Текст книги "Пленники пылающей бездны"

Автор книги: Борис Фрадкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

19

Николай Николаевич приложил полотенце к щеке, останавливая все еще идущую из раны кровь. Под ним, на крышке люка, прикрытое простыней лежало мертвое тело командира подземохода «ПВ-313».

– Идиотское положение, – пробормотал геолог. – За что уцепиться? Какую бы лазейку придумать?

Устав стоять на скобе, Николай Николаевич сел в гамак. Надеяться действительно не на что. Когда прекратится катастрофическое падение температуры в кабинах, сказать невозможно. Экипаж намертво замурован в стальном склепе.

– Николай Николаевич, – неожиданно проговорил Чураков, – попробую я сделать то, что не получилось у Вадима.

– Ты о системе охлаждения?

– Да.

– Тебе в голову пришла какая-нибудь идея?

– Пришла: переключать вслепую.

– То есть как вслепую? – не понял Дектярев.

– Перебрать схему каждого реле невозможно. Зато имеется другая возможность, о которой не подумали мы с Вадимом: это поменять местами щиты. Понимаете, Николай Николаевич? При этом изменится соотношение токов и их направление в контурах. Щитов восемь, не так уж много.

– Восемь! – ужаснулся ученый. – Да это же на месяц работы!

– Ну уж, на месяц. За неделю управлюсь. А случай придет на помощь, полчаса будет достаточно. Все-таки я механик первого класса, в автоматике кое-что соображаю.

Дектярев задумался. Неделю им, конечно, не продержаться. Жажда доконает их значительно раньше. И сам Андрей ослаб настолько, что едва ли задуманная работа окажется ему под силу.

И не только это смущало Николая Николаевича. Чтобы попасть в агрегатную, нужно прежде спуститься в складской отсек. Правда, люк в агрегатную находится почти рядом с люком в колодец, но в отсеке Андрея может встретить такая низкая температура, которая обратит его в лед, прежде чем он успеет коснуться пола.

Угадав мысли геолога, Андрей сказал:

– Я закутаюсь с ног до головы. Только вам и Павлу придется расстаться со своими матрацами и одеялами. Получится подобие скафандра. Пусть в отсеке хоть как холодно, я успею проскочить. Потребуется одна секунда, не больше. Я перемахну из люка в люк, как птица, с закрытыми глазами.

– Да, но что может встретить тебя в агрегатной?

Андрей внутренне содрогнулся, об этом он не подумал. Если и в агрегатной такая же температура, как в отсеке, то это будет… смерть.

– Агрегатная примыкает к двигателю, – успокоил он Дектярева. – Если там и не очень тепло, то, во всяком случае, должно быть терпимо. А какой у нас еще выход, Николай Николаевич?

Он с грустью посмотрел на тело, накрытое простыней. Вадим… Кто бы мог додумать, что Вадим выберет себе такую бесславную кончину.

– Ты прав, – согласился Дегтярев, – другого выхода у нас все равно нет.

– Помогите мне одеться.

– Сразу? Сейчас?

– А зачем откладывать?

Николай Николаевич опоясал его матрацами, на руки и на ноги тоже накрутил по матрацу. Веревок в подземоходе не было, пришлось одну простынь разорвать на полосы и туго стянуть ими все нацепленное на Андрея. Голову Андрей дважды обернул одеялом, оставив только узенькую щелку для глаз.

Теснота помешала Скорюпину принять участие в сборах Андрея. Связист должен был оставаться в роли зрителя. Он смотрел на Чуракова остановившимися глазами. А тот в ответ улыбался сдержанно и застенчиво.

– Пожалуй, еще одно одеяло на руки, – попросил механик Николая Николаевича. – Руки для меня самое главное. Без ног-то, если что, я доберусь и щиты переставлю.

Это было последнее одеяло. Его пришлось разорвать пополам. Прочная материя никак не поддавалась, тем более, что локти упирались в стенки колодца и размахнуться не удавалось. Дектярев рассвирепел, совсем забыв, что в его кармане лежит злополучный нож. Наконец раздался сухой треск, а Николай Николаевич едва не соскользнул со скобы, на которой стоял.

Обматывая руки Андрея лоскутьями, он спросил его шепотом:

– Может, лучше мне, а, Андрюша? Мое-то дело такое… стариковское.

– Бросьте выдумывать, Николай Николаевич! – с укором отвергнул механик предложение ученого. – Автоматика для вас темный лес. И разве вы сумеете прыгнуть из люка в люк?

– Да это уж так…

– Вы за меня не беспокойтесь. В агрегатную я доберусь. Что будет дальше – не ручаюсь, а добраться – доберусь. Такая у меня уверенность. Ведь надо, и все тут. В общем я готов. Перенесите Вадима, Николай Николаевич.

Дектярев порывисто прижал к себе Андрея.

– Ну, в добрый путь.

– Вы уходите.

– Да, да, я сейчас ухожу, Андрюша. Что я еще хотел сказать тебе… проклятая память… Ах, вот что! Люк… он может не открыться. Сверху его прижимает воздух.

– Откроется, Николай Николаевич. Я уже прикинул, арифметика простая. В замке такая силища, что слона подымет вместе с воздухом. Правда, вам сначала придется туговато: воздух за мной потечет. Но вы не пугайтесь. Видно, ветка синтезатора со стороны колодца продолжает действовать. Утечка быстро восполнится.

– Мы-то что, мы справимся. Вот ты… Я прошу тебя, если чего там задержит – крикни.

– Сиреной завою!

Андрей стоял над люком, широко расставив ноги. Он выждал немного и спросил:

– Вы наверху?

– Наверху! – чужим, хриплым голосом отозвался Николай Николаевич.

Глухо ударила откинутая крышка. Будто из ствола пушки, через круглое отверстие ворвался тугой клубок пара. Колодец сразу наполнился непроницаемой морозной мглой, в которой потонула и фигура Чуракова и замершие наверху Скорюпин с Дектяревым. Дектяреву показалось, что его обнаженного выбросили на лютый январский мороз. Зубы у него ляскнули, и он сжался, крепко прижавшись к теплой стенке колодца, сомкнул глаза.

Никто из двоих не слышал, как снова хлопнула крышка люка. Прошла целая вечность, прежде чем начал рассеиваться холодный туман, заполнивший колодец. Когда внизу видно стало дно колодца, Чуракова там уже не было.

20

Медленно тянулись часы. Николай Николаевич спустился к самому люку. Он напряженно всматривался в белую каемку на ободе крышки. У него было нестерпимое желание припасть к налету инея губами – это была все-таки влага, но он удерживал себя. За его спиной настороженно притих Скорюпин. Он тоже не сводил глаз с полоски инея.

Утомившись, Николай Николаевич закрывал глаза ладонью, и тогда ему чудилось безжизненное, окоченевшее тело Андрея на полу грузового отсека… Да, могло случиться и такое. Действие низкой температуры по своей быстроте равносильно действию высокой. Только в первом случае живая материя обращается в пепел, а во втором становится куском льда.

Подавив мысль о возможности несчастного исхода, Дектярев начинал мучиться сомнениями: попытки механика перенастроить систему охлаждения кончатся ничем. День пройдет за днем. Жажда их одолеет. Уже и сейчас от нее мутится сознание.

– Тает!

Возглас Скорюпина заставил вздрогнуть Николая Николаевича. Он пригнулся ближе к налету инея.

– Тает? – голос Паши дрожал от нетерпения.

Нет, полоска оставалась без видимых изменений. Зрение просто обмануло связиста. Нужно ждать. Но сколько? Достаточно взглянуть на заострившийся нос Скорюпина, серое его лицо, чтобы увидеть, что юноша крепится из последних сил. Дектярев тоже готов поддаться отчаянию, с каждой минутой слабеет его воля. На его глазах люди гибнут один за другим, и это страшнее, чем любые физические страдания.

Измученные, ослабевшие до последней степени, они заснули. А проснувшись, не увидели снежного ободка. Вместо него по крышке расходилась круглая лужица воды. Тусклый блеск влаги ослепил Дектярева. Ни у него, ни у Павла не хватило сил закричать от радости.

– Спасены? – неверным голосом проговорил Николай Николаевич. – А, Паша? Спасены же!

– Открывайте, – шепнул Павел.

– Открывать?

– Там вода.

– Постой!

Геолог медлил. Теперь, когда жизнь снова улыбнулась им, не стоило рисковать напрасно. Достаточно ли потеплело внизу? Лучше еще чуточку потомиться в ожидании.

Однако намеренно оттягивать время было уже не под силу и самому Николаю Николаевичу. Он открыл люк.

Из складского отсека пахнуло морозным воздухом, но Дектярев сразу почувствовал, что этот холод не несет смертельной опасности.

Николай Николаевич первым спустился по лесенке. Но как он ни страдал от жажды, прежде всего заспешил к люку в агрегатную. Ноги плохо слушались его. Голова кружилась, неудержимо хотелось броситься прямо на пол, вытянуться во весь рост, разбросать руки и ноги и насладиться отвоеванным простором.

…Андрей лежал лицом вниз на груде матрацев и одеял, которые послужили ему защитной одеждой. Вокруг него валялись крышки от раскрытых реле-автоматов.

– Андрюша! Андрей, дорогой ты мой, очнись!

Дегтяреву с трудом удалось втиснуться в низкое помещение агрегатной, занятой неподвижным телом Андрея. В порыве благодарности он схватил механика за плечи и повернул лицом к себе. С губ его сорвался хриплый испуганный возглас: лицо Андрея словно обварили крутым кипятком. Кожа на лбу и на щеках собралась мертвыми водянистыми складками, готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Из-под закрытых век сочилась сукровица.

– Андрюша… Андрюша… – зашептал Дектярев, задыхаясь от горя, – как же это получилось?

Он засуетился вокруг механика, не зная, что предпринять и чем помочь ему. Потом сообразил: вода! Только вода приведет Андрея в чувство.

В бочке синтезатора оказался лед. Скорюпин, вооружившись отверткой (другого инструмента поблизости не оказалось), долбил его с остервенением и жадно глотал отскакивавшие кусочки. При виде такой массы воды у Николая Николаевича сделались судороги в пищеводе.

– Подожди-ка. С Андреем беда.

С кусочками льда он возвратился в агрегатную. От тепла ладони лед медленно обращался в воду, а Николай Николаевич капал ее на обезображенные ожогом губы Андрея.

Механик застонал, медленно разомкнул веки. На Дектярева глянули мутные кровоточащие комочки – то, что некогда было глазами.

– Андрюша, это я. Слышишь меня, Андрей?

– Николай Николаевич… Значит, все в порядке?

– Все в порядке, черт побери, все в порядке. Выбрались-таки на волю. Теперь победа за нами.

– Хорошо.

Механик забился в приступе сухого лающего кашля, и в уголках его рта показалась кровь.

– Обожгло меня… И внутри все обожгло… Так больно… Но что я хочу сказать вам… Сказать…

– Потом, Андрюша, потом. Ты вот пей сначала.

Андрей, хрипя и задыхаясь, торопливо слизывал с губ капли влаги, которые падали из сложенной лодочкой ладони Николая Николаевича.

– Когда уж потом… – заговорил он снова. – Крышка мне, Николай Николаевич.

– Не чуди!

– Да вы не думайте, я не боюсь. Мне за Вадима обидно… Я вот боялся, что не успею… – новый приступ кашля опрокинул его на груду одеял и матрацев.

Кусочки льда растаяли, Дектярев отправился за новой порцией. Скорюпина он нашел спящим прямо на полу около синтезатора. Едва утолив жажду, Павел не нашел в себе сил добраться до кабины отдыха.

Андрей поминутно терял сознание. Приходя в себя, говорил короткими торопливыми фразами:

– Я бы быстрее… справился. Глаза прихватило. По дороге понял, что нужно… делать. Как открытие… получилось. Руки не слушались.

В груди у механика булькало, он скрипел зубами от боли. Его обваренное тело оставалось неподвижным, почти мертвым.

– Вы… один, Николай Николаевич?

– Один, Андрюша. Павел спит как убитый. Даже напиться досыта не успел. Позвать его?

– Нет, нет, не нужно! Я вам одному… Хотел бросить подземоходы. С вами побыл… с Валентином Макаровичем. Я бы теперь… на всю жизнь… механиком.

Оправившись от нового затяжного приступа кашля, он помолчал, собираясь с силами.

– В кармане… достаньте… – попросил Андрей.

Дектярев одеревеневшими пальцами расстегнул карман его комбинезона. В руке его оказалась фотография девушки. Он не сразу признал в ней жену Суркова. Девушка была совсем юной, лет семнадцати, в скромном сереньком платьице.

– Что с нею делать, Андрюша?

– Вы не подумайте… плохого… Николай Николаевич. Фотографию… я… на заводе… случайно… Вы отдайте… ей. А Вадим… Вы не рассказывайте… о… Вадиме. Работайте! Рабо… тайте! Теперь… до самой поверхности. А если…

Андрей умер, не закончив фразы. Николай Николаевич остался сидеть в низком помещении агрегатной, обхватив колени руками. Ему было в такой позе гораздо неудобнее, чем в колодце, но он ничего не замечал теперь. Он забыл о мучавшей его жажде, перестал чувствовать нестерпимую ломоту во всем теле. Лицо его окаменело в суровом, почти хищном выражении. В сердце Николая Николаевича погасли последние искры страха. Смерть механика ожесточила его. Что его теперь сможет остановить, ослабить волю?

Так начались семидесятые сутки пути.

21

Их осталось двое, и подземоход показался им огромным и пустым. Четыре кабины, как этажи покинутого жильцами здания, давили своим безмолвием.

Дектярев и Скорюпин не расставались ни на минуту. Они вместе поднимались к передатчику, вместе спускались к рабочему пульту.

Глубина – четыре тысячи километров. Позади граница четвертой геосферы. Подземоход вторгся в ядро земли. Медленно снижается температура за стенами корабля. Термоизмерители показывают две тысячи семьсот два градуса. Зато стремительно возрастает интенсивность излучения Биронта. Приборы сигнализируют о продолжающемся переохлаждении вещества.

Но в кабинах все остается таким же, как и в первые часы рейса. Спокойно светятся созвездия разноцветных сигнальных лампочек. В четыре ряда горят матовые окошечки приборов. Самописцы вычерчивают на лентах замысловатые кривые – зашифрованные сведения обо всем, что происходит вокруг подземохода.

И Дектярев сидит в привычной позе, слегка ссутулившись и поставив на панель локти. Пальцы его рассеянно вертят электроперо, на обмороженном лбу собрались мелкие складочки. Он размышляет.

Напротив устроился Скорюпин. Юноша облизывает потрескавшиеся губы, прислушивается к бормотанию ученого и, поглядывая на него, не может удержаться от улыбки. С лысины Николая Николаевича лоскутьями слезает кожа, уши распухли и стали огромными, а нос похож на большую спелую сливу.

Николай Николаевич пытается понять причину недавнего наклона подземохода. Нет сомнения, что корабль встряхнуло именно в момент перехода из четвертой геосферы в ядро.

Но почему?

Течение?

Дектярев недоверчиво качает головой. Приборы достаточно чувствительны, чтобы отметить самые незначительные перемещения вещества. Да к тому же если бы вопреки здравому смыслу течение все-таки существовало, корабль качнуло бы еще раз при выходе из него. Однако вторично крена не последовало.

Может быть, «ПВ-313» еще и не вышел из течения? Если так, то остается только ждать.

Уже девятнадцать суток ведет ученый наблюдения за веществом ядра. Электронная счетно-решающая установка не выключается по десять-двенадцать часов. Павел по мере своих сил и способностей помогает Дектяреву. Он работает не очень быстро, но все указания ученого выполняет с удивительной точностью. Одна беда – устает быстро. До чего же вымотал силы этот проклятый колодец. Случается, Павел засыпает во время наблюдений. Николай Николаевич не сердится.

– Спи, спи! – машет он рукой на Павла. – Я пока один справлюсь.

Павел бросается на матрац, постеленный тут же у пульта. Вода, концентраты тоже принесены в кабину, чтобы не тратить силы и время на путь в шесть с половиной метров. А сил маловато. Поднимешься из одной кабины в другую и сразу садишься на пол – занимается дыхание, дрожат от слабости колени.

Сам Дектярев почти не встает из кресла. Он работает с холодной настойчивостью, не щадя себя, работает без излишней торопливости, без признаков нервозности. За своей спиной геолог постоянно ощущает незримое присутствие Биронта и Чуракова. Вместе с ним они всматриваются в приборы, вместе с ним размышляют над результатами расчетов.

Павлу становится не по себе, когда, забывшись, Николай Николаевич разговаривает с Валентином Макаровичем и с Андреем, словно те, живые и зримые, находятся у пульта.

Ученый не помнил, чтобы он еще когда-нибудь в своей жизни трудился с таким подъемом. Он весь ушел в исследования. И во время сна и во время приема пищи голова продолжала работать. Не смущала больше возможность появления новых опасностей, а что они появятся, сомнений не было. Он вырвет у природы ее самые сокровенные тайны и сделает их достоянием человечества.

Многое удалось бы значительно быстрее, будь рядом Валентин Макарович. Часто в своих исследованиях геолог двигался на ощупь, полагаясь лишь на смутные догадки, – все-таки он не был специалистом в атомной механике, а все происходящее сейчас в ядре можно объяснить, только опираясь на сложный математический аппарат теории переохлаждения.

Капля по капле накапливалось подтверждение того, о чем очень несмело догадывался Дектярев еще до рейса «ПВ-313»: подземоход оказался в своеобразном течении, но в таком течении, которое захватывает все ядро. Короче говоря, ядро вращается с иной скоростью, нежели вся остальная масса земного шара.

Потребовалось известное время, чтобы полученный вывод уложился в сознании. Теперь и на долю Дектярева выпало открывать истины, которые противоречили установившимся понятиям.

Продолжающийся рост давления привел к тому, что на границе четвертой геосферы и ядра произошел резкий скачок в увеличении плотности, настолько резкий, что вызвал нарушение контакта, разделение геосфер.

– Итак, дорогой Валентин Макарович, – обращался Дектярев к воображаемому Биронту, – давайте сделаем заключение. Ядро, как вы утверждали в свое время, действительно представляет собой переохлажденное вещество. Теперь у меня на этот счет нет никаких сомнений, хотя я и не смогу уже ничего прибавить к вашим доказательствам. Посудите сами, я не атомист. И в данный момент меня интересует не столько причина, сколько следствие. Между ядром и четвертой геосферой нарушен контакт. Чувствуете: контакт! А далее формируется такая картина – прошу вас выслушать как можно внимательнее! Пластическое вещество, подобно водам океана, подвержено приливам и отливам – влияние нашего естественного спутника – Луны. А приливы и отливы, как вам известно, замедляют вращение Земли. Теперь мы можем уточнить: не всей Земли, но только ее оболочки, ибо в оболочке сосредоточена основная масса. И на ядре сказывается тормозящее действие Луны, но не в такой мере. В итоге возникла разность в скорости вращения. Эта разность появилась не сразу, она накапливалась миллиардами лет, пока не достигла величины в девятнадцать и семь десятых метров в сутки. Вы поражены? Еще бы! Проскальзывание идет вдоль окружности длиной в двадцать две тысячи километров. Границы раздела к тому же прижаты друг к другу чудовищным давлением в двести миллионов атмосфер и имеют разные внутриатомные структуры. Чувствуете, куда я клоню? На поверхности раздела, там, где идет проскальзывание, должны возникать электрические заряды. И эти заряды, несомненно, участвуют в движении ядра. Таким образом, получается, что ядро земли как бы опоясано витком провода, по которому течет ток невероятной силы. До сих пор геологи были заняты поисками полезных ископаемых, а ваш покорный слуга обнаружил залежи чистейшего самородного электричества. Придет время, когда люди построят на внутренней границе четвертой геосферы тысячи электростанций, мощность каждой из которых будет превышать мощность всех существующих ныне станций, вместе взятых. Тут стоит постараться, коллега, не правда ли?

А вот вам другая сторона дела. Прохождение электрического тока через проводник согласно законам физики вызывает появление магнитных силовых линий. А что должен вызвать этот единственный виток вокруг ядра? Я отвечаю: магнитное поле Земли.

Те же законы физики говорят нам еще кое-что. Ток, бегущий по одному проводу, может навести, индуцировать ток в другом проводнике. Для нашего витка вторичной обмоткой является астеносфера. Именно там возникают токи Фуко. Они передвигаются вслед за ядром в виде вихрей и… У меня даже в голове мутится. Однако сомнений уже нет: эти вторичные токи пытаются увлечь за собой вещество астеносферы, то есть создают в ней вертикальные и горизонтальные течения, передвигают материки.

Рассуждая вслух, Николай Николаевич не прекращал наблюдений и расчетов. Скорюпин застывал в ожидании, что вот сейчас ученый собьется, все перепутает. Но ничего подобного не происходило. Паша улыбался, покачивал головой и сам налегал на вычисления, порученные ему геологом. Время от времени он вслушивался в рассуждения Николая Николаевича, размышлял над ними. Как, например, давление может привести к проскальзыванию? Известно, что две металлические пластинки, прижатые друг к другу высоким давлением, спекаются в сплошной однородный кусок металла. Но как представить себе обратную картину, когда давление заставляет металлический брус распадаться на пластинки?

Что касается самого Николая Николаевича, тот уже не смущался подобной противоречивостью. Основное внимание ученый перенес на изучение пограничного слоя между ядром и четвертой геосферой.