Текст книги "Пленники пылающей бездны"

Автор книги: Борис Фрадкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Не забывайте, коллега, – напомнил ему Дектярев, – нам предстоит еще раз пройти сквозь гипоцентры.

И тем сразу охладил пыл атомиста.

Отдохнув и восстановив силы, люди обрели способность подтрунивать друг над другом. Дектярев и Биронт заспешили к своим рабочим местам.

Нервное напряжение спадало.

18

Четырнадцать часов подземоход оставался неподвижным – ровно столько времени, сколько потребовалось для проверки аппаратуры. И за эти четырнадцать часов Андрей успел передумать больше, чем за всю свою прошедшую жизнь. Он думал о себе, о том, как он жил и работал и как ему нужно бы жить и работать.

Трудно сказать, что послужило толчком к тому перелому, который так неожиданно назрел в душе Андрея. Да и был ли он неожиданным?

Смутное беспокойство росло. Стоило закрыть глаза, и воображение тотчас же переносило Андрея на стремительный космический корабль. Андрею хотелось простора, ощущения неизмеримости пространства.

Решение было сначала смутным, неопределенным. Постепенно оно становилось все более осмысленным. Переходя от аппарата к аппарату, Чураков мысленно уточнял свое дальнейшее поведение: после возвращения «ПВ-313» он кладет на стол главному конструктору заявление об уходе с завода. Прощай, подземная техника! Затем он напишет другое заявление – в космический отдел при Совете Министров. Работа ему найдется.

Жаль только расставаться с Вадимом. Столько лет прожили рядом и работали бок о бок! Одиннадцать раз ходили вместе на подземных кораблях в далекие путешествия. Воспоминания детства и юности неразрывно связаны с Вадимом. И если у Андрея что-то не так получилось, так виноват в этом сам Андрей.

Вот так. Учился, работал, дожил до двадцати девяти лет, и оказалось, забрел не на свою дорожку. Особенно ясным все стало после прохода сквозь гипоцентры. Пусть не подумают, что его испугали опасности. Если потребуется, он готов еще раз пройти на «ПВ-313» на любую глубину, хотя бы до центра земли.

– Программные устройства в отличном состоянии, – доложил Андрей Вадиму. – Будем ли проверять сигнальную систему?

– Я думаю, это лишнее, – сказал Вадим. – Теперь отдохнем, да и в обратный путь.

– А может быть, дальше?

Вадим задумался.

– Рано или поздно мы будем там с тобой, Андрей. Но сейчас для меня ясно одно: «ПВ-313» не подготовлен для такого дальнего рейса. Да и мы к нему не подготовлены. Психологически по крайней мере.

«Сказать ли ему, что это мой последний подземный рейс? – поколебался Чураков. – Нет, лучше потом, там, на поверхности. Мне не суждено сопровождать подземоход к центру земли, но я верю, что именно Вадим поведет его. Этого человека ничем не остановишь…»

Вадим лег в гамак и уснул. Но Андрею не спалось. Он чувствовал себя уже так, словно прощался с подземоходом, еще раз побывал в машинном отделении, посмотрел на молчаливые, но неутомимые ряды автоматов, погладил теплые поверхности синтезаторов. Потом спустился к себе в кабину, чтобы посидеть за пультом.

Скорюпин встретил его предупреждающим жестом, требуя молчания. Сам он давился от смеха и зажимал ладонью рот. На пульте был включен репродуктор внутренней связи. Густой ворчливый бас геолога действительно нельзя было слушать без улыбки. Репродуктор чертыхался, негодовал на воображаемого оппонента, на минуту умолкал, чтобы затем разразиться восторгом или потоком брани.

Механик поднялся в кабину ученых.

– А, Андрей! – приветствовал Дектярев его появление. – Посадить тебя негде, кресла для посетителей в кабинах не предусмотрены. Так что же, поворачиваем оглобли? А у нас с Валентином Макаровичем самый разгар работы. Смотри, – он кивнул на экран, – две с половиной тысячи градусов, а базальт синий. Каково сжатие! Спектр продолжает смещаться, хотя все соотношения летят к чертям. Сдвиг не соответствует температуре. Ну, что ты скажешь на это? Тут есть над чем поломать голову.

И минут пятнадцать без передышки геолог пространно излагал свои взгляды на взаимосвязь давления с физическим состоянием вещества, а Андрей все время ловил себя на том, что многое в рассуждениях Николая Николаевича прямо-таки фантастично. Механик подземного корабля, совершивший немало рейсов сквозь бесконечное разнообразие горных пород, он считал себя достаточно осведомленным и в теоретической области.

Теперь, на фоне исследований Дектярева, этот запас знаний выглядел весьма ограниченным.

– Вот, к примеру, древний, но до сих пор не решенный вопрос, – гудел Николай Николаевич, – почему бывают землетрясения? Источник мы увидели, на себе прочувствовали. Однако над этим источником трехсоткилометровая броня. Как передаются скачки уплотнений в литосферу? Пока неизвестно. Или вот: земля дышит. Дважды в сутки все города, села, пустыни, леса, горы подымаются и опускаются на добрых полметра. Но почему? Почему, я спрашиваю? Предположений множество. И если тебя спросить, ты, поди, без запинки отчеканишь: так, мол, и так, всякие там приливы магмы, вызванные притяжением луны. Че-пу-ха! Схоластика! Причина там, – Дектярев внушительно постучал ногой по полу, – в центральных областях. Оттуда все начинается. Кое о чем мы, конечно, догадываемся. Но требуются неопровержимые доказательства. Факты, черт побери! Ведь сумели же мы доказать, что материки – это глыбы гранита, плавающие в базальте. Не верилось сначала: как может твердое плавать в твердом? Проверили, свыклись, убедились.

– А удалось вам выяснить что-нибудь о прежнем расположении магнитных полюсов? – спросил Андрей.

– Ого! – Николай Николаевич вскочил, засунул совсем по-мальчишески руки в карманы комбинезона и встал перед механиком, широкий, неуклюжий и добродушный. – Смотрите-ка на него! – крикнул он Биронту. – В самую точку попал.

Атомист, уже привыкший к непрерывным разглагольствованиям своего напарника, поспешил согласно покивать головой, не поднимая ее над журналом.

– Видишь ли, – одной рукой геолог обхватил Андрея за плечи, а другую поставил кулаком на пульт, – видишь ли, Андрей, это один из самых каверзных вопросов в геологии нашей планеты. Единственное, что нам удалось установить, это то, что на месте Южного полюса когда-то был Северный, а на месте Северного – Южный. Короче говоря, земля вращалась в обратную сторону. И по сей день продолжается совместное путешествие географических и магнитных полюсов. Чем это вызывается? Ответ опять-таки спрятан там, – геолог постучал ногой по полу.

Николай Николаевич отпустил плечо Андрея и возвратился в кресло. Прикрыв один глаз, другим он посмотрел поверх головы Андрея куда-то в пространство.

– Вот если бы нам удалось проникнуть на глубину двух тысяч километров, – произнес он мечтательно, – может быть, многое стало бы достоверным. Пока это невозможно. Тем не менее я питаю надежду дожить до такого времени, когда меня пригласят принять участие в рейсе к центру земли. И мы с Валентином Макаровичем не откажемся. Как, Валентин Макарович, не откажемся?

Биронт положил электроперо на журнал и принялся пощипывать подбородок. Вопрос Николая Николаевича ему явно понравился. Шум заработавшего двигателя не дал ему ответить.

– Все, – вздохнул геолог. – Возвращаемся. И уже не хочется.

– Да, знаете, не хочется, – согласился Биронт.

– Бегу к пульту, – сказал Андрей.

19

Машина пришла в движение. Вместе с нею ожили нити приборов, замигали сигнальные лампы. Кораблю предстояло описать широкую дугу радиусом в восемь километров, прежде чем снова пойти по вертикали, но уже в обратном направлении.

Андрей включил вторичную сигнальную систему, которая ведала подачей звуковых сигналов и контролировала показания приборов. Рассеянный взгляд его остановился на экране, потом на Скорюпине. Связист насвистывал и в такт свисту покачивал головой.

«Наверх! К солнечному свету! – пронеслось в голове Андрея. – Там Лена… Прощай и ты, Лена. Мое будущее теперь – космос».

– Что показывает твой курсозадатчик? – привел его в себя голос Вадима.

Только теперь механик заметил неладное в показаниях одного из приборов, на который смотрел, но которого не видел. В квадратном окошечке ползла широкая белая лента с мелко расчерченной красной сеткой. Два электрических пера оставляли на лей яркие светящиеся следы. Одно перо чертило желтую линию – заданный подземоходу курс. Второе – красную линию: действительную траекторию движения. Обычно обе линии шли рядом, плотно прижавшись одна к другой. Автоматы в точности выдерживали заданное водителем направление.

Но сейчас линии непрерывно удалялись друг от друга. Желтая, искривляясь, уходила в сторону, в то время как красная оставалась прямой. Под окошечком прибора тревожно и призывно мигала красная лампочка.

– Машина уклоняется от заданного курса, – сказал Андрей.

– В чем дело?

Взгляд механика побежал от прибора к прибору. На пульте перемигивались целые созвездия разноцветных лампочек, непрерывно жужжал зуммер курсозадатчика. Наметанный глаз механика сразу расшифровал симфонию звуковых и световых сигналов: гироводитель в точности выполняет заданную программу управления, но встречает необъяснимое противодействие подземохода. Машина упрямо продолжает идти по вертикали.

– Мощность двигателя в норме, – скорее для себя, чем для Вадима, проговорил Чураков, – боковые дюзы работают с полной нагрузкой, никаких нарушений в системе автоматики нет.

Андрей начал мысленный экскурс по всем узлам двигателя, по всей схеме автоматики. То же самое делал в это время и Вадим. Тот и другой в совершенстве знали конструкцию «ПВ-313». И оба оказались в затруднении.

– Стоп! – скомандовал Вадим.

Михеев выключил бур и двигатель. Командир подземохода, водитель и механик всматривались в приборы. А приборы успокаивали, говорили: «Все в порядке. Не суетитесь напрасно. Верьте нам».

– Старт!

Подземоход сделал новую попытку развернуться. Боковые дюзы, выполняя роль газовых рулей, стремились занести его хвостовую часть в сторону, как поворот руля заносит корму морского судна.

Вадим сам выключил центральную осевую дюзу, оставив только боковые. Но даже при одном только косом направлении выхлопной струи подземоход продолжал двигаться прямолинейно вниз. Газовые рули не выполняли своего назначения.

– Стоп!

Наступила почти мертвая тишина. Доносился лишь едва уловимый свист полеобразующей установки.

– Ничего не понимаю… – Вадим снова включил двигатель. – Если бы не хватало усилия для передвижения в этой уплотненной среде, – начал он рассуждать вслух, – мы не смогли бы двигаться вообще. Однако скорость поступательного движения не уменьшилась.

– Не стряслось ли что-нибудь с самими дюзами? – подсказал Михеев.

– Что думаешь на этот счет ты, Андрей?

– Еще не бывало у нас, чтобы дюзы отказывали. Но больше подумать не на что. Может быть, на них как-то поле воздействует?

– Чепуха!

Вадим совершенно отчетливо представляет себе боковые дюзы-трубы с расширяющимися и одновременно загибающимися выходами. Своими формами они напоминают раковину улитки. Сурков утверждал их конструкцию, присутствовал при изготовлении и при испытании на механическую прочность. Какой же дефект может возникнуть в дюзах? Прогар? Искажение профиля? Закупорка сужений? Наивные предположения.

– Попробуем еще раз.

Опять заработали бур и двигатель. Включили боковые дюзы. Подземоход задрожал от напряжения, оно передалось людям. Андрей не обратил даже внимания на спор, внезапно возникший между геологом и атомистом. В репродукторе их возбужденные голоса звучали одновременно.

Прошел час. Потом другой… Третий… Глубина возросла еще на пять с половиной километров. Самые элементарные расчеты показывали, что движение остается вертикальным. Не хотелось верить этому, и нельзя было не верить.

В сердце Вадима зашевелилась тревога. Он подумал: «Ну, а что, если дюзы окажутся в порядке?»

– Хорошо, – согласился он, – проверим дюзы.

Пятичасовое ожидание, пока охладится двигатель и ослабнет радиоактивность материала, истомило и командира подземохода, и механика, и водителя. Все трое не находили себе места. Они поднялись в кабину отдыха и там, сидя за столом, прикидывали, какой из автоматов может выкинуть шутку, не предусмотренную ни практикой, ни теорией. Но какой бы фантастический вариант ни приходил им в голову, Вадим тут же опровергал его. И доказательства Вадима были настолько ясными, что не вызывали возражений.

20

Вадим, Андрей и Михеев поднялись в складской отсек. Там они надели костюмы из мягкой зеленоватой материи, достаточно плотной, чтобы защитить от остаточной радиации двигателя. Круглый капюшон с очками прикрывал голову и лицо.

Теперь следовало открыть люк в потолке отсека. Тесный колодец высотой около двенадцати метров вел к выхлопному, коллектору, двигателю, к дюзам. Сверху колодец прикрывался еще одним люком.

– Корпус в области дюз не имеет лучевой защиты, – напомнил Андрей.

Вадим пожал плечами.

– Какая в ней сейчас необходимость? – сказал он. – Залежи радиоактивных пород остались высоко над нами. Что касается внутреннего излучения, то вы сами видели показания дозиметров.

– Не посоветоваться ли нам с Валентином Макаровичем? – предложил Михеев.

– Нужно снова раздеваться, – Андрей посмотрел вниз.

– И что, собственно, нам может грозить? – сказал Вадим.

– Похоже ничто, – согласился Петр Афанасьевич.

Андрей стоял самым верхним, касаясь головой люка. Рукой он нащупал кнопку на стене колодца. Нужно было нажать ее, и люк распахнется.

– Можно начинать?

– Пошли, – сказал Вадим. – Потеснитесь, Петр Афанасьевич.

Михеев стоял между Андреем и Вадимом. Вместо ответа он схватил механика за руку и отвел ее в сторону.

– Пусти-ка меня, Андрюша.

– В чем дело, Петр Афанасьевич? – удивился Вадим. – Вы начинаете вмешиваться не в свои дела.

– Тут наши общие дела. Я наравне с командиром отвечаю за состояние машины. И еще, молодые люди, не худо бы вспомнить, что я не четыре, в двадцать восемь лет совершаю подземные рейсы. Зачем рисковать собой всему экипажу?

– Рисковать? Чем?

– Этого я не знаю. Стряслось же что-то с дюзами.

Разговаривая, водитель протискивался мимо Чуракова, оттесняя того от люка.

Верхний люк раскрылся. На людей пахнуло горячим воздухом. Двигатель и дюзы не успели еще полностью охладиться.

Михеев решительно протиснулся сквозь круглое отверстие и довольно бесцеремонно захлопнул крышку перед самым носом командира подземохода.

– Ничего не понимаю, – удивился Вадим, оставшись наедине с Андреем. – Петр Афанасьевич ведет себя так, будто мы его подчиненные, а не наоборот.

Прошло пятнадцать-двадцать минут очень неприятного ожидания. Стоять на скобах вдвоем было неудобно и тесно. В плотном костюме потели грудь, спина, ноги. Вадим порывался перешагнуть отверстие люка, но в ушах его продолжали звучать странные слова, сказанные Михеевым: «Зачем рисковать собой всему экипажу?» Хотел того Петр Афанасьевич или не хотел, но его поступок насторожил командира подземохода.

Андрей в это время стал копаться в замке люка. Что ему там не понравилось – неизвестно, но он будто забыл, зачем здесь находится, и с головой ушел в свое никому не нужное сейчас занятие. Согнувшись в неудобной позе, Андрей щелкал электромагнитным фиксатором, прислушивался к звукам его работы, пытался заглянуть в контрольный глазок.

– Оставь замок в покое! – не выдержал Сурков. – Или тебе поиграть захотелось?

– Да нет, показалось, что фиксатор запаздывает на включение.

Наконец появился Петр Афанасьевич. Закрыв за собой люк, он сдернул с головы капюшон. Пот струился по его щекам, волосы перепутались и слиплись.

– Дюзы в порядке, – глухо и коротко произнес он.

Вадим сильнее сжал руками скобу, за которую держался, плотнее прижался к горячей стене колодца. Лучше бы Михеев обнаружил неисправность, пусть очень сложную, серьезную, но тогда бы все было понятным. Теперь же неопределенность навалилась на людей призраком надвигающейся беды.

– Я осмотрел не только дюзы, – отдышавшись, заговорил Михеев, – но и всю выхлопную систему. Нет даже намека на неисправность. Ее нужно искать где-то в другом месте.

– В конструкции «ПВ-313» ее искать негде, – отрезал Вадим.

Трое мужчин молча смотрели друг на друга.

21

Как ни были увлечены Дектярев и Биронт исследованиями, они все-таки обратили внимание на частые остановки подземохода.

– У нас что-то происходит, – первым забеспокоился Валентин Макарович. – Вы слышите? Михеев и Сурков поднялись наверх. Куда, как вы думаете?

– Спать, – буркнул Дектярев.

А спустя минут сорок на пульте заговорил репродуктор внутренней связи.

– Николай Николаевич, – голос принадлежал Вадиму, – и Валентин Макарович, поднимитесь, пожалуйста, в кабину отдыха.

– Я уверен, что случилось что-то неладное, – судорожно вздохнул Биронт. – Ужасно…

* * *

В кабине отдыха светил мягкий «солнечный» свет. Шесть человек сидели в глубоких креслах за круглым столом. Кабина походила на салон пассажирского самолета. Она оставалась мирным, тихим и привычным уголком того мира, в котором выросли сидевшие за столом люди.

– В качестве единственного аргумента я могу со своей стороны выставить только высокую плотность базальтовых пород, – сказал Дектярев, после того как выслушал Вадима.

– Нет, не то, – отверг Вадим предположение геолога. – В астеносфере, как и в жидкости, справедлив закон Паскаля. На корпус подземохода со всех сторон действует равное удельное давление.

– Да, разумеется.

– Но с прежней скоростью мы имеем возможность двигаться только по вертикали. Двигаться в ином направлении машина отказывается. Валентин Макарович, ваше мнение?

– Весьма любопытно, – атомист потер ладонь о ладонь и посмотрел на потолок. – Я должен подумать. Может быть, это как раз и по моей части. Очень, очень любопытно.

– Как бы это не стало для нас печальным, – криво усмехнулся Вадим. – Учтите, подземоход не имеет заднего хода. До сих пор в нем не было нужды. И пока мы ничего не придумаем, нам придется торчать здесь, на глубине пятисот километров.

– То есть как это торчать? – опешил Биронт. До его сознания только сейчас дошла вся серьезность создавшегося положения.

– Вадим Сергеевич, – предложил Михеев, – давайте попробуем еще раз развернуть подземоход. Временем мы не ограничены. И возможно, разворот получится по более пологой дуге, допустим не в восемь, а в сто километров. Раз уж такое дело.

– Пока ничего другого нам не остается, – согласился Сурков. – Искривление траектории, безусловно, должно существовать. Пусть в конце концов оно будет практически мало – неважно. Запасом энергии мы не ограничены и рано или поздно выберемся на поверхность. Но причина – понимаете, причина! – должны же мы ее понять.

– Поймем, Вадим Сергеевич, – заверил его Дектярев. – На то мы и в школе учились.

Еще несколько суток неизвестности! За ними скрывается надежда на благополучное возвращение, а может быть, новые неодолимые преграды.

«ПВ-313» проходил километр за километром, продолжая удаляться от поверхности.

В кабинах тишина. Резко снизилась вибрация подземохода даже от работы двигателя бура. Видимо, сказывалось воздействие окружающей среды, ее непрерывно возрастающая плотность. Не так давно экипаж узнал истинную цену этой тишине, а сейчас она угнетала людей, удлиняла время, превращая минуты в часы, а часы в бесконечность.

Утро, день, вечер, ночь сливались в однообразном сиянии «дневного света». Время тянулось монотонно. Вадим на память перечерчивал схему автоматики и, переходя от узла к узлу, все пытался найти ответ на загадочное поведение «ПВ-313». Однако он все время ловил себя на том, что к чему-то прислушивается, что тревога давит на грудь и, как он ни старается увлечь себя работой, нет привычной ясности мыслей. Да, это для него, конструктора и исследователя, самое страшное – путаница в мыслях.

Нечто похожее на это состояние испытывал и Валентин Макарович. Он продолжал исследовать свое излучение с жадностью истинного ученого-экспериментатора, но стал легко раздражаться по каждому пустяку. У него пропал аппетит и появилась бессонница. Вопросы Дектярева оставались без ответа. Он часто и неожиданно вскакивал, покидал кабину, чтобы через несколько минут появиться вновь.

Наверх, в кабину отдыха, часто подымался Михеев. Водитель жаловался на головные боли, внезапные и очень сильные, чего с ним раньше никогда не случалось. Биронт сочувствовал ему. «Даже этот мужественный человек начинает сдавать, – невесело думал Валентин Макарович. – Что же с нами будет?»

22

Прошло еще двое суток. Красная линия на широкой полимерной ленте курсозадатчика оставалась идеально прямой. «ПВ-313» продолжал двигаться строго в направлении к центру земли. Искривление траектории если и существовало, то настолько ничтожное, что пока его не могли уловить даже чувствительные, как нерв человека, приборы «ПВ-313».

«Думай! Думай! – приказывал себе Вадим, и оттого, что принуждал себя думать, мысли его разлетались, как стая вспугнутых птиц. – Что же это я? – он растерянно присматривался к самому себе. – Откуда во мне эта слабость? Чего я боюсь? гибели? Нет!»

Он поднял – глаза на Петра Афанасьевича, чтобы найти у него поддержку. Вадим вдруг слепо уверовал в опыт водителя, в его многолетнюю закалку. Ведь случалось же, что люди делали открытия в совершенно чуждых для них областях науки и лишь потому, что не бывали скованы установившимися понятиями, догмами. Не блеснет ли в голове Петра Афанасьевича спасительная идея?

Михеев морщился от головной боли. Он расстегнул комбинезон, ему не хватало воздуха. Страдающий вид Петра Афанасьевича заставил Вадима совсем упасть духом.

– Вам что, нездоровится? – спросил Вадим.

– Пустяки… Что-то стряслось с головой. Первый раз в жизни. У меня никогда не бывало головокружений, а сейчас я все время падаю куда-то, лечу в бездну… Старость подходит.

Михеев силился улыбнуться и никак не мог сделать этого. Подошло время обеда. Водитель встал, чтобы пойти следом за Вадимом и беспомощно упал обратно в кресло. Лицо его сразу покрылось испариной, глаза расширились.

Вадим застыл посреди кабины.

– Петр Афанасьевич, что с вами?

– Если не трудно… воды…

Так быстро Вадим еще никогда не взбегал по лестнице. Возвратился он в сопровождении геолога и механика. Михеев пил воду жадно, шумными глотками.

– Да ты, никак, раскис, Афанасьевич? – удивился Дектярев.

– Пустяки… – Михеев закрыл глаза. – Пройдет.

И тут только Вадим обратил внимание, что на щеках водителя проступили мучнисто-белые пятна. Должно быть, их заметили и Андрей с Николаем Николаевичем, потому что притихли и тоже пристально всматривались в лицо Михеева.

– Станция на приеме! – закричал сверху Скорюпин.

– Давай! – Вадим засуетился у пульта.

«…Внимание на «ПВ-313»! – заговорил рупор. – Немедленно возвращайтесь на поверхность. Главный конструктор отстраняет Суркова от командования подземоходом и возлагает все руководство экспедицией на водителя Михеева. Несмотря на всю ценность ваших наблюдений…»

В рупоре треск, звон колоколов, оглушительный хохот. Затем внезапная тишина и молчание.

– К дюзам… не под…ходи…те… – неожиданно громко и отчетливо произнес Петр Афанасьевич. – Там… смерть. Кругом подземохода… смерть.

– С ним плохо! – закричал Андрей.

Потерявшего сознание водителя уложили тут же на полу. Появились перепуганные Биронт и Скорюпин.

– Если бы это случилось у нас, там, наверху, – пробормотал Биронт, – я бы подумал, что Петр Афанасьевич оказался в непосредственной близости от включенного синхрофазотрона. При мне такого не случалось, но я слышал. Мне рассказывали. Симптомы…

– Лучевой удар? – подсказал Дектярев.

– Именно.

– Он упоминал дюзы, – Дектярев взглянул на Вадима. – Что бы это значило? Не мог же Петр Афанасьевич вскрывать полости работающего двигателя. Или бура. Такую оплошность и новичок не допустит.

– Петр Афанасьевич осматривал дюзы, – пояснил Чураков. – Но двигатель был выключен.

– Дозиметры показывали всего сорок рентген, – сказал Вадим. – К тому же на Петре Афанасьевиче был надет защитный костюм. Мне не раз самому приходилось осматривать двигатель при радиации в двести рентген. Костюм рассчитан на тысячу пятьсот.

– Дюзы, говорите вы, – не сводя пристальных глаз с безжизненного тела Михеева и невольно прислушиваясь к разговору, проговорил Биронт. – Насколько я себе представляю, они расположены там, – он вытянул палец в сторону потолка кабины, – на самом верху.

– Да, это выхлопной коллектор двигателя.

– Благодарю за разъяснения, – в голосе атомиста послышалось раздражение. – И насколько мне известно, корпус в области этого самого выхлопного коллектора не имеет защиты от внешнего излучения.

– Петр Афанасьевич выходил в защитном костюме, – как можно терпеливее пояснил Вадим. – Радиоактивные слои остались высоко над нами. Дозиметры внешнего излучения…

– И что вы мне твердите о дозиметрах, – закричал и замахал руками Валентин Макарович, – все дозиметры здесь, кроме моих, настроены на определенный диапазон частот. Они хороши там, в литосфере, среди обычного радиоактивного распада. А мы, разрешите вам напомнить, с некоторого времени находимся в астеносфере.

– Значит, Петр Афанасьевич действительно получил лучевой удар… – сказал Дектярев. – Андрюша, попрошу тебя: коробку НЗ. И шприц захвати.

– Постойте, постойте… – атомист замер с растопыренными руками, бессознательно наблюдая за Чураковым и Дектяревым, хлопотавшими над Михеевым. – Как мне это сразу не пришло в голову… Вадим Сергеевич, покажите мне приборы, которые контролируют магнитоплазменное поле.

Вадим непонимающе глядел на Биронта.

– Мне нужна полная характеристика поля, – Биронт боком, мимо распростертого на полу Михеева, пододвинулся к пульту.

Вадим молча указал на приборы.

– Эти и эти? Ага, уже вижу. Понимаю. Сейчас сопоставим. И если я не ошибаюсь… это будет ужасно.

Почти бегом ученый направился вон из кабины. Вадим посмотрел ему вслед. Чисто инстинктивно почувствовал он, что именно из уст этого человека услышит смертный приговор подземоходу.

Вскоре из репродуктора послышалось:

– Вадим Сергеевич, прошу вас, поднимитесь ко мне.

Биронт сидел в кресле, вид у него был пришибленный, глаза растерянно бегали по сторонам, руки не находили себе покоя.

– Что случилось, Валентин Макарович?

– Я увлекся и забыл об опасности. Но я никак не ожидал, – Биронт вскочил, заговорил уже громко. – Я не ожидал, что оно обладает направленностью.

– Что?

– Извините… Я совсем потерял голову, – атомист потер лоб ладонью. – Вот взгляните на приборы. Видите? Это вектор открытого мною излучения. Излучение взаимодействует с магнитоплазменным полем подземохода. Механизм взаимодействия не еще неясен, но факт налицо. И вот что у нас получается: с одной стороны – магнитоплазменное поле огромной мощности, с необыкновенной плотностью силовых линий, а с другой – еще более мощное излучение. Излучение имеет направленность, то есть лучи его строго прямолинейны, подобно лучам света, и исходят из центра земли. Не знаю, какое привести сравнение… Ну, скажем, наш подземоход уподобился стальному стержню, опущенному в соленоид. Нам не удастся сойти с вертикали, для этого потребовалась бы тысячекратная мощность двигателя. Вы поняли меня?

– Да, – выдавил из себя Вадим, – кажется, понял.

Валентин Макарович снова опустился в кресло, уронил голову.

Подземоход очутился в плену. Сравнение с сердечником соленоида было не совсем точным. Подземоход скорее оказался в положении морского судна, которое угодило в узкий пролив и имеет только три возможности: двигаться вперед, назад или стоять на месте. Берега вплотную подступают к бортам судна, и разворот исключен. Однако и в этом сравнении «ПВ-313» проигрывал – он не имел заднего хода.

– Что же вы посоветуете? – спросил Вадим.

– Разворот получится только при одном условии: если мы выключим защитное поле.

– Это же невозможно!

– Увы, да, – Биронт принялся терзать свой подбородок. – А больше мне ничего не приходит в голову.

Вадим уже не слушал Валентина Макаровича. Обстановка окончательно прояснилась, и злое бессилие овладело командиром подземохода. Поторопился… Что же теперь делать?

Вадим молчал. Сказать ему была нечего.