Текст книги "Сердце дыбом"

Автор книги: Борис Виан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

X

Ангель взял в руки клепальник и приступил к другому борту. Он приставлял наковальню с внутренней стороны борта, когда появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Клементина. Увидев мать, двойняшки радостно завизжали. Ситроэн подошел к ней и взял ее за руку. Ангель поднял глаза, оценил ситуацию и насторожился.

– Кто их накормил? – спросила она.

– Я, – сухо ответил Ангель.

Она была удивлена его тону.

– А по какому праву?

– Хватит! – отрезал Ангель.

– Я спрашиваю, по какому праву ты взялся кормить детей, если было раз и навсегда решено, что ты ими заниматься не будешь?

Клементина не успела даже закончить фразу, как на нее посыпались затрещины. Она зашаталась. Ангель, бледный как простыня, затрясся от ярости.

– Все! – гаркнул он.

Казалось, он успокоился, она поднесла дрожащую руку к щеке.

– Я сожалею, – наконец произнес он. – Но ты заходишь слишком далеко.

Дети подняли крик. Ситроэн наклонился, подобрал с земли гвоздь и изо всех сил всадил его в ногу Ангелю. Тот даже не пошевелился. Клементина расхохоталась навзрыд.

– Довольно! – отчеканил Ангель.

Она замолчала.

– А вообще-то, – продолжил он, – я сожалею только о том, что бил не изо всех сил.

Клементина покачала головой и пошла к дому. Дети семенили за ней. Ситроэн оборачивался и бросал на отца злобные взгляды. Ангель задумался. Он мысленно прокручивал только что произошедшую сцену и нервно морщился; потом вспомнил, как жена лежала на обеденном столе, и краска залила его лицо. Он знал, что больше никогда не вернется домой. В сарае имелось достаточно опилок, чтобы мягко спать, да и ночи стояли теплые. Он почувствовал какое-то жжение в левой ноге, наклонился и выдернул гвоздь с маленькой золотой шляпкой; на холщовой штанине раздавилось бурое пятнышко величиной с клопа. И смех и грех. Жалкие опарыши.

XI

20 мая

С тех пор как Ангель переселился на свою верфь, Жакмор старался держаться от дома подальше. Он чувствовал себя неловко в присутствии Клементины. В ней было слишком много материнского, и проявлялось оно весьма необычно. Дело не в том, что психиатр видел в этом что-то непристойное, – говоря о своей пустоте, а, следовательно, о полном отсутствии понятий этического свойства, он совсем не лукавил, – просто это стесняло его физически.

Он лежал в углу сада посреди буйных зарослей квашнерыльника, отвар которого придает даже самым робким невероятную силу и решительность. Жакмор рассеянно жевал краеугольный стебель, поджидая Белянку, которая должна была провести с ним остаток этого ничем не выделяющегося дня. Мысль о выделении заставила Жакмора ощупать ширинку: безупречна ли? Как правило, при подобных исследованиях венцом дела неизбежно оказывался психиатрический конец.

Услышав, как зашурчал гравий, он приподнялся. Появилась служанка в тяжелом шушуне – эдакая дородная плоскошлепая увальня. Она подошла поближе и плюхнулась рядом с психиатром.

– Работу закончила? – спросил он.

– Закончила, – вздохнула она. – И детей уже уложила.

Она начала расстегивать платье, но Жакмор остановил ее.

– Может, поговорим чуть-чуть? – предложил он.

– Не для того я сюда пришла, – ответила она. – То самое, пожалуйста, но без разговоров.

– Я хочу у тебя спросить только одну вещь, – сказал он.

Она разделась и села на траву. В этом укромном уголке сада они были как в шкатулке. Опасаться чьего-либо появления не приходилось; ни Ангель, ни Клементина сюда никогда не заходили. Жакмор раздевался медленно, испытывая терпение служанки. Она старалась не смотреть в его сторону. Их голые тела несуразно смотрелись на фоне травы. Она легла на живот, затем встала на четвереньки.

– Ну, чего ж вы? – позвала она.

– Тьфу! – разозлился Жакмор. – Как меня достала эта идиотская поза.

– Да ладно вам, – отозвалась она.

– Это просто невыносимо, – сказал он.

Резким толчком он опрокинул ее навзничь. Не дав ей времени перевернуться, он прижал ее к земле и лег на нее всем телом. Она яростно вырывалась.

– Нет! – закричала она. – Только не это! Не надо так! Насильник!

Жакмор не ослаблял хватку.

– Я тебя отпущу, – сказал он. – Но сначала скажи, почему ты не хочешь по-другому?

– Не хочу, – промычала она.

Он нажал на нее еще сильнее. Он мог запросто овладеть ею в любую секунду.

– Если не скажешь, я это сделаю прямо так.

Она захлюпала, залепетала, задыхаясь от злости.

– Нет… Отстаньте от меня… Я не хочу. Вы такой противный!

– Ничего себе! – возмутился Жакмор. – Ты что, спятила?

– Я ничего не скажу!

– Скажешь!

Он склонился над ней и схватил зубами ее сосок.

– Если не скажешь, я его откушу, – пригрозил он, еле шевеля языком.

Его так и распирало от смеха. Силы уходили. Он слегка сжал зубы, она вскрикнула и зарыдала уже по-настоящему. Воспользовавшись своим преимуществом, он ею безжалостно овладел.

– Я скажу, – заскулила она. – Только слезьте с меня. Сейчас же. Сейчас же.

– Ты скажешь мне все? – спросил Жакмор.

– Честное слово, – выдала она. – Отпустите… Ну… Ну же…

Жакмор отпустил ее и откинулся на спину. Дышал он тяжело. Победа далась нелегко. Она села на траву.

– Теперь говори, – сказал он. – Или я начну снова. Почему ты делаешь это именно так? В чем смысл?

– Я делала так всегда.

– Всегда это когда?

– С самого начала.

– А с кем в первый раз?

– С отцом.

– А почему на четвереньках?

– Он сказал, что не хочет на меня смотреть. Не может.

– Ему было стыдно?

– Мы такого не знаем, – сурово ответила она.

Девушка закрывала груди руками, широко раздвинутые ноги оставались неприкрытыми. «Вот оно, целомудрие», – подумал Жакмор.

– Сколько тебе было?

– Двенадцать.

– Теперь понимаю, почему он боялся на тебя смотреть.

– Нет, не понимаете, – возразила она. – Он сказал, что не хочет, потому что я уродина. А коли мой отец так сказал, значит, так оно и есть, а из-за вас я пошла супротив отца, и теперь я – скверная дочь.

– А тебе-то нравится?

– Что?

– Ну, то, как ты это делаешь?

– Нравится, не нравится, чего говорить-то, – проворчала она. – Так вы будете или нет?

– Буду, но не все время в одной и той же позе, – сказал Жакмор. – Даже совершенство надоедает.

– Вы прямо как скотина, – сказала служанка;

Она встала и зашарила по траве в поисках платья.

– Ты что?

– Я ухожу. Мне стыдно.

– Ты-то здесь ни при чем.

– При чем, – сказала она. – Я не должна была с самого начала.

– Если бы ты мне побольше рассказывала, я бы старался щадить твою легкоранимую психику, – заметил Жакмор. – Но ты такая неразговорчивая.

– Правильно мне хозяйка наказывала, – вновь заныла она. – Видеть вас больше не хочу.

– Подумаешь, – отозвался психиатр. – Как-нибудь обойдусь.

– Я больше ничего вам не скажу. Я не нанималась угождать вашим скабрезным причудам.

Жакмор усмехнулся и принялся одеваться. Он даже и не надеялся всерьез пропсихоанализировать эту дурочку. Ничего, найдутся другие, еще и поинтереснее. Он обулся, встал. Она все еще хныкала.

– Пошла вон, – отчетливо произнес психиатр.

Шмыгая носом, служанка удалилась. И уж, конечно, переполненная презрением. Подумав, что в этом смысле анализ удался, Жакмор улыбнулся. Затем, ловко подпрыгнув, поймал на лету зазевавшуюся бабочку и проглотил ее с чувством глубокого удовлетворения.

XII

13 июля

Из столовой хорошо просматривалась мощенная гравием площадка перед домом; там резвились уже накормленные, но еще не уложенные тройняшки, так как служанка кормила взрослых. Жакмор, на которого возлагалось наблюдение за детьми, сидел лицом к окну. Клементина, сидя напротив него, рассеянно крошила гренки и скатывала хлебные шарики: занятие довольно неблагодарное, если, конечно, этим заниматься (а этим действительно занимаются). В последнее время они виделись практически только за обеденным столом. Похоже, Клементине хотелось, чтобы Жакмор и дальше продолжал у нее жить, но в разговорах она ограничивалась бессодержательными высказываниями, а он, со своей стороны, не осмеливался затрагивать личные проблемы.

Насупившаяся Белянка молча поставила перед Жакмором огромное блюдо. Он снял крышку и галантно предложил:

– Клементина, прошу вас.

– Нет, это вам, – сказала она, лукаво улыбаясь. – Специально для вас. Деликошатина.

Он присмотрелся.

– Но… это же потроха! – радостно воскликнул он.

– Совершенно верно. Отварные, – уточнила Клементина.

– Я бы предпочел сырые, – заметил Жакмор, – но оказанное внимание столь приятно… Клементина, вы просто ангел!

– Я очень хорошо к вам отношусь, – сказала она, – но есть сырое в моем присутствии не позволю.

– Конечно, – согласился Жакмор, положив себе изрядную порцию. – Лучше поговорим о потрохах. Назло всем птицам и мышам!

– Я довольна, что вам нравится, – произнесла она.

– Птицы – это, конечно, недурно, – продолжал Жакмор, – но эти ужасные перья!

– Да, действительно, – согласилась Клементина. – Это обратная сторона медали. Ну а мыши?

– Исключительно забавы ради, – признался Жакмор. – И совсем невкусно.

– Зато это расширяет ваш вкусовой кругозор, что можно лишь приветствовать, – сказала она. – А кого вы сейчас исследуете?

– Какое трогательное внимание, – съязвил Жакмор. – Вы же прекрасно знаете, что ваша служанка меня отвергла.

– Знаю, – ответила она. – И должна признаться, очень этому рада. Ну а в деревне вы что-нибудь нашли? Вы же туда часто наведываетесь, не правда ли?

– Какое там! – отмахнулся Жакмор. – Похвалиться, в общем-то, нечем. Разве что частенько навещаю Сляву.

– Я спрашиваю вас о женщинах, – уточнила Клементина.

– Вот уж что меня совсем не интересует, – скривился Жакмор. – А вы знаете, что кот был кастрирован? Я не уверен, но вполне возможно, что это на меня как-то повлияло.

Он лгал.

– А я вам говорю, что интересует, – возразила Клементина.

Жакмор посмотрел на тройняшек, которые тупо ходили по кругу, дыша друг другу в затылок.

– Давайте поговорим о чем-нибудь другом, – предложил он.

– Это вы рылись в моем платяном шкафу? – внезапно спросила она.

Жакмор опешил.

– Простите, не понял…

– Вы что, плохо слышите?

– Нет, – ответил он. – Это не я. Что я могу искать в ваших шкафах? У меня достаточно одежды.

– Ну… это не так уж важно, – заверила она. – Может быть, я ошибаюсь. Мне показалось, что кто-то постоянно трогает все вокруг. Разумеется, нет никаких оснований подозревать в этом вас.

Он кивнул в сторону служанки, которая в этот момент повернулась к ним спиной.

– Нет! – сказала Клементина. – Исключается. Да и зачем ей это скрывать? Впрочем, мне все равно. Я их никогда не надеваю. Почти никогда.

XIII

24 июля

– Все, – выдохнул Ангель, выпрямляясь.

Он только что подпилил клин, удерживающий лодку на рельсах. Все было готово. Десятиметровое суденышко из светлого дерева с задранным, как у финикийского трахальщика, ростром, снабженное легким балансиром, бронзовые крепления которого ослепительно сверкали вдоль корпуса. На пузатом мостике красовалась низкая рубка. Жакмор наклонился и заглянул под лодку. Одиннадцать пар деревянных ног были приделаны к днищу по всей длине корпуса.

– Должна идти быстро, – заметил он.

– Да, ничего, – промолвил Ангель.

– Для дилетанта, – похвалил Жакмор, – очень даже неплохо.

– Я не дилетант, – ответил Ангель.

– Ну, хорошо, – уступил Жакмор, – для профессионала очень даже неплохо.

– Я не профессионал, – сказал Ангель.

– Кто же вы тогда? – раздраженно спросил Жакмор.

– Только не приставайте ко мне с вашими вопросами. Что за скверная привычка!

Жакмор мог бы, конечно, рассердиться, да темперамент не тот. Главное – найти подходящие слова. Для прощания. Перед отплытием. Надолго. На не очень надежной лодке. Хоть и с одиннадцатью парами ног. Чего уж тут.

– А у вас с женой все по-прежнему?

– Нет, – процедил Ангель. – Она просто…

Он запнулся.

– Ладно. – Ничего не попишешь. Женщины и мужчины живут в разных измерениях. Но я ни о чем не жалею.

– А дети?

– К счастью, я их недостаточно хорошо знаю. Так что страдать не придется.

– Им вас будет недоставать, – заметил психиатр.

– Я знаю, – сказал Ангель. – Но в жизни всегда чего-то недостает. Так пусть недостает чего-то важного.

– Дети, выросшие без отца… – начал Жакмор.

– Послушайте, – прервал его Ангель. – Дело это решенное. Я ухожу. Все.

– Вы утонете, – предрек Жакмор.

– На такую удачу я даже не рассчитываю.

– До чего же вы банальны, – презрительно протянул Жакмор.

– Сладострастно банален, – дополнил Ангель.

– Даже не знаю, что вам и сказать.

– Меня это не удивляет, – съязвил Ангель. – Теперь моя очередь задавать вопросы. На какой стадии ваши великие проекты?

– Ни на какой, – признался Жакмор. – За все это время лишь одна кошка и больше ничего. Как-то попробовал собаку, но из-за пропсихоанализированной кошки возник пренеприятнейший инцидент; пришлось на этом остановиться. Мне нужны люди. Мужчины или женщины. Короче, человеческие существа.

– А с кем вы общаетесь сейчас?

– Должен познакомиться со служанкой кузнеца. Через галантерейщицу.

– Так вы теперь ходите по галантерейщицам?

– Ну, портниха. Да какая разница? Хотя это даже забавно. Ведь все платья вашей жены шьет она, не так ли?

– Вовсе нет, – возразил Ангель. – Клементина все привезла с собой. И в деревню она никогда не ходит.

– Ну и зря, – сказал Жакмор. – Там очень даже интересно.

– Ой-ой-ой, – засмеялся Ангель. – Вы из-за этой деревни совсем голову потеряли.

– Да, но это так интересно. Во всяком случае… да… ну конечно! Разве это не любопытно? У портнихи есть все модели платьев вашей жены. Всех платьев, которые я на ней видел.

– Да ну? – отозвался Ангель без особого интереса и оглядел лодку. – Мне пора. Хотите проверить ее вместе со мной?

– Вы же не можете вот так вот взять и уплыть…

– Могу. Вот возьму и уплыву. Но не сегодня.

Он подошел к надпиленной подпорке, размахнулся и точным ударом кулака сломал деревянный брус. Раздался громкий скрежет. Лодка задрожала и тронулась. Смазанные жиром дубовые рельсы спускались через весь сад и резко уходили к морю. Лодка стрелой понеслась вниз и скрылась в облаке дыма; завоняло растопленным жиром.

– Она должна быть уже на воде, – сказал Ангель, выждав несколько секунд. – Прокатиться не желаете? Посмотрим, как она держится.

– Смело, – оценил Жакмор. – С такой высоты!

– Так и надо, – уверенно произнес Ангель. – Чем выше, тем краше.

Они спустились по крутому склону, правда, не так быстро, как лодка. Погода была чудная, и скала купалась в запахах трав, гудела от шебуршания насекомых. Ангель дружески обнял Жакмора. Психиатр чувствовал себя неловко. Он относился к Ангелю с симпатией и боялся за него.

– Будьте осторожны, – попросил он.

– Конечно.

– У вас есть провизия?

– Я взял воду и удочки.

– И все?

– Буду ловить рыбу. Море рожает и вскармливает.

– Ага! Вот он, комплекс! Вам роды спать не дают, – взорвался Жакмор.

– Как пошло! – ответил Ангель. – Знаю, знаю. Роды, материнство, вижу, куда вы клоните. Допрашивайте лучше своих недоумков. Матери у меня уже вот где сидят!

– Потому что эта оказалась вашей женой, – сказал Жакмор.

– А по своей вы тоскуете.

– Нисколько. Да у меня и матери-то нет.

Они стояли на краю обрыва. Ангель ступил первым на узкий выступ, спускающийся под откос. Лодка оказалась прямо под ними. Приближаясь к воде, рельсы выгнулись и остались в горизонтальном положении. Учитывая скорость спуска, лодка должна была отойти далеко, метров на триста от берега, не меньше. Психиатр высказал свои соображения по этому поводу.

– А швартов на что? – ответил Ангель.

– Ну да, – согласился Жакмор, ничего не понимая.

Под их ногами галька отозвалась многоголосым эхом. Ангель ловко поймал конец легкого и эластичного троса. Лодка медленно приближалась к берегу.

– Поднимайтесь, – сказал Ангель.

Жакмор подчинился. Лодка закачалась. Теперь она казалась намного больше. Ангель прыгнул на палубу и скрылся в рубке.

– Я поднимаю балансир, – крикнул он, – и мы отправляемся.

– Вы что, серьезно? – всполошился Жакмор.

Ангель выглянул из-за рубки.

– Не бойтесь, – улыбнулся он. – Серьезно будет через неделю. А пока я еще не готов. Сегодня только испытываем.

XIV

27 июльня

Жакмор столько раз ходил в деревню по этой дороге, что она стала такой же постылой, как коридор психушки, и такой же гладкой, как свежевыбритый подбородок. Обычный путь, дорога прямая, как линия, уплощенная и бессмысленная, да и вовсе не существующая! Ему предстояло перепутывать, переставлять, но мало того, перемешивать, что еще лучше, упорядоченные захребетные словеса, чтобы преодолеть ее, дорожищу, не скучая на ходу несложными мыслями. И все же каждый раз он доходил до самого конца. И пел при этом.

 
Отгулосок орудийный,
Отгудочек отьездной,
Отгонечек ноздревой,
Отшанкровник мягкий,
Отпевальщик мякрый,
Отпристенок моховой.
 

А сколько их еще у него, сочных, сочиненных, сочиняющихся, Жакмор бедный, бездонный, бездумный, без ума, но с песнями, да ведь сам себя не послушаешь. Итак, он достиг выше и не раз уже упомянутой деревни, и тяжелое деревенское небо обрушилось ему на голову, накрыло его целиком, и вот он уже у лавки галантерейщицы – как ему казалось, – а на самом деле портнихи, работницы на редкость прилежной.

– Тук-тук.

– Войдите.

Жакмор вошел. Внутри было сумрачно, как и во всех деревенских домах. Высвечивалась в глубине надраенная до блеска утварь. На полу из истертых плит тускло-красного цвета – обрезки ткани, обрывки ниток, обсыпки проса для куриц, обсевки овса для петуха и обжимки жмыха для желающих.

Старая портниха оказалась и вправду пожилой швеей, корпящей над женским платьем.

«Так», – сказал себе Жакмор.

– Вы работаете по заказу Клементины? – спросил он для очистки совести, этого плотно закутанного органа, который запятнать трудно, а отмыть легко, достаточно только задать несколько вопросов.

– Нет, – ответила она.

В этот момент Жакмор увидел кузнеца и любезно его поприветствовал: «Здравствуйте!»

Тот вышел из темного угла. Вид у него был, как всегда, впечатляющий, но сейчас, благодаря расплывшимся в сумраке формам, размеры увеличились, а впечатление еще больше усилилось.

– Зачем пожаловали? – спросил он.

– Увидеться с портнихой.

– Вам здесь делать нечего, – заявил кузнец.

– Я хотел понять, почему так получается, – пояснил Жакмор. – Ведь платья, которые носит Клементина, шьет она, и это меня заинтриговало.

– Зря стараетесь, – ответил коваль. – Платья – не патентованные, шить их может кто угодно.

– Но нельзя же слизывать все модели подряд, – сурово возразил Жакмор. – Это просто неприлично.

– Только без скабрезностей, – сказал кузнец. Руки у него были действительно огромные. Жакмор почесал подбородок, посмотрел на пузырящийся потолок и подвешенные к нему липкие ленты с дохлыми мухами.

– Ладно, но сколько же можно шить?! – удивился он.

– Эти платья заказываю я, – угрожающе произнес кузнец. – И плачу за них тоже я.

– В самом деле? – переспросил Жакмор, поддерживая светскую беседу. – Не иначе как для вашей молодой очаровательной супруги?

– Не имеется.

– Гм, гм… – запнулся Жакмор. – Но позвольте, с каких моделей она их копирует?

– Она их не копирует, – сказал кузнец, – она их видит. И делает их такими, какими они ей видятся.

– Ха-ха, – засмеялся Жакмор. – Только не надо мне вкручивать!

– Я никому не вкручиваю, – откузнил кузнец. Вглядевшись в лицо старой портнихи, Жакмор только сейчас понял, что на ее закрытых веках были нарисованы глаза. Заметив удивление психиатра, кузнец пояснил:

– Нарисованные глаза – это для того, чтобы с улицы никто ничего не заметил. Если бы вы не вошли, вы бы тоже ничего не заметили.

– Но я постучал, – сказал Жакмор.

– Да, – признал кузнец, – но она же не видит, вот и сказала «Войдите!», не зная, что это были вы.

– Но она все же сказала «Войдите!».

– Просто эта старая курва хорошо воспитана. В течение всего разговора портниха доделывала рюшки на поясе белого пикейного платья, которое Клементина надевала накануне.

– Неужели она работает с закрытыми глазами? – допытывался Жакмор, зная наперед ответ и лишь желая в нем удостовериться.

– Нельзя говорить, что глаза закрыты, – заковалил коваль. – Глаза не могут быть закрыты только потому, что опущены веки. Они открыты вовнутрь. Если вы открытые двери завалите огромным валуном, то двери от этого не закроются. И окна тоже. Чтобы видеть на расстоянии, не глаза нужны, нет, а вы вообще в этом ничего не смыслите.

– Ну и ну, – опешил Жакмор, – если вы считаете, что в этой белиберде есть хоть капля смысла, то с вашей стороны это просто наглость.

– Нет у меня никакой стороны, – сказал кузнец. – И ничего я вам не считаю. Не отвлекайте эту старую шмару и оставьте нас в покое.

– Ладно, – произнес Жакмор. – Пусть!.. Я ухожу.

– Скатертью дорога, – подковал кузнец.

– До свидания, господин Жакмор, – попрощалась портниха.

И как Парка, чьи ножницы остались у точильщика, перекусила нитку зубами. Оскорбленный Жакмор гордо направился к выходу. У самой двери он нанес противнику последний решительный удар:

– Я отпердолю вашу служанку.

– Сделайте одолжение, – усмехнулся кузнец. – Я ее уже давно отпердолил и могу вас огорчить, она так себе. И задницей не вертит.

– Я буду вертеть за двоих, – парировал Жакмор, – и пропсихоанализирую ее напоследок.

Он гордо вышел на улицу. Мимо него, похрюкивая, промаршировали три свиньи. Он пнул как следует по последней поросячьей заднице, что имела вид порочный, и вновь поплелся по дороге.