Текст книги "Врата рая"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Это не шутка, – сказала она, впервые выявляя неуравновешенность за все это время. – Это не камни… это животные. Они отрастили головы и ноги и отправились по своим делам. Они могут менять форму, а также… кажется… строение и свойства своих тканей. По типу черепахи, если рассуждать логически.

Я начал сожалеть, что не наблюдал этого.

– Это должно быть было поразительно, когда ты включила свет, – сказал я.

– Открытие, дорогой мой мальчик. Помнишь проколотую тварь? Жидкая протоплазма. Существо, которое жило в озерце, и существа, которые выходили из воды, чтобы немного поесть, имели какую-то ограниченную способность модифицировать свою форму. Этот неплохой фокус можно повторить, если вы амфибия. Когда вы движетесь от одной среды обитания к другой, вы приспосабливаетесь. В этом так много смысла. Интересно, почему амфибии Земли не пошли по этому пути? Зачем придерживаться одного метаморфоза, когда такой талант более удобен для выживания?

– У них не было бы шанса, – пробормотал я. – Жизнь была слишком суровой для них. Они получили выгоду в участии в эволюционной игре. Неправильное мутационное наследство – и нет времени закрепить признак, прежде чем бурная окружающая среда оттолкнула их в сторону. Удивительно, как они добились этого?

– Чуда нет, – сказала она. – Зародыш может это делать. Дело только в том, чтобы сохранить непостоянные таланты во зрелом возрасте и научиться широко использовать их. Необязательна трансформация; когда ваша хромосома знает как легко изменяться.

– Аксолотли могут не раз изменять свою форму, – напомнил я. – И они могли бы задержать это изменение тоже, если бы хотели… они могли бы размножиться как подростки или взрослые. Я говорю, жаль, что мы добились их вымирания. Дьявол!

– Что случилось?

– Туземцы. Они могут быть расой кровожадных оборотней.

– Лягушек-оборотней, – поправила она.

– Нет, – сказал я, присаживаясь и пытаясь осмыслить сказанное. – Это серьезно. Если это дарование является широко распространенным в жизненной системе – своеобразная фундаментальная необычность животного царства – тогда преимущество получают те его члены, которые используют это свойство лучше.

– Не обязательно, – заявила она. – Разум есть отличительный момент применимый в целом. Вы могли бы найти, что эти особи, не способные изменять свои формы, взамен должны были развивать сообразительность. Коровы имеют три желудка, а у летучих мышей имеется сонар, но у людей нет даже когтей… их трюки заменяют их.

– Но это совсем другое! – воскликнул я. – Вся эта система отличается… не углеродная копия Земли или Каликоса. Эволюция может преступить предел биохимической судьбы. Мы всегда знали, что это возможно, но не было примера. Мы не можем потерять это из-за паранойи Джухача. Не можем.

– Ты мог бы убедить в этом своего юного друга Нортона, – сказала она, – но не нашел бы подавляющего большинства голосов… оставаясь под началом Джухача.

Я покачал головой, а затем оперся на руку.

– Лучше спи, – сказала она, – у тебя еще два часа. Завтра предстоит тяжелый день. Оставь свои размышления на свободное время.

Это был не плохой совет, если бы ему только можно было бы последовать. Но я не мог. Хотя и устал, но не мог избавиться от инерции. Я дремал, несомненно, но слабый звук прервал мои сонные грезы, и когда настала моя очередь дежурить, я встал. Хотя никакой угрозы не было, я был готов к ней. Ничего любопытного заметного размера не околачивалось вблизи нашего навеса ночью, и только одно безумное жабообразное создание я высветил как-то у камней. Деятельные, они не выглядели очень уж отличными от существ на островке, к которым несомненно относились.

Чистейший фокус, – думал я, – ухитриться отрастить ноги. Но могут ли они отрастить руки, чтобы хватать. Можете ли вы отрастить у себя на затылке глаза? Можете ли вы сделать когти или отравленные клыки? И что вы делаете, когда наступает время заниматься любовью?

Возможности в моем мозгу были бесконечными. Во плоти, без сомнения, они были гораздо более ограничены. По-всей вероятности, они не могли сделать ничего большего, чем чем превратиться в камни и обратно. Вряд ли технология местных хозяев способна на что-то еще.

Среди ночи я наполовину был уверен, что вот сейчас деревья вытащат свои корни и уйдут прочь.

15

На следующее утро Джухач вызвал Катрин д'Орсей для того, чтобы проинформировать ее, что челночный корабль готов и можно осуществить посадку до прихода ночи. Глядя объективно, это было тяжелое окончательное движение, но в контексте отношений, преобладающих на борту «Ариадны», это было безошибочное заявление о заключении под стражу.

Даже Катерина д'Орсей спросила, разумно ли это, и я вслушался, пытаясь узнать, означает ли это развал в трехсторонней гармонии.

– Капитан Джухач, – сказал Зено после д'Орсей, – мы пришли к заключению, что обычный наземный экипаж никогда не закончит обзор. Их безвременные смерти никак не помогут справиться с возможной негостеприимностью местной жизненной системы. Нет адекватных участков суши, чтобы надеяться на безопасность Наксоса. Мы действительно очень мало знаем о биологии этого мира.

– Наши опасения касающиеся окружения Наксоса, – ответил капитан, были основаны на предположении, что чужеродная жизнь могла очень отличаться от нашей собственной и быть крайне несовместимой с ней. Ваше нахождение там успокаивает и наводит на мысль о том, что чужеродная биология достаточно проста для того, чтобы позволить людям преуспевать на другом землеподобном мире.

– В науке, – напомнил ему Зено, – мы не обобщаем такой ограниченный факт.

Я воспользовался минутной паузой, которая последовала за этим заявлением.

– Капитан, – сказал я, – это Ли Каретта. Мы с доктором Хесс стали очевидцами того, что несходства между жизненными системами Наксоса и Землей значительно большие, чем отличия между Землей и Каликосом. Я настаиваю на необходимости обождать, пока мы не соединимся с Зено и доктором Везенковым в куполе и не изучим биологию этого мира. А пока мы еще полностью несведущи.

– Ваши возражения приняты к сведению, доктор Каретта, – сказал Джухач, – и они отвергнуты. У меня есть свои собственные люди, которые смогут провести исследования, и я сожалею, что не смогу больше использовать вашу партию. Когда вы достигнете купола, то можете помогать моим людям до тех пор, пока мы не сможем вернуть вас на «Ариадну». Затем вам и вашим товарищам будет позволено вернуться на Землю.

Я почувствовал необходимость наорать на него и сказать, каким безмозглым глупцом он является и, чтобы удержаться, я передал микрофон Ангелине и пошел упаковываться.

– У вас масса времени, капитан Джухач, – услышал я ее. – Ваше путешествие длилось более трехсот лет. Целых пять поколений. Будет очень прискорбно, если все потерпит неудачу из-за того, что вы не сумели сдержать свое нетерпение.

– Мадам, – ответил капитан, – именно потому, что понадобилось пять поколений, чтобы достигнуть цели, наше терпение так быстро иссякло. Если бы вы искренне пришли помогать нам, возможно, все было бы иначе. Но вы пришли, чтобы воспрепятствовать плану, которому мы преданы всеми своими жизнями. У нас нет альтернативы, кроме как исключить вас в самый начальный момент проведения операции, чтобы избежать осложнений.

Она просила его пересмотреть свое решение. Это не звучало особенно убедительно. Она не касалась темы разумных туземцев. Это не помогло бы.

Ангелина стала помогать мне паковать багаж, а затем я закрепил ее часть груза у нее на спине.

– Мне уже больно, – сказала она.

– Ситуация вышла из-под контроля, – заметил я. – Джухач по инерции отклонился от курса. Тормоза его осторожности вышли из строя. Я только надеюсь, что Зено занят уговариванием Катрин д'Орсей относительно того, что Святой Троице было бы лучше без их главы.

– Может быть нам следовало работать на Хармалла, – сказала она. Убедить его позволить Джухачу делать все по своему, если только ГПП может быть восстановлена. Позволить Джухачу выполнить его программу… что в том, что это займет двадцать-тридцать лет? Что более важно – планета или шагающие камни?

– Если бы мы знали, что Хармалл согласится с этим, – отметил я, – мы бы значительно проще управились бы с таким вопросом.

– Это тоже можно было бы сделать без труда, если бы мы знали, с какой стороны можно подойти к планете, – сказала она. – Очень хорошо быть хорошим экологом, чтобы угождать политикам… но к какого рода приемлемому политическому решению мы присоединимся?

Я не был готов ответить на это. Я не думал, что было возможным решиться на что-то без знания всего о жизненной системе и опознании существ, которые были бы достаточно разумными, чтобы изготавливать охотничьи копья.

Мы присели перед дорогой. Ангелина была права, боль возобновилась как только мы тронулись, и вещи легче не стали.

– Хвала всем ранним исследователям, – сказал я, когда мы отдыхали в полдень. – Они проделывали подобные вещи играючи. Месяцы двигались через непроходимые джунгли, значительно более грязные, чем эти, без пластиковых скафандров, защищающих от малярии. И они столько совершили всего!

– У них были носильщики, – фыркнула Ангелина.

– Осталась одна длинная ночь, – напомнил я ей. – Скорее всего последняя. Мы легко с этим справимся, а потом будем есть, пить и веселиться.

– Но нужно быть настороже у воды. Убийцы всегда возвращаются к месту преступления.

– Если остаются в живых, – добавил я. Мысль была слишком здравой, чтобы удивляться.

– Могу я воспользоваться радио? – спросила она.

Я вытащил микрофон и передал ей. Она вызвала Зено. Когда он ответил, она спросила:

– Сделали ли вы с Везенковым анализ яда?

– Совершенно определенно, – ответил Зено. – Вам нужна формула?

– Не совсем. Меня интересует происхождение яда. Если его составляющие известны и использовались на Земле, то его могли принести с «Ариадны». Или легко синтезировать? А может быть у него местное происхождение?

– Мы рассматривали эту точку зрения, – задумчиво сказал Зено. Причина, по которой мы не докладывали, это то, что не уверены в ответе. Компоненты те же, что одно время производили на Земле… так меня, во всяком случае уверяет Везенков… для возможной химической войны. Их синтез был бы затруднителен и рискован, но мы не можем твердо гарантировать, что он не произошел посредством некоторых химических взаимодействий, безвредных за пределами купола. С другой стороны, он весьма похож на яды, производимые змеями как на Земле, так и на Каликосе. Он может происходить из местного биологического источника.

– Если бы вам нужно было предположить, – спросила Ангелина, – какому варианту вы отдали бы предпочтение?

– Второй мне кажется более подходящим, – допустил Зено, – но возможность, благодаря которой эти люди были отравлены, казалась весьма неподходящей, и этот пример заставляет меня постоянно быть настороже. Можно легко опуститься до неправильных выводов из-за поспешного теоретизирования.

– Благодарю, – сказала она. – Я буду помнить это.

Когда она передохнула, я спросил:

– Ну и что?

– Видел ли ты что-то с ядовитыми клыками?

– Это ничего не значит.

– Животные, которых они изучали прежде, были главным образом небольшими лягушкоподобными существами и насекомыми. Я полагаю, любое из них могло содержать отраву в своих телах. Обнаружив ее, исчезнувшая женщина могла использовать ее. И это не так уж эксцентрично.

– Мы уже знаем это, – сказал я.

Она покачала головой. После паузы я сказал:

– Ты думаешь, это сделали чужаки, не так ли? Не просто народ-лягушки, но и народ оборотень. Это настоящий ад, земля разворачивается под ногами от такого отхода от вида.

– У исчезнувшей имелась возможность, а не мотив, – спокойно продолжала Ангелина. – У туземцев был мотив, но не имелось очевидной возможности. Все дело в том, чтобы найти недостающий кусок.

– Может быть это первоисточник первого впечатления, которое у меня появилось? – спросил я. – У нас есть охотничье копье и ходячие камни, плюс молочно-алая тина и вид чего-то бегущего. Из этого можно предположить миллион несуразных выводов с помощью самого заурядного воображения.

– Знаю, – сказала она.

– Мотивы для преступления это не все, что трудно найти, – сказал я, если ты веришь, что у убийцы должны быть мотивы.

– Следует вернуться к версии умопомешательства, – сказала она. И добавила: – Если это не противоречит условиям.

– Мы говорим о человеческом существе, – напомнил я ей. – Что же довело его из нормального состояния до безумия?

По взаимному согласию, мы оставили эту тему. Поспешное теоретизирование, если можно назвать такие дикие посылки благородным словом теория, не намного сдвинули бы нас от теперешнего нашего положения. Основная наша проблема заключалась в том, чтобы найти силы для дальнейшей ходьбы, а не решать загадку вселенной. Неудобство загадок в том, что они могут не решаться вечно – гарантий нет. Проблема стоит на одной ноге, но тем не менее, ухитряется убегать от своего решения. Она ограничена с одной и с другой стороны от того, чтобы быть решенной. Решишь или нет. Мой характер не позволит мне взяться за другую, более простую проблему и сосредоточиться только на ней. В этой прямолинейности есть определенное преимущество.

Но она была разрешена ангелами, которых я не принимал во внимание.

ВЫ СТОИТЕ ПО КОЛЕНИ В ВОДЕ, НО ВОДА ЧЕРНАЯ И ТАКАЯ ЖЕ ВЯЗКАЯ, КАК НЕФТЬ. ОНА ОБВИВАЕТСЯ ВОКРУГ ВАС И ТАЩИТ НАЗАД. НЕБО ЧЕРНОЕ И ДЕРЕВЬЯ БЕЗ ЛИСТВЫ – БЕЛЫЕ И ОГРУБЕВШИЕ ОСЫПАЮЩИЕСЯ, КОГДА ВЫ КАСАЕТЕСЬ ИХ. ЛУНА МЕРТВЕННО БЕЛАЯ, ТОЖЕ НАПОМИНАЕТ УКРАДЕННУЮ ВЕЩЬ ТИХУЮ И МОЛЧАЛИВУЮ, НО ВСЕГДА МЕНЯЮЩУЮСЯ.

НЕТ НИ ЗВУКА, СОВСЕМ, ТАК КАК ДАЖЕ ВАШИ НОГИ НЕ ПЛЕЩУТ В ВОДЕ, КОТОРАЯ КАК ПАТОКА, КОГДА ВЫ ПЫТАЕТЕСЬ ПРОДВИГАТЬСЯ ВПЕРЕД. ВЫ КОСНУЛИСЬ ЕЕ ПАЛЬЦАМИ И ОНА ОБОЖГЛА ИХ ТОЧНО ДЕГОТЬ. ЧЕРНЫЙ ДЕГОТЬ И БЕЛАЯ ПУДРА В СОЕДИНЕНИИ ПРЕВРАТИЛИСЬ В СЕРУЮ ГРЯЗЬ.

ВЫ ДОЛЖНЫ ДОБРАТЬСЯ ДО КРАЯ, НО НЕ ЗНАЕТЕ, ГДЕ НАХОДИТЕСЬ. ЛУНА НЕ МОЖЕТ НАПРАВИТЬ ВАС, В ПУТИ ВАС НАПРАВЛЯЕТ ЗНАНИЕ, КОТОРОЕ ВНУТРИ ВАС. ОНО ЗАСЕЛО У ВАС В ГОЛОВЕ, СРЕДИ РАСЩЕЛИН И КАНЬОНОВ ВАШЕГО МОЗГА, НО У НЕГО ЕСТЬ ЗАОСТРЕННЫЙ ШТЫРЬ, КОТОРЫЙ ПРОНИКАЕТ В ВАШИ ВНУТРЕННОСТИ, ЖАЛЯ ВАС В СЕРДЦЕ.

ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ВАШЕ СЕРДЦЕ МОЖЕТ ВЗОРВАТЬСЯ И ПРОСИТЕ ОСТАНОВИТЬСЯ, НО ОНО ПРОДОЛЖАЕТ ПОГОНЯТЬ ВАС, БЕЗ РИТМА, БЕЗ ПРИЧИНЫ, БЕЗ ЗАБОТЫ, БЕЗ СОСТРАДАНИЯ, БЕЗ НЕНАВИСТИ, БЕЗ МАТЕРИНСКОЙ ЛЮБВИ.

ОНО БУДЕТ УПРАВЛЯТЬСЯ ВАМИ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА ВЫ НЕ ПРОВАЛИТЕСЬ, ИЛИ ДО ТЕХ ПОР – ЧТО ХУЖЕ – ПОКА ВЫ НЕ ВЗОРВЕТЕСЬ И НЕ РАЗОЛЬЕТЕ СВОЕ ЧЕРНО-ГОЛУБОЕ СУЩЕСТВО В МРАЧНЫЕ ВОДЫ, ГДЕ РЫБА БУДЕТ ЕСТЬ ЕГО ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НИЧЕГО НЕ ОСТАНЕТСЯ, КРОМЕ ХРУПКОЙ ШЕЛУХИ, РАСПЫЛЕННОЙ ПО ВЕТРУ. ТОГДА ТО, ЧТО У ВАС В ГОЛОВЕ, СМОЖЕТ РАЗРУШИТЬ ТЕМНИЦУ ВАШЕГО ЧЕРЕПА И РАСТИ…

и расти…

И РАСТИ…

НО ЭТО СОН.

ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО НЕ МОЖЕТЕ УБЕЖАТЬ, ПОТОМУ ЧТО ДАЖЕ, ЕСЛИ ПРОСНЕТЕСЬ, ВСЕ РАВНО ДОЛЖНЫ ВЕРНУТЬСЯ. ВЫ МОЖЕТЕ СПАТЬ ВЕЧНО, НО ПРОСНЕТЕСЬ ТОЛЬКО НА СЧИТАННЫЕ ЧАСЫ. ПРОБУЖДЕНИЕ ЯВЛЯЕТСЯ УСТУПКОЙ СНА АМБИЦИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА, И СНОВИДЕНИЕ ЕСТЬ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ТЩЕСЛАВИЯ.

ВЫ ДОСТИГЛИ СВОИМИ РУКАМИ ЛУНЫ И ПОПРОСИЛИ ЗАБЫТЬЯ, ХОТЯ НИКОГДА НЕ СОВЕРШАЛИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. ВЫ ПРИЗНАЕТЕСЬ ВО ВСЕМ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ВАС ПОДЫМУТ НА АНГЕЛЬСКИХ КРЫЛЬЯХ И УНЕСУТ ПРОЧЬ ВЫСОКО В НЕБО В ПОИСКАХ ЗВЕЗД. ВЫ НАЧИНАЕТЕ ОБВИНЯТЬ СЕБЯ ВО ВСЕХ ЧУДОВИЩНЫХ ГНУСНОСТЯХ, ПОКАЗЫВАЯ, ЧТО НУЖДАЕТЕСЬ В ЗАБЫТЬИ… ПОКАЗЫВАЯ, ЧТО ВЫ ТАК СКВЕРНЫ, ЧТО ТОЛЬКО СВЯТАЯ ЛЮБОВЬ МОГЛА БЫ ОЧИСТИТЬ ВАС… НО ОНА НЕ УСЛЫШИТ. ОНА ПОВИСЛА В НЕБЕ, КАК ПАУК НА НИТКЕ, ПОВЕРНУВШИСЬ К КАМНЮ И СВЕРКАЯ СЕРЕБРОМ.

ВЫ ТОНЕТЕ, И ЗНАЕТЕ ОБ ЭТОМ. ВЫ УЖЕ ДАЛЕКО И И СТАНОВИТЕСЬ ВСЕ ДАЛЬШЕ. НАКОНЕЦ… ВЫ ПРЕКРАЩАЕТЕ БОРЬБУ. ВЫ ПОЗВОЛИТЕ МИРУ ВАШИХ ГРЕЗ, КОТОРЫЙ ПОСЛЕ ВСЕГО ЯВЛЯЕТСЯ ВСЕГО ЛИШЬ РЕАЛЬНЫМ МИРОМ. ДРУГОЙ НЕ ВАШ… ЭТО ЧУЖОЕ МЕСТО, НАСЕЛЕННОЕ ДЕМОНАМИ, НО В СВОИХ СНАХ, ЕСЛИ ТОЛЬКО ВЫ БУДЕТЕ ПРОЩЕНЫ, СМОЖЕТЕ НАСЛАДИТЬСЯ ТЕМНОТОЙ И ЛЮБОВЬЮ… ВСЕЙ ЛЮБОВЬЮ… БОЛЬШЕЙ ЛЮБОВЬЮ, ЧЕМ ВМЕЩАЕТ МИР.

ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПЛЫТЬ, УСТУПИТЕ, ПЛЫВИТЕ В ЧЕРНОТУ, КОТОРАЯ КАЖЕТСЯ, ЕСЛИ И НЕ ДЛИННЕЕ, ТО ВЯЗЧЕ, НО НЕБЕСА И ОБЛАКА УДРУЧАЮЩЕ ВЫРАСТАЮТ ИЗ ВАШЕГО БРЕДА, ВВИНЧИВАЯСЬ ЗА ВАШИ ГЛАЗА, ФОСФОРЕСЦИРУЯ ЗВУЧАНИЕМ, ТОЧНО СЕМЕННЫЕ КОРОБОЧКИ ЛОПАЮТСЯ ВОКРУГ ВАС, А ТО, ЧТО СИДИТ ВНУТРИ ВАШЕЙ ГОЛОВЫ СОТРЯСАЕТСЯ В БЕЗЗВУЧНОМ ХОХОТЕ.

ПОЭТОМУ ПРОСИТЕ ПОЩАДЫ И ЗОВИТЕ НА ПОМОЩЬ, И ПРИЗНАЙТЕ, НАКОНЕЦ, ЧТО ЭТО НЕ ВАША ОШИБКА, ЧТО КТО-ТО ЕЩЕ ВИНОВЕН, И ЧТО ВЕСЬ МИР ЗАСЛУЖИВАЕТ СТРАДАНИЯ. ЕСЛИ ТОЛЬКО СМОЖЕТЕ УЙТИ СВОБОДНО, ПОТОМУ ЧТО ВЕСЬ МИР ГОРИТ И ТОЛЬКО ОДИН ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ СПАСТИСЬ. ИЗ ВСЕХ ОДИН, ОДИН, ОДИН.

ТОЛЬКО МИР ГРЕЗ МОРАЛЕН, И ТОЛЬКО ЗДЕСЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ МОЖЕТ БЫТЬ ЧАСТЬЮ ВАШЕГО СУЩЕСТВА, ХИМИЧЕСКОЙ СОСТАВЛЯЮЩЕЙ В ВАШЕЙ КРОВИ. ТОЛЬКО ЗДЕСЬ ВОЗМОЖНО ЧУВСТВО ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ЗА ВСЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ВСЕ ИСПЫТАНИЯ СПАСЕНИЯ, ВСЕОЧИЩЕНИЕ ОТ ВИНЫ. ЕСТЬ ЧТО-ТО ВНУТРИ ВАС, ЧТО НЕ ДАСТ ВАМ УЙТИ, ЧТО ВСЕГДА ХОЧЕТ ВОЗВРАТИТЬСЯ, ЧТО СПАСАЕТ ВАС ОТ САМОГО СЕБЯ, ЧТО ДЕЛАЕТ ВАС ТЕМ, ЧЕМ ВЫ ЯВЛЯЕТЕСЬ, И СОСЕТ ВАШУ КРОВЬ И ЛАСКАЕТ КОЖУ И ВОНЗАЕТ СВОИ ЖАЛА В ПРОСТРАНСТВО ЗА ВАШИМИ ГЛАЗАМИ.

ДЕРЕВЬЯ НАЧАЛИ ДВИГАТЬСЯ И УХОДИТЬ ПРОЧЬ, ФОРМИРУЯ ШЕРЕНГИ, ПЛЕЧИСТЫЕ РУКИ ПОЛНЫ ЦВЕТОВ, ПАДАЮЩИХ С НЕБА И ТЕКУЩИМИ КАК СЛЕЗЫ В ТУМАНЕ. ВСЯ БЕЛИЗНА МИРА УХОДИТ ПРОЧЬ, ОСТАВЛЯЯ ВАС ПОД ЛУНОЙ В БЕЗГРАНИЧНОМ МОРЕ ЧЕРНОТЫ, ГОРЯЩЕЙ В МОРЕ СЛЕЗ.

ЗАТЕМ ЛУНА СКРЫВАЕТСЯ, ГЛАЗ ПОМРАЧИЛСЯ ЗА ВЕКОМ ТЬМЫ, ВЕКОМ МИРА, ЧТО ОПЕЧАТАЛ ВАС

НАВЕЧНО

И КАКИМ-ТО ОБРАЗОМ ВЫ РАДЫ, ЧТО ЭТО ВРЕМЯ НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ…

…КОГДА ЭТО ДЕЛАЮТ.

Так я проснулся, холодный и потный, и попытался стереть приторность с мокрых пальцев, проклиная одеяла, вцепившиеся в меня, точно весь мир запустил когти в мою кожу.

Голова болела и трудно было успокоиться и почувствовать себя в безопасности. Но солнечный свет всегда приводил меня в чувство и я почувствовал, что уже гораздо позже, чем мне казалось.

Я что-то забыл и, кажется, было что-то неотложное в большом черном провале моих воспоминаний, чего прежде не было. Я не мог вспомнить, где я и зачем, и усилие собирания своих рассеянных мыслей раскалывало мою голову от боли.

Я взял себя в руки, и сказал: "не будь идиотом, все будет хорошо". Мне нужно только принимать все спокойно, не вредить себе и быть уверенным, что никто не знает. Все из-за обмана и осторожности. Действительно, не дело, что я принес все это с собой, не только в солнечную систему, но и к царству холодных белых звезд. Это все еще во мне, крайне личное, до чего никому кроме меня нет дела. И пока об этом никто не знает, оно не существует по-настоящему. Оно только мое. И ничье более.

А затем я вспомнил где нахожусь, и понял, что что-то не так. Я провел рукой перед лицом, так что мог видеть растопыренные пальцы и чувствовать всем телом холод и сырость.

Я сел и увидел, что один. Вокруг меня пустыня. Исчез мой стерильный костюм и с ним все, что я нес, за исключением маленькой вещицы, зажатой в левой руке. Она выглядела абсурдно, как маковая коробочка, когда ее цветы опали, но сделана была из металла.

Я ничем не мог себе помочь.

И только выругался.

16

– Хармалл, – позвал я. – Это Ли Каретта. У меня неприятности. Не знаю, получите ли вы это… или, если получите, сумеете ли что-то сделать… но надеюсь, сможете. Вы – единственная моя надежда. Не знаю как эта штука, что вы мне дали, работает, но надеюсь, вы зафиксируете все. Я не собираюсь двигаться, так как не знаю, в каком направлении купол. Я могу кричать, чтобы привлечь внимание. Ангелина может быть поблизости. Но я не хочу двигаться. Передаю это сейчас, а через час или около этого постараюсь вызвать еще раз. Буду вызывать, потому что надеюсь, что эта штука работает. Попытаюсь еще что-то придумать. Мне нужна помощь, Хармалл. Чертовски. Окажите ее, если можете.

Я выключил запись, и нажал кнопку, передавая послание в виде сжатого сигнала спутнику, если «Ариадна» была за горизонтом. Я многого не знал, тем не менее попробовал. Получить сигнал было моей единственной надеждой. Мне не хотелось идти пешком, пока не будет крайней нужды. Я не знал, как далеко ушел от точки, где мы с Ангелиной разбили лагерь и в каком направлении. Последнее, что я помнил, это как мы закрепляли палатку, чтобы уберечься от дождя… Все остальное время для меня господствовала тьма и было несколько часов на то, чтобы попытаться все объяснить. Может быть большее время я засыпал, но даже в собственном сне мог ходить.

Я попытался звать Ангелину, но было далеко. Не думаю, что это следовало делать.

Я надеялся, что перед своим уходом не задушил ее. Я не думал… ничто в моих предыдущих отключениях не было связано с таким отвратительным затмением… хотя вряд ли это можно было принимать за довод. Если я убивал людей, тогда они схватились со мной.

С другой стороны, Наксос мог оказать на поведение человека такое влияние, какое меня серьезно беспокоило.

Раньше я всегда просыпался в кровати, и это успокаивало меня. Я всегда возвращался назад к обычному образу жизни и, следовательно, был способен допустить то, что никогда ничего не происходило. Может показаться абсурдным, но я никогда не пытался выяснить, что происходит во время моих необъяснимых провалов. Я никогда не спрашивал себя, почему они происходят. Единственное, что я пытался сделать, так это скрыть их. Я слышал предположения, где мог быть и что делать, но не для себя лично, а чтобы запастись правдоподобным ответом, если кто-то заинтересуется где же я был в это время. На самом деле я был заинтересован только в обеспечении себе надежного алиби.

Теперь все-таки было отличие. Я не проснулся в кровати, а оказался во враждебном лесу без гермокостюма, сапог и одежды, только в тонком комплекте, используемом как подкладочный под скафандр. Этот провал увлек меня из безопасности и оставил в отчаянном, угрожающем положении. Впервые у меня появилась мысль о провалах, как об опасном бытие. До этого я всегда молчаливо принимал их наличие, в каком-то неспецифическом чувстве благосклонности. Проблематичны, но не враждебны. Теперь они, без сомнения, были врагами.

Я мгновенно принял решение. Мне не нужны провалы, мне не хочется никаких кошмаров.

Решение – это одно, хотя… исполнение – другое.

Я сидел, прислонившись спиной к дереву. Земля была покрыта мягким лиственным черноземом, и была относительно голой. Передо мной было немного свободного пространства, накрытого от солнца ветками ближайших деревьев. Только передо мной в центре был пестрый диск освещенного места. Его занимал небольшой участок цветущих растений с вьющимися листьями и багряными цветами. Их запах был отчетливым и сладким, затмевающим другие лесные ароматы, доносившиеся в то место, где я сидел.

В тени было холодно, но температура воздуха медленно поднималась вместе с солнцем, взбирающимся вверх по небосклону. День обещал быть ясным… по крайней мере, мне не придется укрываться от ливня.

Мой мозг еще не успокоился… я был истощен и удручен, и не чувствовал необходимости встать и идти. Купол, как я догадывался, был не более чем в десяти километрах отсюда, вероятно на северо-востоке, но тогда десять километров могли, соответствовать световым годам. Земля спутала мои ноги. То, что на городских улицах отняло бы несколько часов ходу, здесь, в легких туфлях, представляло собой весьма сомнительную перспективу. Я мог бы решиться на это через какое-то время после определенной борьбы с болью и мучениями. Но ошибка в моем походе в пять-десять градусов от купола, послала бы меня в неизвестном направлении.

Так, по крайней мере, казалось. Это была пораженческая позиция, без сомнения, но оставляла время для того, чтобы собраться с мужеством. Особенно, когда я убедился бы, что послание не попало к Хармаллу или не нашло у него отклика.

Я обдумывал возможность примитивного сигнала и подумал, нельзя ли его подать при помощи огня, который можно добыть при помощи трения деревяшки о деревяшку. Попытаться можно было, но это не выглядело очень убедительно.

Голод не мучил меня. Хотя желудок был пуст, но питательная жидкость, которой я накануне заправлялся из тюбиков, поддерживала силы долго, так что я мог не волноваться. Тем не менее, мне хотелось пить – и это не способствовало долгому сидению на месте. Везде было мокро, но я колебался, стоит ли выбирать растения при высокой вероятности выжать из них несколько инфекционных капель, которые могли мне повредить значительно больше, чем принести пользы. Я находился в положении, допускавшем возможность чужеродной инфекции, порожденную обычаем принимать меры экстренной предосторожности, которых никогда обычно не хватало. Заключить сделку между жаждой и предосторожностью было нелегко, и могло быть делом долгим.

Чувство, что ко мне кто-то подкрадывается, формировалось медленно. Во-первых, это было на самом пороге понимания… Я застал себя на том, что внимательно рассматриваю занавес растительности, которая украшала кусты справа от меня, с беспокойным опасением. Успокаивая нервы, заставил смотреть себя в другую сторону, где были голые стволы деревьев и не было очевидных мест, чтобы спрятаться. Но мои глаза постепенно возвращались назад, в то время, как я снова пытался отвести их.

Однако время шло, а ничего не происходило. Когда я решил, что прошел час или около него, я достал устройство Хармалла и сказал в микрофон во второй раз:

– Хармалл, это – Ли Каретта. Это СОС. Я в беде. Зафиксируйте мое положение и пришлите кого-то на помощь. Торопитесь, вы можете успеть.

Я нажал пальцем на управление передачей, а затем морозно одеревенел, когда что-то выползло из кустарника.

Это был один из тех моментов, когда ненавидишь себя за то, что оказываешься прав.

Походка этого существа напоминала походку лягушки, но голова не была лягушачьей. Предплечья были длинными и это позволяло нести голову высоко, а глазам вглядываться вперед на мое лицо. Рот был длинным, с акулоподобными зубами, но губы трепетали и морщились точно были готовы плюнуть. Мне вспомнились небольшие лягушки и существо с длинной шеей в болотах, которые могли сбивать стрекоз хорошо нацеленной струей воды.

Оно застыло в четырех метрах передо мной, словно ожидая, что я буду делать. Это была нерешительность перед внезапным прыжком, но как то я определил, что существо не готово к нападению. Я встретился с его большими глазами, и не мог ошибиться – в них светился разум.

Еще два существа подползли к первому, заняв позицию рядом с ним.

Я сунул устройство Хармалла себе в карман и положил локти себе на колени, разведя ладони широко в стороны. Я намеревался выглядеть беспомощным, и полагаю, мне это удалось.

Их очертания стали растекаться. Линии рта и пасть начали изменяться, также как и члены. Они скорчились на своих ляжках, а затем начали выпрямляться. Формируя себя в подобие мне. Все это было невозможным, но ко времени, когда они стали на ноги это уже стало реальностью. Они перестали быть ужасными плотоядными, готовыми броситься на свою жертву и разодрать ее плоть, они стали гуманоидами с гладкой кожей, развитыми руками и уравновешенными глазами.

Средний пошевелил губами и снова я подумал, что он мог вонзить в мой глаз. Но взамен он испустил длинную последовательность звуков, похожих на флейтовые трели из щелчков и взрывов. Человеческий голос не в состоянии был издать звук, подобный этому, и я тотчас понял, что если бы мы попробовали говорить с ними, нам нужно было бы иметь синтезатор звуков.

– Остроумный трюк, – сказал я, пытаясь, чтобы это прозвучало дружелюбно. Я имел в виду изменение формы, конечно, но это не меняло дело. Я мог бы декламировать стихи или петь похабные песни… все это для них было бы пустым звуком.

Как оказалось, они даже не говорили со мной, просто это была команда начальника, а не попытка войти со мной в контакт. Это был приказ схватить чужака и крепко его держать. Так они и сделали. Они вцепились руками мне в ноги и дернули.

– Полегче теперь, – сказал я, стараясь, чтобы это звучало утешающе и, насколько возможно, приятно. Они удивились, несколько, вероятно, потому, что могли реконструировать свои мышцы и сухожилия меньше.

Вождь сделал своеобразный жест, аккомпанируя себе небольшими присвистываниями, и мои поработители начали меня передвигать, а затем просто потащили.

Я попытался указать словами и жестами, что если они хотят, чтобы я следовал за ними, я могу идти, но они продолжали тащить меня не взирая ни на что. Все попытки установить какие-то взаимоотношения не привели ни к чему.

В течение какого-то времени достижение согласия больше всего занимало мои мысли. Когда я оступился, двое держащих меня вцепились еще крепче. Кусты и жесткая трава рвали мои ноги и прежде чем мы покрыли пару сотен метров, я знал, что мои худшие страхи о возможности идти домой босиком, оправдываются.

Их ноги – в действительности, их совершенные ноги – защищены какой-то разновидностью рогового покрова темно-зеленого цвета, который контрастировал с шелковистым строением кожи, покрывавшим верхнюю часть их туловища. Может быть они думали, что я мог идти также легко, а может быть и нет. Они не останавливались и не пытались облегчить себе работу.

Через полчаса я был в абсолютной агонии и думал что это конец. Боль была ужасной. Решением сотрудничать, могла быть свобода, предоставленная мне для движения. Происходившее говорило само за себя. Куски плоти буквально сдирались с меня.

Я никогда не представлял себе первый контакт разумных существ в таком виде. Агрессивные прикосновения, непонимание рутины типа "проводите меня к своему вождю", уменьшение одного партнера в великий момент изумления, болевой шок, как следствие короткого пути в дикость.

Тем временем мы остановились. Я давно перестал обращать внимание на окружающее. Казалось, невозможно обращать внимание на что-нибудь по-настоящему, но к моему удивлению, когда меня бросили на землю, я удивился, насколько быстро мне удалось собрать свои мысли. Боль не оставила, она стала как-то тупее. Она не была больше мучением, просто стала постоянной болью, которую можно было терпеть.

Я смахнул рукавом слезы с глаз и старался не смотреть на свои израненные ноги, когда глядел вперед.

Сначала мне показалось, что наступил вечер, но я затем понял, что мы в своеобразном растительном гроте. В радиусе тридцати метров вокруг земля была чиста, сюда не доставали ветки окружающих деревьев. Существовали здесь и перегородки, сделанные из грубой «ткани», обрезанные прямоугольниками, делящими области личного пространства. Огня не было, только несколько артефактов, изготовленных из дерева. Чашки, шары, ложки, копья.

Я неуверенно огляделся на собравшуюся толпу. Их вглядывающиеся глаза излучали любопытство, и я смог понять весь их путь через биологическую бездну между нашими видами. Меня поразило то, как просты они были в этом обычном облике. Не было доказательств сексуального деморфизма. Хотя, конечно, небольшие индивидуальные отличия и были – вероятно, у детей частично. Их было свыше тридцати, но не более пятидесяти. Я точно не подсчитывал.