Текст книги "Деваться некуда"

Автор книги: Борис Виан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

VII

Я еще не успел прийти в себя от пощечины, как Вэнис заговорила со мной, и в ее голосе уже не было никакой враждебности. Словно ничего и не произошло.

– Тебе звонили… Некий Нарцисс. Десять минут назад. Тебя ждут.

Звонок от Нарцисса был большой редкостью. Убивец предпочитал, чтобы другие звонили ему.

– Ждут? Во сколько? Он сказал?

– Ждут. И точка. Твой друг не из болтливых.

Ну конечно же! Фотография того француза! Нарцисс ведь хотел получить ее как можно быстрее. Не считая скопцов, эта версия пока оставалась наиболее правдоподобной. Я начал копаться в секретере гостиной, куда Вэнис благоговейно складывала все реликвии того времени, когда Марк и я были студентами. И тут же нашел «College Book 1933». Я не открывал его лет двадцать. Меня поразило, какими мы тогда были детьми! А еще на той фотографии у меня были обе руки.

Между страницами альбома хранились годы воспоминаний. Билеты в кино, на концерты, десятки снимков, те, что были сделаны на дне рождения у шестнадцатилетней Люси Мэйнард, на том вечере, когда я встретил Эллен. А еще автограф давно забытого бейсболиста Томми Сьюэлла^{49} и даже то треклятое стихотворение Гилена, обращенное к Беатрис, которое она показала мне, чтобы вызвать ревность, – и, в общем-то, достигла своей цели, поскольку я его так и не выбросил. «С утра туалет: колибри стирает китель, драит убор, аксессуары. Лакирует укладку буклей. Рядится. Красуется. И трубит себе сбор»[7]7
  В оригинале по-французски.


[Закрыть] – и все в том же духе на добрые полторы страницы^{50}. Я не раз задумывался, но все равно не понимал, как Беатрис, такая уравновешенная, такая решительная, могла польститься на этого напомаженного французика. Нет, я решительно никогда не пойму женщин.

Я напялил простой льняной костюм горчичного цвета от «Молбёрн», нахлобучил неброскую шляпу от «Борсалино»^{51}. И покатил на «линкольне». Я мог бы, конечно, обратиться к услугам Хьюго, нашего вечно рассеянного водителя, которого все равно никогда не удавалось найти, когда он был нужен. Но мне хотелось приноровиться и проверить свою новую руку, не расплющит ли она руль. Сначала – легкая неуверенность, затем – чуть больше плавности, и все прошло хорошо.

Через несколько минут я, почти ликуя, подъехал к конторе Нарцисса на Дрим-стрит. Лифты не работали, и журналисты «Курриера» толпились в холле. Первым желанием было развернуться и уйти: меня совсем не радовала перспектива карабкаться до восьмого этажа по лестнице, забитой потными газетчиками. Но я пересилил себя и потащился наверх. На четвертом этаже все лампочки перегорели. Было темно, как в кротовой норе. Позади меня раздался мужской голос.

– Простите, сэр. Вы случайно не на восьмой?

Мужчина приблизился ко мне, у меня возникло нехорошее предчувствие. Но это был всего лишь почтальон или кто-то на него похожий. Невысокий лысый человек с не очень большим пакетом.

– Если бы вы могли передать это… Я бы сэкономил время, – сказал он, глядя на часы. – Кабинет четыре. Мисс Кармен Линдо.

Я кивнул и взял пакет, который оказался совсем нетяжелым. На шестом этаже два журналиста с гнусавыми голосами ругались по поводу Макартура^{52} и его склонности забрасывать бомбами все желтое. Наконец я добрался до восьмого. Дверь в контору Нарцисса была приоткрыта, звучала тема «Futile frustration» Каунта Бейси^{53}. Я, сжимая под мышкой пакет и альбом с фотографиями, потянулся туда, как зачарованная музыкой кобра. С Кармен Нарциссу крупно повезло. Ну, крупно там, где надо. На ней было облегающее шелковое платье изумрудного цвета, которое очень хорошо сочеталось – как рифма в стихотворении – с зелеными глазами и радужной оболочкой в золотых крапинках. Великолепный наряд.

– Вы шикарны, Кармен, – сказал я.

– Вам нравится, Фрэнк?

– Мне очень нравится.

– Я очень рада, – заверила она.

И подошла ко мне. Я улыбнулся.

– Великий расследователь на месте?

– Ой, нет, он на выезде. Но приказал мне не дать вам уйти.

– Понятно. Из чистого любопытства, а как вы собираетесь не дать мне уйти?

Она бросила на меня пирокластический^{54} взгляд.

– Знаете, Фрэнк, я готова на все!

И засмеялась. Я – тоже. Я совершенно забыл и об альбоме, и о пакете. Первый я положил на стол, второй вручил ей.

– Держите, это вам.

– Подарок? О, Фрэнк, как вы любезны!

– Подарок из почтового выделения, Кармен. Я хотел сказать, отделения, Кармен.

Я смешался.

«Futile frustration» сменилась «The Mad Boogie»^{55} все того же Каунта Бейси. Между двумя темами объявили прогноз погоды на ближайшие дни с повышением температуры до шестидесяти градусов.

– Ах, – воскликнула Кармен. – Это от моей сестры…

Она открыла коробку, достала из нее карминные туфельки на ремешках и высоких каблуках. Разулась, уселась на письменный стол и начала примерять. Она сводила и разводила в стороны ноги, подобно танцовщице кабаре или Дороти из «Волшебника страны Оз»^{56}, и в моем костюме от «Молбёрн» мне стало тесно, особенно в швах.

– С другими лучше было, не правда ли? – простодушно спросила она.

Она действительно ждала моего ответа.

Я притянул Кармен поближе и сделал вид, что подвергаю ее каблуки чуть ли не научному исследованию. Еще пара минут, и я бы вышел за грани приличий. К счастью, она меня оттолкнула, вернулась на свое место.

Знаете, Фрэнк, – посмотрев на меня, сказала она, – вы мне симпатичны… по-человечески. И мне бы хотелось… – продолжила она, но тут вошел Нарцисс.

– Идиотские лифты!

Он был в экстравагантном пальто из жемчужного каракуля, белых перчатках и шапке из меха ангорского кролика с кисточками. Убивец пылал гневом, его лицо побагровело. Он махнул нам рукой, скрылся за дверьми своего святилища и тут же позвал Кармен:

– Мне нужно срочно выпить…

Кармен подмигнула мне и вошла к нему с бутылкой виски. Я ждал, прислушиваясь к их шепоту. Наконец Нарцисс пригласил меня войти. Он успел снять пальто с шапкой и облачиться в пурпурный шелковый жакет, приносящий удачу, который надевал специально для игры в покер у Кармен, где и заслужил свое прозвище Убивец, поскольку все время выдавал по пять карт подряд одной масти.

– Присаживайтесь, мой дорогой полковник Болтон.

– Я принес тебе альбом. Там фотография француза и даже его чертово стихотворение для Беатрис.

Я всегда с трудом переносил этого свихнутого Гилена и теперь, думая о нем вновь, не очень удивлялся – даже почти не удивлялся – тому, что он стал извращенцем и садистом.

Нарцисс покачал головой и внимательно прочел текст.

– «Клеит, бойко кадрит. Колобродит. И баркаролу яро басит…» И опять… любовь в конце стихотворения. Посмотрите, Кармен.

Он отложил листок и вздохнул:

– Здесь что-то от нас ускользает. Наверняка какой-то шифр. Я знаю человека, которому можно поручить дешифровку. Я с ним свяжусь позднее.

Он хлебнул виски.

– Ладно, а пока перейдем к другому. Ты готов к дьявольски неприятной новости?

Конечно. Мы готовы на все, не правда ли, Кармен?

Нарцисс вдруг громко закашлялся. Я вспомнил о Герцоге и отвел глаза. Он продолжил:

– Ума Бронстин… Мертвая женщина, найденная в бассейне… Она жива.

– Вот как! – удивился я. – Тем лучше для нее, разве нет? Иногда все же лучше быть живым, чем мертвым.

– Не иначе как корейская пословица? Но не радуйся так быстро, для тебя это не такая уж и хорошая новость. Тело… Фотографии трупа, которые мы видели вчера… Полагаю, ты не забыл? Так вот, на самом деле это Гертруда Токлас.

– Гертруда Токлас?

– Она самая.

Я почувствовал, что кровь во мне забурлила.

– Господи! Я знал ее лет десять назад. Она только начинала сниматься в фильмах категории В^{57}. Ее настоящее имя… было…

– Элис Стайн. Я знаю, знаю. Я помню о твоей забавной истории с ней. Поэтому я и позвонил тебе сегодня утром. Но ты еще спал…

– Элис… Ты уверен?

– Сожалею, Фрэнк. У полиции нет никаких сомнений: твоя Элис жила у Умы Бронстин… Они были подругами. Даже больше чем подругами. Во всяком случае, это не важно. Ума уехала на несколько дней и оставила Гертруду Стайн на своей вилле, в Саус-Дистрикт, у которой, кстати, французское название «Пылинка»[8]8
  В оригинале по-французски La Paillette. Вероятно, аллюзия на кокаиноманию Умы Бронстин.


[Закрыть]. Это добавляет еще одну жемчужину в твое ожерелье.

– Красивая метафора!

– С тремя жемчужинами ожерелье утяжеляется. А тот французик мог знать Элис? Мог ли он, допустим, подсказать ей название для ее виллы?

Я пожал плечами. Теперь срочно выпить нужно было мне.

Элис могла ему понравиться, этому доморощенному Бодлеру[9]9
  В оригинале Уолт Уитмен.


[Закрыть]. Ах, грудки Элис! У нее их было две, приблизительно одинаковые по весу и по форме, но соски отличались цветом и, самое главное, реакцией на прикосновение языка… Один набухал и вытягивался в два счета, другой никуда не торопился. Это меня забавляло. Разномастные груди. Я называл их Сцилла и Харибда. Она хвалила меня: «Ты это заметил, ты – зоркий…» Да и вообще, по части утех у нее были довольно интересные инициативы. Но сейчас речь шла не об этом.

Прищурив свои красивые девичьи глаза, Нарцисс внимательно смотрел на меня.

– Я не смог поговорить с Умой Бронстин, она еще не вернулась, – продолжил он. – Зато успел посадить себе на хвост главную инспекторшу Бун. У нее есть информация, которой нет у меня, но она быстро поняла, что и я знаю то, что неизвестно ей.

Он выдержал паузу перед тем, как совершенно невыразительно спросить:

– Кстати, а где ты был в тот вечер, когда произошло преступление? То есть в день своего приезда.

В голосе Убивца сквозила недоверчивость, которую он даже не пытался скрыть.

– Я приехал на поезде в пять часов вечера, – ответил я. – Затем пошел прямо домой.

Нарцисс мотнул головой.

– Подумай хорошо. Тебе понадобится алиби. Ты был один?

– Вот уж странное отношение к новоиспеченному партнеру.

Он упрямо повторил свой вопрос, игнорируя элементарные правила риторики:

– Ты был один?

– Тебе нужны свидетели? Салли, Герцог, моя мать… Хочу тебе все же напомнить, что я находился за тысячу миль отсюда, когда убили Эллен Брейстер. А версию о французе ты уже похоронил?

Выщипанные брови Нарцисса приподнялись, он лукаво взглянул на Кармен и, кивнув в мою сторону, объявил, чтобы разрядить атмосферу:

– К счастью, с этим типом у тебя ничего не было… Вблизи очень опасен!

Я поймал взгляд Кармен и прочел в нем то, чего никак не ожидал: страх. Улыбка Нарцисса застыла, он продолжил более жестко:

– Мне нужен список всех девушек, которых ты знал. В библейском смысле, разумеется.

Требование застало меня врасплох.

– Ты – серьезно?

– А ты как думаешь?

– Значит, серьезно.

– Дело серьезное, мой дорогой Фрэнк. Здесь, в Блэк-Ривере, подобные вещи непривычны, и уже начинается легкая паника.

Я покачал головой и задумался. Дам я ему этот список. Впрочем, не такой уж он и длинный. А потом я вспомнил о другой девушке, так обсыпанной веснушками, что я называл ее Божьей Коровкой. К тому же ее звали Вики Вилбэри. Инициалы ВВ^{58}.

Я встретил Вики сразу после разрыва с Элис, то есть Гертрудой, которая начинала, на мой взгляд, чересчур интересоваться дамами и давать пищу газетным рубрикам, специализирующимся на любострастных делах и телах^{59}. Вики являла собой типичный образец папенькиной дочки, наследницы, которая купалась в роскоши и все время гарцевала на лошади. Но самое главное, она была ревнивой фурией, властной и опасной. Помню, как-то вечером, после матча, который наша команда выиграла, мы праздновали с Вики в «Родео». Беатрис, веселая как сорок четыре чижа, заметила меня в баре. Подошла к нам с открытой улыбкой и невинно чмокнула меня в щечку. Вики без всякого предупреждения сильно ударила ее черным стеком, с которым никогда не расставалась. Божья Коровка – зверь свирепый.

– Фрэнк, ну что там со списком?

Убивец терял терпение. Он протянул мне ручку.

Я начал писать… Эллен Брейстер, Беатриция Дрискоул, Элис Стайн, Эстер Грасс, Джудит Грасс, Мэрилин Мун Пак… Возможно, я кого-то и забыл. А Вики не внес в список умышленно. Подозрения Нарцисса меня насторожили, и я решил кое-что предпринять сам. Да, Божья Коровка была помешанной. Она регулярно шарила по моим карманам, отслеживала мои малейшие передвижения и даже грозилась убить и Эллен Брейстер, и Элис Стайн. Красавица, но настоящая мегера. Я не отметал гипотезу о французишке с его колобродящим колибри, но тигрица Вики в роли подозреваемой была не менее убедительна.

И потом, если бы она была в опасности, я поздравил бы себя с тем, что предупредил ее. Признаюсь, что, несмотря на все ее недостатки, я бы не отказался вновь пересчитать ее веснушки, одну за другой, а еще у меня представилась бы возможность выяснить, какое впечатление на нее производит моя новая рука.

Я послал пылкий воздушный поцелуй Кармен, которая все не могла нарадоваться своим карминным туфелькам, одолел семь этажей и вернулся к машине.

Не было еще и полудня: я не видел Вики много лет, но в этот час у меня имелись все шансы застать ее на семейном ранчо, где она занималась лошадьми. Местечко Дестини-Крик находилось в двадцати милях южнее, за Саус-Бэнком. Я тронулся так резко, что своей стальной рукой чуть не выдрал рычаг поворотника.

Через полчаса я уже оказался на ранчо. Ни души. Как смерч я пронесся к конюшням и с визгом затормозил перед центральной аллеей. Безлюдно. Я позвал Вики. Несколько раз. Все громче. Я плохо разбираюсь в коневодстве, самое большее, могу отличить пони от чистокровки, но тогда почувствовал, что лошади какие-то нервные. Внутри, как и полагается, сильно пахло соломой и навозом. А вот запах пороха здесь был совсем неуместен.

Позади конюшни сорвалась с места какая-то машина. Думая, что это Вики, я побежал, чтобы ее догнать. И в этот момент заметил саму Вики, в первом стойле у входа.

Божья Коровка не изменилась. Веснушек у нее не поубавилось. Ее все такие же красивые голубые глаза были удивленно открыты. У меня не хватило духу их закрыть.

Ее черный стек лежал рядом с ней.

VIII

В город я возвращался в полном ошеломлении. После Кореи я не видел мертвых так близко, и теперь лицо Вики преследовало меня больше, чем все остальные. Это убийство не оставляло никаких сомнений: какой-то маньяк методично истреблял моих бывших подруг. Я должен был сразу вызвать полицию, эту Джанет Бун, предупредить Нарцисса. Сбежать с места преступления было не лучшей идеей. Но я боялся за следующих кандидаток из моего списка, и время торопило.

Самое срочное теперь – это сестры Грасс. Эстер и Джудит, абсолютно черные близняшки, похожие как две капли воды. Я никогда не мог их отличить, и это приводило обеих в восторг. Они были роскошными. И выказывали самую удивительную техничность, которая мне когда-либо встречалась. Я до сих пор ощущал пальцами их гладкие изогнутые талии и крепкие, как арбузы, ягодицы.

Они вместе держали прачечную на Эсперенс-авеню. Одно из тех заведений, где на витрине написано 24/24 и 7/7, даже если оно всегда закрыто с трех до шести. Но кто же пойдет стирать белье в четыре часа утра? Во всяком случае, когда я приехал в час пополудни, на двери висела табличка с объявлением «Sorry, we’re closed». Раздосадованный, я поплелся обратно к «линкольну». Дойдя до угла с Провиденс-стрит, вдруг засомневался. Мне было трудно представить себе, чтобы сестры бросили пустую лавку и ушли обедать.

Я вернулся. Повернул дверную ручку. Стеклянная дверь была открыта. Дверь в подсобную комнату – заперта. Обошел все. Никого. Я уже собирался выйти, как вдруг на тротуаре с другой стороны улицы увидел мужчину, в котором сразу распознал Нарцисса. Он повернулся ко мне спиной, но в костюме цыплячьего цвета, да еще и бутылочно-зеленой шляпе его нельзя было не приметить. Кстати, я бы хотел знать, случается ли ему вести тайную слежку в таком наряде.

Я смылся по-французски[10]10
  По-английски to take French leave означает «уйти по-английски».


[Закрыть] и издали увидел, как он под возмущенные гудки переходит улицу и, не обращая никакого внимания на табличку «Closed», уверенно заходит в прачечную.

Я тронулся и покатил без всякой цели. В конце концов урчание мотора меня успокоило. Я вспоминал, как по возвращении на родину собирался разгуливать этаким опереточным полковником, и вот теперь вокруг меня женщины падали замертво, как зимние мухи. Даже мой старинный приятель Нарцисс смотрел на меня недоверчиво: для него я был совершенно сбрендившим воякой, жалким недотепой^{60}. Кто знает, а вдруг он считает, что война сделала меня способным на все?

Я включил радио. За годы моего отсутствия Хьюго, постоянно чинящий и налаживающий наши автомобили, установил на каждом по шикарному радиоприемнику «Моторолла». Хьюго все время надраивал машины и проверял моторы. Скажем прямо, при таких маньяках самостоятельного вождения, как Вэнис, Салли и Герцог, он подыхал от скуки.

По радио передавали невыносимо слащавый «Tennessee Waltz»^{61}. Я терпеть не мог Патти Пейдж^{62}, эту смазливую блондинку, которая строила из себя контральто. Затем диктор перешел к успеху сказки «Золушки», экранизированной Уолтом Диснеем. На новости о Корее радио поскупилось. Генерал Макартур недавно приказал цензурировать все репортажи, и отныне запрещалось критиковать американские войска и их командование. Журналистам грозил военный трибунал: один парень из «Юнайтед пресс» всего лишь забыл представить свою статью в цензурный комитет и за это просидел целые сутки в тюрьме. В общем, о контингенте Соединенных Штатов в Корее можно было официально писать лишь то, что он там находится. А еще заявлять, что войну мы выигрываем, но, на мой взгляд, мы ее проигрывали; я был готов дать руку на отсечение.

Я уже собирался выключить радио, как начали рассказывать об убийствах. Полиция связала все три преступления и искала «садиста». Диктор остановился на карьере Элис, то есть Гертруды, начинающей звезды в фильмах «Восстание на Гуадалканале», «Сварливая и стервозная», а также в скандальной ленте «Когда приходят шакалы»[11]11
  Американские названия: Guadalcanal Uprising! – The Pitiless Vixen – When the Jackals Pass.


[Закрыть], и напирал на пикантное «дело Стайн – Токлас», потому что в нем были замешаны лесбиянки. В потоке недомолвок он упоминал имена Эллен и Беатрис. В первый раз я физически ощутил, что они действительно умерли. Мне стало плохо. И сильно затошнило. Я остановил «линкольн» на обочине. Меня вырвало.

Когда я доехал до центра города, солнце уже садилось. Я с трудом припарковался на Мэйн-стрит. Там устроили парковку машин под углом и сделали одностороннее движение. Везде открылись новые магазины, всю западную часть Кортланд-плейс занимал универмаг «Сирс». Я дошел до кинотеатра «Аполло», в котором показывали фильм, о котором мне рассказывали еще в Корее. «Сансет бульвар»^{63}. Где-то я прочитал, что Гертруда чуть было не сыграла в нем маленькую роль цветочницы, которую все равно потом вырезали при монтаже. Молоденькая кассирша, увидев мою руку в перчатке, смущенно отвела взгляд.

Билетерша посадила меня в первый ряд партера. Сеанс едва начался, сигаретный дым застилал экран. Мне хотелось ни о чем не думать, просто погрузиться в убаюкивающие картинки. Но не задалось с самого начала: в первой же сцене в бассейне плавал труп. История меня все же увлекла: бесталанный сценарист пристраивается жить у своей любовницы, забытой звезды немого кино. Она сказочно богата, намного старше его и дает ему все, что он пожелает. Молодость против денег. Но не все можно купить.

Внезапно на экране появился Бастер Китон. Героиня пригласила его сыграть в бридж. За всю партию Бастер, сидя с картами в руке, произнес только два слова: «Я – пас!» И так – дважды. Для его единственной роли в этом звуковом фильме реплика значила только одно: его времена прошли, а его самого «ушли».

* * *

Ночью мне опять не удалось проспать подряд и четверти часа. Я уже не мог лежать в своей комнате и без конца перебирать цвета волос – от самого светлого до самого темного, включая рыжий. В какой-то момент стену высветили лучи от фар машины. Я встал и из окна заметил тонкую фигуру перед гаражом. Наверное, вернулся Вайли. Не в силах заснуть, я тихонько вышел на лестницу. Тихонько… то есть стукнув своей стальной рукой о латунные перила, которые зазвенели, как гонг. Я спустился на первый этаж и пошел за бурбоном. Но оказался не единственным ходоком. Салли и Вэнис уже сидели в гостиной, собака лежала у них в ногах. На матери было легкое платье с парижской Фобур-Сент-Оноре, чересчур элегантное для такого позднего часа. Она прекрасно выглядела, даже если подбивала лифчики и не скупилась на корсеты ради того, чтобы грудь казалась бетонной.

– В этом доме определенно никто не спит! – бросила мне Салли.

Под ее глазами я заметил мешки, маленькие, трогательные. Вэнис, похоже, надушилась с головы до ног: от нее благоухало на несколько миль вокруг. Безукоризненный, как всегда, макияж и укладка с пробором посередине. У обеих было по стакану в руке, что, судя по всему, помогало им держаться прямо. Салли встала, даже не качнувшись, и налила мне изрядную порцию Jim Beam^{64}, которую я выпил залпом. Она тут же плеснула еще одну. Единственным, кто не пил, был Бобби.

– Я отлежал голову на левой руке, – сказал я, чувствуя, как язык понемногу заплетается. – Худшая из всех подушек, какие мне попадались.

– На щеке остался след.

Салли одарила меня одной из тех улыбок, что сходят с лица, не успев добраться до глаз.

– Отсутствующий орган, – сказала Вэнис.

– Фантомный, – поправил я.

– Остаются еще другие, – игриво заметила Салли, глядя на мою ширинку.

Штаны я натянул на голое тело, и это, видимо, создало определенную объемность. Вэнис брезгливо поморщилась.

– Скажи, что тебя изводит, Фрэнки, – произнесла мать, как если бы я вернулся с разодранными коленками после стычки на школьном дворе. – Ты можешь нам рассказать. Все психиатры сходятся на этот счет: чтобы обрести сон, нельзя ничего таить внутри.

Она это говорила, но, кажется, заранее томилась от необходимости выслушивать мои военные мемуары. На послеполуденных встречах в Veterans Circle, где постоянно ворошилось и перемешивалось крошево воспоминаний, она, должно быть, получала свою дозу сполна.

– Да ладно вам… – сказал я, приговаривая очередные пятьдесят граммов.

Моя голова отяжелела, словно весила центнер. Я с трудом сглотнул слюну и чуть не подавился.

– Там у вас были какие-то развлечения… между заданиями? – спросила Вэнис.

– Всего хватало сполна. Кончилась смесь в огнемете? Заправляешь по полной. Кончился бензин в зажигалке, которая поджигает огонь на выходе из огнемета? Меняешь зажигалку. У нас были целые ящики, забитые зажигалками. Кончилось бухло в буфете? Всегда находился truck^{65}, чтобы доставить алкоголь в нужное место и время. Кончились враги, чтобы огребать наш огненный смерч? Никаких проблем: Корейская народная армия поставляла нам уйму кандидатов под красным флагом! Невероятно, до чего же черным и хрустящим – как поджаренный хлеб – оказывается человечье мясо… А если я скажу, что мы спокойно рассуждали о том, какой запах хуже: плоти горящей или часами гниющей под раскаленным солнцем? Может ли горелая плоть быть аппетитной, если поднапрячься? Жареная свинина, агнец Божий… Мне не в чем себя упрекнуть. Пожалейте Джона Уэйна!^{66}

Что на меня нашло? Оно все время вырывается изнутри. Ну и что!.. На каждой войне повторяется одна и та же удручающая хрень: массовая мобилизация любителей. Я говорю о призывниках. И ничего хорошего это не дает. Что ж вы хотите? Мы вправе ждать чего-то большего от индивидов, которые на самом деле так мало отличаются от обезьян.

Нависла тяжелая тишина. Я направился к бару и сварганил себе бодрящую смесь. Раздался тихий стук в дверь, в гостиную бесшумно вошел Вайли.

– Нам ничего не нужно, Вайли, спасибо, – сказала Вэнис.

Вайли кивнул головой, подбросил полено в камин и стал ворошить угли. Выручающее присутствие.

Вэнис наполнила свой стакан и села на диван, подобрав голые ступни под ягодицы, натренированные гимнастикой и антицеллюлитным вибромассажем.

– А девиц вам тоже доставляли? – спросила Салли, возобновляя беседу. – Попадалось что-нибудь экзотическое?

В ее голосе ни капли заинтересованности. Лишь вялое любопытство.

Девиц? Да. Был бордель с маленькими кореянками, одни фаянсово-тонкостенно-изящнее других, некрашеный фарфор, церемония китайского чая с молочным облачком в уголке рта… Мы заезжали в самую гущу городских трущоб. Пахло мускусом и чем-то индусским. Что там было еще примечательного в этом квартале? Мара.

Да, среди прочих девиц была Мара. Благоуханию Мары, ее собственному и импортному от «Роже-Галле»^{67}, вменялась геркулесова задача перебивать запах бензина и горелой плоти в моих ноздрях. И ей это удавалось. Она носила шелковое платье, застегивающееся сбоку от плеча до икр. Она была молоденькая и хрупкая. Ее красные руки. Думаю, она предпочитала меня другим, но не потому, что я был полковником, а потому что, как никто другой, умел напевать «Sometimes, I feel like a motherless child»^{68} и подражать звуку трубы Билла Коулмана^{69}. Она забиралась на стол и танцевала. На лакированной поверхности стола ее тело волновалось, бедра дрожали, ноги раздвигались, а из уст вырывалось легкое стенание. Мне достаточно было протянуть руку, чтобы сорвать ее, как спелый мандарин. Когда я входил в нее, она всегда тихонько вскрикивала. И была она жгучей, как преисподняя.

Уже не помню, рассказывал ли я о Маре вслух или про себя. Не помню, называл ли ее по имени… Приводил подробности? Я приговорил еще пятьдесят граммов… Ах, эти ягодицы Мары, такие гладкие и приветливые… Ее возобновляемые наскоки, которые всякий раз разили прямо в цель… Ну, конечно же, я рассказывал о Маре, о ее постоянных вопросах, ведь она так мечтала об Америке. Потому что Вэнис вдруг делано засмеялась и язвительно проскрипела:

– Об Америке? Неужели ты хочешь сказать, что она собирается сюда припереться, твоя желтая лихорадка?

На эту презрительную реплику я не отреагировал.

– Исключено, что она приедет, потому что она уже приехала. Мара вот уже несколько месяцев живет в Понти-Даниэл-Бич, около Бекерсвилла.

– Мара – это ее настоящее имя? – спросила Салли.

– Мэрилин, – ответил я. – Мэрилин Мун Пак.

– В общем, шлюха, – подытожила Вэнис. – Мне вся эта история не нравится.

Мисс Пак разбила сердце всему нашему полку, когда уехала с генерал-майором, вышедшим в отставку. Он привез ее вместе со своим багажом и поселил в большой вилле на берегу Атлантического океана. Я был рад за нее, но, даже зная, как ее найти, не очень к этому стремился. Мне не хотелось, чтобы она видела меня таким. Позднее, может быть.

Вновь воцарилось молчание. Следовало поменять тему. Я хотел подумать о чем-нибудь другом, я должен был подумать о чем-нибудь другом. В камине просело выгоревшее полено. Бобби зевнул. Несмотря ни на что, Салли смотрела на меня с нежностью. Вэнис не спускала с нее холодного взгляда. Затем ее глаза увлажнились, она, должно быть, вспомнила о Марке.

Мои глаза оставались сухими, хотя я изрядно набрался и алкоголем, и воспоминаниями. Я был в таком скверном состоянии, что Вайли помог мне подняться в комнату. Я завалился как «Титаник», но только без оркестрового сопровождения.