355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Фрадкин » Пленники пылающей бездны » Текст книги (страница 2)
Пленники пылающей бездны
  • Текст добавлен: 14 сентября 2016, 23:19

Текст книги "Пленники пылающей бездны"


Автор книги: Борис Фрадкин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

4

Валентин Макарович заснул сразу, едва вытянулся в удобном, подвешенном на пружинах гамаке. И ему ничего не снилось, так много он перенес за минувшую ночь: отъезд из дома, молчаливое отчаяние жены, нервозность в ожидании старта, погружение под землю. Теперь наступила разрядка.

Спустя шесть часов он открыл глаза, чувствуя себя отдохнувшим. Но возвращение к действительности не обрадовало его. Он настороженно прислушался. Несмотря на пористые прокладки в стенах, шум, создаваемый буром и двигателем, проникал в кабину. Он напоминал собой шум закипающей воды.

Профессор вздохнул и начал одеваться. В соседнем гамаке продолжал спать геолог. Он так храпел, что Валентин Макарович брезгливо поморщился. Скорюпина в кабине не было.

Биронт привык каждое утро принимать ванну. В подземоходах обходились без ванны, а чтобы умыться, нужно было подняться еще выше. Ученый предпочел спуститься вниз, не умываясь, хотя это окончательно испортило ему настроение.

Механик и связист сидели на своих местах. Они заполняли журналы, отмечая поведение аппаратуры.

– Доброе утро, – хмуро приветствовал их Биронт.

– Наверху уже полдень, – улыбнулся Андрей. – Как спалось?

– Благодарю вас, неплохо.

Осторожно нащупывая ступеньки, Валентин Макарович спустился в свою кабину, оглядел ее, как если бы попал сюда впервые. На экране искрился гранит. Все так же светились матовые прямоугольники шкал, перечеркнутые красными, голубыми, черными, оранжевыми линиями.

«ПВ-313» проходил восемнадцатый километр, температура горных пород поднялась до трехсот семидесяти градусов.

Валентин Макарович поежился и покосился на измеритель внутренней температуры: всего двадцать пять градусов. Странно… А ему показалось, что в кабине жарко.

Внимание ученого привлекли ионизаторы. В веществе, через которое двигался подземоход, нарастал естественный радиоактивный распад. Биронт и сам не заметил; как очутился в кресле за пультом.

Полчаса, а может быть и час, прошло в наблюдениях. Потом Валентин Макарович почувствовал голод и вспомнил, что еще ничего не ел. Дома завтрак следовал немедленно за ванной. Что они здесь, в этой железной коробке, намерены принимать пищу? Или завтрак предполагается после возвращения, через двое суток?

Он все-таки заставил себя продолжать наблюдения. А спустя еще час поймал себя на том, что прислушивается к посторонним звукам, которые доносились, казалось, очень издалека, доносились непрерывно, следуя один за другим подобно ударам грома.

Ученый нервно потер руки, брови его сдвинулись, на лбу собралось множество мелких складочек. От далекого громыхания едва приметно вибрировал корпус подземохода. Биронту вдруг отчетливо представилась восемнадцатикилометровая толща гранита, повисшая над головой. Что в сравнении с нею жестяная коробочка «ПВ-313»? В земной коре, как ему известно, происходят постоянные сдвиги, землетрясения.

Землетрясения!

Как же он мог забыть о них во время разговора с Ремизовским? Подземоход рискует оказаться в непосредственной близости от гипоцентра – очага, где возникают взрывы, лишь отдаленное эхо которых сметает целые города, а горные местности превращает в равнины.

Ну, не безумие ли было с его стороны пуститься в такой рейс? Разве сможет он, привыкший к тишине своего рабочего кабинета, сосредоточиться на исследовательской работе среди опасностей?

Не выдержав, Биронт спустился в кабину водителя.

– Что с вами, Валентин Макарович? – удивился Михеев, взглянув на расстроенное лицо ученого.

– Эти взрывы… – пробормотал атомист, – они могут повредить подземоход.

– Вы плохого мнения о нашем корабле, – ободряюще улыбнулся Михеев. – Даже если мы окажемся в самом гипоцентре, нам ничто не угрожает. А взрывы, которые вы слышите, принадлежат глубокофокусным очагам. До них километров двести-триста. У нас более скромная задача: погрузиться всего на глубину сорока километров и пройти глубинный барьер.

5

Глубинный барьер…

Этот термин появился сравнительно недавно, хотя о существовании своеобразной границы между геосферами на определенной глубине ученые догадывались задолго до того, как первая подземная лодка с помощью обычной механической фрезы и червячного винта прошла первый километр гранита.

Механическую фрезу сменил термоядерный бур, а на смену червячному винту пришел реактивный двигатель. Лодка превратилась в настоящий корабль. Однако за три минувших десятилетия не удалось опуститься ниже сорока километров. Здесь кончалась литосфера – зона твердых кристаллических пород. Дальше начиналась астеносфера, где под действием нарастающего давления и внутреннего тепла земли горные породы превращались в пластическое вещество.

В пределах литосферы подземоход передвигался подобно тому, как сверло врезается в металл, оставляя за собой отверстие и почти не испытывая давления со стороны его стенок.

В зоне раскаленного пластического вещества действовал закон Паскаля. Непрерывно возрастающее давление грозило раздавить корабль, как яичную скорлупу. Применение сверхпрочных альфа-металлов позволило вплотную приблизиться к барьеру, но не перешагнуть его. Конструкторы поняли: нужна коренная перестройка корабля, принципиально новое решение вопроса.

Три десятилетия длились поиски, их возглавил главный конструктор завода подземоходов Ремизовский. Позднее в исследованиях принял участие молодой и талантливый инженер Вадим Сурков. Именно Вадиму принадлежала идея защитного магнитоплазменного поля.

И вот «ПВ-313» отправился в первый опытный рейс.

Медленно, не безостановочно прокладывает себе дорогу огнедышащая стальная башня. Она опускается строго по отвесу.

Вадим не спускает глаз с приборов. Изредка он делает пометки в журнале. И ждет. Ждет того момента, когда автоматы включат защитное поле. Потоки оголенных водородных ядер устремятся из реактора. Образуется магнитная плазма. Центробежная сила ее будет так велика, что уравновесит давление астеносферы на оболочку корпуса.

Ждать нужно еще долго. Подземоход миновал всего лишь восемнадцатый километр, а глубинный барьер лежит за тридцать пятым.

– Работайте спокойно, – сказал Вадим Биронту, – все будет в порядке, если нам даже придется преодолеть не один, а десять глубинных барьеров.

И тут же, забыв о присутствии ученого, стал торопливо записывать показания приборов.

С досадой Валентин Макарович почувствовал, что краснеет. В то время как он мучается со своими необоснованными страхами, водитель и командир подземохода продолжают работать. Они не сомкнули глаз, забыли о пище, об отдыхе…

– Смотрите, какая красота! – сказал Михеев.

На экране светлело, вокруг корабля занималась необычная заря. На темно-вишневом экране возникли просветы. Создавалось обманчивое впечатление, будто гранит лопается и в конце длинных и глубоких расщелин видны клочки ясного неба. Над расщелинами висят желтые полосы тумана. Просвет приближается. Кажется, еще минута-другая, и подземоход выберется на яркий солнечный простор.

Но свет внезапно угас, экран снова затянуло кирпично-грязным массивом гранита.

– Последствия ионизации… – пробормотал Биронт оживляясь. – Необыкновенно!

Вдруг экран сразу весь вспыхнул мягким белым сиянием. От неожиданности ученый схватился за спинку кресла, в котором сидел водитель. Подземный корабль, казалось, повис в пустоте. С нею нельзя было сравнить простор полуденного неба. Нет, это было совсем что-то особенное, переливающееся отблесками граненого хрусталя, без сомнения твердое (бур продолжал действовать на полную мощность) и вместе с тем удивительно прозрачное, почти неощутимое глазом.

А в этом прозрачном то тут, то там появлялись тонкие золотистые нити. Их становилось все больше. Они свисали распущенной косой или поднимались вверх, точно наэлектризованные, перепутывались, преграждали путь вездеходу, грозили оплести его, взять в плен.

– «Волосы Вероники»… – Михеев понизил голос.

– Вероники? – машинально переспросил Валентин Макарович, не в силах оторвать глаз от удивительного зрелища. Ничего подобного по своей красоте ему видеть не приходилось. Да он и не подозревал, что в недрах может существовать мир таких чудес.

– …Дочь царя Киренейского, – скорее себе, чем Биронту, сказал Михеев. – Если верить историкам, была красавица. И будто бы таких, роскошных волос, как у нее, не было ни у одной – женщины. Ни до, ни после. – Водитель помолчал, неслышно вздохнул и уже равнодушнее добавил: – Сегенитовый хрусталь. На больших глубинах встречается удивительной чистоты. Светится под влиянием радиоактивного распада. А золотые нити – включения минерала рутила, двуокиси титана.

– Мда-а-а… – вздохнул и атомист, который на минуту представил себе дочь царя Киренейского. Волосы окутывали ее до самых ног, шлейфом тянулись за нею.

В прозрачном сиянии на экране появились грязно-оранжевые облака, серые потеки. Золотые нити лопались, растворялись. С краев экрана к центру надвигались острые гребни гранитных скал.

Однако гранит не успел сомкнуться. Он исчез вместе с хрусталем. Экран стал черным. На смену сказочному дню пришла столь же сказочная ночь.

Теперь подземоход пересекал метаморфические породы с большим содержанием красного железняка. Когда глаза привыкли к темноте, разлитой на экране, Биронт разглядел темно-красные утесы, как бы погруженные в черную пучину. Утесы меняли свои формы и оттенки. Они то выстраивались колоннадой, то походили на застывшие гребни морских волн.

– Ах, черт!

Михеев порывисто протянул руку к пульту и нажал зеленую кнопку. Электрический смерч, извергаемый подземоходом, погас. Внезапно наступившая тишина оглушила Биронта.

– Что случилось? – поднимая голову, спросил Вадим.

– Да вы только посмотрите на это диво!

Среди черных схлестнувшихся волн, точно всплывшая со дна морского, цвела огромная каменная роза. Она была так велика, что корабль свободно уместился бы на одном из ее лепестков. Только большой угол охвата лучами локатора позволил увидеть ее всю.

Лепестки ее, темно-красные у пестика, становились постепенно черными, с вороненым блеском.

– Вы что, никогда не видели кристаллы железного блеска? – удивился Вадим. – Я совсем не узнаю вас, Петр Афанасьевич. Взять и остановить машину… Ну и ну!

Михеев нажал красную кнопку. Подземоход двинулся прямо в середину розы, сокрушая ее каменные лепестки.

Теперь и Биронт с любопытством посмотрел на водителя. Вот Сурков равнодушен ко всему, что окружает корабль. А водитель, уже столько повидавший, выражает наивное, почти детское восхищение. И чем? Мертвыми каменными породами.

Но из всего экипажа только Валентин Макарович не знал, что у Михеева есть вторая профессия. Уже давно Петр Афанасьевич увлекался живописью. Страсть эта появилась у него после первых же подземных рейсов. Мир поистине фантастической красоты, наполненный сверканием алмазных пещер и горного хрусталя, раскрывался перед ним в земных недрах. Ему приходилось прокладывать путь сквозь слои яшмы и пересекать светящиеся подземные реки. Часто позади подземной лодки оставался тоннель, проложенный в чистейшем золоте. У Петра Афанасьевича занималось дыхание от восторга, когда машина вторгалась в причудливое нагромождение кристаллов берилла, прозрачных, как воздушная дымка в знойный день, но с множеством желтых и нежно-розовых переливов. В недрах таились самые настоящие «заросли» турмалина – они вздымались огненно-красными хвойными ветвями среди мутно поблескивающей литиевой слюды.

Никакой калейдоскоп не воспроизвел бы тех сплетений красок, которые приходилось видеть Петру Афанасьевичу, видеть совсем не теми глазами, какими смотрели на окружающее его спутники. И он взялся за кисть.

Сейчас бы водителю уйти на заслуженный отдых – ему давно перевалило за пятьдесят, но он все оттягивал этот момент, не решаясь расстаться с подземным миром. Узнав о предстоящем испытании «ПВ-313», он сам явился к Ремизовскому и не попросил, а потребовал зачисления в экипаж…

На экране кончились черные утесы. В розовом море гранита появились фиолетовые льдины, одни матовые, другие с зеркальным блеском.

– Аметист! – с выдохом вырвалось у Михеева. – Сколько его, а? Когда-нибудь из него будут строить города. Представляете себе – дворцы и жилые дома, отделанные аметистом?

Вадим покачал головой и встал.

– Безнадежный вы романтик, Петр Афанасьевич, – сказал он. – Разве можно сосредоточиться, слушая такие восклицания? Посочувствуйте мне, Валентин Макарович.

Биронт развел руками.

– А ведь я, кажется, проголодался, – Вадим взглянул на часы. – Ого! Над нами люди уже обедают.

Теперь и Валентин Макарович почувствовал забытый было голод.

Весь экипаж собрался за столом. Разбудили Дектярева. Тот слез с гамака хмурый и явно невыспавшийся, молча набросился на предложенную ему коробку с мясным концентратом, опорожнил ее и стал высматривать заспанными глазами новую жертву для своего проснувшегося аппетита. Скорюпин, исполнявший по совместительству обязанности буфетчика, пододвинул ему консервированные фрукты.

Биронт с осуждением косился на своего коллегу. Поведение геолога за обеденным столом выглядело прямо-таки неприличным.

Зато Андрею Дектярев пришелся по душе.

Геолог появился на заводе за месяц до того, как «ПВ-313» сошел с монтажного стенда и поступил в цех на испытание основной аппаратуры. Облачившись в комбинезон, Николай Николаевич целыми днями пропадал на участке сборки подземохода, требуя разъяснений у монтажников, технологов, механиков. Он вникал во все тонкости устройства машины, что ему, как геологу, знать совсем не требовалось.

Когда же очередь дошла до установки оборудования, предназначенного для геологических исследований, ученый засучил рукава. Сборщик он оказался очень посредственный и больше мешал, чем помогал, но молодежь с радостью встречала появление словоохотливого и добродушного профессора. Николай Николаевич с одинаковым увлечением мог рассказывать о научных проблемах, обсуждать вопросы любви, давать советы на все случаи жизни. И покорил ребят своей необыкновенной физической силой: стальной прут диаметром в пятнадцать-двадцать миллиметров в его руках легко превращался в пружину.

Теперь же оказалось, что и аппетит у Дектярева, как у целой бригады сборщиков.

– Глубина? – спросил Николай Николаевич, неизвестно к кому обращаясь.

– Пошли на девятнадцатый, – ответил Андрей.

– Мель…

Биронт поперхнулся от возмущения, когда увидел, что Дектярев снова направляется к гамаку. Прежде чем остальные поднялись из-за стола, уже раздалось шумное сопение геолога, перешедшее затем в богатырский храп.

6

На исходе были первые сутки после старта, а Вадим так и не смог заставить себя вздремнуть хотя бы на минуту. Не спал и водитель. Оба оставались у пульта, молча наблюдая за перемигиванием сигнальных ламп.

Медленно возрастала глубина: двадцать восемь километров… тридцать один… тридцать четыре… тридцать шесть…

Все горячее становился гранит вокруг вездехода, все плотнее прижимался он к стальному телу корабля.

Случалось, что машина часами двигалась сквозь бурный радиоактивный распад, сквозь залежи чистого радия и свинца.

Но ни температура, ни радиация уже не останавливали на себе внимания Вадима. Сейчас он наблюдал только за показателями давления и видел, как сжатие на корпус постепенно расползается от полости бура вдоль всей обшивки. Вещество становилось пластическим, еще немного, и оно сдавит корабль, как пучины океана сжимают подводные лодки.

Едва давление достигнет тридцати тысяч атмосфер, автоматы включат защитное поле. Это будет означать, что «ПВ-313» миновал глубинный барьер и вошел в астеносферу.

Вадим не сомневался: автоматы сработают точно. Защитное действие поля проверено не только расчетами, но и кибернетическими испытаниями. И все же каждый нерв натянут как струна в ожидании, когда заработает полеобразующая установка. «ПВ-313» первому предстоит перешагнуть этот рубикон.

Скорее бы, скорее!

Кажется, время остановилось.

И там, наверху, тысячи, нет, миллионы людей ждут сигнала от подземохода: барьер пройден! С этого часа начнется подлинное завоевание земных глубин, не менее, а может быть и более трудное, чем завоевание космоса.

Вместо раскаленного гранита Вадим видит на экране кабинет главного конструктора. Он знает: Ремизовский тоже не сомкнул глаз в эту ночь. Сцепив за спиной пальцы рук и опустив голову, он ходит, наверно, из угла в угол, ходит без устали, час за часом в ожидании телефонного звонка.

И главный конструктор и его молодой помощник вынашивали в себе одну мечту: создать подземоход, способный достичь центра земли. Ремизовский отдал этой мечте почти сорок лет своей жизни, Вадим Сурков – только четыре. Итог их совместной работы – «ПВ-313». Трудно сказать, чьей заслуги в этом больше. Вадим, как и Ремизовский, никогда не мерил и не учитывал своего труда. Если что-то и отличало его от главного конструктора, так это нетерпение, порывистость.

Аркадий Семенович работал не спеша, обдумывая каждый шаг, проверяя расчет каждого винтика машины. Любил советоваться. Сам искал возражений на собственные доводы. Его лозунгом было: «Абсолютная надежность!»

Лозунгом Вадима было: «Дерзать!»

Главный конструктор сдерживал Вадима, часто приводил его в бешенство своей медлительностью. Но каждый раз, поостыв, помощник главного конструктора убеждался а правоте своего руководителя.

Аркадий Семенович мог оставаться у себя в кабинете и ждать результатов испытания «ПВ-313». Он и в молодости не принимал участия в подземных рейсах.

Вадим ждать не мог. Он решил сам руководить испытанием…

– Базальт!

Восклицание Михеева заставило Вадима очнуться от размышлений. Экран стал черным, иссеченным паутиной огненных трещин.

– Базальт, – повторил Вадим. – И расплавленная магма. Пятнадцать-двадцать минут хода до астеносферы.

– Аппаратура работает устойчиво.

– Другого и быть не должно.

Глухие раскаты раздавались где-то совсем близко. Они следовали один за другим почти непрерывно, перекрывая шум двигателя и бура. Гораздо заметнее ощущалась вибрация корпуса. Сейсмографические датчики короткими прыжками фиолетовых светящихся нитей отмечали расстояние от очагов взрывов: триста десять километров, четыреста два, триста семьдесят… Расплавленный сжатый камень отлично проводил звуковые волны, и оттого создавалось впечатление, будто до очагов не более сотни метров. Там, на большой глубине, происходило нечто такое, что рождало на поверхности землетрясения.

Однако не везде гипоцентры лежали под слоем в триста-четыреста километров. Они образовывали дно своеобразной чаши, края которой поднимались к берегам Тихого океана, охватывали гряду Курильских островов, Японию, Индонезию, угрожающе приближались к поверхности земной коры. Именно здесь вулканы извергали огненные потоки, а от сотрясений почвы целые города обращались в руины.

7

Николай Николаевич проснулся мгновенно, словно кто толкнул его в бок. Он сел в гамаке, прислушался, произнес свое излюбленное: «Ах, зангезур-занзибар!» – и довольно проворно спустился в кабину к Биронту.

– Мы еще не возвратились на поверхность, – едко заметил Валентин Макарович. – Можете спать на здоровье.

– Нет, вы послушайте, – Дектярев поднял палец. – А? Гудит!

– Что гудит?

– Астеносфера. Как-то она встретит нас, матушка. Можете представить, что останется от вездехода, если не сработает защитное поле?

Валентин Макарович не имел никакого желания представлять себе это. Он метнул на геолога гневный взгляд, продолжая записывать в журнал показания приборов. Но пальцы его после слов Дектярева стали непослушными. Отвратительный человек, он появился только для того, чтобы отравлять ему, Биронту, рабочее настроение.

Николай Николаевич сел к пульту. Одним взглядом, по-хозяйски, окинул четыре дугообразные линии приборов, перевел взгляд на экран.

– Нефелиновый базальт, – с удовлетворением констатировал он вслух, – с преобладанием авгита. Пока не ново. Посмотрим, что будет дальше.

Ломаные огненные зигзаги на экране исчезли, чтобы появиться вновь еще более утолщенными. Их причудливые очертания напоминали то многоветвистую молнию, то перепутанный моток провода. Расплавленные потоки магмы пытались проложить себе путь сквозь камень. Они тянулись своими щупальцами к корпусу подземохода. А он рвался навстречу огню, желая померяться с ним силой.

Дектярев с хрустом развел руки в стороны, согнул их в локтях, зевнул, широко открывая рот, а затем извлек из ящичка пульта электроперо и журнал для записи наблюдений.

– Нефелиновый базальт, – вслед за побежавшей по бумаге строчкой повторил геолог. – Кремнезема… ох, – он опять зевнул, – кремнезема пятьдесят один процент, титанистого железняка…

– Позвольте напомнить вам, – остановил его Биронт, – вы здесь не один. Я не могу работать, когда рядом разговаривают вслух.

– А… ну-ну!

Спустя несколько минут Дектярев, забывшись, заговорил снова. Он называл процентное содержание элементов в породе, диктовал все это самому себе, издавал недоуменное мычание или удивленное: «Ах, зангезур-занзибар!»

Биронту приходилось скрепя сердце выслушивать длинные монологи, горячие споры с воображаемым оппонентом по поводу состава пород, иронические замечания о том, что не будет ничего удивительного, если в центре земли окажется обыкновенная болотная вода.

Добрый час крепился Валентин Макарович. Бормотание геолога вызывало у него столь сильное раздражение, что на минуту он перестал слышать отзвуки глубинных взрывов. Ученый оторвал глаза от приборов, чтобы выразить самый решительный протест.

Яркое сияние, заполнившее весь экран, заставило Биронта забыть обо всем на свете. Сначала он в недоумении щурился от яркого света. Потом ему показалось, что посреди пульта в огромной чаше клокочет расплавленная медь. В лицо полыхнуло жаром.

– Что… что это?

Николай Николаевич рассеянно покосился на экран.

– Обыкновенная магма, – пояснил он и опять погрузился в записи.

Вездеход слегка качнуло, скорость его движения увеличилась. Машина оказалась среди расплавленного камня. Огненная жидкость окружила корабль со всех сторон, и он погружался в нее, как батисфера в пучины океана. Отдаленный грохот, доносившийся из недр, стал глуше. Под приборами, контролирующими давление на корпус, разом вспыхнули красные лампочки.

Прошел еще час… другой… третий…

Машина продолжала двигаться среди огня, вниз, вниз, вниз…

Вдруг раздался приглушенный свист, и на пульте вспыхнула еще одна красная лампочка. Автоматы включили магнитоплазменное поле.

Пальцы Вадима вцепились в подлокотники кресла. «ПВ-313» миновал глубинный барьер и вошел в астеносферу!

Михеев положил обе руки на клавиатуру кнопок. Так пианист, готовый взять первые аккорды, медлит в ожидании, пока утихнет зал. Небольшое усилие того или другого пальца, и автоматы немедленно выполнят волю водителя: заставят машину остановиться, повернуть обратно или с еще большей скоростью устремиться вперед.

Михееву тоже было не по себе. Если откажет поле, едва ли он вообще успеет нажать кнопку. Все произойдет очень быстро…

Приборы показывали тридцать с половиной тысяч атмосфер.

– Сорок один километр, – с усилием размыкая пересохшие губы, проговорил Вадим. – Сорок один километр и семьдесят два метра, – повторил он окрепшим голосом. – Мы в астеносфере. Слышите, Петр Афанасьевич? В астеносфере!

Михеев медленно отнял пальцы от кнопок, разгладил онемевшие суставы. «А похоже, я струсил», – мелькнуло в голове. Сто семь рейсов, кроме самого первого, учебного, совершил он, не испытывая страха. И вот сейчас все напряглось в нем, окаменело в каком-то мучительном ожидании.

– Механик, связист? – спросил Вадим в микрофон.

– Все отлично, – отозвался Чураков. – Поздравляю с победой, Вадим.

– Спасибо. Связист, приготовиться к передаче сообщения.

– Есть!

И еще один звук вплелся в общую симфонию работающих механизмов. Был он низким, торжествующим, точно звон туго натянутой басовой струны виолончели. Это заработал ультразвуковой передатчик.

– Можете говорить, Вадим Аркадьевич, – сказал Скорюпин.

Вадим нагнулся к микрофону.

– Говорит вездеход «ПВ-313». Мы только что миновали глубинный барьер и вошли в астеносферу. Расстояние до поверхности сорок один километр. Давление тридцать с половиной тысяч атмосфер. Температура окружающей среды тысяча девяносто градусов. Механизмы в отличном состоянии.

И ни слова больше. Вадим не хотел быть многословным, хотя он испытывал настоящую ребячью радость, желание с кем-то поделиться ею.

– Что же вы не поздравили Аркадия Семеновича? – тихо подсказал Михеев. – Весь коллектив надо бы поздравить, передать спасибо за такую машину.

– Правильно, – спохватился Вадим, но связист уже перешел на прием.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю