Текст книги "Крысолов"
Автор книги: Борис Терехов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
12
Мой список завершался адресом на 43 улице, одной из центральных улиц северного округа. Мне был знаком этот опрятный оранжевый дом и его симпатичная обитательница, дантист, под указанием которой мы с Лаэртом позавчера расставляли ловушки в ее стерильно чистых комнатах. Именно подаренная ей бутылка самогона и послужила причиной началом всей этой истории. Разве Лаэрт, будучи трезвый, осмелился бы кусать меня? Поэтому я удивился, когда наткнулся в газетной заметке на ее имя, и счел сперва это обычным совпадением. Однако, поразмыслив, пришел к убеждению, что в заметке говорилось именно о ней. Разумеется, логичнее всего было бы сразу отправиться к Клариссе и, занимаясь проверкой ловушек, выведать, между прочим, у нее о том происшествии. Но самый легкий путь не всегда бывает самым верным. Прежде мне хотелось повидаться с другими укушенными людами и узнать их мнение обо всем этом, чтобы при встрече с Клариссой у меня уже было некоторое представление о подобных случаях. Кроме того, решив побеседовать с ней под конец, я лишал себя соблазна этим, собственно, и ограничить свое расследование.
– Здравствуйте, Хэнк! Очень похвально, что вы держите данное обещание, – расцвела она на пороге в радушной улыбке и пригласила жестом войти в дом.
– Стараемся, наш долг, так сказать, качественно удовлетворять потребности населения, – подлаживаясь к ситуации, ответил я.
– Вы выбрали замечательное время, я недавно освободилась от всех пациентов и теперь могу быть целиком к вашим услугам. – От Клариссы исходил терпкий лекарственный запах, от меня, в свою очередь, резко пахло очистителем, которым мы с Лещуком оттирали от краски мою куртку – что поделаешь, каждый из нас имел свою специфику работы. Зато в сочетании получился оригинальный и неповторимый букет запахов.
Благодаря более приличному одеянию я чувствовал себя гораздо увереннее и раскованнее, чем накануне. Расхаживал по ее комнатам и с деликатной усмешкой демонстрировал свое умение освобождать ловушки от пойманных крыс, виртуозно отправляя их в прорезиненный мешок.
– Одно удовольствие наблюдать за действиями специалиста, – говорила она, следуя за мною по пятам. – И как вы только их не боитесь? Мне страшно было даже взглянуть на ловушки, я обходила их стороной.
– Напрасно. Не зачем бояться мертвых крыс.
– Я понимаю, но все равно как-то страшно. По вашему мнению, они теперь оставят мой дом?
– На некоторый срок – безусловно. Но в городе и подземельях крыс великое множество, и вероятность их нового появления, не скрою, велика. К нашему несчастью, крысы необычайно умные и неприхотливые зверьки. Они приноравливаются к любым условиям внешней среды, одинаково успешно переносят жару и холод, обладают повышенной устойчивостью к радиоактивному фону, непритязательны к пище, быстро размножаются, – с вдохновением произнес я. – Впрочем, довольно о крысиных достоинствах. Потом я у вас в доме посыплю прекрасное отпугивающее средство, и они здесь больше не поселятся. По крайней мере, год.
Кларисса внимательно, чуть склонив на бок голову, слушала мою речь. Она стояла совсем близко. Ее красивое овальное лицо обрамляли густые темные волосы, яркие влажные губы были чуть приоткрыты, выразительные серые глаза широко распахнуты. Вряд ли ее так интересовали способности крыс, как она старалась это показать. Понял я и то, что она бы не возражала, если бы я обнял ее. Что, собственно, я и сделал. В ответ она покорно прильнула ко мне, положив руки на мою талию. На мгновение мы замерли в этой неподвижной позе, затем я звонко чмокнул ее в горячую щеку.
– Простите, Кларисса, мне очень захотелось вас поцеловать, – отступив на шаг, пояснил я.
– Вам бы не следовало вести себя подобным образом, – осевшим голосом произнесла она.
– Возможно, но я получил большое удовольствие. Я вовсе не ко всем испытываю такие чувства.
– Хорошо, Хэнк, я вас прощаю, – сказала Кларисса. – Может, отдохнете сейчас, после работы? Выпьете со мной бокал вина?
– Спасибо, не откажусь.
Я прошел за ней в просторную, сверкающую чистотой гостиную, где мы, посоревновавшись в изысканности манер, расположились на крохотном диванчике. Оказалось, что в этой скупо обставленной гостиной было множество укромных уголков: порывшись где-то внизу, за спинкой диванчика, Кларисса выудила на свет божий бутылку вина с яркой этикеткой, открывалку и два бокала. Честное слово, я бы сейчас нисколько не удивился, если бы оттуда следом за всем этим вылез мой разъяренный соперник.
– Из довоенных погребов? – вежливо осведомился я, силясь вытащить винную пробку.
– Разумеется.
– Кстати, вас не смущает, как выразился бы один мой знакомый, род моей деятельности?
– Отчасти, – улыбнулась Кларисса. – Признаться, ваша профессия не несет романтического ореола. Но, смотря правде в глаза, в наше время все перемешалось, и нельзя ни о ком судить только по роду его занятий. Никакой четкой закономерности между человеком и его профессией сейчас не прослеживается. Я нередко сталкиваюсь с этим в своей врачебной практике, – говорила она, словно роняя камешки в ручеек.
От тесно прижатого округлого бедра Клариссы мне передавалось тепло ее холеного тела. Искушение, конечно, было непомерным – и я уже знал, как, по ее выражению, на практике она поведет себя, какие совершит движения и что скажет. Но нет, для сегодняшнего дня это было бы очевидным перебором. Впечатлений мне и без того хватало.
– Ой, Кларисса, вспомнил! – воскликнул я и отхлебнул глоток вина из бокала.
– О чем же?
– Я ведь читал о вас в газете.
– Да?
– Точно-точно. С вами, пардон, приключилась одна неприятная история.
– Разве? – поинтересовалась Кларисса, тотчас переменившись в лице. Видно было, что это воспоминание не доставило ей удовольствия. Она стала серьезной, распрямилась, поправила платье на коленях – и следа не осталось от ее былого доверительного тона и расслабленной позы, будто бы рядом со мной сидела совсем другая женщина. Излучая безразличие и холод, она отстранилась на диванчике от меня, насколько позволяли его крохотные размеры.
– Я уверен в этом, – настаивал я.
– Но стоит ли ворошить прошлое? Та злополучная история произошла уже так давно. Вот не думала, что вы держите в памяти газетные заметки, написанные пять лет назад.
– Принимаю все ваши обвинения, – произнес я и приложил ладонь к груди. – Но, скажу по секрету, помимо основной работы наша служба выполняет еще и другие функции. Например, мы выясняем во всех подробностях обстоятельства тех старых случаев, когда на людей нападали больные крысиным синдромом. Нам до сих пор не известны истинные причины возникновения этой болезни, а ее нужно научиться лечить и предупреждать.
На лбу у Клариссы появились две глубокие складки – она размышляла, вероятно, то, что она услышала, вызвало у нее некоторые сомнения.
– Вы это серьезно?
– Конечно.
– Выходит, Хэнк, что вы сегодня пожаловали ко мне выполнять эти свои другие функции? – спросила она. – То есть снимать мои показания?
– Что вы, Кларисса?! Вовсе нет! – замахал я руками столь возмущенно и энергично, что даже диванчик под нами своим скрипом проявил солидарность со мной. – Боже упаси! Во-первых, я посетил вас потому, что обещал. И, во-вторых, потому, что испытывал страстное желание вас посетить. Но на моей работе этими нашими функциями начальство заморочило нам всю голову. Сами видите: сижу с вами, пребываю, без всякой иронии, в полном блаженстве, а с языка слетает разная чушь, связанная со службой. Извините, и не сердитесь, – сказал я, плеснул ей вина в бокал и пододвинулся ближе.
– Я вам не верю, вы меня обманываете. Ну да ладно, я слабая женщина, о чем вам надо рассказать? Что вас интересует?
– То, как именно все это произошло, но не в газетном изложении, – попросил я.
– Хорошо, Хэнк. Только это весьма банальная история. Однажды вечером, вскоре после смерти моего мужа, ко мне приехал его друг – правда, теперь мне трудно называть его другом. Мы сидели с ним почти как с вами, – Кларисса бросила на меня быстрый взгляд, поколебалась и продолжала: – Не вообразите, пожалуйста, себе ничего дурного, мы просто сидели и вспоминали покойного, говорили о жизни и наших насущных проблемах. Но немного погодя его речь приняла странный характер: стала нервозной, двусмысленной, с какими-то недомолвками. Потом ему начало сводить судорогой шею и я, в порядке вещей, хотела помочь человеку, а он – о, ужас! – набросился на меня, нет, не с той целью, о которой вы подумали. Он укусил меня вот сюда, – дотронулась она пальчиками до плеча и смущенно улыбнулась, – разрешите, я не буду вам показывать?
– Ну, конечно.
– Я очень сильно испугалась – это случилось так внезапно. А лицо! Какое у него было страшное лицо: совершенно безумные глаза, вылезающие из орбит, и зубы, измазанные в крови. Непередаваемая картина! Таким он часто снится мне в кошмарных снах, брр. У меня крепкие сильные руки – профессия обязывает – и мне удалось вырваться. Я заперлась в соседней комнате и вызвала по телефону кого следует.
– Службу безопасности?
– Да. Приехал даже ее начальник с подчиненными.
– Шехнер?
– Не знаю. Может быть, Шехнер.
– От всего сердца сочувствую вам, вы пережили страшные минуты, – после паузы, негромко произнес я. – Как я понимаю, в суд вы решили не обращаться?
– Нет. К чему мне лишняя огласка? Ведь он не причинил мне серьезного урона.
– А что стало с тем знакомым вашего мужа?
– Ничего. По понятным причинам я не пыталась поддерживать с ним связь. Слышала лишь краем уха, что он лечился. Где он сейчас, мне неизвестно. Мало того, с тех пор я боюсь оставаться с кем-либо наедине, – замолчала она и посмотрела на меня. – Простите, не совсем точно, бывают исключения. С некоторыми людьми меня не охватывает страх. Например, с вами. Мне сложно это объяснить. Но по человеку сразу заметно, что можно от него ожидать. Скажем, с вашим напарником, у него еще чудные волосы пепельного цвета, я бы ни за что не осталась с глазу на глаз.
– Однако вы обратились к нему за помощью. Там, у входа в центральное бомбоубежище, – напомнил я.
– Меня вынудили к этому крысы. Я бы отдала ему ключи от дома, а сама бы посидела на улице в автомобиле. Подождала бы, пока он не завершит работу.
Здесь Кларисса лукавила, наверное, хотела лишний раз подчеркнуть, каким безграничным расположением прониклась ко мне. Как же, доверит она ключи первому встречному, тем более сомнительной внешности, а сама будет трястись на улице в автомобиле от холода и гадать, что тот утащит или сломает в ее доме. Как бы не так! Такое поведение не в ее характере! Гораздо естественнее было представить, как она по-хозяйски расхаживает по комнатам и небрежно указывает, где и сколько разместить ловушек да каким слоем посыпать отпугивающий порошок.
– Извините, я немного не понимаю, – сказал я. – По специфике своей работы вы часто встречаетесь с различными людьми, и наверняка среди них попадаются те, кто вызывает у вас антипатию. Но вы остаетесь с ними наедине и лечите их.
– Ах, Хэнк, если бы вы знали, как мне надоела моя работа! Но, к сожалению, без нее я просто не проживу, – вздохнула Кларисса. – Вы абсолютно правы, порой попадаются совершенно несносные пациенты – с ума с ними сойдешь. Все нервы выматывают своими капризами. Но приходится терпеть. Что касается неприятных людей? В моем кабинете, сидя в анатомическом кресле с открытым ртом, каждый человек ведет себя иначе, чем в обычной обстановке. Находясь в таком положении, они мне ничем не угрожают. Случается, правда, прикусывают мне пальцы, но это редко.
– Мой вопрос прозвучит неожиданно. Но, ответьте, долго ли ваши предки пробыли в бомбоубежище после окончания войны?
– Отчего же, он не неожиданный? Мне уже задавали этот вопрос, когда я была в закрытой лечебнице. Вам, разумеется, известен ответ, но я повторю его для вас. Долго, по-моему, лет семнадцать. Они покинули бомбоубежище одними из самых последних его обитателей. Помню, мама, бывало, мне жаловалась, что, выйдя из бункера, они никак не могли приспособиться к жизни на поверхности. Все лежало в руинах, и свирепствовал дикий холод. Она была тогда совсем ребенком, но все прекрасно запомнила. Они ведь ничего не имели: ни дома, ни работы, им не хватало денег на продукты и очищенную воду. А вокруг была разруха и озверевшие от нищенского существования люди. Да и отец рассказывал то же самое. Но у его семьи еще оставались некоторые средства.
С затуманенным взором и приняв отрешенную позу, Кларисса отправилась, было, путешествовать в прошлое своих родителей, но я поспешил вернуть ее оттуда.
– Да, сложно им всем пришлось, мои родственники тоже это пережили. Кстати, как сейчас ваше здоровье? Укусы знакомого мужа на нем не отразились?
– Да нет, не отразились. Мое здоровье, но большому счету, никогда не доставляло мне причин для беспокойства. И в лечебницу, я считаю, меня положили по недоразумению. Сказали, что на обследование. Слава Богу, быстро разобрались и отпустили домой. А то сначала все приставали с глупыми вопросами. Извините, я не имела вас в виду. Странноватое, между прочим, место, скажу я вам. Что-то витает там, в воздухе нехорошее – пугающее и необъяснимое.
Исчерпав все темы для разговора, перед уходом мне хотелось бы взглянуть на укушенное плечо Клариссы. Но меня удержала здравая мысль, что предложение показать плечо она может истолковать превратно и что вполне реально при определенной настойчивости с моей стороны примет его и начнет раздеваться. Отказаться тогда от близости с ней мне будет сложно. Да и стану ли я отказываться? Интересный вопрос.
Я попрощался с Клариссой, поцеловал в ее подставленную щеку и пообещал скоро снова придти. Придти, чтобы проверить ловушки.
13
Моя голова гудела от полученных сведений. Все-таки я слишком многое узнал за последние часы, и мне требовалось время, чтобы все обдумать. Чтобы разрозненные факты сложились в целостную картину. После домашнего тепла и мягкого приглушенного света, красного вина и близкого соседства на диванчике с Клариссой, на длинной, как кишка, улице, казалось, было особенно мрачно и неуютно. На фоне темного неба вырисовывались неясные очертания низких зданий, огражденных толстыми стенами от внешнего мира. Холодный злой ветер мел по обледенелой мостовой снег, перемешанный с мусором.
На дороге возле дома Клариссы, почти вплотную к моей машине, стоял мощный черный автомобиль Шехнера. Вот уж кого я не ожидал здесь и сейчас увидеть! Любопытно, зачем он сюда пожаловал? Совершать прогулки по вечернему городу после окончания рабочего дня было совсем не в его манере.
Заметив меня, Шехнер выбрался из автомобиля и с улыбочкой бодро зашагал мне навстречу.
– Привет, Хэнк! Проезжал мимо, и вдруг вижу твоя колымага. Э-э, думаю, наш главный крысолов затеял что-то нечистое в этом укромном местечке. Короче, признавайся, в чем дело?
– Не радуйся прежде времени, я никого не обворовывал. Поставил позавчера в этом доме ловушки, а сегодня заходил их посмотреть, – сказал я, кивнув на прорезиненный мешок с мертвыми крысами, который держал в руках, и только сейчас вспомнил, что позабыл попросить Клариссу расписаться в регистрационной книге. Какая досадная промашка! Впрочем, промашка – простительная. Сидишь рядом с красивой женщиной, ведешь с ней проникновенные разговоры, пьешь вино, а потом, как обухом по голове, распишитесь, мол, в регистрационной книге за проделанную работу по уничтожению крыс. Ладно, шут с ней, с подписью. Хорошо хоть, что свой мешок прихватил с собой.
– Взгляни, у меня действительно здесь крысы, – настаивал я.
Поигрывая желваками, Шехнер окинул меня с ног до головы оценивающим взглядом. Чувствовалось, что он по-своему истолковывал все мои движения и взвешивал каждое мое слово. Нет, но каков субчик! В пору мне было спрашивать, почему он здесь и чем занимается, а не наоборот.
– Значит, говоришь, проверял ловушки? Заливай больше. Меня не проведешь. Наверное, любовницу навещал. Как она из себя?
– Браво, Шехнер, угадал. Любовница у меня – высший сорт, исключительная красавица. Вот мешок дохлятины в подарок ей приносил, но она отчего-то его не взяла, отказалась, – усмехнулся я. – Однако, богатая у тебя фантазия. Не по средствам мне содержать любовницу, мне бы свою семью прокормить.
– Не прибедняйся, Хэнк. И прибереги свое красноречие для другого случая, не то я заплачу от жалости к тебе. А с любовницей можно прекрасно развлекаться и за ловлей крыс – у людей бывают разные слабости. Но я тебя не осуждаю – у меня самые прогрессивные взгляды. Слушай, что-то я замерз, – зябко поежился он, – положи куда-нибудь эту мерзость – носишься с ней, как с писаной торбой – и пойдем ко мне в машину.
Разместившись на водительском сиденье своего автомобиля, Шехнер зажег в салоне свет, расправил широкие плечи и довольно хмыкнул – теперь мы сравнялись с ним в росте, и ему не требовалось в разговоре со мной задирать кверху голову.
– Шутки шутками, но нам необходимо с тобой серьезно потолковать, – сказал он.
– Не возражаю. Но прежде скажи, что там с Венкой?
– Откуда мне знать, что там с твоей Венкой? Я посылал к ней сегодня своего парня. Дверь ему не открыли. Без постановления суда ломать дверь мы не имеем права. Он поговорил с соседями из ближайших домов – ничего подозрительного в последнее время они не замечали.
– Ясно, – протянул я. – Что же теперь делать?
– Ждать. Может быть, она еще объявится.
– А как с Куртом?
– Да никак. Пройдет несколько месяцев, и мы официально объявим об его исчезновении.
– Да, неприятно.
– Между прочим, вина за это лежит и на тебе. Плохо следил за своими людьми, – усмехнулся он. – Хотел спросить, тебе хватает казенного горючего на твои разъезды по городу?
– Пока хватает.
– Это – для автофургона. А для личной машины?
– Тоже, – ответил я, пытаясь догадаться, куда это Шехнер клонит: не ради скуки же он принялся за эти расспросы. Ведь я тоже не без задней мысли задавал недавно вопросы Клариссе.
– Значит, воруешь горючее под шумок на своем складе?
– Нет, не ворую.
– Ну и славно, – кивнул Шехнер. – Клиентам нравится ваша работа? Нарекания есть?
– На всех не угодишь. К тому же весь округ одними нашими силами от крыс не избавить.
– Оно вам и на руку, выгодно. От числа крыс напрямую зависят ваши заработки. Вижу, что на вино даже хватает. Сколько, например, ты сегодня положил денег себе в карман?
– Нисколько.
– Напрасно ты не желаешь говорить со мной откровенно.
– Шехнер, ты призываешь меня к откровенности, а сам говоришь сплошными намеками. Я тебя не понимаю.
– Мне искренне жаль, если так. Объясняю: все, что творится в округе, должно находиться под моим контролем – я не потерплю никакого самоуправства. Доступно я излагаю? – пристально посмотрел он на меня. – Вместо того чтобы исполнять свои непосредственные обязанности, ты разъезжаешь по округу и пристаешь к честным гражданам с всякими идиотскими расспросами. Но они в этом не нуждаются – они нуждаются, в первую очередь, в качественной работе твоей службы. Дальше такое продолжаться не может. Я долго тебя прощал, закрывал глаза на все твои проделки. Но всему есть предел, – эту фразу он подчеркнул особо, подняв указательный палец. – Эта последняя капля переполнила мое терпение. В общем, со следующего месяца ты будешь мне платить. Я не вижу иного способа научить тебя уму-разуму.
Я молчал: ждал, что он еще скажет.
– Мне известно, что ты вытягиваешь деньги с клиентов и о том, как ловчишь с новыми препаратами и снаряжением. Так же про нарушения отчетности произведенных работ, о дутой финансовой отчетности, о фиктивных нарядах. Имеются сигналы. Я тебя не виню, но теперь тебе придется делиться со мной. Если, естественно, ты хочешь оставаться на своей прежней должности.
– Спасибо, Шехнер, крайне гуманно с твоей стороны.
– Я не упомянул еще о том, что ты сплавляешь тушки околевших крыс на пищевой комбинат. Как я подозреваю, берут их у тебя там не для изготовления меховых манто.
– Лаэрт платит тебе за твое молчание, – заметил я. – Ты не находишь, что это тоже противозаконно?
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Я чертовски разозлился на Шехнера за его неслыханную наглость, и уже был готов подраться с ним прямо здесь, в салоне машины. Для начала развернуться и двинуть ему в глаз. Он это почувствовал и ни словом, ни жестом не дал мне повода к драке.
Я выбрался из его автомобиля, пригнулся и, придерживая рукой открытую дверь, сказал:
– Ты говоришь, что все, что творится в округе, должно находиться под твоим контролем. А как же тогда Курт? Как же тогда Венка? Где они, по-твоему?
– Не знаю.
– Мне их искать, что ли?
– Не советую – этим занимается служба безопасности, – предупредил он. – Твоя помощь нам не требуется.
– Хорошо, я тебе буду платить, но и ты теперь будешь мне платить за мою работу в твоей конторе и доме. Причем, платить сполна. Кроме того, не надейся больше на мои бесплатные услуги своим приятелям и родственникам. И ждать все они станут в общей очереди.
– Ты сам давай лучше трудись, чтоб было чем рассчитаться со мной, – выкрикнул мне вдогонку Шехнер. По его убеждению последнее слово всегда должно было оставаться за ним.
– Ага, разбежался, – буркнул я.
От злости я резко рванул свою машину с места, и она быстро, лязгая чем-то внутри, помчалась по безлюдным и безликим, плохо освещенным улицам.
«Что же произошло с Шехнером? Почему он решил изменить наши давно сложившиеся отношения? В чем причина?» – задавался я вопросами, сильно сжимая в руках руль.
Задушевной дружбы мы с ним никогда не водили, но всегда ладили, и никаких конфликтов между нами не возникало. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Я прекрасно понимал: вздорить мне с ним не с руки – поддержка начальника общественного порядка в нашем мире могла понадобиться в любой момент. Поэтому я исполнял все его просьбы и оказывал разные услуги. В свою очередь и Шехнер, не будучи глупым человеком, часто шел мне навстречу и не злоупотреблял моей помощью.
Как бы там ни было, платить ему придется – он был способен отравить мне мою жизнь. Но сесть себе на голову и помыкать собой – было тоже нельзя позволять. Наша крысоловная служба в округе была не самая ничтожная и незначительная. Посмотрим еще кому, мне или ему, обойдется дороже эта наша ссора? Он даже не представляет, что такое крысиное нашествие в собственном доме. А то деньги мои стал считать. Кстати, зачем они ему потребовались? Неужели насмешники попали в точку: его жена в интересном положении, и они ожидают существенного – младенцев, скажем, на шесть-восемь – прибавления семейства? Шехнер, естественно, запаниковал.
Нет, не похоже. У него было поведение не обеспокоенного отца. Что же тогда? Хотя вот что, он призывал меня лучше и больше работать. Ладно, пускай бы подобное говорил управляющий Камерон – ему по должности это положено – но Шехнеру, какое дело до моей работы? Она прежде его особенно не волновала. Спрашивал еще про то: хватает ли мне бензина для поездок по городу? Так, так. Ситуация, кажется, начала проясняться. Вероятно, ему стало известно о моих сегодняшних визитах, которые были никак не связаны с уничтожением крыс. Но с какой стороны его это задевало? Я езжу, где хочу и встречаюсь, с кем хочу – я у него не в подчинении. Если только его самого тоже не интересует крысиный синдром? Полная нелепица! Потом, откуда он узнал про эти мои поездки? Не устраивали же его люди за мной слежку? Как же, будут они этим заниматься! Скорее всего, донес тот тип, что жил по первому адресу, испугался за отсуженный у больного брата жены особняк, и донес. Хотя могла проинформировать Шехнера и та продавщица из продуктового магазина. Впрочем, нельзя было исключать также драчливого сироту, которому повсюду мерещились его неоплаченные счета. Но почему же Шехнер не сказал мне об этом прямо? Зачем темнил и притворялся? И причем здесь его требование уплаты ему денег?
