Текст книги "Спастись от самого себя (ЛП)"

Автор книги: Брайан Филипп Уэлч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

С Джонатаном на борту и продюсером Россом, мы начали писать совершенно новые песни, и было ясно с самого начала, что Джонатан внесёт целый тёмный край к нашим записям песен. Его чувства вопили об ужасном детстве, которое он пережил. Так как у меня была своя куча проблем, происходящих от моих проблем детства и проблем с моим отцом, я сосредоточился вместе с ним на этой теме также, как и остальная часть группы. Все мы чувствовали себя связанными в некотором роде, потому что большинство из нас пережили ту же самую боль, когда мы были детьми. Боль от игнорирования тебя, боль от не понимания наших отцов нас. У каждого из нас были подобные проблемы с нашими отцами, когда мы были детьми. Наша боль была болью, которую много наших поклонников разделит позже. Это было клёво – чувствовать себя злым и выражать свои чувства через нашу тяжёлую музыку.

Мы также решили, что нам нужны прозвища, просто чтобы немного отличаться, и так как мы проводили много времени вместе в детстве, мы вернулись назад к своим воспоминаниям из детства, чтобы придумать прозвища. У трёх из нас были прозвища, которые дали нам наши друзья, высмеивающие нас. Я уже говорил вам о том, как меня стали называть "Head". Так как это было прозвище, под которым я был известен длительное время до Korn, я остановился на нём. У Джеймса по настоящему длинные мизинцы на ступнях, что делает его ноги похожими на ноги обезьяны. Поэтому мы назвали его "Munky". Он решил писать прозвище именно так странно, главным образом, чтобы отличаться.

С Реджи было всё более сложно, поскольку у него редко были прозвища. Его первое прозвище дали ему я и несколько наших друзей из Bako, высмеивая его большие щёки и большие зубы, называя его "Gopher". Ему очевидно не нравилось это слово, поэтому мы немного изменили это слово, назвав его "Gar", что для нас означало "Gopher", таким образом мы стали называть его так. Но потом он узнал, что мы имели ввиду под словом "Gar". Он был довольно толстым тогда, поэтому мы добавили окончание "-field" и начали называть его "Garfield", как толстого кота из мультиков. В конечном счёте "Garfield" был сокращён до "Fieldy". Как я и говорил: с ним было сложно.

У Джонатана было несколько прозвищ, но все они не прижились, и мы называли его просто Джонатан.

Что касается Дэвида, мы никогда не могли остановиться на каком-нибудь прозвище для него. Это просто не соответствовало его стилю, его индивидуальности. Он был самым молодым, но он был также самым разумным. Так как он сам себя никак не называл, нам было трудно придумать прозвище для него. Но всё же мы пытались. Когда мы в первый раз встретились с ним, у него были такие длинные брови, почти сходящиеся в одну друг с другом по середине, поэтому в течение некоторого времени мы звали его "Bert & Ernie". Кроме того, мы пробовали называть его "Du-gaga", потому что он обычно делал это смешное выражение лица, как у Michael Dukasis, старого кандидата в президенты (прим. ред.: Michael Dukakis – кандидат в президенты США на выборах 1988-го года, фотографию можно посмотреть тут – http://en.wikipedia.org/wiki/Michael_Dukakis), но это также не сработало. Мы не могли даже назвать его "Dave" или "Davy". В конечном счёте, мы сдались и просто назвали его Дэвид.

Вот так всё и было. Хэд, Филди, Манки, Дэвид и Джонатан. В группе, назвавшейся Korn. С названием как это, нам суждено было возвыситься.

Ларри, наш менеджер, ненавидел название Korn, между прочим. Он был убеждён, что мы никогда не получим контракт с рекорд-лейблом с таким названием и мы должны изменить его. Мы, не торопясь, обдумали это, обсудили, и вернулись с нашим решением.

– Хорошо, Ларри, мы придумали другое название. Но если тебе оно не понравится, мы будем использовать "Korn".

У Ларри были красные волосы и хорошая, большая улыбка; он был похож на Ralph Malph из Happy Days (прим. ред.: Happy Days – популярный американский ситком, шедший в 1974-1984-ом годах, представляющий идеализированный взгляд на американскую жизнь; Ralph Malph – один из главных героев данного ситкома). Он заулыбался своей большой улыбкой и сказал:

– Клёво, и какое же название?

– Мы хотим назвать группу "Ларри" и поместить твоё лицо на обложку первого альбома.

Лицо Ларри быстро покраснело и стало таким же, как его волосы. Мы посмеялись немного, и он тоже, а затем сказал:

– Прекрасно, назовите себя "Korn". Но никто не подпишет с вами контракт с таким названием.

Я не думаю, что кто-либо также подписал с нами контракт, если бы мы назвались "Ларри", но неважно, по крайней мере он был неправ.

Все в группе посвятили всё наше время и усилия достижению успеха. Мы писали песни с Джонатаном и придумывали великолепный материал, и через небольшое время у нас было достаточно материала, чтобы вернуться в студию и записать демо. Когда мы сделали это, Росс и Ларри снова начали полный процесс "рассылки демо по рекорд-лейблам".

Это было в то время, когда мы отыграли своё первое выступление. Это было в стриптиз-клубе в Anaheim, CA: один раз в неделю у них была ночь для музыкальных групп, и все группы, которые играли той ночью, перед самым саундчеком вытаскивали из горшка номер, под которым они будут выступать. Мы вытащили хэдлайнеровскую позицию, наш показ был великолепен, а отзыв толпы был ещё лучше.

После того первого выступления, я понял, что произошло чудо в моей жизни: впервые моя группа не распалась после первого же выступления. Все были очень взволнованы. Я был сильно возвышен этим, пока я не подслушал разговор некоторых парней в моей гостиной комнате на следующий день. Я стоял около своей бамбуковой стены в тот момент, когда я услышал, как Fieldy говорил всем, что его девушка сказала, что все в группе выглядели круто на сцене, за исключением меня. Я думаю, что она сказала, будто я выглядел странно, не в соответствии с остальными. Эти случайно подслушанные слова сильно сокрушили меня тогда, но они так и не узнали, что я стоял около бамбуковой стены, я никому не говорил то, что я услышал. Вместо этого я только запихнул это глубоко внутрь себя и попытался забыть, что это когда-либо говорилось.

Между выступлениями, мы репетировали в одном месте, которое нашли в Anaheim, находящееся довольно далеко от места, где мы жили. Мы просто заболели созданием драйва каждый день. Затем мы нашли новое место для репетиций в Huntington Beach, которое называлось "The Underground Chicken Sound". Оно принадлежало одному чуваку, которого мы назвали "Ball Tongue", и почти сразу он начал реально заботиться о нас. Ball Tongue сходил с ума для нас, фактически. Он начал устраивать наши выступления, печатать футболки и стикеры, чтобы использовать их как промоушен и продавать на наших выступлениях. С его помощью мы весь город обвесили нашими стикерами – почти на каждом столбе, транспортном знаке была этикетка Korn. Поскольку количество наших фанатов быстро выросло за следующий год, он также арендовал большой автобус, закинул бочонок в него, и затем предлагал нашим фанатам за 20 баксов прокатиться с нами из Huntington Beach в Los Angeles, поэтому мы назвали этот автобус "Korn Party Bus".

Вечеринки также были хорошим способом заработать немного дополнительных денег, когда было совсем трудно. Иногда, когда мы запаздывали с платой аренды за студию, мы покупали бочонок пива, ставили его в "Underground Chicken Sound" и брали с людей приблизительно по 20 баксов с каждого, за возможность прийти, попить пива и посмотреть как мы играем. Ball Tongue распространял флаеры по всему городу, так что это было довольно приличным способом сделать немного денег.

Это чувак был повсюду, всё время, делал всё возможное для нас. Он никогда не останавливался, и с течением времени, мы стали задаваться вопросом – откуда в нём столько энергии? И затем кое-кто из нас узнал, каким способом он был так активен:

Метамфетамин.

Это было незадолго до того, как я был здесь с ним. Это началось в одну из ночей после репетиции группы. Я был сильно пьян и я думал, что я не смогу в таком состоянии добраться до дома. Я пробовал метамфетамин несколько раз в прошлом со своими друзьями из Bako, поэтому я знал, что когда вы примите его, он немедленно снимал ваше опьянение. Также он снимал вашу сонливость. И затем он забирал ваше сознание. И ваше тело. И вашу душу.

Хотел бы я знать это тогда. Вместо этого, всё, что я знал, было то, что я должен был быстро собраться, поэтому я взял немного метамфетамина, принадлежащего Ball Tongue и сделал линию, после чего мог ехать домой. Этого было достаточно, чтобы посадить меня на крючок. После той ночи, я начал принимать метамфетамин приблизительно три дня в неделю.

В то время у меня и у Munky были рабочие места по доставке фурнитуры, и мы чередовали рабочие смены. Он работал половину недели; я работал другую половину. Я был свободен с субботы до вторника, поэтому я начинал принимать метамфетамин в ночь пятницы, оставаясь под кайфом все выходные, и затем останавливаясь в понедельник, чтобы подготовиться к работе. И так каждую неделю. Я четко подстроил приём наркотика, так что я стал называть свои выходные "tweakends".

Удивительно, как я держал всё это в себе. Метамфетамин – такой грязный наркотик; я не хотел, чтобы кто-либо ещё знал, что я принимал его. Ball Tongue и я пошли на некоторые хитрости, чтобы скрыть это. Мы принимали наркоту после репетиции группы или в другое время, когда остальных парней не было рядом. Всё шло по этому пути в течение нескольких месяцев, пока я не узнал кое-что интересное: Munky тоже принимал метамфетамин на своих выходных.

И угадайте что? Так было и с Джонатаном.

Мы все делали это с Ball Tongue, держа это в секрете от других. Каждый из нас говорил Ball Tongue, чтобы он не рассказывал это никому, поэтому он никогда это не рассказывал и кому-либо из нас. Он просто делал это с нами.

Конечно, однажды Джонатан, Манки и я узнали о привычках других и начали принимать наркотик вместе. Именно тогда мы придумали прозвище "Ball Tongue". Иногда он настолько сильно был под кайфом, что просто не мог говорить, как бы он ни старался. Он только сидел там с открытым ртом, высунутым языком и его язык выглядел так, будто у него на кончике был небольшой шар.

Когда мы стали принимать наркотики вместе, мы начали пытаться сочинять музыку, находясь под кайфом. Но большинство песен оказывались глупыми после того, как кайф проходил и мы слушали что получилось. Несколько песен мы всё же оставили. Например, одной из этих песен была "Shoots and Ladders". Джонатан и я не ложились спать всю ночь, находясь под кайфом и сочиняя новый материал. Лирика была о злобных детских шутках. Другой песней была "Helmet in the Bush". Джонатан и я вместе написали эту песню. Довольно странно, но лирика была фактически о том, как мы сидели на наркотиках и просили Бога, чтобы он нам помог бросить их.

При первой пробе метамфетамин был забавой, но скоро я начал чувствовать влияние наркотиков на меня и моя жизнь начала становиться действительно злой. Это то, что делают наркотики. Они затягивают вас, заставляя думать, что вы сможете бросить в любой момент, тогда как вы превращаетесь в неконтролируемого монстра. У меня были эти вспышки гнева. Они были настолько сильны, что испугали меня. В другое время, я действительно испытывал конфуз. У меня была дополнительная работа по доставке пиццы, и иногда я не мог найти ни одного из зданий. Как будто этих проблем было недостаточно, я становился ещё и параноидальным по сути, я просто перестал функционировать должным образом.

Но я не был единственным человеком, который чувствовал воздействие наркотиков. Джонатан и его подруга начали часто сориться. Все три из нас стали действительно тощими, выглядели нездоровыми, и провели много времени, не контролируя своё сознание.

Это поглотило нас настолько глубоко, насколько мы себе даже не могли представить. Что касается меня, все мои страхи из прошлого перед наркотой вернулись ко мне, поэтому однажды, я собрал однажды всю силу воли в кулак, чтобы бросить наркоту. Мы все сделали это – даже Ball Tongue. После того как я бросил, меня преследовала сонливость в течение двух недель подряд.

В конце второй недели, Ball Tongue пришёл ко мне в квартиру, чтобы вытащить меня из постели на некоторое время и сводить в магазин одежды Soul. Soul завлекал нас различной просторной одеждой, которая была одной из важных вещей для рок-группы. Когда мы вошли в магазин, я увидел молодую, симпатичную девушку, сидящую в приёмной и отвечающую на телефонные звонки. Её имя было Ребекка, и первая вещь, которую я заметил в ней, были её большие, красивые, голубые глаза. У неё были светло-коричневые волосы, собранные в пучок, и она носила мешковатые штаны, как у скейтеров, которые придавали её внешнему виду определённую дикость. По тому, как она улыбалась мне, я могу сказать, что она выбрала меня, и перед тем, как мы с Ball Tongue уехали с нашей одеждой, мы с ней вместе постояли и поболтали какое-то время.

В течение нескольких последующих дней я не мог выбросить эту тёлку из головы. Несколько недель спустя, я увидел её снаружи клуба "5902", где мы играли всё время, но так как ей ещё не было 21 года, она не могла войти. Я решил остаться наружи вместе с ней, и мы протусовались какое-то время. Я предложил ей поехать с нами в Лос-Анджелес на наше шоу, на Korn Purty Bus, которое будет через несколько дней. Она согласилась, и когда этот день настал, мы действительно нашли с ней общий язык.

Вспоминая теперь, было три вещи, которые реально меня сводили меня с ума от неё. Первая вещь была в том, что она подняла свою юбку, показывая мне свои G-стринги (прим. ред.: речь идёт о женском нижнем белье Helly Hansen W G-String). Другая вещь была в том, что она сказала мне, что другая группа, с которой мы играли, была лучше нас. Я считаю, что это было клёво, потому что она не лизала наши задницы, как делали это другие, она прямо сказала, что наш звук был отстой. Это многое мне говорило о таком человеке, как она. Третьей вещью был наш первый поцелуй. Поскольку она была дикой девчонкой, я ожидал от неё дикий поцелуй, но наш первый поцелуй был очень мягок и нежен – именно таким, какой он нравился нам обоим.

Мы начали тусоваться с ней каждый день, и я быстро влюбился в неё. Она была дикой, что-то вроде Spazz (прим. ред.: Spazz – известная американская группа, действовавшая в 1992 – 2000-ые года), поэтому она прошла вместе большую часть неправильного пути, но её не волновало, что о ней думают другие, и меня тоже. Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что она держала меня в своих руках. Я продолжал быть с Ребеккой, и поскольку наши отношения росли, она переехала ко мне. В начале наших отношений всё было просто великолепно, особенно наша сексуальная жизнь. Я вытворял с ней такие вещи, какие не делал никогда прежде в своей жизни, и это было именно тем, чем были наши отношения сперва, но через какое-то время, она начала становиться по настоящему дикой, почти злой. Она начала нападать на меня физически, словно она была животным, и она постоянно волновалась о различных сумасшедших вещах. Симпатичная девушка-скейтерша, которую я встретил в Soul, исчезла, и я понятия не имел почему.

Мне не потребовалось много времени, чтобы найти причину. Она часто болталась в доме своей подруги и они принимали там спиды (прим. ред.: метамфетамин). Она вела себя точно так же, как вёл себя когда-то я, и хотя она пыталась отрицать это, я знал правду.

Я выгнал её из квартиры. У неё было много проблем, и в данный момент я не хотел ничего из того, что делают спиды с любым человеком. Оказавшись за дверью, Ребекка действительно успокоилась. Я думаю, то, что я выгнал её, заставило её понять, что у неё была проблема. Она бросила наркоту и начала преследовать меня, посылая мне те письма, которые появлялись у меня дома, и часто названивая мне. Я просто не мог сопротивляться ей. Когда она была весёлой, я любил быть с нею. И я по настоящему любил её.

Таким образом, Ребекка и я снова стали вместе, но мы уже не были настолько близки, как раньше. В то время как Ребекка нуждалась в месте, где жить, я не доверял ей достаточно, чтобы оставлять одну дома всегда.

В течение нескольких месяцев Ларри вёл переговоры с Epic/Immortal, и он был уверен, что мы скоро подпишем контракт, поэтому я ушёл с работы. Но оказалось, что я ушёл с работы слишком рано, потому что у нас ещё не был подписан контракт, и закончилось это тем, что я вынужден был съехать с квартиры, потому что я уже не мог платить за неё. Следующие две недели я прожил у Ball Tongue, спя у него на кушетке, только ожидая, когда свершится та сделка. В конце концов, это свершилось, и я испытал сильный шок в своей жизни: спустя примерно год, после того как наша группа объединилась, Korn подписали контракт с рекорд-лейблом.

Моя мечта осуществилась. Но не так скоро, как хотелось бы, а ведь я нуждался в деньгах. В жизни группы, тем временем, всегда была неразбериха. К этому времени, Дэнни, которого мы стали называть Ham-Cam, переехал на квартиру вместе с Дэвидом и его девушкой, Филди развёлся, а Манки разошёлся с девушкой, с которой встречался долгое время. Так что Филди, Манки, Джонатан и я вместе въехали в одну квартиру и начали подготавливаться к студийным записям. У каждого из нас была наша собственная комната в этой квартире, которая была хорошей. Кроме Джонатана. Он спал под лестницей со своей подругой, в чулане. И это был реально чулан – не как та крошечная комната, в которой я жил в старом месте. Вы не смогли бы даже встать в полный рост в чулане Джонатана. Ему приходилось нагибаться, чтобы пробраться и лечь спать. Джонатан мог снять более лучшее место поблизости, но он хотел жить со всеми нами.

Таким было положение дел, пока Ребекка не сбросила бомбу на меня: она была беременна.

Это был огромный шок для меня, хотя это известие пришло не в худшие для меня времена. Хотя моя давняя мечта о получении сделки с рекорд-лейблом свершилась, это было сладостно-горьким для меня, потому что я знал, что подписав контракт, мы должны будем много ездить с концертами. Мы собирались играть гораздо больше концертов, чем мы играли до этого времени, и что я, как предполагалось, должен был сделать со своей беременной подругой? Я не мог взять её с собой. И что делать, когда ребёнок родится? Что тогда? Я не видел перед собой других выходов, поэтому предложил Ребекке сделать аборт. Несмотря на то, что идею аборта поднял именно я, я всё же удостоверился, что она понимала, что решать только ей. Ребекка согласилась, и мы назначили встречу через две недели.

Спустя неделю после того, как мы назначили встречу, я приехал в Indigo Ranch, звукозаписывающую студию в Malibu Hills, чтобы начать работу над первым альбомом Korn (который назывался также Korn). Идея состояла в том, что Ребекка и её подруга пойдут, чтобы она сделала аборт, а потом она приедет ко мне в Indigo Ranch. Всё то время, пока я ждал её в студии, я много пил. Мы все бросили наркоту, когда начали работу над альбомом, и так как Росс был одержим здоровым образом жизни, он подтолкнул нас к тому, чтобы мы бросили пить каждый день. Но через несколько недель, мы снова начали возвращаться к своим старым привычкам. Я снова начал принимать спиды, и Манки тоже. Джонатан большинство записей своего вокала сделал под кайфом. Было легко снова упасть в эту яму, потому что Ball Tongue начал снова принимать спиды, и он приезжал в Huntington Beach, и привозил их нам. И, конечно, мы снова стали пить всё время.

Несмотря на выпивку и наркотики, мы продолжали записывать наш первый альбом в студии, для одного крупного рекорд-лейбла, что было очень круто. Хотя я многое знал о звукозаписи ещё со времени моей учёбы в L.A. Recording Workshop, я не пользовался этим, вместо это позволяя Россу самому сходить с ума, к тому же у него всё было под контролем. Кроме того, у меня и так было чем заняться.

Когда Ребекка, наконец, пришла в студию, у меня снова случился шок: она всё ещё была беременна.

Она была не в силах сделать аборт; вместо этого она решила родить ребенка и отдать его на усыновление. Я не знал, что я чувствовал в тот момент по поводу её решения, но правда была в том, что на самом деле я не знал, что я буду чувствовать в случае аборта или в случае усыновления. Я считаю, что женщина должна полностью сама решать, оставлять ей ребёнка или нет. Я думал, что если девушка делает аборт в раннем возрасте, то в этом нет ничего страшного. (Я не думаю так теперь, но тогда я был выбит из себя из-за множества разных вещей).

В тот момент Ребекке по прежнему было негде жить, поэтому я позволил ей поселиться с нами в уже переполненной квартире. Тем временем, она наняла адвоката, который должен был найти родителей для будущего ребёнка.

Следующие девять месяцев были по настоящему сумасшедшими. Я начал снова принимать метамфетамин, потому что он был буквально повсюду и я не мог избежать его, что в результате делало все происходящие со мной вещи более безумными, чем они должны были быть. Ребекка в это время стала гораздо более серьёзно относиться к нашим отношениям. Она начала ходить на собеседования с различными парами, чтобы найти ту пару, которая будет достаточно подходящей для воспитания нашего ребёнка. Она просто сводила меня с ума, постоянно требуя от пар детализированные ответы на вопросы о том, как они будут воспитывать ребёнка, спрашивая их о любви, дисциплине, школе, спорте и других проблемах воспитания. В конце концов, Ребекка выбрала одну очень хорошую пару, которая в течение нескольких лет пыталась завести детей, но безуспешно. Они были очень милыми, и они прошли большое количество докторов вместе с Ребеккой, что сделало их действительно счастливыми. В то время как события стремительно развивались, я по прежнему не был уверен в своих чувствах относительно принятого ею решения. Поскольку Ребекка заняла такую преобладающую позицию, я в основном отстранился от своих обязанностей. Я не чувствовал себя отцом, скорее я чувствовал себя как её близкий друг, оказывающий ей поддержку.

Кроме того, я полностью сфокусировался на Korn. Мы закончили запись, и подходило время релиза. Когда Ребекка была уже на 7-ом месяце беременности, Korn отправились в трёхнедельный тур с Bio-hazard и House of Pain. Я любил туры и всё, что связано с этим – живые выступления, фанаты, вечеринки, приключения в жизни в пути – именно в то время я фактически дал свой первый автограф. Но я был удивлён, обнаружив как я смешивал все эмоции в данной ситуации. Всё было круто, но всё равно было странно, что, даже не смотря на то, что подростки сходили с ума от нас, я по прежнему чувствовал себя внутри тем же нормальным обычным чуваком. Я не понимал о чём была вся шумиха.

Во время первого тура, Ларри всё ещё был нашим менеджером и он договорился с лейблом, чтобы они заплатили нам немного для поддержки тура. Они дали ему чек, который он передал Ball Tongue, чтобы он арендовал дом на колёсах Winnebago (прим. ред.: Winnebago – название марки). Ball Tongue стал нашим главным водителем и тур-менеджером. Мы знали, что дорога будет тяжёлой и что мы будем играть каждый вечер, так что мы поставили себе условие, что оставим всю наркоту дома. Она бы только помешала нам сделать то, что мы хотим. Так, когда мы выехали из Huntigton Beach, ни у кого из нас не было с собой наркотиков.

Или я, по крайней мере, так думал.

Спустя приблизительно час, после того как мы выехали, купленный лейблом Winnebago сломался на хайвее. Чувак, у Ball Tongue был такой большой стресс по этому поводу. Я был пьян, поэтому я подумал, что ситуация была забавная, поэтому я смеялся над ним и высмеивал его. Но Ball Tongue сразу стал страшным и начал кричать на меня, чтобы я замолчал, и что, если я не заткнусь, то он сам заткнёт меня.

Я замолчал.

Ball Tongue работал над поломкой всю ночь без остановки, и я задумался о том, как он не устаёт. Естественно ответ нашёлся быстро. Несколько парней принесли немного метамфетамина. Я старался держаться подальше от них, предпочитая наркотикам выпивку. Большую часть времени я просто пил с Fieldy.

Уже в середине тура, Ball Tongue начал становиться действительно расшатанным, и он большую часть времени спал. Я думаю, что у него просто закончились наркотики. Иногда, когда мы ехали на следующее выступление, он давал руль одному из нас, а сам шёл назад, спать. Однажды, когда мы ехали, мы заметили что из-под капота вырывается дым. Мы остановились как раз вовремя, перед тем как двигатель загорелся. Некоторые из нас пытались разбудить Ball Tongue, но он не просыпался. Дом на колёсах горел, а наш тур-менеджер спал. Плохие новости.

Но всё обошлось. Никто не пострадал, наша аппаратура была в порядке и мы потушили пожар. Единственная проблема была в том, что наш Winnebago был слишком старым. Мы вернули наш сломавшийся RV (прим. ред.: RV – Recreational vehicle, термин используется в северо-американском английском, обозначает небольшие дома на колёсах) и арендовали несколько минивэнов, чтобы закончить тур. Мы все садились за руль, и после очередного выступления, мы всю ночь ехали до следующего города. В одну ночь, я сел за руль примерно в 4:00 утра, и когда солнце уже встало, я едва бодрствовал.

Я помню как я смотрел на рекламный щит, на котором была изображена симпатичная семья – мама и папа, смотрящие как их маленькие дети играют с собакой и разбрызгивателем (прим. ред.: имеется ввиду разбрызгиватель, которым поливают траву на газонах перед домом). Я всё смотрел на этот щит, и смотрел, и смотрел. Затем мне начало казаться, что они начали двигаться. Я увидел как собака перепрыгнула через разбрызгиватель, услышал как дети хихикают, и родителей, подбадривающих их.

Затем я пришёл в себя. Я резко ударил по тормозам, пытаясь сообразить где я. Фактически я дремал с открытыми глазами. Я ударил себя несколько раз по лицу, чтобы взбодриться, но спустя несколько миль, было ясно, что я слишком устал, чтобы сидеть за рулём. Я остановился и заставил Fieldy сесть за руль.

Жаль, что сон не был моей самой большой проблемой в том первом туре. Настоящая проблема была в том, что мне не было весело из-за происходящих с нами событий. Не поймите меня неправильно, я делал всё, что мог, чтобы наслаждаться, но внутренне я всё время возвращался домой к своей девушке. Она собиралась рожать ребёнка. Моего ребёнка.

Это делало меня нервозным, но, кроме того, это также заставляло меня думать об усыновлении больше, чем я думал, когда был дома. Нахождение в пути, вдалеке от Ребекки вызывало у меня сильный стресс. Ей уже совсем скоро было рожать и я знал, что она нуждается в моей поддержке. Кроме того, я боялся и был сбит с толку. В течение многих месяцев я старался не думать об усыновлении, поэтому в результате я всё ещё не знал, что я чувствую по этому поводу, какая будет у меня реакция, когда ребёнок родится или как я буду разбираться со своими чувствами. Всё, что я знал – это то, что я всерьёз хочу быть в этой группе, но это не было так же важно для меня как то, с чем я столкнулся в данный момент. Я хотел вернуться назад домой, но я не мог. Я должен был оставаться в туре. Я уехал уже настолько далеко; как я мог уйти теперь?

Когда тур наконец-то был закончен, наш релиз был выпущен, и у нас было несколько недель перед тем как мы снова отправимся в тур в поддержку релиза. Я был рад вернуться домой и находиться вместе с Ребеккой, но я по прежнему не знал, что чувствовать по поводу усыновления нашего ребёнка, пока я не увидел ребёнка лицом-к-лицу.

Наша девочка родилась в начале 1995 года, рано утром, и в тот момент во мне всё немедленно изменилось. Это было как раз тогда, когда Ларри перестал быть нашим менеджером. В то время как Ларри работал нашим менеджером, он также работал для Epic Records. Когда с нами подписали контракт, его босс узнал, что он работал у нас менеджером на стороне, и его боссу не понравилась эта идея управления Ларри нашими выступлениями, таким образом он перестал быть нашим менеджером. (Примерно семь лет спустя, я столкнулся с Ларри на вечеринке звукозаписывающей индустрии, и он подвёл итог тем событиям следующим образом: "Чувак, моим самым большим упущением было то, что я оставил вас".)

Некоторое время спустя, кто-то в Epic Records порекомендовал для нас двух менеджеров, которых звали Jeff и Pete. После того, как мы несколько раз пообщались с ними, они, как мы решили, хорошо подходили нам, поэтому мы наняли их. Несколько лет спустя, Jeff и Pete стали чрезвычайно успешны, создали мега-менеджерскую фирму, но возвращаясь назад, в то время, они работали из своего дома – небольшого офиса в арендованном доме в Лос-Анджелесе, с несколькими кабинетами. Поскольку Korn росли в течение последующего десятилетия, они расли тоже.

Когда мы сказали Джеффу и Питу о наших проблемах с домом на колёсах, о том как несколько из нас почти спали за рулём (я не был единственным!), они сделали две вещи: они уговорили лейбл дать нам тур-автобус; и они сказали нам, чтобы Ball Tongue ушёл. Он не был достаточно ответственен, чтобы быть менеджером нашего тура. Это было сложное решение, но они были абсолютно правы.

Затем случилось то, чего я ждал. В 24 с половиной года я стал отцом. Я чувствовал такую волну любви в себе, какую не чувствовал никогда прежде и даже не представлял, что способен на такие чувства. Я тотчас подумал: "я не могу отдать этого ребёнка". Сейчас я помню это так ясно, как будто это было вчера. Больничный персонал забрал ребёнка для некоторых рутинных тестов и процедур, и в то время как её унесли, они начали приводить Ребекку в порядок. С мыслями о ребёнке и Ребекке, я решил пройтись снаружи. Снаружи больницы, я нашёл скамью и сел, в полном одиночестве наблюдая за рассветом, всё время чувствуя будто моё сердце сильно выжимается из груди. Слёзы начали течь по моим щекам. Как я мог допустить, чтобы мой ребёнок ушёл к другим?

Я запаниковал. Что-то кричало во мне, что я буду сожалеть об этом всю оставшуюся часть своей жизни. Этот крик был настолько громким, что я почти побежал назад внутрь, чтобы отозвать процесс удочерения, но потом я подумал о приёмных родителях. Они ждали своего собственного ребёнка в течение долгого времени прежде, чем встретили нас. Они были с нами почти всё время беременности, проходя все обследования докторов, ожидая их ребёнка. Они были там, в больнице, рано утром, ожидая новое пополнение в своей семье.

Хотя у нас всё ещё было право отменить удочерение, мы обдумывали это совсем немного. Ребекка и я немного говорили в комнате восстановления, но было совершенно ясно, что у нас в голове проносился один и тот же вопрос: как мы можем отдать нашего собственного ребёнка? В конце концов, мы знали, что наш ребёнок будет более обеспечен с теми хорошими людьми, Ребекка не была готова к такой ответственности, а я отправлялся в новый тур через две недели. Это бы просто не сработало. Мы отдавали той паре нашего первого, и их первого ребёнка.