355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Фрадкин » Пленники пылающей бездны » Текст книги (страница 11)
Пленники пылающей бездны
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:19

Текст книги "Пленники пылающей бездны"


Автор книги: Борис Фрадкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

22

Дектярев спустился в кабину управления и сел в кресло водителя. Без труда разыскал он маленькую зеленую кнопку, не колеблясь, нажал ее. Подземоход остановился.

Сверху не спустился, а камнем упал перепуганный Скорюпин.

– Что случилось, Николай Николаевич? – спросил Паша.

– Ровным счетом ничего, Павел Дементьевич. Мы чуточку постоим на месте. Мне нужно произвести кое-какие замеры в зоне проскальзывания. Она уже далековато, а если двигаться, то будет еще дальше. Так что не волнуйся, Паша, все в порядке.

Четверо суток, пока ученый не собрал достаточно материала, машина оставалась неподвижной. Четверо суток Дектярев делал вид, что не замечает устремленных на него тоскующих глаз связиста.

Ученый работал. За четверо суток он осунулся. Он постоянно, каждую минуту чувствовал на себе глаза Павла. Но чувство долга было сильнее чувства жалости. И разве сам он не страдал от этой остановки, которая еще на четыре дня отдаляла возвращение на поверхность?

Подземоход снова тронулся в путь, а Николай Николаевич сказал Скорюпину:

– Включай передатчик.

Целый час длилась передача. Дектярев подробно сообщал результаты последних открытий. Тайна земного магнетизма разгадана. Характер сил, передвигающих материки, установлен.

Едва они закончили передачу, замигала стрелка индикатора.

– Станция на приеме! – ахнул и не поверил своим глазам Павел.

«…почти три месяца от вас нет никаких известий, – услышали они голос Лены. – Все сейсмические станции ультразвуковой связи разыскивают луч вашего передатчика, а найти не могут. Неужели вы продолжаете идти в глубину?…»

«А сейчас, – после короткой паузы предупредил диктор, – слушайте нас, связист подземохода «ПВ-313» Павел Скорюпин. С вами будет говорить Таня Егорова…»

– Таня! – Павел растерянно оглянулся на Дектярева.

Дальше случилось то, к чему давно пора было привыкнуть: змейка на шкале индикатора поникла и превратилась в прямую линию. Луч станции соскользнул в сторону, затерявшись в бесконечных массивах. Напрасно Павел призывал на помощь все свое искусство. Ему не удавалось поймать даже вторичные продольные колебания – эхо передачи. В отчаянии вращал он лимбы настройки, работал переключателями.

– Ничего, Павлуша, – пытался успокоить его Николай Николаевич, – ты не слышишь Таню, но она сейчас обращается к тебе, и это уже кое-что значит. Разве у тебя не хватает воображения представить ее у микрофона? А о чем она говорит, даже мне не трудно догадаться, честное слово.

Похохатывая, Дектярев шутливо подтолкнул кулаком в бок Скорюпина. Тот улыбнулся вымученной, болезненной улыбкой.

У самого Николая Николаевича стало муторно на душе, как еще никогда не бывало. Появилось желание с кем-то поссориться, кому-то приписать вину. Ведь что же это получается: наверху не получено ни одного сообщения с того момента, как «ПВ-313» миновал зону гипоцентров. Все, что проделано им, Дектяревым, и Биронтом, не вышло за пределы корабля, осталось мертвыми покуда катушками магнитофонной проволоки.

Позади осталось четыре тысячи километров, но до центра земли еще две тысячи триста. А потом бесконечно далекий путь до поверхности. Кто знает, какие новые испытания обрушатся на корабль?

Что же теперь остается делать?

Жить!!!

Выбраться во что бы то ни стало! Принести людям добытые сведения, помочь им достигнуть центра Земли без новых жертв.

23

За последние несколько суток резко упала сила тяжести. Прекратился рост плотности окружающей среды. Давление, достигнув двухсот двадцати миллионов атмосфер, оставалось неизменным.

– Ты только посмотри, Паша, какие чудеса на белом свете творятся, – обращался Дектярев к связисту, – чем дальше от земли, тем меньше ее притяжение. И чем глубже в землю, тем опять-таки меньше ее притяжение. Где же справедливость?

– Где? – улыбаясь глазами, спрашивал Паша.

Николай Николаевич поучительно поднимал палец:

– На ее поверхности.

Итак, ядро вращается быстрее, чем оболочка. Объяснив причину многих явлений, Дектярев принялся теперь за изучение физических свойств самого ядра. Оно походило на огромный, электрически заряженный шар. Положительная температура застыла на постоянной величине в две тысячи градусов. Отрицательная… Нельзя не верить приборам, да и вычислительная машина дает тот же результат. По ту сторону стен кабины холод достиг полутора тысяч градусов!

Но какова атомная структура вещества?

Всего восемнадцать суток пути оставалось до центра Земли. Подземоход и все, что в нем находилось, весило уже меньше, чем весило бы на Луне.

Покидая кресло, чтобы поразмяться, Николай Николаевич небольшим усилием ног подбрасывал свое грузное тело к самому потолку кабины. Там, ухватившись за скобу, он висел на одной руке, неожиданно падал на Скорюпина, затевал с ним возню. Павел отбивался вяло и снисходительно, хотя ему становилось весело. Особенно забавляло его зрелище, когда Николай Николаевич с несвойственной ему прежде обезьяньей ловкостью взлетал вверх по скобам и выполнял на них, как на шведской лесенке, такие упражнения, которые доступны далеко не всякому спортсмену.

– То ли еще будет, – уверял Дектярев. – На Луне астронавты гораздо тяжелее. Они в сравнении с нами бегемоты.

– Зато на пути от Земли до Луны они вовсе ничего не весят, – возразил Павел.

– Мы и это еще испытаем. Впереди центр Земли.

– Правда, я совсем забыл.

– То-то, молодой человек.

Ядро, казалось, ничем не угрожало благополучию Дектярева и Скорюпина, но Николай Николаевич держался настороженно. Он знал управление подземоходом. В минувшие рейсы ему случалось заменять водителя. И все-таки он побаивался непредвиденного расстройства автоматики. Тут уж они оба с Павлом окажутся беспомощными.

К тому же ученый понимал, что в любую минуту недра могут преподнести им сюрприз, подобный зоне гипоцентров. Уменьшение силы тяжести привело к прекращению роста давления. Не вызовет ли это очередное скачкообразное изменение в свойствах вещества? Дектярев вполне допускал такую возможность. Едва ли снова возродится кристаллическая структура – ведь это значило бы перепрыгнуть сразу через четвертую и третью геосферы и литосферу. Нет, переохлажденное вещество, внезапно освобожденное от давления, удивит чем-то таким, чего пока и не предугадаешь.

Мысленный взгляд ученого то устремлялся вниз, к центру, то возвращался наверх к границе ядра, и выше, туда, где плавали в базальте глыбы материков. Теперь в воображении Дектярева с полной ясностью возникла картина рождения планеты. С математической точностью мог он сформулировать характер и величину сил, управляющих сложным процессом горообразования, вызвавших, а затем уничтоживших ледниковый период, меняющих местами географические и магнитные полюса…

Пришла пора подводить итоги. В тишине хорошо думалось, и Николай Николаевич исписывал страницу за страницей в своем журнале наблюдений. Иногда он поднимал голову, смотрел на Павла загадочными и немножко лукавыми глазами и, торжественно подняв острие электропера, говорил:

– Материк напоминает айсберг, не так ли? Теперь вообрази себе, что этот айсберг приподняло чуточку, – километров эдак на пять. Что мы будем иметь?

– Мне не догадаться, Николай Николаевич.

– Мы будем иметь ледниковый период, Павел Дементьевич.

Или:

– Представьте, мой друг, что виток, опоясывающий ядро, пришел в движение и начал поворачиваться наподобие катушки или якоря электромотора. К чему это приведет? – и, не дождавшись Пашиного предположения, резюмировал: – К немедленному перемещению географических, а вместе с ними и магнитных полюсов.

24

Универсальным ключом к математическим обобщениям оставалась теория переохлаждения. Она помогла геологу понять истинное значение процессов в недрах земли.

Здесь, как и вообще во всей природе, шла ожесточенная борьба противоречий.

В сокровенных, пока неизвестных науке тайниках атомного ядра вспыхивают лучи гравитационного поля. Эти лучи заставляют сближаться рассеянные в космическом пространстве пылинки материи. Из космической пыли возникают новые галактики, вспыхивают звезды, рождаются планеты.

Медленно, в течение миллиардов и миллиардов веков идет слияние удаленных друг от друга, быть может, на тысячи километров элементарных частиц в единую массу вещества. Верно и неутомимо продолжает свою работу сила мирового тяготения.

С ростом плотности вещества увеличивается давление внешних слоев на внутренние. Внутри рожденной звезды или планеты начинается деформация молекул и атомов, электроны с дальних орбит под действием растущего давления переходят на внутренние. Наступает момент, когда сближение электрона с ядром становится настолько опасным, что приводит к взрыву атома. Освободившаяся энергия превращается в тепло и стремится разметать, рассеять вещество в пространстве.

Таким образом, силы взаимного притяжения неизбежно порождают силы взаимного отталкивания.

Борьба противоречий…

Взрывы чудовищной силы потрясают наше солнце. Это они делают нас немыми свидетелями происходящих в космосе катастроф: на небе вдруг появляется новая звезда. Но это не звезда, а далекая вспышка, превращение чужого солнца в огненную туманность.

Но в недрах уже остывающей планеты борьба противоречий может принять иную форму. Электроны, сталкиваясь с ядром, по-прежнему приводят к распаду ядра. Но взрыва не происходит, веществу некуда расшириться – сил не хватает, чтобы разорвать сжимающую внешнюю оболочку. Тогда та часть энергии, которая должна была бы в иных условиях перейти в тепло, обращается в излучение.

Движения атомов нет, движения электронов нет – значит, с точки зрения обычных понятий, вещество обладает чрезвычайно низкой температурой, оно переохлаждено.

Но, с другой стороны, есть мощное излучение, и оно всегда может стать теплом, стоит ему только встретить на своем пути уцелевший атом.

Именно такой холод уживается рядом с теплом в четвертой геосфере и в ядре земли.

Дектярев убедился, что теперь подземоход движется сквозь среду, в которой атомы окончательно закончили свое существование. Не было больше ни электронов, ни ядер. После многочисленных замеров Николаю Николаевичу удалось выяснить: вокруг корабля среда из нейтрально заряженных частиц. Такими частицами могли быть только нейтроны.

А излучение?

Что же представляет собой излучение? Неужели и на этот раз Валентин Макарович оказался прав, предполагая в нем поток нейтрино?

Если это так, то процесс образования минералов представляется следующим образом.

На границе ядра (при обратном движении от центра земли к поверхности) нейтроны переходят частично в протоны. Одновременно происходит появление электронов за счет поглощения энергии нейтрино.

Падение давления в четвертой геосфере ускоряет образование атомов. Вначале это простейшие атомы, состоящие из одного протона и одного электрона, то есть атомы водорода. По мере удаления от границы ядра часть из них постепенно, переходит в атомы гелия, кислорода, углерода. Конечно, это не тот бурный синтез легких ядер в тяжелые, который астрономы наблюдают в атмосфере Солнца, или тот, который удалось искусственным путем осуществить в термоядерных реакторах. Внутри планеты он идет в биллионы раз медленнее.

Чем дальше от центра, тем слабее давление. Появляются условия для возникновения более тяжелых элементов. Цепочка непрерывно разветвляется. Излучение все более теряет свою мощность. Из нейтрино, как из кирпичиков, складываются сначала простейшие постройки – протоны, нейтроны и электроны, затем более сложные – молекулы химических соединений.

Химические соединения зарождаются на внешней оболочке четвертой геосферы. Внутри третьей геосферы мощность излучения резко падает, но оно оказалось еще достаточно сильным, чтобы не выпустить из своих когтей подземоход «ПВ-313».

Только там, где химические соединения начинают складываться в кристаллические структуры, излучение гаснет настолько сильно, что его до сих пор не смогли заметить с глубинных литосферических подземоходов.

25

Закончив мысленное путешествие от центра земли к ее поверхности, Дегтярев снова склонился над журналом. Рука его неожиданно дрогнула и вывела на странице витиеватый росчерк.

– Ах, зангезур-занзибар!

Он поднял руку, в которой было зажато перо. Пальцы тряслись, но так мелко, что глаз почти не улавливал этого. Дрожь то прекращалась, то начиналась снова. Появление ее озадачило ученого.

«Нервы, – решил он. – Вот и меня, наконец, проняло…»

Он захлопнул журнал и потянулся. Ему вдруг захотелось принять ванну, погрузиться в теплую ласкающую воду, вытянуться и, блаженствуя, закрыть глаза.

Дом, покой, семья… Сесть бы сейчас рядом с Катей, привлечь ее к себе и выложить все, что накопилось на душе. А потом пройтись по комнатам, вызвать по видеофону дочь из Братска, поболтать с нею… Просмотреть свежую почту… И, главное, покой. Избавиться от этого постоянного душевного напряжения.

«Эх, годы, – вздохнул ученый. – Скоро из дому выходить не захочется. Внуки… Я же, собственно, дедушка».

Лицо его приняло обиженное выражение. Он выпятил губы и насупился, будто выслушал от кого-то неприятное замечание. Мысли о близкой старости до сих пор не приходили ему на ум. Работы впереди непочатый край. Сделано еще так ничтожно мало. Его открытия похожи на этюды художника. Чтобы нарисовать настоящую картину, нужно еще трудиться и трудиться.

Николай Николаевич никогда не задумывался над тем, сколько прожито и сколько осталось жить. Внезапная дрожь в пальцах не напугала, но расстроила его.

– Что за чушь лезет мне сегодня в голову? – заворчал он вслух. – Нужно выспаться хотя бы единожды.

Его разбудил смех. Геолог открыл глаза и увидел Скорюпина, который сидел рядом на матраце. Раскачиваясь из стороны в сторону, связист заливался веселым безудержным смехом.

– Павел, ты что?

Скорюпин сразу умолк и недоумевающе посмотрел на Дектярева.

– Над чем ты смеешься? Приснилось что-нибудь?

Смущенный связист поспешно лег, накрылся с головой одеялом. У Николая Николаевича сразу прошел сон. Он с тревогой прислушался к чему-то, насторожился. В кабинах было по-прежнему тихо, если не считать мерного гудения машин подземохода.

Инстинктивное ощущение близкой опасности подняло Дектярева с постели. Выпрямившись, он почувствовал нервную дрожь в коленях. Здесь, невдалеке от центра земли, тело стало необычайно легким, а ноги подкашивались, будто их придавило огромной тяжестью.

Ученый постоял, вглядываясь в пространство и прислушиваясь к тишине. Что-то происходит, но что? Сдали нервы? Ничего удивительного в этом не будет. Но в голове полная ясность, он чувствует себя здоровым.

Только в кресле за пультом Николай Николаевич успокоился. Перо послушно бежало по бумаге. Новая интересная мысль захватила Дектярева. Он решил определить среднюю плотность земного шара, уже имея в своих руках не предполагаемую, а истинную, только что замеренную плотность ядра.

В расчетах Дектяреву помогал Скорюпин. Выспавшись, Павел с такой яростью набросился на работу, словно в определении средней плотности для него заключался смысл жизни.

Результат вычислений оказался неожиданным. Средняя плотность земного шара получилась ровно на одну треть больше той, что уже давно была известна научному миру. Вычисления, произведенные наверху, не вызывали сомнений – они подтверждались новейшими астрономическими наблюдениями, произведенными с поверхности луны.

Значит, секрет расхождения нужно искать в собственном расчете.

Расчет произвели вторично, он был не так-то сложен. Электронная счетно-решающая установка обеспечивала необходимую точность. Результат остался прежним, совпадали даже восьмые знаки после запятой.

Николай Николаевич задумался.

– Ах, зангезур-занзибар! – вырвалось у него. – Неужели нас ожидает резкое падение плотности? Но до центра земли остались сущие пустяки, всего каких-то полторы тысячи километров.

Геолог прикидывает в уме, какое же может быть падение плотности, и ожесточенно скребет лысину. Только немедленный переход в жидкое состояние может спасти положение. Однако сейсмические анализаторы прощупывают ядро на три сотни километров в глубь (что равносильно трем суткам пути) и не отмечают изменений в физических свойствах вещества.

– Не пустота же в центре ядра, как в гнилом орехе?

– В гнилом орехе?

На Скорюпина нападает безудержный приступ смеха. Связист запрокидывает голову, на его длинной шее набухают вены. Николай Николаевич сосредоточенно смотрит на Павла, и ему тоже делается весело. Ученый разражается оглушительным басистым хохотом. Оба смеются до слез, до полного изнеможения. Их голоса эхом перекатываются по пустынным кабинам, и кажется, вместе с ними начинают смеяться и вздрагивать стены подземохода, пульты, приборы. Им чудится: двигатель сменил звук работы, газовая струя клокочет в нем хриплым старушечьим смехом. Бур хихикает тонко и пронзительно.

Дектяреву впервые за все время пребывания в подземоходе становится по-настоящему страшно. У него появляется желание бежать вон, бежать не оглядываясь, ничего не видя и не слыша. Потерять рассудок ему гораздо страшнее, чем расстаться с жизнью.

Безумие погубит все, всю проделанную работу.

* * *

Ученому удается подавить смех, но болезненные спазмы в животе еще долго сотрясают его тело. Проходит добрая четверть часа, прежде чем Николай Николаевич в состоянии произнести что-либо членораздельное.

– Павел, довольно!

Скорюпин медленно сползает на пол. Его шея становится еще длиннее, по лицу разливается бледность, весь он подергивается от икоты. Николай Николаевич вскакивает, чтобы прийти на помощь связисту и тут же падает обратно в кресло.

Ноги!

Ноги не держат его… Да ведь тело весит сущие пустяки. Что же происходит с ногами?

До Павла он добирается на четвереньках и оттаскивает его к стене на матрац. Теперь они лежат рядом и дышат, будто только что выбрались на берег, переплыв широкую реку.

– Что же это с нами, Николай Николаевич? – не открывая глаз, спрашивает Павел.

– Похоже, нервы.

– А нам еще так далеко… Что, если мы… – Павел не договаривает и открывает глаза. Зрачки расширены и неподвижны.

– Да ты не думай об этом.

– Меня же Таня ждет, Николай Николаевич.

– Ну, вот ты о Тане и думай. Стисни зубы и думай. Представь себе, как мы выйдем из подземохода, как нас встретят, как мы снова пустимся в путешествие к центру Земли.

У Павла не прекращалась икота, он сел и потянулся к банке с водой. А Николай Николаевич размышлял о своих ногах. Если он сейчас встанет, удержат ли они его? Воздух в кабине показался ему насыщенным тонкой сухой пылью, чего никак быть не могло, – аппараты поддерживают необходимую влажность воздуха и очищают его.

Привычка анализировать события взяла верх. Дектярев не мог не видеть прямой связи между истерическим смехом Скорюпина и непонятным состоянием своих ног. Оставалось выяснить, какому воздействию подвергались они одновременно, он и Павел.

И тогда, с холодком в сердце, Дектярев вспомнил об излучении. Как можно было забыть о нем? В кресле Валентина Макаровича теперь постоянно сидит Скорюпин и по требованию Николая Николаевича сообщает показания того или другого прибора. Сам же ученый не видит ни счетчиков атомных частиц, ни дозиметров – они обращены к нему тыльной стороной.

Желая взглянуть на дозиметры, Дектярев, забывшись, вскочил на ноги. Он тут же упал лицом вниз. И долго лежал без движения, оглушенный не столько силой падения – удар оказался почти безболезненным, едва ощутимым, – сколько сознанием несчастья, в котором уже не могло быть никаких сомнений.

Скорюпин сидел пораженный.

– Что это… что с вами, Николай Николаевич? – вскричал Паша.

– Пустяки, – геолог повернулся на спину, сел, потрогал колени. – У меня еще в детстве такое случалось, – солгал он. – Наследственность. Вот тут, с коленными чашечками. Постепенно отойдет. Ты, Паша, не обращай внимания.

С того места, где теперь сидел Николай Николаевич, уже были видны дозиметры и счетчики. Под каждым из восьми дозиметров светились зловещие рубиновые звездочки, а нити на шкалах показывали такую величину радиации внутри корабля, что у геолога сразу вспотела лысина.

Стены более не спасали от смертоносного лучевого воздействия. Смерть вошла в помещения корабля. Николай Николаевич рванулся было к люку в кабину управления, чтобы остановить подземоход. И тут же устыдился своей минутной слабости.

Остановить? Зачем?…

Поздно…

26

Один…

Николай Николаевич плотнее закутался в одеяло. Его знобило. Он сидел в кресле, низко пригнувшись к пульту, касаясь его грудью, и с трудом выводил строчку за строчкой. Буквы получались корявые, крупные, они то налезали друг на друга, то между ними возникали большие промежутки. Казалось, ученый разучился писать. У него страдальчески приоткрылся уголок рта, дыхание стало прерывистым, горячим.

«Я остался один, – говорили строчки. – Надежды никакой. Ноги отнялись, правая рука тоже. Пишу левой. Писать трудно, в груди горит, мысли путаются… Но я еще жив…»

Электроперо выскользнуло из деревенеющих пальцев. Рука медленно потянулась за ним. Это была трудная задача – снова заполучить тонкий металлический стержень. Пальцы почти полностью утратили чувствительность.

«Подземоход вошел в зону пониженной плотности. В ядре оказалось еще одно ядро. Плотность вещества резко упала, она необычайно низка и равна плотности атмосферы на уровне моря. Его состав…»

Дектярев потерял сознание. Хронометр отсчитал десять часов, прежде чем он снова открыл глаза. Геологу показалось, что забытье длилось одно мгновение. Последнее время участились такие внезапные обмороки.

«…Его состав для меня загадка. Кажется, Биронт и на этот раз предсказал точно. Скорее всего внутреннее ядро состоит из антивещества. Вокруг антипротонов вращаются положительные электроны. Как оно возникает? Наверное, в результате перехода в новое качество на внутренней границе твердого ядра… Не знаю. Я убедился только, что именно здесь возникает излучение, открытое Биронтом. Подземоход скоро окажется в его гипоцентре. Вещество распадается, принимает какую-то элементарную форму. Но процесс крайне замедлен. Что тормозит его, тоже не могу объяснить. Рад пока одному – замедленность процесса спасает подземоход от аннигиляции. Машина борется… Она среди холодного солнца…»

Холодное солнце!

Дектярев захохотал почти беззвучно, широко открывая рот. Тело его забилось в конвульсиях. Прошло немало времени, прежде чем ему удалось справиться с нервным припадком. Писать больше он не мог и, утихнув, долго сидел, уронив голову на грудь, часто вздрагивая, озираясь по сторонам.

Пальцы опять выронили стерженек. Руку свело судорогой. Николай Николаевич, съежившись от боли, стал сгибать и разгибать ее в локте. Он и на этот раз справился с параличом. И хотя излучение неумолимо делало свое дело, Дектярев яростно отстаивал каждый час, каждую минуту жизни.

Что они могли изменить, эти минуты?

В подобных случаях люди призывают смерть, как избавление от непосильных страданий, и покорно ждут неизбежного конца. Однако было в Николае Николаевиче нечто более сильное, чем простое желание жить. Подземоход приближался к центру Земли. Осталось трое суток. Обострившимся слухом Дектярев ловил звуки работающих машин. Автоматы действовали безукоризненно, и только гироскопический водитель вел себя все неувереннее. Перо на ленте курсозадатчика вместо прямой линии вычерчивало волнистую, лишенную всякой закономерности кривую.

Не требовалось особой догадки, чтобы объяснить поведение гироводителя. Тяжесть почти исчезла. Отвесной линии больше не существовало. На такие условия работы механизмы «ПВ-313» не рассчитаны.

А попав в центр ядра, подземоход вовсе потеряет управление, начнет кружиться на месте и описывать замкнутые траектории. Без вмешательства человека ему не вырваться из области, где нет тяготения.

Значит, несмотря ни на что, он, Дектярев, должен выдержать еще по крайней мере трое суток. И он выдержит, черт побери!

Еще трое суток…

Для жизни ничтожно мало, для предстоящей борьбы бесконечно много. Уже и сейчас в голове разлит расплавленный свинец и все тело кажется погруженным в кипяток. Невыносимо ноет левая рука. Дыхание становится затрудненным, астматическим. Чем поддержать себя в этой борьбе? Трое суток… целая вечность…

Взгляд Николая Николаевича остановился на маленькой круглой коробочке – это было все, что осталось от Павла. Коробочка одиноко лежала на пульте, перед креслом, в котором не так давно сидел Павел. На глянцевой поверхности пульта видно ее отражение…

– Таня, – обратился Дектярев к коробочке, – мы остались вдвоем. Я никогда не видел тебя, но я тебя знаю. Ты замечательная девушка, у тебя должно быть доброе сердце. Помоги мне, Таня.

Он уперся локтем левой руки в подлокотник кресла. Небольшого усилия оказалось достаточно, чтобы его тело, совсем недавно весившее восемьдесят девять килограммов, пушинкой поднялось над пультом. Геолога перевернуло, и он стал падать боком. Падение длилось минуты полторы. Толчок о приборы был почти неощутим. Его снова приподняло над пультом, но он успел оттолкнуться плечом и передвинуть себя по направлению к коробочке. Расстояние в два метра пришлось преодолевать так долго, что за это время можно было бы не спеша обойти кругом Красную площадь.

Немеющие пальцы долго ловили гладкий пластмассовый футляр. От напряжения на лбу его выступили крупные капли пота. Казалось, еще одно усилие – и он лишится сознания. Но он не дал, не позволил себе этого.

Затолкнув коробочку в боковой карман комбинезона, передохнув и собравшись с силами, Николай Николаевич оттолкнулся от пульта и упал на пол около лесенки. Теперь осталось подняться по скобам. Будь тяжесть чуть побольше, геологу не удалось бы выполнить свою затею. Но тело его весило не больше килограмма. Бесчувственными скрюченными пальцами он цеплялся за металлические перекладинки, толчками передвигая себя к открытому люку.

Наконец он оказался в кресле связиста. Немало труда и времени потребовалось, чтобы установить ленту в звукосниматель.

«Здравствуй, Павлуша!»

Николай Николаевич сжался и застонал: вместе с голосом Тани ворвались в кабину звуки подлунного мира. Это были голоса множества людей, это был шум улицы, шелест листвы, звук открываемых дверей. Это было прикосновение дорогих рук, забытая ласка, сияние глаз.

«Вот я и на Луне. Представляешь, как я волновалась, когда выходила из ракетоплана? Сильнее, чем во время старта. И до сих пор не могу еще осознать, что я не на Земле, что нас с тобой разделяет такое огромное расстояние…»

Закрыв глаза и уронив голову на грудь, ученый вслушивался в голос девушки. Но он уже слышал голос другой девушки, не звонкий, а мягкий, такой родной. Катя немного, совсем чуточку заикалась, отчего в каждой фразе, произнесенной ею, чудился тайный волнующий смысл, полный невысказанных чувств и желаний.

Таня запела, и Николай Николаевич застонал уже не от физической, а от душевной боли. Издалека пришла песня. Где-то в космическом просторе, которому нет ни конца, ни края, мчится по верной орбите озаренная солнечным сиянием Луна. И там поет девушка Таня. А Дектярев видит девушку с длинной русой косой, переброшенной на грудь. Она идет по влажной от росы траве, у нее босые запыленные ноги. Катя, выросшая среди уральских лесов, была верным и постоянным спутником Николая Николаевича в его самых дальних странствиях, пока у них не появились дети. Тогда ее уделом стало ждать его возвращений.

И вот сейчас она ждет его…

* * *

Подземоход приближался к центру Земли. Машина двигалась все быстрее. Вот она уже мчится со скоростью электромобиля. Бур бездействует – в нем нет нужды, и автоматы выключили его. Зато непрерывно возрастает нагрузка на термоядерную установку, которая создает защитное поле.

Обеспокоенный Николай Николаевич, сидя в кресле водителя, наблюдает по приборам, как к излучателям магнитоплазменного поля устремляются уже не миллионы, а сотни миллионов, миллиарды ампер. Такой рост силы тока может привести к тому, что подземоход взорвется подобно шаровой молнии.

Выключить поле нельзя, хотя внешнее давление уже не угрожает прочности корпуса. Опасность теперь другого рода. Антивещество (похоже, что это действительно оно) поглощает электроны и протоны из защитного поля с необыкновенной жадностью. Непосредственное соприкосновение с оболочкой корпуса приведет к тому, что подземоход и его содержимое немедленно растворится в окружающей среде, исчезнет без следа.

Вторые сутки Дектярев не покидает кресла. Паралич овладел не только конечностями. Он подкрадывается к легким, к сердцу. При каждом вздохе боль пронизывает легкие. Сердце, ставшее тяжелым ощутимым комком, работает с надрывом. Все чаще наступают внезапные обмороки. Парализованный кишечник не принимает ни пищи, ни воды.

Тяжесть почти исчезла, передвижение из кабины в кабину становится все сложнее. Незначительное усилие приподымает тело как мыльный пузырь, подхваченный ветром.

Мелькают цифры-секунды в окошечке хронометра, сменяют один другого минутные знаки, неподвижным кажется барабан с часовыми делениями. Мечется нить гравиметра. Электрические вихри в газовом ядре пытаются увлечь за собой подземоход, и это беспокоит Дектярева сильнее, чем опасность быть растворенным в антивеществе или взорваться подобно шаровой молнии. Еще немного – и откажут гироскопические водители, потеряют ориентировку, а вместе с ними потеряет ориентировку и корабль.

Но пока «ПВ-313» продолжает приближаться к центру Земли, и ученый бережет свои силы для решающего момента. Еще несколько часов, и корабль окажется в зоне полной невесомости.

Нужно выдержать эти часы.

Выдержать во что бы то ни стало!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю