Текст книги "Pulp (СИ)"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

* * *

Бомон смотрелся наглядной демонстрацией старого принципа – на глазах начальства иметь вид лихой и придурковатый. Именно так он и старался выглядеть, когда я вызывал его. Одетый в форму «Солдат без границ» и с красным беретом разведчиков под пристяжным погоном, Бомон выражением лица и позой (ноги на ширине плеч, руки сцеплены в замок за спиной) вполне мог сойти за идеального наёмника с вербовочного плаката.

Сейчас такие висели по всей Аурелии и даже в Афре. На них обращали внимание отслужившие в частях Безымянного легиона бойцы, понимающие, что одной только «стирки» прошлого недостаточно, и не знающие, как им устраиваться в мирной жизни. Да и солдаты других частных армий, даже знаменитые альбийские «Перелётные гуси» нет-нет, а поглядывали на плакаты с похожим на Бомона наёмником и короткой подписью «„Солдаты без границ“ рады любому. Записывайтесь на ближайшем вербовочном пункте». Авианин Соварон развил бурную деятельность, привлекая в наши ряды как можно больше рекрутов. Отбор, проводимый Миллером и его отрядом наставников, был даже более суровым, чем в легионе, и не только по физическим, но и морально-психологическим показателям. К тому же в каждой новой партии добровольцев агенты Оцелотти вылавливали шпионов или простых информаторов разных государств и политических сил. Им без лишних вопросов давали от ворот поворот, а вот с теми, кто сумел-таки просочиться и был пойман уже после этого, поступали по-разному.

Я понял, что слишком долго мариную Бомона, сверля его взглядом, а тот и в ус не дует. Он с самым преданным видом ел меня глазами, ожидая, когда я к нему обращусь.

– Отличная работа, Жосс, – я намеренно назвал его по имени, да ещё и сократив его, чтобы придать нашей беседе личный характер, – ты сумел вызвать у Онслоу несварение. Если не хуже.

– Ему сделается намного поганей, когда я подкину железной суке ещё немного гнилого мяса.

Улыбка Бомона стала хищной – он предвкушал настоящую войну с оружейным концерном. Даже как-то жаль было обламывать крылья такой мечте. Я и сам не был в восторге от Ричарда Онслоу. До сих пор помню его ухмылку, когда он делал мне предложение. И покровительственный тон. И грёбаного майора Корки, всегда крутящегося рядом с хозяином на манер преданного пса. Даже посули мне оружейный магнат сумму ещё на три ноля больше, я бы, клянусь святыми, отказался. Онслоу считал, что я уже у него в кармане, и я сам готов броситься ему в ноги только потому, что он снизошёл до меня. Происходивший из старинной торговой аристократии Альбийского королевства Онслоу считал меня смердом, жалким простаком, готовым встать на задние лапки перед настоящим лордом, как только тот поманит пальцем. И лебезящий на словах, но то и дело меряющий меня завистливым взглядом Корки не добавлял симпатии. Мне тогда стоило больших усилий не ответить Онслоу так, как хотелось. Я сумел сдержаться – приём по случаю счастливого возвращения в лоно семьи неудавшегося рагнийского императора был не тем местом, где я бы стал затевать ссору с сильными мира сего.

– Нет, Жосс, пока что мясо надо придержать, – сказал я Бомону. – Пускай помаринуется до лучших времён.

– Онслоу сумел запугать тебя?

Теперь в глазах Бомона ясно читалось разочарование – едва ли не презрение.

– Нет, – ответил я. – Я сам предложил ему прекращение вендетты – факт, но не потому, что Онслоу запугал меня. Мы можем уничтожить его, но это будет слишком дорого стоить «Солдатам без границ». Я не стану втягивать всю свою армию в твою месть.

– Я уже организовал Онслоу серьёзные неприятности и, главное, убытки…

– Это стоило мне батальона – парней перемешали с грязью в Афре. – И, предвосхищая следующий вопрос Бомона, я продолжил: – За это заплатил своей жизнью ублюдок Огано, а агенту Онслоу, что отирался при полуорке, я передал своё предложение. Пускай теперь оружейный магнат подумает над ним. Если снова попытается предпринять нечто, вот тогда и придёт час для гнилого мяса, о котором ты говоришь.

– Я рассчитывал…

– Жосс, – снова перебил я Бомона, – я спас тебя, вытащил из того лагеря просто по доброте душевной. Ты отплатил мне за неё сторицей. Не только помощью в схватке с карателями, но сведениями, добытыми из Марния касательно Фабрики, и своими действиями против Онслоу. Но если хочешь продолжать с ним свою войну, веди её без меня, без «Солдат без границ».

– Я тебя понял.

Бомон упрямо наклонил голову.

– Очень надеюсь на это, – заявил я, отпуская Бомона.

Мне действительно оставалось только уповать на его благоразумие – или же вытурить из своей армии. Да ещё так громко, чтобы все заинтересованные лица узнали об этом. Беда в том, что никто всё равно не поверит в то, что я выгнал Бомона, и его действия, направленные против концерна «Онслоу», его владелец воспримет как мои. Как нарушение моего же собственного предложения. Так что лучшим выходом было отправить Бомона в океан – в последнее плавание, как многих правительственных и не только шпионов, которых ловили люди Оцелотти. Вот только мне совсем не хотелось терять такого человека, как бывший «кронциркуль», и я решил дать ему шанс.

Но и оставлять его одного я тоже не собирался.

Я вызвал к себе Миллера, и тот вошёл спустя четверть часа. Время, проведённое в ожидании, я потратил на то, чтобы разобраться с докладом Бомона. Он многое сумел вытащить из того парня с непроизносимым именем. Теперь я начну операцию по проникновению на Фабрику уже не вслепую, как собирался до этого.

– Бомон, – без предисловий сказал я Миллеру. – Приставь к нему опытных людей. Он нигде не должен оставаться без наблюдения.

– Придётся отозвать с других заданий опытных людей, – покачал головой тот. – Бомон очень хорош по части ухода от наблюдения.

– Если он наделает глупостей, я должен знать об этом и быть готовым. Цена его действий сейчас слишком высока.

– И что ты сделаешь, если он предпримет какую-нибудь глупость – с твоей точки зрения?

– Отправлю за ним Оцелотти, – честно ответил я.

Адам давно хотел потягаться с Бомоном, после того как узнал из розалийских газет, которые присылал нам Соварон по своим каналам, о том, что бывший «кронциркуль» устроил настоящую дуэль в урбе Марний.

Миллер оценил мою честность. Он считал Бомона своим другом – несколько дней в карцере лагеря в Афре сближают людей куда крепче, чем годы сытой и спокойной жизни, проведённые бок о бок.

– Тогда я сделаю проще, – усмехнулся Миллер. – Назначу Бомона своим заместителем – он будет всегда у меня перед глазами.

– Он может пригодиться и за пределами нашей базы, – заметил я. – Но я выпущу его, только если ты поручишься.

– По рукам, – согласился Миллер.

На самом деле примерно на такое решение проблемы с Бомоном я и рассчитывал.

– Теперь, когда с наиболее сложным вопросом разобрались, – усмехнулся я, – давай перейдём к более простым.

Я выложил перед ним доклад Бомона. Миллер ознакомился с ним, перечитал те места, что отметил себе как важные, и только после этого выдал резюме:

– Это почти безумие.

Другого ответа я и не ожидал.

– Как раз то, чем мы обычно занимаемся, верно?

Глядя на этих людей, я понимал, откуда взялись все те байки и небылицы, что рассказывали про жителей Руславии. Прежде я думал, что всё это порождение больной фантазии рассказчиков, любящих ради красного словца переврать и приукрасить какие угодно слухи, а то присочинить что-нибудь от себя. Те из «Солдат без границ», кто происходил из Руславии, мало отличались от жителей других стран Аурелии. Они говорили с тем же акцентом, что уроженцы восточных провинций Экуменической империи. Как правило, все руславийцы были выходцами из урбов и даже между собой чаще говорили на экуменике, нежели на родном языке. И ни один из них не имел ничего общего с теми, кто сидел сейчас передо мной на длинной лавке за общим столом в здоровенном деревенском доме.

Они словно вышли прямиком из самых невероятных историй, которые рассказывали о руславийцах. Злые, давно не бритые лица, висячие усы у всех, кустистые брови, в крепких желтоватых от дешёвого табака зубах трубки с длинными чубуками. В доме было так накурено, что поначалу казалось, что внутри висит сизый туман. Высокие меховые шапки, украшенные кокардами с «мёртвой головой». Длиннополые кафтаны, которые называли на розалийский манер jupe, или как-то так[2]2
  Конечно, одежду руславийцы называют жупан, но главный герой, не зная этого слова, приводит ближайший понятный ему аналог.


[Закрыть]. У одних они были красные и подлиннее, у других – синие и короче. А один человек с совсем уж зверским лицом носил чёрный кафтан с серебряным кушаком. Его явно опасались остальные, видимо, этот тип обладал воистину звериной жестокостью. Некоторые из сидящих за столом щеголяли позолоченными или посеребрёнными наплечниками имперского образца, явно латанными не один раз, однако видно, что обладатели ими гордились.

Думаю, не стоит говорить, что все вооружены до зубов. Оружие у всех было старое, в основном имперское, но видно, что содержали его в порядке. Винтовки Аркана, заменённые на фронте в первые годы войны, стояли в аккуратной пирамиде. Из поясных кобур торчали рукояти револьверов и угловатых майзеров. Но куда большие было самого разнообразного холодного оружия – сабли, кинжалы, длинные ножи, штыки, тесаки оттягивали широкие пояса сидящих за столом мужчин и лежали перед ними на столе среди тарелок со снедью и полупустых бутылок с местным самогоном. В своё время мне чего только не пришлось пить, однако та сероватая субстанция, что плескалась в стаканах, не вызывала у меня никакого желания выпить.

Лишь один человек выделялся среди них – он не носил усов, был тщательно выбрит и явно ухаживал за внешностью. Одевался в генеральский мундир Экуменической империи, но с теми же непонятными мне знаками различия, состоящими из ломаных линий и черепов, что и остальные. Поверх мундира носил длинный кожаный плащ, и никакого оружия. Он вообще смотрелся чужеродно в этом убогом крестьянском доме, а уж назвать его атаманом и вовсе язык бы не повернулся. И тем не менее, передо мной был атаман Сивер – лидер одного из самопровозглашённых правительств запада Руславии.

Я вошёл в крестьянский дом один – Оцелотти, сопровождавший меня в этом деле вместе с отрядом «Диких котов», остался снаружи. Я понимал, что меня проверяют. Все эти мрачные мужчины были настоящими хищниками, и войди я сейчас вместе с кем-то, для них это будет признаком моей слабости, моего страха перед ними. Но они продолжали проверять меня, сидя в тишине. Никто не заговорил со мной, и можно было услышать, как кружат под потолком в облаках сизого дыма мухи, да крепкие зубы грызут деревянные или костяные мундштуки трубок.

Что ж, вы хотите, чтобы я показал себя – легко. Вы ведь простые разбойники, объединённые лишь силой воли и интеллектом атамана, это видно сразу. Ну, а с такими господами надо быть проще.

Я сунул руку под мундир, отметив про себя, как потянулись к оружию сидящие за столом и как расслабились, когда я вытащил сигару. Сделав шаг вперёд, я взял со столешницы первый попавшийся нож с кривым клинком и прежде, чем его владелец успел запротестовать, срезал кончик сигары и воткнул нож обратно. Теперь каждое моё действие мужчины провожали заинтересованными взглядами. А я нарочито медленно снял с ближайшей лампы стеклянный колпак, держась за самый край, чтобы не обжечься, и прикурил от огонька. Когда я пустил в потолок колечко ароматного дыма упманновской сигары, один из сидящих за столом расхохотался и что-то громко сказал соседям. Он хлопал себя ладонью по колену, покатываясь от смеха, и соединявшая золочёные наплечники цепочка мелодично звенела. Его весёлость передалась и остальным, и теперь вислоусые мужчины обменивались короткими репликами, тыча в меня пальцами. О правилах хорошего тона, которым учат с детства, тут, видимо, не слышали никогда.

– Мои полковники говорят, что у тебя есть яйца, наёмник, – сказал мне не разделявший общего веселья Сивер. – Я бы даже сказал, они у тебя стальные. – На экуменике он говорил чисто, хотя акцент и выдавал, что этот язык для него не родной. – Но для того дела, что ты задумал, одних яиц недостаточно.

– Я знаю людей вроде твоих полковников, атаман Сивер, – ответил я. – Они – дикари, признают только силу, но ты держишь их в подчинении не силой, но этим. – Я тронул пальцем висок. – Они видят, что ты умнее их и поведёшь куда надо. Но одна беда – вы давно терпите неудачу за неудачей, и если фортуна и дальше будет повернута к тебе задом, это скверно закончится для тебя. Найдётся кто-нибудь не такой умный, но сильный и с лужёной глоткой, кто свергнет тебя и поведёт за собой оставшихся. Будет кровь, и ты, скорее всего, не уцелеешь.

– Важно не то, что я могу погибнуть, но то, что дело наше пропадёт, – вздохнул Сивер. – Ты не сказал мне ничего нового, я и без тебя знаю, чем всё может закончиться, но ты в состоянии изменить положение дел?

– Я не смогу, а вот Фабрика, – усмехнулся я, – другое дело. Сейчас она в руках правительственных войск, и с помощью техники, производимой на там, они легко громят всех. У вас мало что есть, кроме отваги, а если только её противопоставить пушкам и пулемётам фабричных солдат, то вы будете проигрывать всегда. Теряя при этом всё больше и больше людей.

– Правда в том, что у меня уже нет сил, чтобы атаковать Фабрику, – покачал головой Сивер. – Ты пришёл слишком поздно.

– А если я предложу союз между тобой и Чёрным Гусаром? – Я подошёл к столу и упёрся в него кулаками. – И с вольным бронепоездом Циглер-Амасийского заодно. Вы слишком увлеклись делёжкой власти в своё время и дали разбить себя поодиночке. Но я хочу помочь вам взять Фабрику. Только вместе, при поддержке моих людей, вы сможете сделать это.

– Если ты договоришься с Шерловским и фон Циглером, то шансы у нас и в самом деле появятся. Но ответь мне на один вопрос: зачем оно тебе надо? Ты – наёмник из дальних краёв, приехал затем, чтобы отдать нам Фабрику, но я не знаю, для чего тебе всё это нужно?

Я отвечал уже на этот вопрос – дважды. В первый раз в роскошно, хотя и беспорядочно обставленной усадьбе, где держал штаб лихой кавалерист Шерловский по прозвищу Чёрный Гусар. Второй раз – в тесной рубке бронепоезда, где мне пришлось почти час глядеть на обожжённое лицо его командира.

– Мне нужно самое мощное оружие, что делают на Фабрике, – честно ответил я атаману Сиверу. – Оно бесполезно для вас, но поможет мне в моём деле.

– А что за дело такое?

И снова знакомый вопрос, но распинаться перед Сивером, демонстрируя свои идеи, я не собирался.

– Свобода наёмничества для моей армии, – как в предыдущие два раза ограничился коротким ответом я.

– А оружие?

Сивер ничем не отличался от двух других изгоев-повстанцев, с которыми я уже договорился. Я надеялся, что держащий в узде своих дикарей атаман будет хотя бы немного умнее Чёрного Гусара и командира бронепоезда. Но мои надежды не оправдались.

– Мощная бомба, – ответил я. – Просто очень мощная бомба.

Миллер отодвинул от себя доклад Бомона и потёр пальцами живой руки глаза. Почерк у бывшего «кронциркуля» был разборчивый, но слишком уж мелкий и убористый. У моего друга после ранения проблемы с глазами: долго читать рукописный текст для него вообще пытка, а уж написанный таким почерком – вдвойне. Я запоздало подумал, что надо было усадить Бомона за пишмашинку, но задним умом мы все крепки.

– Выходит, что на этой Фабрике три основных направления работы, – резюмировал прочитанное Миллер. – Химическое оружие, а также, возможно, мутации разных рас под его воздействием, но это не точно. Боевые машины самых странных проектов, но, безусловно, смертоносные. О профессоре Гранине я слышал ещё на фронте, он автор многих проектов, зарубленных на корню лишь потому, что имперский комиссариат промышленности не желал перестраивать целые заводы под нужды Гранина. А вот на Фабрике он, по-видимому, сумел развернуться во всю ширь. Боевые шагоходы, ты только подумай, – скривил губы в ухмылке Миллер. – Ты можешь себе представить их на полях сражений? – Я только плечами пожал в ответ. – И третье, самое секретное направление. Бомон предполагает, что это может быть мана-бомба. Но я считаю, что это просто бред. Никакой мана-бомбы не существует.

– Если они её ещё не собрали, то это верно, – согласился я.

– Да брось, – отмахнулся Миллер, – мана-бомба – это же просто одна из военных легенд. Где её взорвали? На Северном фронте, где почти никого не осталось в живых, а по мёрзлым пустошам бродили в основном твари Лиги? Про наступление лигистов, которое остановили этим взрывом, можешь мне не рассказывать – вообще неизвестно, было ли это наступление на самом деле.

– Но именно мана-бомба мне и нужна, Миллер, – заявил я. – Только она даст «Солдатам без границ» подлинную независимость. Мы уже почти как кость в горле у крупных держав, а уничтожить нас им будет куда проще, чем хотелось бы верить. Нужно выкрасть мана-бомбу с Фабрики, и она станет гарантом нашей независимости – никто не захочет связываться с наёмниками, обладающими таким оружием.

– Нам придётся доказать свою решимость применять её, а второй бомбы на Фабрике явно не будет.

– Если мы взорвём один урб и объявим, что у нас есть ещё бомба, то вряд ли кто-то попытается это проверить, как считаешь?

Миллер испытующие смотрел на меня полминуты – не меньше, но потом я рассмеялся и он позволил себе расслабиться.

– Бен, я не кровавый маньяк и не стану приносить в жертву своей гордыне миллионы жизней, – сказал я. – Через Соварона я распространю информацию о нашем налёте на Фабрику и похищении мана-бомбы. Организуем «утечку информации» через него и по другим каналам, чтобы можно было проверить её. Допустим к бомбе парочку самых ловких шпионов, и все поверят, что она у нас. Этого будет вполне достаточно. Даже легенды о применении мана-бомбы на Северном фронте хватит, чтобы удержать державы от попыток уничтожить нас.

– Бесконечно блефовать не выйдет, – заявил Миллер.

– Да, мы ещё далеки от воплощения нашей мечты из окопов, – кивнул я. – Но мана-бомба станет серьёзным шагом на пути к ней.

– Как ты собираешься её доставить к нам?

Миллер перешёл к практической части – и мне это нравилось.

– Это же бомба, – ответил я, – значит, доставлю её на самолёте.

– Тебе понадобится довольно большой самолёт, а сажать его у нас негде.

– А вот это я и собираюсь поручить тебе, Бен.

– Значит, ты будешь пробираться на особо охраняемый объект, находящийся даже святые не ведают где, и воровать оттуда мана-бомбу, которой, возможно, и нет в природе, а я останусь тут, чтобы придумать, как бы организовать посадку для здоровенного самолёта, который ещё неизвестно – прилетит ли. Как всегда, самое сложное мне.

Трудно было найти троих настолько непохожих друг на друга человек, как эти. Атаман Сивер расстался с кожаным плащом – в комнате было достаточно тепло, чтобы обходиться только генеральским мундиром. Чёрный Гусар Шерловский щеголял почти в таком же, только с кавалерийскими знаками различия, он то и дело подкручивал длинный, завитой кверху ус. Крепкого телосложения гном фон Циглер-Амасийский же носил чёрную офицерскую форму с белыми просветами на погонах, а борода его была острижена коротко и аккуратно.

Глядя на них, я понимал, почему они не могли объединиться – все трое представляли собой главные типы врагов нынешней руславийской власти. Сивер и Шерловский были типичными сепаратистами, мечтавшими о собственной державе, вот только заранее поспорили о границах и не сумели договориться даже перед лицом общего врага. Циглер-Амасийский же принадлежал к старой гномьей аристократии, потерявшей всё после отделения Руславии от Экуменической империи, и ему были одинаково противны оба сепаратиста, желавшие и дальше дробить бывшую имперскую провинцию. За что сражался фон Циглер на своём бронепоезде, так и осталось для меня тайной.

Чёрный Гусар на правах хозяина дома – а собрались мы в его усадьбе – радушно пригласил нас за стол. Правда, есть-пить никто особо не стал, настроение у всех было совсем не то, чтобы пировать. Все ждали, когда я начну, и, наверное, чтобы подтолкнуть меня, Шерловский велел убрать всё со стола и расстелить на нём карту окрестностей, в самый центр её была помещена Фабрика. Кроме того, на карте обозначались несколько соседних городков – ни один не дотянул бы до урба, хотя, скорее всего, все окружены крепкими стенами и внутри сидят хорошо вооружённые гарнизоны. Жить в приграничной полосе, по которой не один раз прошлась война, довольно опасно. Тонкими чёрными полосами по карте тянулись железные дороги. Их сеть здесь налажена с истинно имперской основательностью, чтобы снаряды и пополнения попадали на фронт так быстро, как это только возможно. Лишь благодаря нескольким дублирующим колеям и множеству хорошо укреплённых станций, контролируемых в основном гномами, до которых власть ещё толком не добралась, и смог бегать на своём бронепоезде фон Циглер.

– У кого в руках Фабрика, тот будет править всей этой землёй, – произнёс Шерловский. – С ним придётся договариваться даже властям из Славограда, потому что Фабрика – это сила!

– Лозунги, вообще-то, по части Сивера, – хохотнул Циглер, – или он поделился с тобой красноречием?

– Если бы не моё красноречие, господин фон Циглер-Амасийский, – ехидно заметил атаман, – то ты бы давно остался без своего любимого бронепоезда. Забыл, как твоя собственная команда хотела тебя скинуть и кто вышел к ним, кто с ними говорил?

Гном опустил глаза и мрачно засопел. Кажется, он ещё и ругался на каком-то из наречий своего народа, но делал это тихо, себе под нос, и никто не разобрал ни слова.

– Вот потому, господа, вам и не удалось ничего сделать с Фабрикой, – жёстко заявил я, – и с правительственными войсками вообще. Вы спорите, и вас бьют поодиночке.

– Хватит попусту языком молоть, жолнеж[3]3
  Жолнеж, жолнер – в восточных областях бывшей Экуменической империи «солдат» или «наёмник».


[Закрыть], – обозвал меня непонятным словом Шерловский. Я до поры решил не оскорбляться. – Дело говори уже – дело!

– А дело проще некуда, – заявил я. – Всем вам я уже говорил, что нужно мне, и если мы вместе возьмём Фабрику, я уберусь оттуда, оставив её вам. Как вы будете после делить власть между собой – это ваше дело. Даю слово, что ни я, ни мои люди не влезут в это.

Как я уже знал, Оцелотти пообещал поддержку своих «Диких котов» в устранении конкурентов всем троим, каждый раз говоря, что они должны держать дело в секрете в первую очередь от меня. Все трое клятвенно заверили Адама, что будут немы как могила, и наше собрание стало тому порукой – таких честных взглядов я ещё не видел прежде. Оно и понятно: владеть Фабрикой, а значит, править всей округой, по их мнению, должен только один человек. И такой человек вполне может договариваться с нынешними властями Руславии, конечно, не на равных, но выторговать себе определённые условия он имеет большие шансы. Главное – не зарываться.

На самом деле, достань Шерловскому, фон Циглеру и Сиверу ума, перебори они собственные амбиции, и вместе смогли бы добиться куда большего, нежели поодиночке. Наверное, они даже понимали это, вот только амбиции не давали им поступиться и малой толикой власти.

– У тебя есть план атаки на Фабрику? – Циглер подошёл к делу с военной точки зрения.

– Само собой, – кивнул я, взял со стола пару карандашей, принесённых людьми Шерловского, и принялся наносить на карту окрестностей Фабрики понятные всем значки стандартной кодировки, утверждённой имперским генштабом ещё лет за двадцать до войны. – Твой бронепоезд, Циглер, нанесёт удар по оборонительным вышкам у ворот, а после пробьёт сами ворота. Главный калибр его как раз подходит для такой атаки, сам же поезд будет находиться вне досягаемости любого оружия, которым располагает Фабрика.

– А как только ворота вышибут, – наклонился над картой Шерловский, – в пролом ударят мои гусары.

– И красные куртки Сивера, – добавил я.

Как мне удалось выяснить, разные цвета длиннополых кафтанов у бойцов атамана обозначали принадлежность к разным родам войск. Правда, было их всего три – красный для кавалерии, синий – пехоте и чёрный – разведчикам и диверсантам. Вроде бы раньше в армии Сивера была и артиллерия, чьи бойцы ходили в зелёных куртках, но теперь пушек у него не осталось и этот цвет из войск атамана исчез.

– Кавалерия всегда впереди, – подбоченился Шерловский.

Этого типа было легко прочитать – мелкий дворянин с окраин Экуменики, живущий, как говорят, «с меча», не гнушающийся и откровенным разбоем на большой дороге. А гонору хватит на сотню аристократов куда родовитее его, могущих похвастаться не только чередой титулованных предков, но и весьма солидным состоянием.

– Когда кавалерия врывается на территорию Фабрики, – продолжил я, – бронепоезд подвозит вагоны с пехотой и чёрными куртками, а также поддерживает огнём атаку.

Стоит ли говорить, что сейчас «Дикие коты» Оцелотти во главе с ним самим примеряли на себя те самые чёрные куртки. Именно под видом солдат Сивера они и войдут на Фабрику.

– У меня не так много снарядов осталось, – буркнул больше себе под нос фон Циглер.

– Победите, и у вас будет вся Фабрика, – обернулся к нему я.

Циглер был ещё проще: мог бы – сбежал в Зону свободных колоний прямо на своём бронепоезде. Наверное, жалеет, что в Афру не проложены рельсы.

– Но что потом? – поднял голову от карты Сивер. – Мы возьмём Фабрику, ты получишь свою бомбу, за которой пришёл сюда, а что будет с нами?

Вот Сивер из всех троих был самым опасным для меня типом. Он умён и дальновиден, не настолько, чтобы объединиться с остальными, умерив собственные амбиции, но настолько, чтобы смотреть хотя бы на шаг вперёд.

– А вот это уже зависит только от вас, господа, – выдал я самую подходящую к случаю банальность. – Я заберу, что мне нужно, вам же оставаться на Фабрике. Начнёте делить власть и пытаться убрать друг друга – правительство быстро приберёт её обратно к рукам. Сумеете договориться между собой – сможете обломать рога войскам настолько крепко, что они трижды подумают, прежде чем соваться к вам снова. И власть пойдёт на переговоры. Выбор за вами.

Я демонстративно отошёл от стола.

Теперь все трое на самом деле поверили в слова Оцелотти обо мне. Наёмник-идеалист с кашей в голове – такого можно не опасаться. А вот Оцелотти – другое дело. Конечно, доверять ему никто не стал, но полагаются на его слова теперь куда больше. Я видел это по поскучневшим взглядам всей троицы.

Клетчатая рубашка, синяя жилетка, плотные штаны, длинные светлые волосы зачёсаны за уши. Адам Оцелотти – командир особого отряда «Дикие коты» – предстал передо мной во всей красе.

– Жаль, что не в армии, Адам, – сказал ему я, глядя на тщательно лелеемые Оцелотти усики и бородку. Он никого не хотел слушать, когда ему говорили, что растительность на лице ему совсем не идёт. – Там бы я запретил тебе отпускать усы и уж тем более бороду. Ты знаешь, что они делают тебя похожим на крысу?

– Девчонкам нравится. – Оцелотти никогда не обижался на мои сомнительные шуточки о его внешности. Он и в самом деле пользовался успехом среди женщин, что позволяло ему плевать на наше мнение по этому поводу. – На этих троих полагаться выйдет себе дороже, – продолжил он, кивая на фотокарточки лидеров повстанческого движения на западе Руславии. – Все трое те ещё сукины дети, и ради удовлетворения собственных мелких амбиций принесут в жертву что угодно. И кого угодно, само собой.

Полагаясь на мнение Оцелотти, чьи бойцы провели разведку в нужном мне регионе, я отодвинул в сторону снимки.

– Самое главное, что они не сумели объединиться даже перед лицом общего врага, – добавил он. – Просто не захотели. Думаю, даже для атаки на Фабрику их будет непросто собрать в кучу.

Под снимками в папке, переданной Оцелотти, лежал лист бумаги с прикреплённой в верхнем углу фотокарточкой. С неё на меня смотрел человек средних лет с кошмарно обезображенным шрамами лицом – они ветвились по левой щеке, сплетаясь в жуткую паутину, ещё два уродовали лоб, рассекая правую бровь. Даже не знаю, где можно получить такие, скорее всего, это результат воздействия магии. На листке был перевод его краткой биографии и лаконичная характеристика, уложившаяся в несколько предложений. Начал я с неё, хотя и знал, что не прочту ничего нового.

Фон Вольг Евгений Борисович, дата рождения (почти одного возраста со мной – отметил я). Родился в столице. Отец – военный, скончался до начала Великой войны, мать – дворянка, погибла (обстоятельства гибели не указаны). Закончил физико-математический и филологический факультеты Славоградского университета. Отлично владеет альбийским, розалийским, веспанским языками. К революционному движению примкнул на третьем году войны, будучи на военной службе в чине старшего лейтенанта. Характер – выдержанный. С товарищами по работе поддерживает хорошие отношения. Безукоризненно выполняет служебный долг. Беспощаден к врагам Республики. Холост. В связях, порочащих его, замечен не был. Отмечен наградами и благодарностями командования.

В общем выходит прямо-таки идеальный человек, но если почитать даже краткую его биографию, всё оказывается несколько сложнее.

Столичный студент, два высших образования, причём как по технологической, так и гуманитарной части. Война ломает ему всю жизнь – он вынужден отправиться на фронт, потому что она в первые месяцы сожрала почти весь офицерский корпус, и теперь каждый грамотный человек на фронте просто на вес золота. Но неожиданно для себя фон Вольг находит свою стезю именно там – в окопах, и начинается его тяжкий, полный крови путь. От имперского лейтенанта, которому ничего не светит без диплома Академии генерального штаба, куда его никогда не отправят из-за того же дефицита кадров, до командира армии Руславийской республики, громящего бывших товарищей. Ему просто по душе его работа – убивать врагов, и это определяет его дальнейшую судьбу. Кровавое пограничье запада Руславии, где не скоро ещё наступит настоящий мир, и контроль над Фабрикой, где куются основы промышленной мощи молодой страны. Не обошлось и без каких-то подковёрных интриг, о них можно было прочесть между последних строк в биографии полковника фон Вольга, но в чём именно дело, я, конечно, понять оттуда не смог.

– Кого-то напоминает, верно, – поднял я взгляд на Оцелотти. Никаких вопросительных интонаций в моём голосе не было и в помине.

– Я не хотел бы вспоминать о нём, – ответил тот.

Как и с Миллером, с Адамом меня связывало общее прошлое, вот только было оно из того разряда, о котором предпочитают помалкивать, держа его в самом дальнем углу памяти. Мог бы – так и вовсе позабыл, но такое, конечно же, никогда не стирается полностью, оно всегда с тобой. А когда думаешь, что плотно похоронил его, тут же всплывает, демонстрируя себя во всей красе, вот как сейчас, к примеру.