Текст книги "Pulp (СИ)"
Автор книги: Борис Сапожников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
– А теперь ответьте так же честно, зачем пришли ко мне? Уж не ради ли моего муженька, киснущего в застенках за океаном?
– Вы просто читаете мои мысли, ваше высочество, – рискнул я ответить в том же иронично-полусерьёзном тоне. – Я здесь, чтобы уговорить вас отправиться в Рагну вместе со мной и вытащить вашего супруга из застенков.
– А что мне для этого понадобится? Переспать с парочкой тамошних генералов, которые захватили страну? Я, пожалуй, не прочь – после снулой рыбы, моего муженька, если вы не поняли, эти темпераментные господа будут в самый раз.
– Если вы хотели смутить меня этими словами, – пожал плечами я, – то вам не удалось. Я солдат и в чужую койку заглядывать не привык.
Принцесса сделала несколько шагов ко мне и замерла на грани – ещё шаг, и расстояние между нами станет непристойно близким.
– Зачем мне этот неудачник? – спросила меня она. – Думаете, он отправил меня из Рагны, когда под ним зашатался престол? Увы, – она грустно улыбнулась мне, – мой дражайший супруг даже не подумал обо мне. Дни и ночи напролёт он совещался со своими министрами и генералами, и пока они проводили часы в пустой болтовне, ситуация становилась всё хуже и хуже. Я видела, что он проиграл, но даже не пошла к нему, чтобы уговорить на побег. Мой супруг слепой глупец, он никогда не видел дальше собственного носа. Он, наверное, даже не сразу понял, что я покинула разлюбезную его Рагну и вернулась в Аурелию под крылышко молодой королевы Анны. Спасибо кузине, приютила меня. Так скажите же, для чего мне отправляться с вами обратно в Рагну? Мой муженёк-неудачник получит по заслугам, а я останусь свободной женщиной. Быть может, кто-то ещё составит мне хорошую партию и смогу выбраться из этого особняка.
– Меня наняли родственники вашего супруга, ваше высочество, – ответил я. – Легально проникнуть в Рагну и встретиться с правящей ей хунтой я смогу, только если вы отправитесь туда. Встречаться с генералами Кукарачей и де Леброном предстоит вам, я же буду всего лишь вашим сопровождающим.
– Значит, я начну картинно заламывать руки и обливаться слезами, а когда мне откажут, вы выложите свои карты на стол.
– Примерно так, – согласил я, хотя в самом деле на переговорах хотел бы обойтись без картинных сцен.
– А если я откажусь, вы повезёте меня силой?
– Я уже упоминал родственников вашего мужа – всю эту стаю престарелых гусей в довоенных вицмундирах, но среди них есть парочка опасных людей. Дипломат и военный. Если вы откажетесь, завтра уговаривать вас придут они.
Я не был так уж уверен в своих словах, однако понял – сработало! Ни единый мускул не дрогнул на лице её высочества, однако мы стояли достаточно близко друг к другу, и я увидел, как расширились от страха её зрачки. Она была отлично знакома с родственниками супруга и понимала, кто из них – гусь, а кто самый что ни на есть клыкастый волк.
– Я помогу вам, рыцарь, в вашей священной миссии спасения моего неудачника мужа, – произнесла она, подойдя ещё ближе и кладя руку мне на грудь. Это уже было далеко за гранью приличий, но я не отстранился. – Если вы покажете мне весь любовный пыл, на какой способны солдаты. – Принцесса картинно глубоко вдохнула. – От вас пахнет порохом и кровью, значит, вы настоящий солдат, а не штабной офицерик со шпагой. Я хочу знать, правдивы ли легенды о том, что солдаты отдают всего себя в любовных утехах.
И не давая мне воспротивиться, принцесса повела меня в двери, ведущей во внутренние помещения особняка. Не стану кривить душой, я и не думал сопротивляться.
Не скажу, что я прямо-таки половой гигант – никогда не льстил себе такими мыслями. Просто прежде все мои любовные утехи ограничивались визитами к шлюхам разной степени чистоты и ценовой категории. Конечно, в благословенные времена до войны у меня бывали интрижки, а у кого их не было по молодости. Я и теперь недурён собой – и отдаю себе в этом отчёт, – в студенческие же годы, да и после слыл вовсе грозой женского пола. А потом пришла война, диктующая свои законы во всём, и секс исключением не стал.
Честно признаю, столь опытной партнёрши, какой оказалась принцесса Шарлотта Ригийская, у меня ещё не было. Или я просто позабыл те времена. Она заставила меня попотеть в постельной борьбе, мы катались по роскошному ложу под балдахином, сминая простыни и скидывая на пол подушки. Принцесса любила позу наездницы, то и дело пыталась оседлать меня форменным образом. Я же бросал её на перину спиной вперёд и нависал сверху. Это было игрой, и я быстро понял, что одержать в ней победу очень важно для Шарлотты. Я поддался ей, постаравшись, чтобы всё выглядело естественно. Она вытянулась в струнку, все мышцы её сжались, и я ощутил сладкую до непереносимости боль. Я не кричал во время допросов и пыток, но сейчас какой-то животный стон вырвался из моей груди. Принцесса скатилась с меня на постель и легла рядом.
– Ох, – почему-то вполголоса произнесла она, – легенды о солдатской ненасытности не лгут. Ты просто животное, вот что.
Я ничего не стал говорить с ответ, да и не нужны были принцессе мои слова.
– Я спала с офицериками, что до сих пор носят шпаги и гордятся своей родословной, – продолжала Шарлотта. – Они были какие угодно – утончённые, как салонные барышни, или, наоборот, нарочито грубые, но я слишком хорошо чувствую фальшь. Ни на йоту подлинного не было в их речах и поступках. А ты другой, ты – настоящий.
И снова я промолчал, глядя на тёмный бархат балдахина. В спальне, куда привела меня принцесса, на столике у кровати стояла бутылка вина «Пино-нуар» и небольшая тарелка с нарезанным сыром, фруктами и виноградом. Рядом с бутылкой примостились два бокала. Неужели принцесса сразу рассчитывала затащить меня в постель? Вряд ли, конечно, стоило так обольщаться на свой счёт, но я решил хотя бы мысленно немного польстить себе.
Я налил нам вина и вернулся в постель. Принцесса лишь слегка пригубила, но по глазам её я прочёл благодарность. Не знаю уж, за что именно. Я вернул почти полные бокалы на столик и растянулся на смятых простынях. Шарлотта легла рядом, принялась водить тонким пальчиком по шрамам на моей груди и на животе. Обычно очень неприятно, когда кто-то трогает почти нечувствительную соединительную ткань, однако её лёгкие касания щекотали кожу, заставляя угли страсти снова разгораться в пламя.
– Откуда они? – спросила Шарлотта, поочерёдно прикасаясь к трём шрамам от пуль на правом боку.
– Старые, – ответил я. – Они первые уложили меня в госпиталь надолго. Мы шли в атаку цепью, враги поливали нас пулемётным огнём, швыряли гранаты. Но мы добрались до них, вот тут вражеский офицер и успел всадить в меня полбарабана из своего «Вельдфера». Это револьвер такой, – пояснил я.
Он продолжила расспрашивать про мои ранения, и я рассказывал о них, по крайней мере, о тех, что мог вспомнить. Об осколках мин и гранат, о колотых ранах от штыков, о почти белой пересаженной коже на месте ожога. И лишь о самом большом шраме, начинавшемся под грудью и заканчивавшемся в опасной близости от паха, я промолчал. Это слишком личное, слишком моё, чтобы делиться этим с кем бы то ни было.
– Какой интересный шрам, – шепнула мне прямо в ухо принцесса, щекоча мне самый низ живота, отчего я, казалось бы, выжатый, как лимон, начал возбуждаться снова, – хорошо, что дальше не пошёл.
Пальцы её нежно, но крепко сжались на моём естестве.
– Будь со мной грубым, – шептала она, то сжимая, то разжимая хватку, отчего я почти перестал дышать. – Как будто я трофей в траншее.
И её интерес к шраму, а может, игры с моим естеством пробудили во мне не только страсть, но злость.
Ты хочешь грубости, голубка, получишь её полной мерой.
Я сжал ей запястье, заставив отпустить меня, завёл её руку за спину, принудив перевернуться на живот и ткнуться лицом в подушку. Хочешь по-солдатски, красотка, – получай солдатские ласки!
Она поняла, что сейчас будет, когда я отпустил её руку и сжал ладонями ягодицы. Когда я вошёл в неё сзади, она вцепилась зубами в подушку и зарычала от боли, но не сопротивлялась. Я резко толкался в ней, причиняя боль нам обоим. Принцесса стонала, кусая подушку, но не противилась солдатским ласкам. Когда же я кончил и мы снова лежали в постели, она только сказала:
– Ты воистину животное, но ты – настоящий. А теперь ступай.
– Когда вы будете готовы к перелёту? – как ни в чём не бывало спросил я, поднявшись с постели.
– Думаю, двух дней мне хватит, – ответила она деловым тоном, словно мы по-прежнему стояли в приёмной и ничего между нами не было.
– Тогда послезавтра в полдень будьте готовы.
Быстро одевшись и пристегнув шпагу, я удалился. Принцесса Шарлотта Ригийская так и осталась лежать в постели, даже не подумав прикрыть наготу.
Её величество королева Анна расщедрилась для принцессы Шарлотты на один из своих личных дирижаблей. Я смотрел на белоснежного красавца с золотым вензелем на боку баллона и гондоле. Он не был таким же большим, как боевые – по размерам и до небесного фрегата не дотягивал, – однако даже снаружи выглядел роскошным.
Её высочество на лётное поле привёз лимузин, откуда первым вышел знакомый мне пожилой господин, сменивший старомодный вицмундир на чёрный фрак. Он помог принцессе выбраться из авто и вежливо взял под руку. Со мной вместе на лётном поле были Соварон и Миллер. Оцелотти со своими «дикими котами» покинул Рейс на следующее утро после нашего разговора. Его бойцам добираться до Рагны куда дольше, чем мне, – дирижаблей им никто не выделит.
– Вручаю вам самое дорогое, что у нас есть, – произнёс отрепетировано-прочувствованным голосом пожилой господин во фраке.
– Заверяю вас, – в том же тоне ответил ему я, – что верну вам её высочество вместе с супругом.
Мы вместе прошли по лётному полю к лифту, ведущему в гондолу.
– Ваши товарищи поедут с нами? – спросила у меня принцесса равнодушным тоном, при этом оценивающе оглядев Миллера и Соварона.
– Они пришли проводить нас, – ответил я, пропустив её вперёд в кабину лифта.
Кабина была недостаточно большой, чтобы вместить нас двоих, при этом соблюдя приличное расстояние. Так что я предпочёл быстро подняться по лестницам.
– Постараюсь прилететь на остров как можно скорее, – заверил я Миллера, пожимая ему руку перед тем, как начать подъём. – Надеюсь на тебя.
С Совароном и пожилым господином в чёрном фраке мы попрощались куда более официально.
– Вы заставляете себя ждать, – такими словами встретила меня принцесса, когда я поднялся к ней. – Могли бы воспользоваться лифтом.
– Тогда вам пришлось бы ждать меня ещё дольше.
Я снова взял её под руку, и мы подошли к трапу, ведущему в гондолу дирижабля. Нас встречал капитан воздушного корабля в небесно-синем, расшитом золотым галуном мундире Гвардейского небесного экипажа.
– Добро пожаловать на борт «Ауравиктрикс», – приветствовал он нас.
Капитан лично устроил нам небольшую экскурсию по дирижаблю. Оказалось, на его борту имеется большая каюта – пять комнат – для её высочества с фрейлинами и гувернантками, и одна для меня. Есть мы будем тоже отдельно – принцесса в своих покоях, я же с офицерами «Ауравиктрикс». Не скажу, что меня это не устраивало.
Её высочество вела себя так, словно ничего не было, не пыталась делать никаких намёков, даже не смотрела лишний раз в мою сторону. Я для неё был всего лишь охранником в опасном путешествии в Рагну. Значит, так тому и быть.
Только в последнюю ночь перед самым прилётом в столицу Рагны, носящую то же имя, что и вся страна, Шарлотта пришла ко мне. Я спал, как и всякий солдат, ценящий время отдыха, однако мгновенно проснулся, как только почувствовал, что кто-то находится в моей каюте. Шарлотта хотела разбудить меня, прикоснувшись к шраму на животе, но тут сработали мои рефлексы. Я ещё не до конца пробудился и отреагировал на её касание абсолютно по-солдатски. Заломил ей руку за спину и ткнул лицом в подушку.
– Полегче, – невнятно произнесла принцесса, прижатая лицом к мягкой ткани наволочки. – Я сегодня не хочу грубости, и уж тем более, чтобы ты уестествлял меня в афедрон.
– Простите, ваше высочество, – ответил я без тени смущения, отпуская её, – но вам не стоит будить меня. Солдатские рефлексы работают раньше, чем включается мозг. Я мог и прикончить вас.
– Это было бы… романтично.
Я разглядел в темноте каюты её улыбку.
На сей раз мы всё делали размерено и спокойно. Без борьбы, без игры в наездников, без болезненного надрыва в самом конце.
– Мы было хорошо с тобой, солдат, – сказала принцесса, выбираясь из моей постели. – Спасибо тебе. Спасибо, что ты настоящий, а не как все они.
И она покинула мою каюту, а я долго лежал без сна и думал, каково это быть живым товаром. Не человеком, но уже женой и матерью детей, которую только и думают, как бы продать подороже. Я хотя бы могу выбирать свою судьбу, отказать нанимателю, который мне не нравится, послать подальше и не брать его денег. Интересно, задумываются ли девочки, мечтающие стать принцессами, о том, какая жизнь их ждёт?
Антонио Северино де Леброн – один из двух фактических правителей Рагны – предпочитал старомодный мундир веспанского генерал-капитана. С первого взгляда становилось понятно: перед тобой опытный политик, а не пламенный революционер, как Кукарача. Посмотрев на Леброна, я поздравил себя с тем, что не ошибся в выборе кандидатуры для переговоров. Да, Кукарача был моим старым другом, несмотря на то, что он покинул ряды «Солдат без границ», уведя с собой таких же, как сам он, патриотов. Им не нашлось места в моей армии, и я только рад, что избавился от тех, кто был ненадёжен. Ведь нас вполне могли нанять потерявшие немалые вложения в Рагне магнаты Священного альянса, и что бы тогда делал Кукарача со своими лихими приятелями вроде Чунчо Муньоса или Святого? На какую сторону толкнула бы его верность – к Родине или к командиру? Я этого не знал, а потому только рад их уходу, хотя это и серьёзно ослабило мою армию. Леброн был полной противоположностью Кукараче. Старомодный мундир, золотые эполеты, серебряный шарф вместо пояса, веспанские ордена, полученные на фронте и без сомнения заслуженные.
Он слушал замечательно игравшую свою роль принцессу Шарлотту Ригийскую, и я видел по его глазам, что он не верит ни единому слову. Никаких чувств в нём принцессе пробудить не удалось. Генерал был безупречен в своих манерах, жестах и словах. Он сочувственно кивал, подал Шарлотте платок, когда она, якобы расчувствовавшись, пустила слезу, успокаивал её. Это был обоюдный спектакль, единственным зрителем которого оставался я. И очень скоро мне предстояло подняться на подмостки.
– Прошу меня сердечно простить, ваше высочество, – ответил Шарлотте генерал, – однако вынужден отказать вам в просьбе.
– Как вы можете быть таким бессердечным, генерал Леброн?! – воскликнула принцесса. – Вас не мать родила? Вы не можете понять чувств женщины, у которой готовы отобрать самое дорогое! Лишить её права на счастье!
– Если бы речь шла только обо мне, – приложил руку к сердцу генерал, – я бы нынче же утром отпустил вашего супруга. В Рагне льётся слишком много крови и слёз, и я не хочу добавлять в эту реку лишний ручей. Однако властью в стране обладает народ – это первая статья конституции Республики, принятой общенародным голосованием. Я лишь слуга народа. И народ Рагны приговорил вашего супруга, простите, ваше высочество, к смерти. Я не властен идти против воли народа.
– Вы столько раз произнесли слово «народ», – выбрал я момент для того, чтобы вступить в их диалог, – что мне показалось, вы самого себя в этом пытаетесь убедить.
– Народ Рагны – есть источник власти в Республике, – с пафосом процитировал Леброн, и я ещё сильнее убедился в том, что передо мной прожжённый политик, а не пламенный революционер, который верит в подобные слова. – Это первый пункт конституции, принятой после того, как наша Родина избавилась от веспанского владычества.
– Мундир веспанского генерал-капитана вы носите до сих пор, чтобы подчеркнуть свою свободу? – поинтересовался я. Про награды решил не упоминать – каким бы политиком ни был Леброн, а прямых оскорблений он мне не простит.
– Это символ преемственности, – отделался от меня Леброн.
– Народ тёмен, туп и управляем, – произнёс я, понимая, что от того, что скажу сейчас, зависит успех всей операции. Конечно, у меня есть запасной вариант, включающий в себя штурм особняка, где содержится Максимилиан, отрядом «диких котов» во главе с Оцелотти. Однако я очень не хотел бы прибегать к нему – он был разработан на самый крайний случай. – Что народу скажет правитель, даже если этот правитель слуга народа, так тому и быть. Вы ведь хотели бы остаться единственным настоящим правителем Рагны, генерал Леброн?
Я видел в его глазах ответ и решил немного надавить – лишним не будет.
– Только не говорите, что вы выше внутренних конфликтов. Вас ведь было трое. Вы, Кукарача и генерал Элиас, но последний оказался застрелен снайпером в своей ставке. Прямо на пороге победы. Ведь это его войска, не ваши, взяли бы штурмом столицу, и кто стал бы главным в вашем триумвирате – тоже понятно.
Леброн мог бы начать оправдываться – кто угодно может подослать к генералу повстанцев убийцу. Однако вместо этого он сказал:
– Я ведь знаю, кто вы такой, и знаю, что Кукарача служил в вашей частной армии. Почему вы пришли ко мне, не к нему? Со старым боевым товарищем вам было бы проще договориться, разве нет?
– Кукарача – идейный борец, – покачал головой я, – с ним не договоришься. Он на самом деле верит в вашу конституцию и принципы республики. Из-за этого он ушёл из моей армии – ради своих идеалов, которые он не предаст.
Я не стал интересоваться ответом Леброна на моё так и не высказанное предложение. Жизнь Максимилиана за жизнь Кукарачи. Я знал, что Леброн согласен, иначе он бы просто не стал говорить со мной.
– И за свои идеалы, – добавил я, – Кукарача сегодня умрёт.
Я не был свидетелем гибели генерала Кукарачи, читал о ней в газетах, где подробностей никто не печатал. Зато на каждой передовице имелось замечательное фото бронированного автомобиля генерала с торчащими из него частями тел. Куда более обстоятельно мне доложили Толстый и Тонкий.
Первым на крышу забрался гоблин. Он осмотрелся, глянул на наручные часы. До прибытия цели оставалось больше четверти часа. В самый раз. Пыхтящий, как паровоз, северянин вскоре вылез из чердачного окна. Точнее сначала показался увесистый чемодан, а уж затем и сам северянин.
– Время есть, – заверил его гоблин, – но не так чтобы много.
Толстый и Тонкий разложили на нагретом солнцем металле крыши довольно высокого даже по меркам столицы Рагны дома содержимое своих чемоданов. Как и положено, у Тонкого он был маленьким, и помещалось в нём прицельное устройство собственной разработки ушлого гоблина. В частной армии «Солдаты без границ» Тонкий был не столько солдатом, сколько инженером-кустарём, разрабатывая самые разные полезные вещицы. Правда, по большей части его изобретения были штучными, поэтому использовал их в основном он сам. Какой дурак возьмёт в руки бомбу, собранную едва ли не на коленке непонятно из чего? Таких среди наёмников «Солдат без границ» находилось не слишком много.
У Толстого в деревянном чемодане, обтянутом кожей африйского буйвола, лежал разобранный ракетомёт «Змей». Пошедшие в серию как замена лёгким полевым орудиям в борьбе с танками и бронемашинами, ракетомёты не успели сказать своего слова в войне. Слишком тяжёлыми были «Змеи» – и если один человек комплекции северянина ещё мог управляться с ними, то как минимум трое должны были носить боеприпасы. Так что отличие от полевого орудия во фронтовых условиях оказалось невелико. А вот для того, что поручил Толстому и Тонкому командир, «Змей» подходил как нельзя лучше. Тем более что этот ракетомёт был улучшен гоблином. Тонкий убрал щиток за ненадобностью – стрелять в них никто не будет, – поработал со спусковым механизмом, как и с лежавшими в том же чемодане двумя зарядами. Целью их станет не танк, а всего лишь бронированный лимузин, значит, столько взрывчатки, как обычно пихали в ракету, уж точно не нужно. Освободившееся пространство в снаряде Тонкий заменил в одном случае зарядом шрапнели, во втором же – запаянной капсулой с белым фосфором, чтобы при попадании точно никто не выжил.
Толстый собрал «Змея», подумав, зарядил его отмеченной красным ракетой. Стрелять второй раз он не хотел, шрапнели же доверял куда больше, чем горючим веществам. Вечно алхимики что-то намудрят, а потом оправдывайся перед командиром, зачем второй раз стрелять пришлось. Лучше решить вопрос сразу – с одного выстрела, как любил северянин.
Тонкий спорить с выбором напарника не стал – не его дело. Гоблин давно понял, когда можно соваться с советами к северянину, а когда лучше засунуть своё мнение поглубже вместе с не в меру длинным языком. Гоблин приложил к глазам прицельное устройство, напоминающее бинокль, но немного больше размером. Мир перед ним расцвёл серо-чёрным цветком прицельной рамки с красной точкой в центре. Тонкий высматривал в него кативший по улицам лимузин генерала Кукарачи. Тот и не думал скрываться, на капоте большого чёрного автомобиля ещё экуменического производства трепетал небольшой республиканский флаг. По нему и узнавали лимузин любимого народом Рагны генерала. Стоило красной точке прицела зафиксироваться на автомобиле, как по краю рамки поползли цифры. Устройство, собранное гоблином, работало безотказно, показывая расстояние до цели, силу и направление ветра. Глядя на цифры, гоблин прикидывал поправки, которые должен взять при стрельбе Толстый. Ориентиры они выбрали ещё два дня назад, когда определились именно с крышей этого дома.
– На два твоих пальца от окна на втором этаже, – произнёс Тонкий.
Из голоса гоблина ушли все шутливые интонации – смерть была делом слишком серьёзным, чтобы шутить с нею.
Автомобиль генерала выехал из-за поворота, снова попав в прицел. Он не набирал скорость, потому что до следующего поворота улицы было не больше полукилометра. Идеальное место для того, что задумали Толстый и Тонкий.
– По моей команде.
Красная точка намертво приклеилась к автомобилю. В углу прицела мелькали нужные гоблину цифры, и он скомандовал:
– Огонь!
Толстый нажал на спусковой крючок мягко, словно из пистолета стрелял, а не отправлял в полёт ракету. Отдача увела опустевшую трубу «Змея» вверх, но северянин справился с нею и уже потянулся ко второму снаряду. На всякий случай. Ракета же, полыхнув пороховым зарядом, устремилась прямо к автомобилю генерала Кукарачи. Она врезалась машине в бок, точно – где рассчитывал гоблин, между водительской и пассажирской дверцами. Вышибной заряд разнёс броню, разорвав её на куски, а следом грянул второй взрыв – и салон лимузина заполнила шрапнель. Смертоносные куски металла превратили всех, кто был внутри, в кровавое месиво, где одного человека не отличить от другого.
Автомобиль швырнуло в сторону, подбросило на месте. По инерции он проехал ещё с десяток метров и остановился. Дверца водительского сидения упала на землю, а следом за ней из салона вывалилась чья-то оторванная рука.
На звук взрыва быстро начала стекаться толпа – многие смотрели, как едет по городу столь любимый народом генерал Кукарача, и теперь они выбегали на улицу, чтобы упасть на колени перед его раскуроченным лимузином в пыль. Потомки веспанцев, от своих дальних родичей из Аурелии рагнийцы унаследовали бешеный темперамент. Мужчины, женщины и особенно многочисленные дети плакали в уличной пыли рядом с исходящим жирным дымом лимузином генерала Кукарачи.
И никто не обратил внимания на гоблина и северянина, не спешивших присоединиться с общему плачу, а наоборот, торопящихся покинуть место нападения. Но они ведь явные чужаки в Рагне, что им до генерала, пускай проваливают поскорее.
* * *
Опального экс-кесаря держали вовсе не тюрьме, а под домашним арестом. Максимилиан, собственно, и не покидал резиденции, откуда правил Рагной. Только теперь его личные гвардейцы – самые преданные наёмники, полёгшие все до одного во время штурма, – сменились революционными солдатами. И вовсе не вчерашними фермерами с винтовками, какими их считали до самого конца в штабе армии Максимилиана, а опытными бойцами, прошедшими не одно сражение вместе с генералами Леброном, Кукарачей и Элиасом.
Я взял с собой отряд «диких котов», четверо из них несли на спинах тактические щиты. Конечно, никого из сопровождавших нас с принцессой бойцов внутрь особняка не пустили. Они так и остались стоять неподалёку от входа, посматривая на бросавших в ответ недобрые взгляды охранников.
Генерал Леброн выступил с речью этим утром. Он призывал громы, молнии и все мыслимые кары на головы убийц Кукарачи. Намекал на заграничный след. Требовал усилить революционную дисциплину и сознательность. И в нужный момент, когда толпа внимала каждому его слову, призвал народ к милосердию. Это был весьма точно разыгранный, верный политический шаг, но народ, конечно же, снова не понял, что им манипулируют. Использовав знакомую уже мне метафору про реки крови и слёз, в которые нужно добавлять новых ручьев, он призвал внимавшую ему толпу проявить милосердие и дать экс-кесарю покинуть Рагну. В ответ собравшиеся закричали, скорее всего, с подачи кликуш, «Пусть убирается!», «Вернётся – получит!» и прочую чепуху. Воспользовавшись этим, оставшийся единственным правителем Рагны генерал Леброн подписал указ о помиловании Максимилиана Августа и его пожизненной высылке.
Содержали свергнутого правителя в его собственных покоях, только на окна решётки добавили. Выглядел Максимилиан вовсе не измождённым долгим заключением. Он вообще мало походил на узника. Идеальный костюм, тщательно ухоженные волосы и борода. От него даже пахло дорогим одеколоном! Максимилиан чопорно и довольно холодно приветствовал нас, не выделив ничем супругу, и я понял, почему Шарлотта сравнивала его со снулой рыбой. Никакого интереса он к жене не проявил.
– Ваше высочество, – так как Шарлотта после приветствия нарочито молчала, обращаться к Максимилиану пришлось мне, – мы прибыли за вами, чтобы сопроводить на лётное поле. Нынче же вы покинете пределы Рагны и вернётесь, так сказать, в лоно семьи.
– Благодарю вас, – кивнул экс-кесарь.
Больше он ничего говорить не стал, и я попросил его следовать за нами. Мы спустились на первый этаж особняка, прошли мимо охраны у входа. «Дикие коты» без команды окружили нас, взяв под плотную опеку. Бойцы со щитами встали рядом принцем и принцессой.
– Готовится подлянка, – вполголоса сообщил мне Кот-рыболов, командовавший отрядом. – Автомобиль заставили отогнать почти на полкилометра от ворот и мотоциклеты тоже.
Что генерал Леброн устроит нам какую-нибудь подлость на прощание, я был почти уверен. Не мог он вот так запросто отпустить Максимилиана, а растерзавшая узурпатора у ворот особняка толпа как нельзя лучше подходила для расправы. Леброн сохранял лицо и перед своим народом, приговорившим Максимилиана, и перед мировым сообществом. Теперь оставалось надеяться на «диких котов» – и тех, кто шёл сейчас со мной, и тех, кто сидел в засаде, оккупировав несколько окрестных переулков и тупиков. Вторым отрядом командовал сам Оцелотти – в случае, если бы на нас напали в особняке, он должен был повести своих людей атаку, поддержав Кота-рыболова.
Конечно же, от автомобиля и мотоциклетов сопровождения нас отрезали. Не толпа возмущённого народа, как я опасался, но приличных размеров отряд под предводительством очень хорошо знакомой мне парочки. Если честно, я искренне надеялся, что ушедшие с Кукарачей Чунчо Муньос и Святой либо сгинули в революционных боях, либо находились в лимузине вместе с генералом. Однако судьба распорядилась иначе, и сейчас они стояли во главе отряда бойцов, перегородивших улицу.
– Стой! – вскинул левую руку Чунчо, правая лежала на торчащей из кобуры рукояти револьвера. Он был типичным рагнийцем – смуглый, небритый, с чёрными, но тронутыми сединой курчавыми волосами, одежду его пересекали два патронташа, на голове – невероятных размеров сомбреро. – Дальше ни шагу! Это я говорю – Чунчо Муньос!
– Что тебе надо, Чунчо? – спросил я, сделав всем знак остановиться, а сам шагнул ближе к нему.
– Отдайте нам этого неудачника и ступайте с миром, – вместо Чунчо ответил второй предводитель отряда. Высокого роста, светловолосый (что не характерно для жителей юга Аришалии), обветренное лицо его имело правильные, но такие тяжеловесные черты, что оно казалось почти уродливым. Поверх одежды он носил коричневую монашескую рясу, за что и получил ещё у меня в армии прозвище Святой. Он оправдывал его каждым своим словом и поступком – более фанатично преданного делу человека было сложно найти. – У народа нет зла на его супругу, а ты и твои люди ничего дурного не сделали. Вы можете уходить. Максимилиан – нет!
Интересно, что бы он сказал, узнай, кто взорвал столь любимого им генерала Кукарачу.
– Что же, Святой уже говорит за тебя, Чунчо.
В голосе моём не было вопросительных интонаций. Я пытался сыграть на амбициях бывшего наёмника, однако мне это не удалось.
– Он мне как брат, – положил левую руку на плечо Святому Чунчо, – и он говорит за весь народ Рагны.
Судя по возгласам за спиной Муньоса, отряд это явно одобрял.
– Зачем вам Максимилиан? – спросил я. – Он покинет Рагну и никогда не вернётся сюда…
– А-а-а, – скривился Чунчо, – всё не так. Народ приговорил его – он должен умереть, понимаешь?
– Нет, – честно покачал головой я. – Не понимаю.
– Я не знаю, как это сказать, просто чувствую – вот здесь! – Он с силой хлопнул себя по груди слева. – Нельзя дать ему уйти!
Без команды «дикие коты» с тактическими щитами прикрыли принца с принцессой, сомкнувшись плечом к плечу и взяв наизготовку укороченные дробовики Сегрена.
– Он хотел нашей земли, – провозгласил Святой, будто одну из своих проповедей начал, – так пускай останется в ней.
И снова его поддержали одобрительные выкрики из-за спины.
– Мои люди не будут стрелять первыми, – сказал я, глядя прямо в глаза Чунчо. – Вина за пролитую кровь ляжет только на вас.
– Я этого не хочу, – прорычал Муньос, внутри его явно шла борьба, – не хочу драться с тобой. Но – буду! Понимаешь, буду!
– Не понимаю, – снова покачал головой я. – Если не хочешь, не дерись. Отойди в сторону, дай мне закончить то, зачем я прибыл. Не надо лить кровь.
– Надо! – рявкнул Чунчо, опередив Святого. – Надо! Я не могу сказать это словами, сам не понимаю, просто чувствую. Это здесь, – он снова приложил себя кулаком по груди, – вот оно не даёт мне отпустить его. – Обвиняющий перст с грязным обломанным ногтем указал на сомкнувшихся «диких котов», примерно туда, где стоял Максимилиан с супругой.
