Текст книги "Кто следующий?"

Автор книги: Брайан Гарфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

– Молодой человек, я имел дело с самыми искушенными людьми из живущих на земле. Вы в подметки не годитесь некоторым из них, поэтому ваши старания имеют мало шансов на успех. Все, что я вижу, глядя в ваши животные лица, – это трусость. Трусость и нерешительность. Я даже не замечаю у вас на глазах слез скорби по удивительным, выдающимся американцам, которые были принесены в жертву вашим бесконечным призывам к умиротворению.

– Да, я тоже проливаю слезы, сенатор, но я не позволяю им застилать мой взгляд.

Внезапно, не имея больше сил выносить его, Саттертвайт вскочил на ноги и бросился к двери.

– Я выясню, может ли президент принять вас.

– Займись этим, парень.

Тишина стояла такая, что он слышал, как ручка президента скребет по блокноту.

Тяжелые черты Брюстера побледнели и заострились так, что кожа обтянула скулы. Он мрачно взглянул на него и отбросил карандаш. Руки сплелись в молитвенном жесте.

– Я не думаю, что он сколько-нибудь успокоится.

– Мне удалось выиграть лишь несколько спорных очков. Он туг на ухо, помните?

– Если бы дело было только в этом… – Президент взял сигару и поднялся. Он обошел вокруг стола и остановился, покачиваясь на каблуках. – Он по-прежнему вопит о массовых репрессиях?

– Что-то в этом духе.

– Помести его в этот кабинет на двадцать четыре часа, – пробормотал Брюстер, – и он втянет нас в войну.

– В войну или военное положение.

– Или в то и другое. Он пошлое средневековое ископаемое. – Сигара воткнулась в упрямо сжатый рот, и президент внезапно рубанул ладонью воздух, как будто наносил резкий удар в карате. – Мы не можем допустить этого, Билл. Все идет к тому. Мы просто не можем этого допустить.

– Он первый в порядке преемственности.

– Мы должны вернуть Клиффа Фэрли.

– Это может оказаться невозможным.

– Ты считаешь, что уже совсем не осталось шансов?

– Я думаю, шансов достаточно. Но мы не можем полагаться на них. Гарантии отсутствуют. Кажется, следует действовать исходя из предположения, что мы не вернем его.

Президент не произнес ни звука в ответ, и Саттертвайт, засунув руки в карманы, медленно продолжал осторожным тоном, не связывая себя:

– Господин президент, он, не пригоден для этой должности. Мы знаем это. Мы обязаны устранить его.

– Я жду предложений.

– Двадцать пятая поправка…

– Она не сработает. Он политически нежелателен» но это не делает его непригодным. Мы должны убедить в этом конгресс. За три дня? Нам никогда не удастся. Я не думаю, что ты сможешь доказать, что он действительно ненормальный; вы не можете дисквалифицировать президента только потому, что не согласны с его политической позицией.

– Ему семьдесят семь лет.

– Именно столько было де Голлю и Аденауэру, когда они находились у власти. – Президент наконец повернулся, чтобы зажечь свою сигару. – Нам нельзя тратить время на идеи, которые изначально не будут работать. Черт возьми, за прошедший час я перебрал все до единого возможные и невозможные варианты.

– Может быть, его можно заставить подать в отставку?

– Уэнди? После того, как он почувствовал запах президентства?

– Можно покопаться в его прошлом. Всем известно, что он обманщик.

– Ну это ему на руку, не так ли? Если все уже знают, никого особенно не шокирует, если мы представим им доказательства. Кроме того, возможно, потребуются недели, чтобы собрать воедино все свидетельства такого рода – а впоследствии он, вероятно, попытается составить на этом политический капитал – заявит, что мы пытаемся очернить его. Каждый ненавидит очернителей.

– Вы должны будете стать организатором его кампании, – проворчал Саттертвайт.

– Я уже перебрал в голове все эти мысли. И я по-прежнему не вижу отсюда выхода – за исключением одной вещи. Возвращения Фэрли.

– Мы стараемся, черт возьми.

– Я знаю. – Голос президента звучал слишком резко, чтобы разрядить обстановку, и Саттертвайт кивнул в знак того, что он понял. – Ну, Билл?

Он задумался в поисках ответа. Наконец он поднял руки вверх:

– Есть только один способ. И вы о нем знаете.

– Я знаю?

– Убить его.

Казалось, целая вечность прошла, прежде, чем президент вернулся в свое кресло за столом и раздавил сигару. Наконец Саттертвайт нарушил жуткую тишину.

– Представьте покушение в виде еще одного злодеяния революционеров.

Брюстер медленно, едва заметно качнул головой:

– Видит Бог, я не кисейная барышня. Но я не могу этого сделать.

– Никто не просит вас делать это лично.

– Я скажу по-другому. Я не приемлю этого. Я не вынесу этого. Я не допущу этого. – С напряженным усилием он поднял большую голову. – Вилл, если мы сделаем нечто подобное, какая разница останется между нами и ими?

Саттертвайт снова тяжело задышал:

– Я знаю, я тоже не способен на это. Но мы столкнулись с проблемой. Это выход, вы знаете. И если выбор будет между убийством и разновидностью Армагеддона, который он обрушит на нас…

– Я все равно не сделаю этого.

Все сводилось к вечному вопросу: оправдывает ли цель средства? Саттертвайт повернулся к креслу и провалился в него, одновременно разочарованный и окрыленный порядочностью Брюстера.

Затем президент нарушил молчание.

– Есть возможность, которую ты упустил из вида.

– Да?

– Взгляни сюда.

Президент толкнул блокнот через стол. Саттертвайту пришлось встать, чтобы дотянуться до него.

Отрывистым почерком Брюстера было четко написано:

«Порядок преемственности

? Президент

X Вице-президент

X Спикер парламента

Президент pro tem в сенате

Государственный секретарь

Министр финансов

Министр обороны.

Генеральный прокурор»

– Улавливаешь суть, Билл? Вычеркни Уэнди и кто следующий? Государственный секретарь? Черт, Джон Аркхарт подходит для этой работы не больше Вилли Мейза. Он полный профан. Последние четыре года ты выполняешь его работу. Я бы уже давно вышвырнул его, если бы тебя здесь не было.

Безусловно, так традиционно строилась политика: Аркхарт был дураком, но он помог избранию Брюстера в президенты и получил свою должность при его покровительстве, так же как министр финансов Чейни и некоторые другие. Это было одно из средств, которое республиканцы использовали в президентской кампании: Фэрли высмеял Брюстера за некоторые назначения в Кабинете, и, кажется, люди с пониманием отнеслись к нему.

Год назад Брюстер забавлялся идеей о замене Аркхарта – предварительно предлагая эту должность Саттертвайту; но республиканцы начали нападать на него, и Брюстер был вынужден защищать себя так, что он не только оставил Аркхарта на прежнем месте, но и во всеуслышание заявил о своей вечной поддержке государственного секретаря. Таковы были правила игры.

– Послушай, Билл, трезво оценивая ситуацию, можно сказать, что Уэнди втянет нас в войну с крепко зажмуренными глазами, но еще более вероятно, что Джон Аркхарт своими неумелыми действиями так же быстро с широко открытыми глазами приведет нас к тому же результату. Фэрли был абсолютно прав.

– Мы все несем ответственность за это решение. Оно было принято партией. Мы не могли допустить отступления под огнем. Я по-прежнему считаю, что в то время оно являлось правильным.

– Давай не будем терять время на экскурсы в прошлое, – сказал президент. Он выдвинул ящик стола перед своим животом и вытащил брошюру с текстом Конституции Соединенных Штатов. – Ты давно читал эту книжечку, Билл?

– Зачем?

– Я продолжаю думать, что ответ находится здесь, но будь я проклят, если могу найти его. – Он перевернул обложку и начал листать страницы. – Здесь. Статья двадцатая, раздел третий… Закон предусматривает, что в случае, когда ни избранный президент, ни вице-президент не способны вступить в должность, конгресс может назвать человека, который будет исполнять обязанности президента, или процедуру, с помощью которой будет выбран человек на эту должность, и он будет исполнять соответствующие обязанности до тех пор, пока президент или вице-президент не смогут вступить в должность.

– Достаточно ясно, не правда ли? Конгресс уполномочен решить, кто является преемником должности. Они сделали это – приняли Акт преемственности.

– Мне кажется, Билл, нельзя читать Конституцию так же, как заядлые фундаменталисты читают Библию. Нельзя воспринимать ее слишком буквально.

– Вам следует обсудить это с Верховным судом, господин президент.

– «Гробовщиком всех разумных поправок», – пробормотал, президент. Это была одна из неизменных фраз, он использовал ее каждый раз, когда Суд проваливал его предложения.

– Я по-прежнему не понимаю, куда вы клоните.

– Откровенно говоря, я тоже. Но мне все-таки кажется, где-то здесь есть способ использовать Конституцию, чтобы помочь нам доказать, что правительство не было сформировано с непременной целью усадить в кресло президента самого старого и безмозглого члена сената.

– Конституция ничего не говорит по этому поводу. Она лишь указывает на то, что конгресс может принять меры для замещения должности, когда она свободна. Конституция не расшифровывает, как они должны это сделать.

Президент задумчиво грыз сигару, и Саттертвайт сердито смотрел на него. Наконец Брюстер заулыбался:

– В том-то и дело, не так ли, Билл?

– Сэр?

– Ты сам указал на слабое место, Конституция не уточняет, как они должны заполнять вакансию.

– Да, но это не существенно. Я полагаю, они все так же подчиняются Конституции. Они располагают порядком преемственности. Это свершившийся факт.

– Так ли это сейчас?

– Мне кажется, я не понимаю вас. Но я не эксперт по конституционному праву. Возможно, вам следует поговорить с генеральным прокурором.

– Я говорю с тем, с кем следует. Каждый раз, когда я сталкиваю свои рассуждения с твоими, рождается искра. Вот Для чего ты здесь. – Президент швырнул брошюру назад в ящик и задвинул его. – Акт преемственности является актом конгресса, правильно?

– Как они утверждают, это Верховный Закон.

– А ты имеешь какое-нибудь представление о том, сколько актов проходит в конгрессе каждый год, Билл?

– Точно не знаю. Достаточное количество.

– Да… И в скольких из них каждый год вносятся поправки?

Саттертвайт выпрямился на стуле. Президент помахал сигарой, у него появился самодовольный вид.

– Возможно, я прав не на все сто процентов, возражая тебе, но сдается мне, что этот самый Акт преемственности не так уж неприкосновенен. Я, кажется, припоминаю, что его исправляли четыре или пять раз за те годы, которые я провел в Вашингтоне. В тысяча девятьсот шестьдесят шестом и, я полагаю, еще раз в тысяча девятьсот семидесятом. И пару-тройку раз до этого.

Саттертвайт все еще находился под впечатлением его слов. Брюстер дотронулся до кнопки вызова:

– Маргарет, попытайтесь отыскать для меня копию Акта преемственности, будьте добры. – Он отпустил кнопку и внимательно осмотрел сигару. – Да, сэр, возможно, это и есть выход из нашего тупика.

– Вы говорите о том, чтобы протащить в конгрессе новый Акт преемственности за оставшиеся три дня?

– Не новый Акт, а поправку к старому, вот и все.

– Направленную на то, чтобы вычеркнуть Холландера из списка?

Президент, прищурившись, посмотрел на него:

– Они никогда не потерпят этого, Билл.

– Тогда я не вижу смысла.

– Вот что мы сделаем, Билл. Мы попросим конгресс вставить в список одно имя между спикером парламента и президентом pro tern сената.

– Чье имя?

– Человека, который наилучшим образом подходит для выполнения обязанностей президента до тех пор, пока не вернется законно избранный президент.

Саттертвайта осенило за мгновение до того, как Брюстер произнес эти слова:

– Совсем недавно освобожденного от должности бывшего президента Соединенных Штатов, Билл. – И президент тихо добавил: – Меня.

17:20, северо-африканское время.

Резидент ЦРУ в Алжире работал под именем Самуэля Джильямса. Он был из тех американцев, которые считают, что Соединенные Штаты держат в кармане весь мир и могут безраздельно владеть им. Это было обычной во всем ЦРУ философией и одной из причин ухода Лайма с разведывательной службы. Джильямс являлся почти образцовым олицетворением этой идеи, и Лайм испытывал отвращение от одного его вида.

Несколько лет назад Алжир разорвал дипломатические отношения с Соединенными Штатами. Джильямс имел отгороженный угол в кабинете поверенного в делах в учреждении, которое называлось Американским представительством при швейцарском посольстве.

Сидящий за своим столом Джильямс был самонадеян и надут.

– Мы заняты поиском уже пять дней. Я не знаю, чего вы сможете добиться сверх того, что мы уже получили.

– У нас есть основания считать, что они держат Фэрли здесь.

– Потому что этому парню, Стурке, довелось действовать в пустыне десять – пятнадцать лет назад?

Это было чертовски утомительно.

– Главным образом потому, что мы установили, что одним из членов группы является Бенъюсеф Бен Крим.

– Да, я слышал. Мы расставили сети на Бен Крима сразу, как только получили ваш сигнал из Хельсинки. Он не попался и вряд ли попадется.

Лайм спрашивал себя, просветили ли они Джильямса в отношении него? Знал ли Джильямс, что именно Лайм обеспечил секретные переговоры между де Голлем и Бен Беллой в прошлом, во времена Армии Национального Освобождения.

Лайм сказал:

– Информация является здесь ходким товаром. Так было всегда. Если Стурка находится здесь, то есть люди, которые знают об этом. Мне нужно организовать встречу с Хоуари Джелилом.

По удивлению, написанному на лице Джильямса, он понял, что попал в цель. Было вполне очевидно, что никто не позаботился предупредить Джильямса, что Лайм не просто очередной новичок.

– Ну…

– Джелил еще жив, не так ли?

– Да, конечно. Но он не всегда соглашается сотрудничать. Я полагаю, вы знаете, что такое эти тыквы.

«Тыквы» было презрительной кличкой цветных. Так родившиеся в Алжире французы называли арабов: единственным эквивалентом служило слово «ниггер».

Лайм ответил только:

– Я знаю Джелила.

– Ну посмотрим, что я смогу устроить. – Джильямс снял трубку.

«Прямая линия», – подумал Лайм, поскольку Джильямс не набрал номер. Тот начал говорить.

Бедный и заброшенный район города – Касба – был назван по имени крепости шестнадцатого века, стены которой опоясывали холм, возвышавшийся над старым кварталом. Лайм стоял на углу пивной, разглядывая грязные краски улицы и вдыхая воздух переулков, пропитанный запахом мочи, и ждал сигнала. Было слышно медленное и протяжное завывание муэдзина, призывавшего мусульман к вечерней молитве.

В старые времена Джелил скорее бы пошел на мучительную смерть, чем изменил Стурке, но в те дни Стурка боролся за алжирский народ. Сейчас, напротив, имелись доводы, которые могли бы поколебать Джелила. В первую очередь он был практичным человеком.

Теперешние правители Алжира столько лет действовали в подполье, что взяли этот образ жизни в привычку и не могли сломать его. Они по-прежнему носили клички революционеров, и не многие знали их настоящие имена. Режим проводил политику поддержки любого самозваного движения за национальное освобождение в любом месте земного шара. Государство называлось социалистическим, и его врагом являлся «империализм», какой бы ни была его идеология. По этой причине правящая партия часто была склонна помогать всякой организации убийц, которая заявляла, что ее цель заключается в свержении империализма.

В Америке Алжир признавал как революционную одну единственную организацию «Черные пантеры». Канадцы были представлены Фронтом освобождения Квебека, который занимался похищением и убийством различных канадских и британских чиновников. ФРЕЛИМО, мозамбикское национально-освободительное движение, имело учебно-тренировочные лагеря в алжирской пустыне, в песках же обучало своих солдат Аль-Фатах, движение за освобождение Палестины. Всего правящая партия ФНО аккредитовала пятнадцать или шестнадцать освободительных движений и предоставляла им в том или ином виде поддержку в их попытках сбросить действующие правительства.

Европейцы официально закрывали глаза на происходящее, поскольку каждому хотелось иметь порцию нефти от тех тридцати миллионов метрических тонн, которые Алжир добывал ежегодно.

Тайная интрига была обычным способом ведения дел в Алжире, и вся структура держалась за счет постоянного наличия спекулянтов, подобных Хоуари Джелилу, осуществлявших функции, которые правительство не могло проводить официально. Большинство производителей оружия располагались в тех странах, где друзья Алжира пытались свергнуть правительство. Правящие круги Алжира едва ли могли контактировать с ними на формальном уровне, и поэтому задачей людей типа Джелила являлось снабжение автомобилями, боеприпасами, техникой и автоматами Калашникова АК-47, которыми ФНО обеспечивал революционеров, проходящих обучение в Западной пустыне.

Это означало, что Джелил был человеком, к перемещениям которого часто имели отношения разные агентства из тех, что не любят обращать на себя внимание. Если вы хотели встретиться с ним, вам приходилось прибегать к сложным ухищрениям. И вот Лайм стоял на углу улицы в Касбе и ждал, когда ему сообщат, что следует делать дальше.

Наконец появился сигнал. Старая развалюха «Рено-4CV» с грохотом проехала по тесной дороге с опущенными солнцезащитными щитками.

Он шел за ней по улицам: через каждый квартал-другой она останавливалась и поджидала его. Через петляющие улицы, старинный лабиринт запутанно переплетенных переулков и тупиков. Мальчишки и нищие бросались к нему. «Хей, мистер, хочешь хэш? [22]22
  Хеш – гашиш.


[Закрыть]Не хочешь, есть трава?» Они предлагали все, эти арабские дети, – деньги с черного рынка, кожаные вещи, такси, своих сестер. Один старый бербер в желтых тапочках и ниспадающем халате, рука которого была вся в наручных часах, одни к другим, от ладони до плеча, приставал к нему: «Хочешь купить дешевый?»

Лайм проследовал за «Рено» сквозь толпу арабов, слушающих несущуюся из мегафона громкую бренчащую музыку. Женщина в сером бросила на него быстрый взгляд из-под покрывала, и через квартал после этого мимо него в толпе прошел араб и отчетливо сказал на ухо:

– Спросите Хоуари в следующем баре справа от вас, месье. – Это было произнесено по-французски.

Когда Лайм оглянулся, чтобы рассмотреть его, он уже растворился во множестве людей.

Это была затхлая маленькая комната, сумрачная и переполненная; в нос ударил тяжелый запах пота людей, которые часто едят чеснок. Бар обслуживался толстым мужчиной в феске, шея которого заплыла складками жира. Лайм пробрался к стойке, энергично толкаясь локтями, и бармен спросил по-арабски:

– Господин Лайм?

– Да. Мне велели спросить Хоуари.

– Пожалуйста, через заднюю дверь.

– Благодарю.

Он проложил себе дорогу сквозь плотную толпу, протиснулся в проем, который оказался не шире его плеч, и очутился под открытым небом с ощущением, что попал на дно расщелины, оставшейся после какого-то древнего землетрясения.

У конца прохода остановилась машина. Это был черный «Ситроен», старой четырехдверной модели с квадратным верхом. Араб, сидящий за рулем, осмотрел Лайма и перегнулся через сиденье, чтобы открыть заднюю дверь.

Лайм залез внутрь и захлопнул дверь. Не говоря ни слова, араб привел машину в движение, и Лайм откинулся на сиденье, наслаждаясь ездой.

«Сент-Джордж» оказался роскошным государственным отелем, расположенным высоко на склоне холма, с которого открывался великолепный вид на город. «Ситроен» подъехал, к служебному входу, и араб указал на него. Лайм вылез из машины и зашел внутрь.

Коридор пропах запахами кухни. Он пошел в направлении маленького человека в деловом костюме, который наблюдал за его приближением не меняя выражения лица и произнес, когда Лайм остановился перед ним:

– Господин Лайм?

– Да. – Он заметил выпуклость под его пиджаком; Джелил безусловно окружил себя охраной.

– Лестница справа от вас, будьте добры. Поднимитесь на второй этаж и там найдете комнату двести четырнадцать.

– Благодарю.

Дверь Джелила открыла грязная женщина с отчетливо проступающими усами, которая отступила в сторону и пропустила его.

Джелил стоял перед креслом, с которого он только что поднялся. Он поздоровался с Лаймом и слегка улыбнулся:

– Я думаю, они основательно помучили тебя, да?

– Им пришлось, – ответил Лайм.

Джелил сделал сдержанный жест, и женщина исчезла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Очевидно, этот номер не служил резиденцией Джелилу. Тут не было личных вещей. Стены были обиты пластиком, как в Хилтоне, окно выходило на склон холма.

– Как жизнь, Дэвид?

– Неважно, – сказал Лайм, быстро обежав взглядом комнату. Если она прослушивалась, то на это ничего не указывало. Если в ней кто-нибудь прятался, то он должен был находиться под кроватью или в платяном шкафу.

– Здесь никого нет, – сказал Джелил. – Ты просил, чтобы мы встретились наедине, да?

Джелил был худым и смуглым, он походил скорее на корсиканского разбойника, чем на араба, но лицо хранило властное выражение, происходившее от сознания того, что он повидал много вещей, и они не изменили его. В этом заключалась и слабость и сила, его абсолютно не коснулись переживания, выпавшие на его долю.

Джелил лениво улыбнулся и достал из-под стула холщовую сумку. Он вынул из нее бутылку.

– Чинзано или ром?

– Чинзано, пожалуй. – Ему нужна была ясная голова.

– В ванной должны быть стаканы.

Лайм нашел пару тяжелых граненых бокалов и, взяв их, понял, что Джелил послал его за ними, чтобы убедить в том, что в ванной никого нет. Он принес стаканы в комнату и взглянул на зеленоватую чалму, лежащую на кровати.

– Я вижу, ты заработал знак хаджа.

– Да, я наконец совершил паломничество шесть лет назад.

«Замечательно», – подумал Лайм.

Джелил протянул ему стакан, и он жестом выразил признательность.

– Во всяком случае, это лучше, чем то пойло, которое мы привыкли пить, да?

Лайм присел на край кровати; гостиничные комнаты были плохо оборудованы для переговоров.

– Как поживает Сильви?

Джелил засветился.

– О, она совсем выросла. Она выходит замуж через месяц. За сына министра.

Ей было четыре года, когда Лайм последний раз видел ее. На этой мысли не следовало задерживаться.

– Я рад это слышать.

– Мне приятно, что ты помнишь, Дэвид. Очень любезно.

– Она была прелестным ребенком.

– Да, и теперь стала прелестной женщиной. Ты знаешь, что она снимается в кино? У нее небольшая роль в фильме. Сейчас его здесь снимают французы. Что-то о войне. – Джелил широко улыбнулся. – Мне удалось помочь продюсерам достать многие вещи. Целый бронетанковый батальон.

– Это, должно быть, достаточно прибыльное дело.

– Ну, обычно это так. Но в то время важнее было убедить их принять чью-то дочь в качестве актрисы. Я позволил им взять напрокат танки за нищенскую цену. Конечно, она не умеет играть. Но ее красоты достаточно, чтобы повертеться перед камерой.

Блестящие черные волосы Джелила были аккуратно зачесаны назад, за маленькие уши; он выглядел преуспевающим и довольным.

– Юлиус Стурка держит где-то здесь нашего нового президента. Возможно, в пустыне, – сказал Лайм.

«Как Лазаря, – подумал он, – лежащего в открытой могиле и ожидающего прихода Спасителя».

Улыбка Джелила потяжелела. Лайм осторожно продолжал:

– Мое правительство в подобных случаях умеет быть благодарным.

– Ну, это самое интересное, да? Но я не уверен, что смогу помочь. – Лицо Джелила замкнулось, и по его выражению было трудно понять, владело ли им сознание вины или просто невинное любопытство. Но благодаря своему опыту Лайм знал, что за ним скрывается.

– За информацию, которая поможет благополучному возвращению Клиффа Фэрли, мы могли бы заплатить около полумиллиона долларов. – Он говорил по-арабски, потому что хотел, чтобы Джелил ответил на арабском; когда человек говорит не на своем родном языке, нельзя полностью разобраться в оттенках его слов – необычность интонации может быть вызвана акцентом, а не смыслом, который в нее вкладывается.

– Я полностью уверен, что ты можешь помочь, – мягко добавил он.

– Что заставило тебя прийти ко мне, Дэвид?

– Что заставило тебя застыть, когда я упомянул Стурку?

Непроницаемо сдержанный Джелил только улыбался. Лайм сказал по-арабски:

– Твои уши открыты для многих языков, эфенди. Мы оба ценим это.

– Это трудно. Ты знаешь, я не видел Стурку со времен ФНО.

– Но ты мог кое-что слышать.

– Я не уверен.

– Стурке нужно укрытие. Ему нужен транспорт и поддержка. Ему нужен доступ к министрам, осведомленным о правительственных постах в пустыне, – чтобы убедиться, что ФНО держится в стороне от его убежища.

– Ну, я полагаю, все это может быть действительно так, если они, как ты говоришь, скрываются в пустыне. Но что заставляет тебя так думать?

– Мы идентифицировали Бенъюсеф Бен Крима.

– Безусловно, у тебя есть что-то еще, кроме этого?

Лайм только кивнул; он высказал все, что собирался произнести, и не было смысла добавлять, что через Мезетти они проследили передвижение Стурки до южного побережья Испании и решили, что Стурка должен переправиться в Северную Африку.

Джелил встал, прошагал к двери, повернулся, подошел к окну, повернулся. Лайм закурил сигарету и огляделся вокруг в поисках пепельницы.

Не следовало торопить Джелила; он должен был некоторое время подумать о деньгах. Затем он начнет торговаться. Джелил был выдающимся мастером обсуждения условий сделки, он владел этим искусством, как торговец на аукционе рабов.

Около двери Джелил развернулся, остановился, хмуро посмотрел в стену, несколько раз легко топнул ногой и хмыкнул. Он медленно подошел к окну, постоял перед ним, выглядывая на улицу. Лайм изучал его спину. Внезапно Джелил повернулся к нему лицом. Его черты потускнели и размылись, силуэт вырисовывался на фоне сумеречного неба.

– Ты помнишь деревушку Эль-Джамиля?

– В нескольких километрах выше побережья – эту?

– Да.

– Они не держат его там?

– Нет, нет. Конечно нет. У меня нет мыслей насчет того, где они могут быть. Но в Эль-Джамиля есть человек, цветной, который был тайным агентом Бен Крима в Лагере французов. Из некоторых соображений, я думаю, он может оказаться полезен вам в ваших поисках…

Лайм не слышал движения за спиной, потому что все его внимание было приковано к голосу Джелила, но когда он слегка повернул голову, то уловил в себе неясное ощущение следящего взгляда. Дверь бесшумно качнулась, открываясь, кожа на голове сжалась. Со скоростью давно забытой привычки он перекатился через кровать и упал на пол, услышав хлопок пистолета с глушителем и удар пули в стену у себя над головой. Перекатываясь, он выхватил из кармана под мышкой револьвер тридцать восьмого калибра. Его плечо врезалось в стену. Он увидел пригнувшийся силуэт, зигзагом пересекавший комнату, и трижды, очень быстро выстрелил из своего револьвера; стреляя, он постепенно разглядел вторгшегося человека.

Это была женщина с усами. Она умерла с выражением удивления на лице, как в низкопробной комедии, и Лайм повернулся к Джелилу, как только она начала падать.

Джелил сжимал в руке кривой нож, направив его на Лайма.

Лайм парировал удар револьвером. Он попал в запястье Джелила. Тот не выронил нож, но его рука безвольно повисла, и Лайм, отбросив револьвер, схватил руку Джелила за запястье и локоть и переломил ее о свое колено. Он оттолкнул Джелила в сторону, и тот отлетел к стене. Лайм подобрал свой револьвер и в четыре широких шага преодолел расстояние до женщины. По ее виду нельзя было сказать, что она представляет еще какую-нибудь опасность, но он нагнулся, чтобы подобрать ее пистолет с глушителем. Затем он подошел к двери, чувствуя себя каким-нибудь героем вестерна Рандольфа Скотта с «пушками» в обеих руках.

В коридоре никого не было. Номера разделяли толстые стены, и вряд ли кто-нибудь из гостей, кто мог слышать шум, станет вмешиваться. Туристы, встревоженные резкими звуками в сомнительных местах, бывают смущены и напуганы и, как правило, не испытывают желания влезать в неприятности.

Если у Джелила в отеле были еще охранники, они, вероятно, находились вне пределов слышимости выстрела. Тот, который стоял внизу, в коридоре, не мог слышать ничего.

Он запер дверь изнутри и взглянул на Джелила. Араб сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и прижимал к себе сломанную руку.

Лайм присел на корточки перед женщиной, положил один пистолет в карман, выдернул несколько волосков из своего, твидового жилета и поднес их к носу женщины, удерживая ее рот закрытым.

Пушинки не шевельнулись. Она была мертва. Джелил выплюнул тираду шипящих ругательств. Лайм наотмашь ударил его ладонью по лицу. Джелил опрокинулся, испустив крик боли, вспыхнувшей с новой силой, хрустнули обломки костей перебитой руки, придавленной к полу весом его тела.

Лайм знал, что телефонная линия проходит через коммутатор отеля, но ему пришлось рискнуть. Он дал оператору номер Джильямса.

– Это Дэвид Лайм. Я в «Сент-Джордже», комната двести четырнадцать. Пришлите команду. Один DOA [23]23
  DOA (dead on arival) – мертв по прибытии.


[Закрыть]и другой с перебитым крылом, нам нужен медик. Но не выставляйте себя напоказ.

Использование американского сленга должно было смутить любого, кто прослушивал линию. Лайм добавил:

– И выпишите ордер на задержание дочери Хоуари Джелила Сильви. Она снимается во французском фильме, где-то недалеко от города.

– Твой голос звучит взволнованно. С тобой все в порядке?

– Чудом жив. И побыстрее – одна нога там, другая здесь, понятно? – Он повесил трубку и рухнул в кресло.

Джелилу с трудом удалось снова сесть, держа перед собой раздробленную руку. Лайм подождал, пока он переведет дыхание. Боль исказила лицо Джелила, но Лайм знал, что тот слышал все, что он говорил. Наконец Лайм сказал:

– Ну а теперь расскажи мне еще раз о том цветном в Эль-Джамиля.

В ответ прозвучал вызов:

– Я на пороге старости, Дэвид. Я не так уж много теряю, сохраняя молчание.

– Ты можешь потерять то же, что и каждый. Остаток жизни.

– Такова жизнь. – Джелил был реалистом.

Он говорил правду о цветном в Эль-Джамиля, потому что у него не было причин лгать. Он думал, что говорит с трупом. В монологе должна была звучать правда, он был задуман, чтобы отвлечь внимание Лайма в то время, пока женщина нападет на него сзади.

Лайм попробовал зайти с другой стороны.

– Этим делом заняты тысячи людей. Сотни Тысяч. Что могло бы изменить мое убийство?

– Из всех них, я полагаю, ты – тот самый, у кого больше всех шансов найти их.

– Сколько Стурка заплатил тебе?

– Не будь ослом.

– Я велел им забрать Сильви.

– Я слышал.

– Я только хотел убедиться в этом.

– Твои люди не причинят ей вреда. Я тебя знаю.

– Подумай о ставках, а затем попробуй убедить себя в этом снова.

Лицо Джелила исказилось гримасой боли, и после того, как спазм прошел, оно расслабилось. Лайм перезарядил револьвер, засунул его на прежнее место, а затем осмотрел пистолет с глушителем. Это был Люгер калибра 7.62. Он вынул магазин, выбросил патрон из ствола и положил их в карман, а пистолет бросил на кровать.