Текст книги "Деваться некуда"

Автор книги: Борис Виан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

XVI

Я бросился к выключателю. Все вокруг осветилось. Я подбежал к кровати, одернул одеяло: под ним лежал большой валик, свернутый буквой S, с двумя дырками от пуль. Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Я не решался сделать и шагу.

Отпихнул ногой револьвер убийцы. Падая, он выронил химический паяльник и красный бархатный мешочек, из которого по полу рассыпалось что-то мелкое, перламутровое. Как мне показалось, жемчужины. Я поднял одну из них: это был крохотный конусовидный зуб. Очень острый. Маленький клык какого-то животного. Нет, зуб человека. Молочный.

Я медленно вернулся к телу и, поддев его ботинком, перевернул. Густая черная кровь разлилась по полу, затекая между половицами.

– Господи! – воскликнул я. – Господи всемогущий!

Это была Вэнис.

* * *

Я оторопело смотрю на ее неподвижное тело. Она была очень красивой. Очень красивой для убийцы. Силы оставляют меня, глаза, кажется, вот-вот вылезут из орбит. Я чувствую, как пот торопливо стекает по моей коже, а рубашка липнет к напряженным мышцам.

– Фрэнк…

Нарцисс в своем углу шевелится и пытается подняться.

– Фрэнк, позволь объяснить тебе…

Объяснить что? Шаг, другой – и вот я уже за дверью, целый и невредимый, если так можно выразиться, поскольку у меня такое ощущение, что во мне чего-то недостает. По блестящей от желтого света улице я бегу рядом с тенью, которая крутится, как секундная стрелка, всякий раз, когда я миную очередной фонарь. От города, что копошится вдали, доносится никогда не смолкающий шум. У меня болит все тело, голова разрывается от мучительного звона двух нот, высокой и более низкой, в свинге а-ля Джелли Ролл Мортон^{98}.

Под бледным сиянием фонаря, по очертаниям корпуса «Флитвуд»^{99} я распознаю «Кадиллак-Девиль-Спешэл» Вэнис. За рулем совершенно неподвижно сидит какой-то мужчина. Своей родной рукой я сжимаю ствол Нарцисса так, что ноют костяшки. Револьвер все еще заряжен. У меня возникает мысль, что это идеальный момент, чтобы умереть, если, конечно, верить литературе.

Я не таясь иду прямо к машине. Водитель по-прежнему не двигается. Подхожу к дверце и резко открываю ее. Мужчина теряет равновесие и валится на меня. Это Вайли. В грязно-желтом свете его окровавленная рубашка кажется синей. Похоже, ему прострелили легкое. Он смотрит на меня с безумной мукой в глазах. Его правая рука судорожно дергается, он бормочет:

– Сэр… сэр…

– Да, Вайли.

– Вэнис… Я делал все, чтобы ее остановить… защитить… – шепчет он. – Не сумел… Иногда она сама не знает, что делает… Эти сумасшедшие письма, она писала их вам, своему сыну… Но не отправляла. Я прятал дневник, прятал письма…

– Но почему?

– Я любил ее… Надо… Надо…

– Что, Вайли?

– Утюг, сэр…Утюг… Надо его выкл…

Он не успевает договорить. Кровь заливает ему рот, вытекает между губами. Его взгляд стекленеет и становится безжизненным. Голова дергается вправо, потом – влево. Это конец.

Я хватаю Вайли под мышки и вытаскиваю из машины. Вместо него сажусь за руль, на липкое хлюпающее сиденье. Прячу смит-вессон Нарцисса в карман, трогаюсь, насилуя коробку передач, и менее чем за десять минут подъезжаю к дому. Торможу так резко, что машина врезается в бордюр. От страшной тревоги у меня внутри все сводит.

Перед воротами стоит машина. Из нее выходят два типа, высокий здоровяк и низенький крепыш, которые пороха явно не выдумывали. Они останавливают меня, когда я собираюсь пройти за ограду.

– Фрэнк Болтон?

– Да?

Высокий жует жевательную резинку и с полным безразличием смотрит на мою одежду, испачканную в крови.

– Агенты Мелоси и Тэйлор, сэр. У вас пожар. Пожарные уже едут. Главный инспектор Бун тоже. Мы вынуждены попросить вас остаться здесь.

В окошке лаборатории Герцога виден мерцающий, как пламя свечи, свет. Я с легкостью отталкиваю двух полицейских и мчусь к дому, чуть не поскальзываясь на гравии. Ко мне с лаем несется Бобби.

В прихожей – едкий, удушливый запах, который, кажется, идет отовсюду. Одуряющая вонь бензина, словно на ковры вылили целую цистерну. Я пробегаю по комнатам, погруженным во мрак. Зову Салли. Зову снова и снова. Никакого ответа. Тишина, еще более гнетущая, чем ожидание перед боем. Внезапно бензин загорается, стены занимаются огнем. Растерянный, с покрасневшими глазами, я выхожу в сад и бегу к лаборатории.

Выложенная плиткой прихожая вся в дыму. Пахнет, как в моих ночных кошмарах, смесью горелой свинины, паленой резины и серы. Я поворачиваю ручку, даже не чувствуя в первый миг, что она раскалена. Будто открываю дверь в ад. Двое полицейских подходят ближе, но останавливаются на порядочном расстоянии.

Посреди лаборатории, в окружении всякой горючей гадости, колб, пробирок и реторт, расколотых обезумевшим Герцогом, на одной из керамических столешниц я замечаю скрюченное тело, будто зажатое в огненных тисках. На одной ноге еще осталась черная туфелька, узнаваемая среди тысячи. Салли. Несмотря на жар и дым, я бросаюсь к ней. Но ее обгорелая одежда уже припеклась к окровавленной плоти. Вбегает собака. Внезапно раздается громкий хлопок, и мне в лицо полыхает пламенем. Я отпрыгиваю к двери, и тут горящая балка обрушивается прямо на бедного Бобби, который даже не успевает взвыть. Яростный вой и треск огня. Полицейские вытягивают меня in extremis^{100}.

Дом Болтонов горит, в ночи светится огромный костер. Вдруг какая-то фигура бросается к гаражу. Издалека кажется, что это каторжник в полосатых штанах и куртке, но нет, это Хьюго, босой Хьюго в пижаме. Пока я пытался спасти Салли, он успел вывести из гаража «линкольн» и сейчас, когда, дом – уже сплошное пекло, собирается совершить еще один абсурдный подвиг: вызволить свой любимый «форд». Не в силах двинуться с места, я завороженно смотрю, как он бросается в огонь. В тот момент, когда он садится за руль, «меркюри» взрывается, и в небо возносится огненный искрящийся столп.

Протяжное громыханье, грохот, словно рев сотни водопадов. Такое кострище пожарным не одолеть, и от этого я испытываю нечто вроде злорадства. На этот раз мне вышибло рассудок окончательно. На пожар уже начинают стекаться зеваки.

Кашель выворачивает меня наизнанку.

– Фрэнк?

На какой-то миг аромат женских духов перебивает гарь. Джанет.

– Это была твоя мать, Фрэнк. С самого начала. Мистер Роуз понял это давно. Он только что мне звонил. Я знаю, что произошло у Кармен. Мои соболезнования. Искренние соболезнования.

Джанет ищет слова. Она классная, она хочет мне все объяснить, меня успокоить, как леденцом успокаивают ребенка, уложенного в постель со скарлатиной. В ее объяснениях есть все: болезнь и импотенция мужа, фрустрация жены, ревность матери, ее приступы смертоносного безумия. И все алиби Вэнис, которые не выдерживали простейшей проверки, как, например, эти сеансы в Veterans Circle, где на самом деле она не появлялась уже несколько недель, или эта выдуманная поездка во Флориду, которая дала ей необходимое время на убийство Мары. И наконец, мои молочные зубы, которые она хранила все эти годы, реликвии моего невинного детства, которые она вкладывала в рот своим жертвам.

– Понимаешь, Фрэнк, твоя мать хотела, чтобы ты принадлежал ей одной. Она вбила себе в голову, что должна устранить своих предполагаемых соперниц. Ее безумие – это последствие войны, подобное остальным, но более коварное и скрытое, чем ампутированная рука.

Джанет говорит, говорит. Дом горит. А я ничего не понимаю, или почти ничего. Все крутится слишком быстро для моих искореженных мозгов. И в любом случае ничто уже не имеет значения. Я чувствую себя совершенно выжатым.

Сознание преступника, внезапно думается мне, – странная штука. Мы воображаем, что его преследуют угрызения совести. А я в этот миг думаю только о том, как ужасно не знать, что будет после.

С адским воем по улице проезжают огромные пожарные машины. С мигалками, которые светят не хуже пожара. Я замечаю «крайслер» Нарцисса. Кармен выходит первой, за ней – Убивец, распухшее лицо которого напоминает о нашей драке. Да, праздник в самом разгаре.

Я встаю и как робот перемещаюсь к ограде. Медленно проезжает свободное такси. Я машу рукой, машина останавливается рядом со мной.

– Мощно полыхает, – кривится таксист. – Сумасшедший старик все-таки спалил свою лабораторию и весь дом в придачу! К тому все и шло.

Я открываю дверцу и плюхаюсь на сиденье. Через заднее стекло вижу, как огонь пожирает дом. А у меня в голове картина с пятью китайцами, спаленными огнеметом, смешивается с другими образами: горящий особняк, обугленная Салли, Вэнис с хищными зубками и большими пустыми глазами, которые продолжают на меня смотреть, тело Вайли в крови. И Марк, мой младший брат, смятый в кашу залпами японской зенитки, а еще Эллен, Бэби, Вики, Мара и все остальные, все те, что дарили мне немного тепла, все те, которых я, как мне казалось, любил.

– Трогай, – говорю я таксисту.

– Куда едем?

– Следующий поворот налево.

Водитель отъезжает, мотор урчит. Я шарю у себя в кармане, достаю две однодолларовые купюры и протягиваю ему.

– Давай. Поверни здесь.

Водитель повинуется, не проронив ни слова. Он не из строптивых. Должно быть, принимает меня за гуляку, который перебрал с «Маргаритой» и заблудился.

– Теперь двигай прямо.

Я вдруг вижу в зеркале свое лицо. Вид у меня безумный. В кармане я нащупываю ствол Нарцисса. Вынимаю его. Водитель наверняка заметил, но виду не показал. Если ты таксист и рулишь целыми днями, то у тебя, как ни крути, заводятся свои привычки. Через какое-то время мы приезжаем на Парк-лейн, и я прошу остановиться перед церковью из красного кирпича.

Ворота закрыты. Как будто Бог работает по офисному расписанию. Зато всегда открыта дверь пастора, который живет в пристройке позади церкви. Всю свою жизнь я ненавидел этих людей, избегал их, спасался от них. И никогда не верил в их фигню. А сейчас уже не знаю, что об этом и думать.

Пахнет пылью, плесенью и потным полумраком. Я прохожу через грязную кухню, длинный коридор, открываю дверь радом с кладовкой и попадаю в храм. И принимаюсь орать, словно хочу проверить акустику пространства. Резонирует неплохо. Здесь получился бы приличный клуб. Здесь под музыку оркестра Глена Миллера танцевали бы девчушки в очень коротких юбочках, беленьких трусиках и лакированных туфельках. Я кричу снова, еще громче. И уже начинаю злиться, но тут наконец появляется пастор. Я узнаю его: это преподобный Икабод. Долговязый, тощий, лысый субъект с отвратительной улыбкой Джеймса Стюарта^{101} и, в виде дополнительной опции, желтыми зубами. Это он вел службу, когда в детстве нас, меня и Марка, сюда каждое воскресенье таскала Вэнис. Он прибежал в мятой старой ночной рубашке, босиком. Надел бы тапки, ведь плиты холодные, чертовски холодные.

Я заряжаю револьвер и наставляю на пастора. Он замирает и поднимает руки к небу, как можно выше. Но до Бога все равно не дотягивается. Рот у него дрожит, как у кролика:

– Это ты, Фрэнк? Старший сын Болтонов? Что случилось, сын мой? Ты пьян?

Ошибиться нетрудно. Мой вид говорит не в мою пользу. Конечно, сейчас я отдал бы все что угодно за ледяной бурбон с соломинкой. Револьвер по-прежнему наставлен на него.

– Я хочу, чтобы вы помолились о Вэнис.

Дрожь в моем голосе не унимается.

Он медленно пятится, спотыкается о ступеньки, ведущие в алтарь.

– О чем ты, Фрэнк? С твоей дорогой мамой что-то случилось?

У меня начинает кружиться голова, во рту я ощущаю привкус пепла. Еле ворочаю языком, будто он из картона, и наконец, сглотнув слюну, произношу:

– Мне нужно услышать эту молитву. Вэнис мертва.

– Какое горе… Вэнис… – лепечет пастор.

– Да, мертва. Я убил ее. Ее убил я. Вы слышите? Молитесь же, черт возьми!

Я хорохорюсь. Тычу в него револьвером. Его преподобие Икабод продолжает пятиться, у него взгляд зверька, ослепленного фарами. Он озирается, ищет, куда бы улизнуть. Но святилища не находит^{102}.

– Бог поможет тебе преодолеть это. Он поможет тебе, Фрэнк.

– Богу на это наплевать.

– Ты утратил веру, Фрэнк. Тебе нужно прийти к Господу с открытым и щедрым сердцем. И когда настанет время, он простит тебя.

С пушкой под носом, он выгладит не очень уверенным в том, что говорит. Пытается тянуть время. Спасти свою шкуру. Он падает на колени, умоляет. Но умиляться я не собираюсь. Своей крепкой левой рукой хватаю его за шкирку и хорошенько встряхиваю. Он начинает гнусавить какую-то невнятную молитву. Я сжимаю его сильнее.

– Сын мой! Перестаньте! – хнычет пастор.

– Рай, ад и прочее… Все вранье! Пустой треп!

Мои крики отражаются от церковных стен.

– И вы это прекрасно знаете и на этом наживаетесь. Ведь после нет ничего! Совсем ничего! Ведь так?

– Вы потеряли рассудок! – лепечет пастор. – Заклинаю вас, прекратите!

– Небытие для мертвых, скорбь для живых. И все! И больше ничего! Скажите же это! Скажите, или я вас сейчас шлепну!

По моим щекам текут две большие слезы. Мы оказываемся под распятием. Икабод ноет, цепляется, изворачивается^{103}. И наконец, пресмыкаясь у моих ног, жалобно визжит:

– Да, это так! Это правда! Нет ничего! Небытие! Не убивайте меня!

Просто невероятно, чего можно добиться с оружием в руках! Если вдуматься. И все же я чувствую облегчение оттого, что служитель Церкви сам по своей воле подтверждает, что бояться мне нечего и я могу не переживать по поводу безмятежности своей души и души Вэнис. Вечный покой. Великий сон, который будет длиться всегда, – такая участь вдруг представляется мне весьма завидной^{104}. В конце концов, вкус у меня непритязательный.

Я отпускаю пастора, приставляю дуло револьвера к своему виску и стреляю.

Деваться некуда.

КОНЕЦ

БОРИС ВИАН и УЛИПО[15]15
  Тексты о работе над романом, кроме «Синопсиса» Б. Виана, созданы УЛИПО. – Ред.


[Закрыть]

Если бы коллективу УЛИПО – но не в 2020 году, а на шестьдесят лет раньше – предложили дописать незаконченный виановский роман, то за дело, несомненно, взялись бы участники первого поколения: Рэймон Кено^{105}, Жак Бенс^{106}, Ноэль Арно^{107}, Жак Дюшато^{108} и Поль Браффор^{109}.

Каждый из этих пяти авторов по-своему знал, издавал и комментировал, как говорится, личность и творчество Виана:

Рэймон Кено, заявлявший в предисловии к «Сердцедеру»: «Борис Виан создал прекрасные, причудливые и трогательные книги: „Пену дней“, самый пронзительный из современных романов; „Мурашки“, самый термитный из рассказов о войне; сложную и непризнанную „Осень в Пекине“, но это еще не все…»[16]16
  L’Arrache-Cœur, ed. Vrille, 1953.


[Закрыть];

Жак Бенс, писавший в послесловии к «Пене дней»: «Следует признать, что мир Бориса Виана полностью основан на языке, то есть порожден языком и находит в нем все свои обоснования»[17]17
  L’Écume des jours, 10/18, UGE, 1963.


[Закрыть];

Ноэль Арно, беспрестанно изучавший жизнь и многообразную деятельность Виана: романиста, переводчика, музыканта, лектора, поэта, ’патафизика^{110}, певца и т. д.[18]18
  Les Vie parallèles de Boris Vian, 10/18, UGE, 1976.


[Закрыть];

Жак Дюшато, пытавшийся с 1969 года – когда имя Виана начинает обрастать легендами – устранить диссонанс, возникший между его короткой скандальной жизнью и интерпретацией его творчества, а также реабилитировать автора, потерявшего всякую надежду на успех и отошедшего от литературы в 1953 году[19]19
  Boris Vian ou les facéties du destin, La Table ronde, 1969, rééd. 1982.


[Закрыть];

Поль Браффор, вспоминавший: «Еще в пятидесятые годы Борис Виан вместе со мной задумывал проект „цветовое фортепианино“ (тогда мы еще не знали, что эта идея уже пришла в голову Александру Скрябину и он даже реализовал ее в симфонии „Прометей“)»[20]20
  Science et littérature, éd. Diderot, 1998.


[Закрыть].

И, наконец, Марк Лапран^{111}, завершающий свое предисловие к Полному собранию сочинений Бориса Виана в серии «Плеяда» следующей фразой: «Нет никаких сомнений в том, что, если бы Виану было отпущено чуть больше жизни, он стал бы одним из создателей и, в лоне этой избранной им семьи, одним из самых усердных вдохновителей УЛИПО»[21]21
  Œuvres complètes, La Pléiade, 2018.


[Закрыть].

ЗАКУЛИСЬЕ

Забавно, что, когда я пишу в шутку, это выглядит искренне, а когда пишу всерьез, то считают, что я шучу.

Борис Виан

ЧИТАТЕЛЬ, ОСТОРОЖНО! Спойлер (опасность предать «огласпорче», как говорят наши канадские друзья).

Нужны ли специальные ключи, чтобы открыть эту книгу? Мы надеемся, что нет. Однако нам кажется полезным показать читателю making of^{112}: здесь опять деваться некуда.

Когда Николь Бертольт от имени наследников дружески вверила нам рукопись и синопсис Бориса Виана, мы приняли решение воспроизвести их дословно. Поэтому сохранили установку на повествование от первого лица. «Я» не всегда удобно: такой повествователь в большей мере претерпевает действие, чем его инициирует. Ну и пусть: мы следовали этому принципу до самой развязки, когда читатель обнаруживает, что роман оказывается исповедью с того света.

Нам недоставало второстепенных персонажей: жертв, подозреваемых, полицейских. Не испытывая особых комплексов, мы добавляли этих персонажей, и их роли, начиная с Вики и заканчивая Джанет, становились уже не совсем второстепенными.

Следовало подкорректировать мелкие неточности, встречающиеся у Виана, – возраст Салли, исторические даты, ошибочные термины американского футбола и т. д., а также обосновать некоторые подробности, которые «Радостный Бизон»^{113}дает без всяких объяснений: откуда у Нарцисса взялось прозвище Убивец? Почему он подталкивает Кармен в объятия Фрэнка? Как мать сходит с ума от комплекса фрустрации?

Начало действия мы датировали 15 сентября 1950 года, тем днем, когда Борис пишет своей жене Мишель, что у него возникла идея романа с «сюжетом настолько хорошим». Уточняя географию, мы изобретали топонимы сообразно главам Виана: города и реки, улицы и кварталы. Мы вставляли фрагменты эпохи конца сороковых годов: политические, военные и спортивные события, машины, одежду, фильмы, романы, радиопередачи и первые телевизионные выпуски. Что касается музыки, то джаз слышится на каждом шагу, насколько это возможно.

Поскольку Салливан совсем рядом[22]22
  Виан написал под псевдонимом Вернона Салливана четыре романа, опубликованные в издательстве «Скорпион»: «Я приду плюнуть на ваши могилы» (J’irai crachersur vos tombes, 1946), «У всех мертвых одинаковая кожа» (Les marts ont tous la même peau, 1947), «А потом всех уродов убрать» (Et on tuera tous les affreux, 1948), «Женщинам не понять» (Elles se rendent pas compte, 1950) – и один рассказ «Собаки, страсть и смерть» (Les chiens, le désir et la mart, 1947), посмертно опубликованный в издательстве Кристиана Бургуа «10/18» в 1970 году. Роман «Деваться некуда» (On n’y échappe pas) предназначался для коллекции «Черная серия» издательства «Галлимар».


[Закрыть] то есть насилие и драка. А еще, конечно же, секс. Он присутствует повсюду, но мы старались следить за тем, чтобы обходить цензуру того времени.

Тема расизма и гомосексуализма проходит лишь фоном, даже если слова «перевертыш» и «педераст» были сохранены. Что же касается винтажного мачизма, то в этом следует винить «членку» со-комиссии УЛИПО, ответственную за редактуру: она не только ему потворствовала, но зачастую его провоцировала.

По примеру Виана мы с удовольствием играли на разных уровнях языка, чередуя лиричность, распущенность и салливановскую метафоричность: «твердая как холодильник, только не холодная», «гортань стала шершавой, как грань напильника». Здесь мы находим переводчика Рэймонда Чандлера и Питера Чейни.

Время от времени мы, не раздумывая, заимствовали и у Виана, и у других. Иногда впадали в клептоманию – воодушевляясь чудесным рассказом «Переводчик-клептоман» Деже Костолани: так, «тысяча водопадов» Эдгара По превратились в «сотню водопадов».

И поскольку здесь мы переходим к технике УЛИПО, укажем несколько приемов. Поэт-любитель – и подозреваемый – Поль Морис Гилен сочиняет для Беатриции Дрискоул «прекрасное подношение», поэму, в которой употребляет слова, составленные исключительно из букв, наличествующих в ее имени и фамилии. Одна из глав романа вначале планировалась как совершенный центон, выстроенный из фраз, взятых из произведений Виана. Другая глава была нашпигована фразами, которые предложили члены УЛИПО, не работавшие над написанием общего текста. Эти промежуточные упражнения значительно подпитывали повествование на раннем этапе. Затем, на стадии финальной коллективной работы, они были подвергнуты радикальному затушевыванию в пользу сюжетной ясности и, смеем надеяться, связности всего произведения.

Last but not least^{114}, поклонники найдут то там, то сям тонкие (и не очень) намеки и ссылки на названия книг и отрывки из песен Бориса Виана.

СИНОПСИС БОРИСА ВИАНА

ЧИТАТЕЛЬ, ОСТОРОЖНО! Здесь опять спойлер.

Роман Черная серия

Молодой мужчина берется за расследование, когда понимает, что все девушки, которых он когда-то любил, одна за другой[23]23
  Одна за другой, но не по порядку. У Нарцисса мы узнаем, что Беатриция Дрискоул, вторая женщина в жизни Фрэнка, была убита несколько месяцев ранее. – Здесь и далее примеч. УЛИПО.


[Закрыть] умирают от руки убийцы. Всякий раз он прибывает слишком поздно, но в итоге выслеживает того, кто совершал убийства, свою мать, которая нашла фамилии девушек в дневнике, который он вел в юности. Только в конце он вспоминает о дневнике, замечая его пропажу, и раскрывает тайну.

Сначала, по возвращении, в поезде, он, кажется, слышит [ее] имя 1-й девушки – погружается в мечтания, не покупает газеты[24]24
  Мы следовали тексту, а не плану. Виан сообщает о смерти Эллен Брейстер уже в первой главе, а не в четвертой, у Нарцисса.


[Закрыть] [и понимает: то, что выкрикивают продавцы газет, это правда.] Никаких новостей. Возвращается из госпиталя, раненный в Корее [сходить на могилу своего отца]. Едет к своему приятелю детективу. Тот как раз расследует это дело. Видит газеты, понимает [надорванная страница] Эллен Брейстер.

Все подтверждается. Ярость. Решает помочь своему приятелю. Тот соглашается. Мало-помалу приятель, кажется, все + и + старается держать его подальше от расследования. Поскольку он[25]25
  Здесь закрадывается неясность с местоимениями, она продолжается и дальше. Кто этот «он», который «узнает, что это мать»? По нашему мнению, этот «он» – Нарцисс, а следующая далее фраза «убивает ее и только потом распознает» не оставляет никаких сомнений: во втором случае это Фрэнк. Значит, понимать следует так: «Поскольку Нарцисс узнает, что это мать. В конце Фрэнк подерется с Нарциссом в тот момент, когда она придет убивать. Его приятель лежит без сознания, Фрэнк прячется. Видит, как она целится. Фрэнк стреляет и убивает ее и только потом распознает».


[Закрыть] узнает, что это мать. В конце он подерется с ним в тот момент, когда она приходит убивать. Его приятель без сознания, он прячется. Видит, как она целится. Стреляет, убивает ее и только потом распознает. Смывается – теряет голову. Находит пастора – приказывает тому молиться о матери. Угрожая револьвером, перед тем, как отпустить, заставляет пастора сказать, что тот не верит, что есть что-то после. Потому что не хочет встретиться с ней. И тогда убивает себя – как китайца[26]26
  Пять китайцев.


[Закрыть], которого он когда-то спалил – Деваться некуда.

Мать нашла дневник в его гарсоньерке [убирая комнату перед возвращением сына] – объяснить в конце[27]27
  Здесь дневник находится не в самом конце, а в одной из последних глав.


[Закрыть].

Мать стала такой[28]28
  Такой, то есть «безумной».


[Закрыть] из-за комплекса фрустрации – муж импотент и все время витает в облаках, химия [серебро] его единственная страсть – (Это было желанием сбежать – видно, потому что он болен.)

У всех убитых рот и лоно выжжены…

нрзб, [текст оборван]… Нарцисс отправляет отца в больницу… чтобы госпитализировать[29]29
  В нашей версии именно Нарцисс, по распоряжению полиции, отвозит сумасшедшего отца в больницу.


[Закрыть] и… уберечь.

Нарцисс подтолкнет Кармен в объятия Фрэнка, чтобыуберечь Салли, зажизнь которой он боится[30]30
  В нашем сценарии он делает это, чтобы подстроить убийце ловушку.


[Закрыть].