возникло разночтения. Это сработало… почти.

– Вы должны убедить меня в этом, – сказал он.

– Знаю, – согласился я. – Потому что после того, как вы убедитесь, вы должны убедить Катрин д'Орсей, которая вернется, чтобы убедить Джухача. Если цепь прервется, люди погибнут.

– Продолжайте, – сказал он.

– Вы знаете про правило Хэккеля.

– Конечно. Ортогены определяют филогены. Только это неверно. По крайней мере в смысле, который вкладывал в это Хэккель. Он считал, что эмбрионы в прямую проходят через фазы эволюционных этапов развития этих особей. Это не так то просто, как кажется.

– Тем не менее, – сказал я, – человеческий эмбрион проходит структуры, которые проходили жабы. Есть ощущение, что человеческое существо не использует весь потенциал, впечатанный в его генетический аппарат. Ко времени, когда человеческое существо рождается, оно представляет уже собой довольно точную копию того, чем оно собирается стать, когда достигнет своей окончательной формы. То же, более или менее, верно и для рептилии, и даже для рыб. Но амфибии, которые занимают место между рыбами и рептилиями, культивирующие отдельный вид… называя это "онтологической философией".

– Мне известно все это, доктор Каретта.

– Знаю, – заверил я его. – Но в этом есть аргумент. Информация, которую вы носите… это – риторика, при помощи которой, я пытаюсь нацелить вас. Что вы знаете об аксолотлях?

– У них есть инстинкт.

– Кроме этого.

– Аксолотль был личиночной ступенью разновидности саламандр. Но он не мог претерпевать метаморфоз в зрелом возрасте перед размножением. Если его место распространения становилось достаточно влажным, он мог отрастить воспроизводящие органы на стадии личинки и размножаться не заботясь вообще о взрослой своей форме.

– Верно. Это сохраняет их онтологические выборы открытыми. Теперь, полагаю, вещи немного отличались на древней Земле. Предположим физические условия и климат были более стабильными. Предположим, вода была значительно щедрее распределена по поверхности. Предположим, селективное давление, которое развивает кладку яиц, благодаря чему, некоторая их часть становится рептилиями, не было бы очень сильным. Предположим, эволюционная история имела, то есть, взяла отличный курс, основное усердие вкладывая в основание, которое мы могли слабо выражено в аксолотле, с ударением не только на метаморфозе, но и на длинном ряду различных изменений и степени управления ими, который нервная система организма могла оказывать над процессами изменения. Вы видите аргументы?

Он вздохнул, и я мог уверенно сказать, что ему не терпится. Он хотел дойти до кульминации, но у меня были свои причины не спешить. Умозрительная часть аргументации должна быть так близка и безупречна, насколько это возможно, и при этом правдоподобна.

– Это приведет к миру, напоминающему Наксос, – сказал он, – где амфибии не оставили никакого шанса рептилиям и, где высшие животные имеют несколько вероятных форм и могут изменяться от одной к другой в зависимости от обстоятельств. Когда они плывут, то могут приспособить себя для плавания, когда они идут, они могут формировать себя для ходьбы, когда они нападают, то могут отрастить какой-то оборонительный аппарат, если они спят, то могут сделать себя неуязвимыми благодаря превращению в жесткую оболочку псевдокамня. Мы слышали от доктора Хесс о ваших приключениях в заболоченных низинах. Он сделал паузу и ухмыльнулся, а затем сказал:

– Кстати, правда, что вы повторяли речь Джона Гаунта из "Ричарда Ш", пока чужаки вас пытали?

– Только частично, – сухо ответил я. – И это было раньше, чем они начали избивать меня. Могу я вернуться к доказательству?

Он кивнул.

– Мы перейдем к части, которая также легка как АБВ, – сказал я. Поэтому, попробуйте сконцентрироваться. ТО, что делают болотные чудовища интересно, но это не самое восхитительное, даже для биологов-парателлурианцев, которых трудно удивить чем-то необычным. Если у туземцев ничего больше нет, то они останутся просто восхитительными уродцами. Я думаю, они умеют больше. Думаю, что они уникальны даже в пределах этой жизненной системы, по очень сильным эволюционным причинам.

– Тебе не кажется странным, что все другие животные виды, по сравнению с чужаками, захватившими меня, кажутся сказочно примитивными? НЕ кажется ли вам, что возникает разрыв в разнообразии форм?

– Ну, – сказал он. – Полагаю, что да. Но мне кажется, что возможности чужаков более примитивны, чем мы считаем. Не ошибусь, если скажу, что у них есть разум, на очень низком уровне, но артефакты, которые они используют, не намного изощренней инструментов, используемых на Земле некоторыми животными особями. Факт, что их нервная система достаточно сложна и довольно развита для того, чтобы развить крупный мозг, чтобы как вы сказали, управлять процессами метаморфоза. Мне кажется, что чужаки могли быть гораздо больше связаны с тем, что вы называете болотными чудовищами.

– Это здравая мысль, – сказал я, стараясь сохранить сладость в голосе. Но есть еще одна вещь, которая является вашей возлюбленной основной проблемой. Каким образом образовался этот случайный метаморфоз и его множительная наследственная структура.

– Не вижу особых затруднений, – это всего лишь усиление генетических возможностей, – сказал он. – Как аксолотли… только в большей мере.

– В случае примитивных животных – болотные чудища – могут быть такими, – сказал я. – Но думаю, высшие позвоночные, давным-давно в эволюционном прошлом развили чистую способность… уловку, которая вполне заметно увеличила их способности к выживанию.

– Нельзя иметь большие способности, – сказал он, – и вымереть поголовно, за исключением чужаков.

– ЭТО ТО МЕСТО, – доверительно произнес я, – где вы не правы. И ЭТО ТОТ ТРЮК, из-за которого один только вид высших позвоночных сегодня существует, и это та способность, что делает единственный вид высших позвоночных много более опасными, чем вы можете себе даже вообразить. Чужаки могут быть не особенно изощренными в технологии, но в смысле реальной собственной биологии туземцы не настолько примитивны, как вы себе их представляете.

Они продвинулись в этом смысле даже дальше нас. Продвинулись настолько, что здесь, на Наксосе, мы не можем состязаться с ними.

– Продолжайте, – сказал он.

– Ваша основная энигма, – напомнил я ему, – интересуется тем, как происходит что телам приходится иметь разнообразное строение, хотя они состоят из одинаковых ячеек с одинаковым набором генов. Они дифференцированы в сотнях различных типах, все специфически направляются для сотрудничества в организации функций. Ее интересует, каким образом яйцо, которое продолжает нести закодированные инструкции, может сработать так, что узел ячеек становится более сложным и более высокоорганизованным. Болотные чудовища кажутся более умными чем мы, так как их генетические системы не только должны организовать развитие одной организованной структуры, а нескольких. Это предполагает, что их генетический аппарат должен стать более экстенсивным и более высокоорганизованным сам. Предположительно существует ограничение для такого распространения и организации, которое подразумевает, что болотные чудовища не могут обладать всей той многосторонностью. Три или четыре стереотипных формы являются тем, чем они могут оперировать.

– Но есть другой род организации, которую жизненная система, подобная этой, может использовать. Полагаю, она содержит не одну генетическую систему достаточно сложную, чтобы развить четыре различных системы формообразования. Предположим, можно иметь две различных генетических системы, каждая из которых кодирует отличающуюся форму, так что организация проявления формы могла перейти от одной целостной системы к другой.

– О'кэй, – сказал он. – Принимаю это. И что?

– Это не только организация иного рода, – сказал я, – это новая разновидность игры в мяч. Потому что возникает новый путь для для организованного улучшения метаморфического ряда. Она не должна развивать новые формы через испытания и ошибки. Она может работать кооптируя новые возможности. Она может поглощать целые новые генетические системы. Новое свойство организма должно только развивать единственный оригинальный трюк – способность поглощать другие виды и их генетические потенциалы в себя, чтобы постепенно овладеть всеми полномочиями. Развитие высших позвоночных здесь на Наксосе было, в частности, делом приспособительного проникновения и развития новых специализаций. Но пришло время, когда разнообразие стало делом не произведения различных видов, так как виды изучили принцип сплавления и перестройку себя в простой вид, объединивший развитие всех отдельных видов.

– Туземцы не просто единственный вид крупных болотных чудовищ, Симон. Они не просто разумные лягушки. Это сотни видов, соединенных в один, и они способны включить в свой генетический потенциал любой новый вид, который приходит извне – даже если он пришел из другой жизненной системы! И поэтому вы видите, Симон, хотя жизнь здесь развивается по иному принципу, здесь существует более высокая степень биохимической совместимости. На фундаментальном уровне, наш генетический материал очень прост для них.

Я умолк, давая ему возможность проиграть все это в уме. Он не не поспевал за мной – я был много более сведущ в основах парателлурианской биологии чем он, и лучше приспосабливался к обстоятельствам, отыскивая новые возможности – но он был достаточно сообразителен.

– Вы имеете в виду, – сказал он, – что эти создания могли бы поглотить потенциал человеческой генетической системы. К своему репертуару они могли бы добавить человеческую форму.

– Хуже того, – сказал я ему. – Я пытаюсь доказать тот факт, что они уже делали это.

20

Катерина д'Орсей была много меньше подготовлена к тому, чтобы принять эту версию. Даже с помощью Симона Нортона у нас были большие трудности в том, чтобы убедить ее в том, что все это имеет смысл. Она проверяла эти предложения всесторонне.

– Вы говорите мне, – сказала она, – что девятнадцать человек в куполе были убиты чужаком, несущим обличье человека.

– Это всего лишь предположение, которое все ставить на свои места, сказала Ангелина. – Женщина, чей труп мы так и не сумели найти, должно быть была убита в лесу. Они взяли ее стерильный костюм, изрезали ее как Ли, выпили кровь и содрали в лохмотья кожу. Затем, добавили ее форму к своему набору и послали одного из своих к куполу в ее обличье и костюме.

– Но, даже, если я допускаю физическую трансформацию, этот чужак в маскировке не способен был пройти как человек. Он не мог бы говорить. Он не знал бы, как проникнуть внутрь.

– Подумайте, капитан, – ее голос почти молил. – Открыть дверь шлюза просто. На нем нет замка… никто не опасался вторжения в купол, потому, что знают, что несмотря на две двери, пришелец должен был пройти через стерилизующую камеру. Все, кто не несет стерильного костюма быстро бы погибли под обеззараживающим ливнем. Ребенок мог бы открыть дверь. Не нужно быть кем-то сверхразумным для того, чтобы ответить на приветствие. Все должно быть было заранее продумано. Все что нужно было проделать, это поднять крышку и плюнуть. Среди многих талантов чужаки включили в себя защитный механизм, который включает в себя слюнной яд. Когда все это было сделано, нужно было распечатать костюм и тем же путем уйти. Чужаки могут быть дикарями, но они не тупицы. Все что мы описали, подходит к их широкому диапазону поведения.

– Почему они сделали это? – спросил капитан.

– Потому что это их "модус операнди". Поглощение и разрушение. Слияние с потенциальным врагом, а затем, уничтожение его, чтобы после слияния не захотел вернуться. Это здешний закон жизни. Вы могли не делать никакой угрозы туземцам… они запрограммированы на борьбу за выживание.

– Почему они не пытались поглотить других членов партии. Почему?

– Они действовали в соответствии со своими представлениями. Они считали, что это не нужно. Они использовали яд, который могли производить… как и некоторые змеи на Земле, они не восприимчивы к собственному яду. Они приняли факт, что нуждаются в поглощении одного набора генов… потому что, как вы видите, в этом мире нет половой разобщенности. Она не нужна, так как ее преимущества у земных видов не применимы в местных условиях. Чужаки – гермафродиты, и они предполагают, что однажды смогли бы сделать многократные копии с одной человеческой личности и имели бы возможность размножаться в этой обычной метаморфозе, перестраивая и перераспределяя гены. Кровосмешение, конечно, но… их не волнуют наследственные дефекты в их отпрысках… Их наследники должны исключить поврежденные формы из своего набора. Они не поняли, что несмотря на игру в перестройку с человеческими генами, они нуждаются в двух дополнительных наборах. Со временем это им станет ясно, но будет слишком поздно идти в паре с их Евой. Слишком поздно… до тех пор, пока не прибыли мы.

– Теперь у них есть все, в чем они нуждались. Они могут не только принять появление человеческих существ… они могут размножаться в этом морфологическом состоянии. Вы видите, капитан, в смысле вы… или даже мы имеем для колонизации Наксоса единственный возможный путь.

Катерина д'Орсей взглянула на меня, а затем на Зено, как будто удостоверяясь, что все мы договорились. Потом она глянула на Симона Нортона с выражением, точно предназначенным ему за ужасную измену.

– Это безумие, – сказала она.

– Это чужая жизненная система, – проинформировал я ее. – Она не должна жить по вашей версии здравомыслия.

– У вас нет ни одного факта, доказывающего, что это что-то более фантастической истории.

– Все, что у нас есть, – ровно произнесла Ангелина, – это знание того, что это имеет смысл генетически.

– У вас по-прежнему нет доказательств. Я должна иметь доказательство… вы понимаете это?

– Да. – сказал я печально. – Но каким образом может состояться подобное доказательство?

Она обдумала, а затем сказала:

– Если бы мы могли захватить чужака…

– Трудно, – сказал я. – И возможно, что мы могли бы наблюдать в течение полугодия без его превращение в что-то более приемлемое, чем лягушка. Если бы нам удалось продержать его долго.

Она продолжала думать, изучая, нет ли каких-то зацепок, чтобы доказать нашу неправоту – если мы были неправы или убеждая себя в нашей правоте, если мы были правы.

– Капитан, – сказал я, – ваши люди ходят сейчас в стерильных костюмах. Это дает им некоторую защиту. Как могут здесь нормально жить люди, если существует вероятность, что мы можем оказаться правы относительно возможностей данной жизненной системы? Может не быть инфекционной угрозы из-за которой мы не можем разоблачиться, но смертоносная биохимическая несовместимость между местными фруктами и человеческими желудками здесь не имеет никакого значения… не в этом дело. Вы не можете драться с этими чужаками. Если вы сориентируете их на войну на истребление, существует вероятность, что вы проиграете. Они все преимущества, а у вас только огнестрельное оружие. Вы не можете сражаться с изменением формы, капитан… и война уже началась. Вы вполне хорошо осознаете, что если мы правы, доказательство появится быстро, когда начнут убивать ваших людей. Вы намерены ждать, пока это не произойдет?

Она посмотрела на меня, и выражение ее глаз стало очень странным, когда она ответила… ответ, который, как я думаю, могла дать только она одна.

Она сказала:

– Я вынуждена.

21

Когда мы объяснялись снова, говоря прямо по радио Джухачу, мы не получили совершенно враждебной реакции, как я предполагал. Казалось, он осознал, что может быть что-то большее, чем саботаж, насланный злыми земными правительствами для того, чтобы разрушить его великую миссию. Но он, также, был недоволен тем, что все еще существовала паутина внушительных предположений. Он хотел чужака, мертвого и анатомированного с их многосторонними талантами, проявляющимися в исчерпывающем изучении их невероятной философии.

Неприятность была связана с жидкой протоплазмой, так как она разлагается значительно быстрее, чем человеческая структура. Спасательная экспедиция доставила назад целый труп с места моей эпической баталии. А образцы тканей, которые они собрали, стали уже непригодны, когда Зено, Ангелина и биологи «Ариадны» попытались выявить отличия, способные определить их свойства. Попытки доказать нашу гипотезу не имели успеха Катерина д'Орсей приказала, чтобы никто не выходил из купола в одиночку, а вооруженная охрана охраняла оба шлюза, чтобы не допустить вторжения и быть готовыми использовать огнестрельное оружие.

Естественно, этого было недостаточно.

В течение второго дня нашей попытки найти доказательства в лаборатории, исчезли двое людей. Их послали собрать останки подстреленных Ангелиной чужаков. Они были радиофицированы и поддерживали контакт до тех пор, пока были поблизости. Затем наступило молчание.

Катерина д'Орсей пришла в больничное отделение, чтобы сообщить мне эту новость. Лицо ее было пепельным, когда она рассказывала это мне. Думаю, она знала тогда, что все кончено и что мое предсказание точно, но не могла согласиться с ним. Она была обязана увериться в окончательности доказательства, но миссия «Ариадны» теперь была серьезно скомпрометирована, чтобы прекратиться без самых точных доказательств.

Она могла приказать любому оставаться в куполе, но не стала. Она знала, что это только приведет к замедлению в получении заключения. Вместо этого она сделала упор на абсолютной осторожности и ждала, что всплывет что-то однозначное.

Это произошло на следующий день.

Двое из экипажа «Ариадны» – мужчина и женщина – были атакованы двумя личностями в стерильных костюмах. К счастью, хотя чужаки теперь имели два ружья, у нападавших не оказалось огнестрельного оружия. Возможно, оно не было им свойственно; возможно, они не были достаточно умны, чтобы воспользоваться им. Женщина была ранена во время рукопашной схватки одним из нападавших, но мужчина сумел унести ее после того, как нападавшие бежали. Он был уверен, что оба нападавших были ранены пулями, но тем не менее они успешно бежали. Он не преследовал их, сказал он, так как это было не по силам его спутнице. Катерина д'Орсей немедленно выслала поисковую партию, уполномочив их преследовать раненных чужаков, но Ангелина попросила ее подождать.

Раненную женщину перенесли в больничное отделение и уложили возле меня.

Ангелина спросила женщину, могла бы она узнать лицо того, кто на нее напал и та ответила, что сможет.

– Ты можешь встать, Ли? – обратилась ко мне Ангелине.

Я встал и повернулся лицом к кровати раненной. Катерина д'Орсей присутствовала, внимательно наблюдая.

– Это лицо? – спросила Ангелина.

Выражение женщины было совершенно непостижимым, когда она глядела на меня.

– Да, – сказала она. – Но когда он напал на меня, нос у него был целым.

– Конечно нет, – сказал я. – Это наследственный опыт, а не генетический.

Я повернулся к Ангелине и сказал:

– Счастье, что я так молод. У меня все еще есть лицо, которое природно заданно… более или менее. К сорока годам, как я говорю, люди имеют лицо, которое они заслужили.

Катрин д'Орсей я просто сказал:

– Ну?

Она попробовала держаться бесстрастно в ответ, но было ясно, что ее надежды окончательно разрушены кладбищенскими грезами.

22

Мы не разобрали купол… только опечатали, чтобы не впустить подсматривающие глаза и руки. Кто-то вернется, не колонисты, но кто-то. Симон Нортон спросил меня, могу ли я быть в их числе и я сказал:

– Возможно. – Это, конечно, не выходило за пределы вероятного.

– Это не невероятно, – сказал он инстинктивно, – что мы могли бы научиться ладить с ними и убедить их в преимуществе мирного сотрудничества.

– Это возможно, – допустил я, – но мне бы не хотелось учить их человеческому языку… хотя это было бы легче для них, чем для нас изучить его. В настоящий момент они не могут по настоящему сойти за человека, но если это им удастся…

– Сегодня Наксос, – пробормотал он, – завтра – Вселенная.

Я кивнул.

– Но, если мы сумеем похитить их детей, – сказал он, – и воспитать их в соответствии с нашими ценностями, что можем мы сделать с ними?

– Мы подготовим путь для своего постепенного разрушения, – ответил я. – Это может быть медленный процесс, чем позволить им просачиваться, но результат будет тот же. Они слишком совершенны. Мы не сможем управиться с ними.

Он покачал головой и сказал:

– Не знаю. По натуре он был оптимистом.

– Вам не следует оставаться на «Ариадне», – сказал я. – На "Земном духе" найдется свободная койка. Вы могли бы вернуться, если бы захотели.

Он выглядел искренне пораженным.

– Мы потеряли слишком много людей, – сказал он. – Людей и оборудования. Эта ошибка стоила нам дорого. Будет трудно, когда мы достигнем места назначения.

– Вы уверены, что найдете его где-то? – спросил я.

Он был уверен, несомненно.

– Сможете ли вы теперь вернуться в морозильник? – продолжал я. Может перед очередной посадкой пройдет еще триста пятьдесят лет. А когда вы достигнете, может быть другой мир похожий на Наксос, привлекательный, но смертоносный. Не будет кому помочь вам. Никто из трех капитанов не разрешит другой световой переход. Они оставят "Земной дух" на одной из орбит здесь, а Джухач будет анализировать опыт. Если вы думаете, что можно убедить формоизменяющихся в преимуществах взаимного сотрудничества, почему бы вам не подумать о подобном сотрудничестве с Землей?

– Думаю, вы не поняли, – сказал он.

– Нет, – возразил я. Не думаю. Позвольте назвать эту задачу, основную энигму.

Симон, конечно, был одним из умниц. Однажды приняв неизбежность, Катерина д'Орсей быстро отбросила свое внешнее спокойствие и солидность, но как много опыта дало ей эмоциональное банкротство, о котором я не мог судить. Я разговаривал с ней только раз, да и то коротко, перед подъемом челнока.

– Прошу прощения, что все так произошло, – сказал я. – Я не виноват.

– Вы никогда не были с нами, – бесцветным голосом произнесла она.

– Нет, но я никогда не был и против вас. Джухач был неправ, подозревая нас в этом. Ему не следовало высаживать нас в болото. Хотя, если бы он этого не сделал, все могло бы получиться хуже. Даже если взять в расчет тот факт, что я был почти ободран заживо, я считаю, что нам повезло. Мы прыгнули прямо к правильному выводу второпях. Это могло случиться много позднее и с большими смертями. Первый экипаж «Ариадны» погиб на Наксосе. Ваша миссия была близка к такому же концу.

– Если бы мы торговались намеками, – ответила она, – то один из нас мог бы сказать, что Леандра была убита штормовой ночью, когда пыталась встретиться с героем.

Я не обиделся на эту колкость. Она не знала, насколько это было близко… люди с «Ариадны» могли распространить слухи о моей декламации речи Джона Гаунта, но я ничего не говорил Зено и Ангелине, что могло бы способствовать этому.

– Неприятности с намеками, – сказал я, – в том, что никогда нет настоящей параллели. Ваш миф, как видите, это посылка Тезея… и в конце концов, это был Тезей, о котором судачит история. Вы могли рассказывать о темных лабиринтах среди звезд со множеством поэтических отвлечений, но кто вас через него провел?

Она посмотрела мне в глаза и, не меняя выражения, сказала:

– Человечество.

– Не верно, – заметил я. – Тезей оставил Ариадну. В данном случае, Ариадна оставила… если, конечно, вы не восстановите ГПП, когда достигнете назначения.

– Вы правы, – без сомнений согласилась она. – Это не годится. Если мы и дезертировали, то только из-за людей типа Джесона Хармалла. Но вы можете вспомнить, что смерть Ариадны на Наксосе была только короткой переориентацией ее карьеры. Окончательно она нашла свое место среди звезд. Это больше, чем можно сказать о Леандре.

Я вынужден был уступить. Было очевидно, что я не мог победить. Я никогда не наслаждался преимуществами классического образования, так как не имел его.

Я не получил возможности переброситься парой слов с Мортеном Джухачем после того, как мы вернулись на «Ариадну»… потерял возможность, о которой не сожалел. Было правда небольшое кризисное интервью с Джесоном Хармаллом. Оно началось достаточно хорошо, с нашими благодарностями ему за участие в спасении. Затем мы извинились за некомпетентное шпионство.

– Но это не имеет значения, так как все вон как обернулось, – заметил я. – Не так ли?

– Думаю, вы могли бы сделать большее усилие, – промурлыкал он.

– Могли бы, – согласился я, – если бы знали точно для чего и для кого мы работаем.

– Для Космического Агентства, – сказал он, точно это была самая очевидная вещь на свете.

– Бес сомнения, – ответил я. Но про себя попытался определить, чьим бы интересам не содействовало Космическое Агентство, я не видел необходимости в "плаще и кинжале".

– Забудь это, Ли, – сказала Ангелина. Это был хороший совет. Мудрец оценил бы его, но я все еще не оправился от недавних ран, и мое чувство благоразумия не было таким, каким ему следовало бы быть.

– Мы имеем больше общего с людьми «Ариадны», чем кажется на первый взгляд, не так ли? – спросил я. К «мы» я относил, конечно, Космическое Агентство. Я озаглавил его «мы», будучи его членом, хотя и на низком уровне. – Они провозгласили независимость, решив, что в своих руках держат судьбу человечества. Космическое Агентство делает то же, не так ли? Не то, чтобы марсианская база и спутники собираются объявить независимый курс… это все "де факто", что мы достигли информационного контроля. Мы изменили свои собственные цели для тех правительств Земли, и очень спокойно.

– Земля воткнута в колею, – ровно произнес Хармалл. – Она находится на краю бедствия и никогда не убежит с него. Прогресс, который осуществили за пятьсот лет – это прогресс в космосе. С точки зрения будущего, доктор Каретта, человечество – это мы. Не только Космическое Агентство… все не так узко, как оно. И не мир Советов. Это не мятеж, как вы знаете. Это значит, что мы – те, кто управляет судьбой. Это – свершившийся факт. Это дело предохранения от экспорта проблем Земли во Вселенную.

– Вы удивляете меня, – сказал я. Подразумевал я это буквально. Он улыбнулся, словно я был примитивным существом, и эта улыбка заставила меня подумать, что я пропал, хотя по-настоящему и не спорил с ним.

Когда он ушел, я сказал Ангелине.

– Держу пари, Везенков оказался лучшим шпионом, чем мы.

– Вероятно, – ответила она.