Текст книги "Сердце дыбом"

Автор книги: Борис Виан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

XXVI

12 мартюля

Небо выкладывалось плитками желтых, сомнительного вида облаков. Было холодно. Вдали море запевало в неприятной тональности. Оглохший сад купался в предгрозовом сиянии. В результате последних работ земли больше не было; из пустоты сиротливо торчали редкие клумбы и несколько кустов, чудом избежавших выкорчевывания. Целая и невредимая аллея из утрамбованного гравия делила на две части невидимость сада.

Тучи сходились пугливо; при каждом соитии раздавалось гудение, и одновременно с ним вспыхивали рыжие всполохи. Небо словно сгущалось над скалой. Когда оно превратилось в один тяжелый и грязный ковер, все стихло. А вслед за этой тишиной поднялся ветер – сначала слабый, легкий, прыгающий по карнизам и трубам, затем более сильный, тяжелый, срывающий резкие дзинь-дзинь с каменных выступов, склоняющий беспокойные головки цветов, толкающий впереди себя первые водяные струи. И сразу же небо треснуло, как фаянсовая купель, и начался град; злые градины посыпались на черепичную крышу, разбрызгивая мелкие хрустальные осколки; дом постепенно укутался в клубину густого пара – градины яростно обрушились на аллею, высекая при каждом ударе о гравий быстро угасающие искры. Взволнованное море забурлило, закипело и убежало – как почерневшее молоко.

Преодолев первый испуг, Клементина пошла искать детей. К счастью, они были в своей комнате; она привела и посадила их рядом с собой в большой гостиной на первом этаже. За окном все почернело, и темный туман, наплывающий на стекла, неровно отражал фосфоресцирующий свет лампы.

«А окажись они в саду, – думала она, – град бы их тут же исполосовал, побил своими черными алмазными горошинами, удушил, коварно заполнив их легкие сухой и жесткой пылью. Что могло бы их надежно защитить? Навес? Пристроить навес над садом? К чему, когда крыша дома прочнее любого навеса? Но сам дом, не может ли и он разрушиться – а если град будет идти часами – днями и неделями – под тяжестью мертвой пыли, оседающей на крыше, не обвалится ли потолочная балка? Нужно построить неуязвимое укрытие из стали, непробиваемое убежище, неприступный бункер – нужно держать их в крепком сейфе, как хранят бесценные сокровища, им необходимы сверхпрочные ларцы, твердые и несокрушимые, как кости времени, нужно построить здесь и немедленно – завтра».

Она посмотрела на тройняшек. Не обращая внимания на грозу, они продолжали мирно играть.

«Где Жакмор? Я хочу обсудить с ним оптимальное решение».

Она позвала служанку.

– Где Жакмор?

– Я думаю, в своей комнате, – ответила Белянка.

– Сходите за ним.

От шума вспенившегося моря заложило уши. Град не утихал.

Несколько мгновений спустя появился Жакмор.

– Вот, – начала Клементина. – Кажется, я нашла окончательное решение.

Она поведала ему о своем открытии.

– Таким образом, – сказала она, – им ничто больше не будет грозить. Но я буду вынуждена еще раз попросить вас об услуге.

– Завтра я пойду в деревню, – сказал он. – И заодно переговорю с кузнецом.

– Я жду не дождусь, когда все будет сделано, – сказала она. – Я сразу же успокоюсь. Я всегда знала, что когда-нибудь найду идеальное средство защиты.

– Возможно, вы правы, – ответил Жакмор. – Не знаю. Это потребует от вас постоянного самопожертвования.

– Жертвовать собой ради кого-то, когда уверен в том, что он под надежной охраной, это такой пустяк.

– Их движения будут ограничены, – заметил Жакмор.

– Я не уверена, что физические упражнения полезны для их здоровья, – ответила Клементина. – Это очень хрупкие дети.

Она вздохнула.

– У меня такое ощущение, будто я в двух шагах от цели, – призналась она. – Ощущение бесподобное. Это даже пьянит.

– Вам следовало бы отдохнуть, – посоветовал психиатр, – немного, разумеется.

– Даже не знаю. Я так их люблю, что уже не могу отдыхать.

– Если вы способны вытерпеть подобную зависимость…

– Это ничто по сравнению с тем, что я уже вынесла!

XXVII

14 мартюля

Сквозь просветы изгородей можно было увидеть медлительную, спокойную скотину, жующую низкие полевые злаки. На дороге, сухой и пустынной, не осталось и следа от вчерашнего града. Ветер шевелил кустарник, солнце отвечало за пробелы в тенистой пунктирной линии на траве.

Жакмор обращал на пейзаж внимательные взоры; на все то, что он больше никогда не увидит, – приближался тот день, когда он займет уготованное ему судьбой место.

"Если бы я не оказался 28-го августа на дороге, ведущей к скале… – думал он. – А теперь месяцы стали такими странными; в деревне время – более пространно, оно проходит быстрее и бесследное.

Время, которое я переварил. Время, которым они меня пичкали. Что они могли дать мне еще?

Слява умер вчера, и я займу его место. Изначально пустой, я взвалил на себя слишком тяжелую ношу. Стыд – явление распространенное.

Зачем я хотел исследовать, зачем я стремился познать; к чему стараться быть похожим на них – беспредрассудочных; неужели все обязательно заканчивается этим, и только этим?"

Он вспомнил о том, как в воздухе танцевали чемодайки – и каждый шаг по этой до боли знакомой, опостылевшей дороге налился свинцом, – и внезапно почувствовал себя таким грузным. «Маршрут исхоженный не раз, к чему так долго тянем мы с уходом, и почему остался я в том доме на скале, а не ушел купаться в золотом сиянье Слявы?»

Дом. Сад. За ним скала и море. «Где-то теперь Ангель, – спрашивал он себя, – куда он отправился на этом непрочном приспособлении, что качалось посреди воды?»

Оставив позади золотую решетку, он спустился к морю и дошел до песчаного берега, до влажной гальки со свежим запахом и легкой бахромой пены.

От верфи Ангеля почти не осталось и следа. Несколько все еще черных камней, обгоревших во время запуска корабля, только и всего. Машинально он поднял голову и замер.

Тройняшки сломя голову бежали по краю скалы. Силуэты, уменьшенные расстоянием и углом зрения. Они неслись будто по прямой, не обращая внимания на камни, вылетающие из-под ног; они мчались, не думая об опасности; похоже, они потеряли разум. «Одно неосторожное движение – и они свалятся. Один неловкий шаг – и у моих ног окажутся их искалеченные, окровавленные тела».

Тропу таможенников, по которой они бежали, чуть дальше пересекала огромная расщелина; но ни один из них, казалось, и не собирался останавливаться. Наверняка забыли.

Жакмор до боли сжал кулаки. Крикнешь – а они испугаются и оступятся. Они не могли видеть расщелину, но зато он со своего места видел ее очень хорошо.

Слишком поздно. Ситроэн первым завис над провалом. Кулаки Жакмора побелели, он закричал. Дети повернули головы в его сторону, заметили его. А затем кинулись с обрыва и, резко спланировав, приземлились рядом с ним, радостно лепечущие, как птенцы ласточек.

– Ты видел нас, дядя Жакмор? – спросил Ситроэн. – Только ты никому не говори!

– Это такая игра: делать вид, будто не умеешь летать, – объяснил Ноэль.

– Так здорово, – сказал Жоэль. – Не хочешь с нами поиграть?

Теперь он все понял.

– Так это были вы, тогда, с птицами? – спросил он.

– Да, – ответил Ситроэн. – Знаешь, а мы тебя видели. Но мы старались лететь очень быстро и поэтому не остановились. А потом, знаешь, мы никому не говорили, что умеем летать. Вот научимся летать очень хорошо и тогда сделаем маме сюрприз.

«Сделаем маме сюрприз… А какой сюрприз она готовит вам?! Это меняет дело. Если это так, то она не имеет права. Нужно, чтобы она узнала. Запирать их, когда они… Я должен что-то сделать. Я должен… я не хочу, чтобы… у меня остается один день… один день до лодки на красном ручье…»

– Идите, цыпочки, играйте, – сказал он. – Я должен подняться наверх к вашей матери.

Они поносились немного над волнами, погонялись друг за другом, вернулись к нему, проводили до подъема, помогли преодолеть самые трудные участки пути. Спустя несколько минут он дошел до гребня и решительно зашагал к дому.

XXVIII

– Послушайте, – удивилась Клементина, – я ничего не понимаю. Вчера вы нашли эту идею хорошей, и вот вы являетесь и говорите, что это бессмысленно.

– Я по-прежнему с вами согласен, – сказал Жакмор. – Ваше решение гарантирует им надежную защиту. Но есть еще кое-что, и вы об этом забыли.

– О чем? – спросила она.

– А нужна ли им эта защита?

Она пожала плечами.

– Но это же очевидно. Я умираю от беспокойства, думая о том, что могло бы с ними еще случиться.

– Использование сослагательного наклонения, – заметил Жакмор, – часто является признанием собственной беспомощности – или тщеславия.

– Не пускайтесь в праздные разглагольствования. Хоть раз попытайтесь говорить вразумительно.

– Послушайте, – упорствовал Жакмор, – я вас убедительно прошу этого не делать.

– Но почему же? – спросила она. – Объяснитесь наконец!

– Вы все равно не поймете… – прошептал Жакмор.

Он не посмел выдать их секрет. Пусть у них останется хоть что-то.

– Думаю, у меня больше чем у кого бы то ни было оснований судить, что им нужно.

– Нет, – возразил Жакмор. – У них этих оснований еще больше.

– Это глупо, – отрезала Клементина. – Мои дети постоянно подвергаются опасности, как, впрочем, и все остальные.

– У них есть защита, которой нет у вас, – промолвил Жакмор.

– В конце концов, – заявила она, – вы не любите их так, как люблю я, и не можете чувствовать то, что чувствую я.

Жакмор замолчал.

– Естественно, – произнес он. – Я и не могу их так любить.

– Меня может понять только мать, – сказала Клементина.

– Но птицы умирают в клетке, – заметил Жакмор.

– Живут, и очень даже хорошо, – сказала Клементина. – Как раз это – единственное место, где за ними можно как следует уследить.

– Ладно, – уступил Жакмор. – Я вижу, что здесь уже ничего поделать нельзя. Он встал.

– Я хотел сказать вам «до свидания». Хотя, возможно, я больше никогда вас не увижу.

– Когда они немного привыкнут, – сказала она, – я, может быть, смогу выбираться в деревню. Кстати, ваши возражения кажутся еще менее обоснованными, если учесть то, что вы сами, в общем-то, заточаете себя точно таким же образом.

– Но я не заточаю других, – изрек психиатр.

– Мои дети и я – это одно и то же, – заявила Клементина. – Я их так люблю.

– У вас забавное мировосприятие, – сказал он.

– А я считаю забавным ваше. В моем нет ничего забавного. Мой мир – это они.

– Нет, вы все путаете, – сказал Жакмор. – Вы хотите стать их миром. А это губительно.

Он встал и вышел из комнаты. Клементина посмотрела ему вслед. «Убогий он какой-то, – подумала она. – Наверняка рос без матери».

XXIX

75 мартюля

Три желтые луны, по одной на каждого, зависли у окна и начали корчить братцам рожи. Все трое, в ночных рубашках, забились в кровать Ситроэна, откуда было лучше видно. На полу у кровати три прирученных медвежонка водили хоровод, напевая очень тихо, чтобы не разбудить Клементину, колыбельную омаров. Ситроэн, лежа между Ноэлем и Жоэлем, казалось, о чем-то задумался. Он что-то прятал в руках.

– Я ищу слово, – объяснил он братьям. – То, которое начинается с…

Он оборвал себя на полуслове.

– Есть. Я нашел его.

Он поднес сведенные ладошки ко рту и тихо произнес несколько слов. Потом положил на одеяло то, что прятал в ладонях. Маленького белого кузнечика.

Тут же подбежали медвежата, забрались на кровать и уселись вокруг кузнечика.

– Подвиньтесь, – попросил Жоэль, – из-за вас ничего не видно.

Медвежата отодвинулись. Кузнечик поклонился и начал показывать очарованным зрителям акробатические трюки.

Вскоре, правда, кузнечик устал; послав братьям воздушный поцелуй, он очень высоко подпрыгнул и исчез.

Но это никого особенно не огорчило. Ситроэн поднял палец вверх.

– А вот еще! – важно произнес он. – Когда найдем меховых блошек, нужно, чтобы они укусили нас три раза.

– И что тогда? – спросил Ноэль.

– Тогда, – пояснил Ситрэн, – мы сможем стать такими маленькими, как захотим.

– И сможем проходить под дверью?

– Под дверью – запросто, – ответил Ситроэн. – Можно стать такими же маленькими, как блошки.

Заинтересованные медвежата придвинулись.

– А если произнести твои слова наоборот, можно стать большими? – хором спросили они.

– Нет, – ответил Ситроэн. – Но вы и так хороши. Если хотите, я могу сделать так, что у вас вырастут обезьяньи хвосты.

– Ну вот еще! – возмутился медвежонок Жоэля. – Нет уж, спасибо!

Медвежонок Ноэля испуганно попятился. Третий задумался.

– Я подумаю, – пообещал он.

Ноэль зевнул.

– А я хочу спать. Я пошел к себе в кровать, – сказал он.

– Я тоже, – сказал Жоэль.

Через несколько минут они заснули. Один Ситроэн не спал; он рассматривал свои руки и подмигивал. Если подмигнуть по-особому, у него отрастало два лишних пальца. Завтра он покажет это братьям.

XXX

76 мартюля

Подмастерью кузнеца шел двенадцатый год. Звали его Андре. Впряженный в кожаную шлею, Андре изо всех сил тянул тележку. В одной упряжке с собакой. Сзади неторопливо шел кузнец с товарищем, чуть подталкивая тележку на крутых подъемах и не забывая каждый раз осыпать мальчика ругательствами.

У Андре болело плечо, но он тянул что было мочи. Ему не терпелось войти в сад у большого дома на скале. Деревню они уже почти всю прошли.

По красному ручью скользила лодка Слявы. Андре посмотрел, но старика в ней не было. В ней неподвижно сидел какой-то странный тип, тоже в лохмотьях, но с рыжей бородой. Сгорбившись, он рассматривал мутную гладь воды, а лодку несло по течению. Кузнец с попутчиком прокричали ему несколько жизнерадостных скабрезностей.

Андре еле тащил тележку, груженную тяжелыми железными решетками. Толстыми решетками с массивными квадратными прутьями, посиневшими от ковки. Это была пятая, последняя ходка; в четыре предыдущие инструменты были выгружены перед калиткой, и остальные помощники заносили их в сад. На этот раз Андре зайдет туда тоже; он должен будет бегать из дома в деревню и обратно, если кузнецу что-нибудь понадобится.

Серая лента дороги, удлиняясь, путалась в ногах нетерпеливого ребенка. Колеса скрипели, тележка, проезжая выбоины и колдобины, икала. Погода стояла серая и неопределенная, не намечалось ни солнца, ни дождя.

Кузнец принялся насвистывать веселую мелодию. Он шел не торопясь, засунув руки в карманы.

Андре шатало между оглоблями. Ему хотелось превратиться в лошадь, чтобы идти быстрее.

Мальчик старался идти быстрее; ему казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди.

Наконец поворот. Высокая стена. И решетка.

Тележка остановилась. Андре собрался ее развернуть и вкатить в сад, но кузнец опередил его.

– Останься здесь и жди, – сказал он и нехорошо улыбнулся. – Вкатим вдвоем. Ты, наверное, устал?

Андре начал освобождаться от шлеи, но замешкался, за что и получил сильный удар ногой в лицо. Мальчик вскрикнул от боли и отбежал к стене, обхватив голову руками. Кузнец залился мохнатым смехом. Ловко толкая тележку, он прошел в калитку, резко ее захлопнул. Андре услышал шум колес по гравию, затем все стихло. Лишь ветер ворошил плющ на стене. Он всхлипнул, потер глаза и сел на землю. Стал ждать.

Его разбудил сокрушительный удар в бок; он вскочил. Смеркалось. Хозяин смотрел на него, ухмыляясь.

– Что, войти хочется? – спросил он.

Андре, с трудом отходя ото сна, ничего не ответил.

– Сходи-ка за моим большим молотком, который остался в комнате.

– А где? – спросил Андре.

– Ну-ка, пошевеливайся! – пролаял кузнец, занося руку.

Андре бросился к калитке. Несмотря на то, что он очень хотел увидеть большой сад, ноги несли его прямо к дому. На бегу он успел заметить большое сумрачно-пустое пространство; дом приближался. Мальчик испуганно остановился. Но воспоминание о хозяине подтолкнуло его вперед: надо забрать молоток. Он поднялся на крыльцо.

Сквозь открытые ставни на ступеньки струился свет из гостиной. Дверь был открыта. Андре робко постучал.

– Войдите! – услышал он нежный голос. Андре вошел. Перед ним стояла довольно высокая дама в очень красивом платье. Она смотрела на него очень серьезно. Смотрела так, что ком вставал в горле.

– Мой хозяин забыл молоток, – произнес он. – И послал меня.

– Хорошо, – сказала дама. – Ищи, малыш. Развернувшись, он заметил три клетки. Они стояли в глубине опустевшей без мебели комнаты. Они были рассчитаны на человека среднего роста. Их толстые квадратные прутья частично скрадывали то, что находилось внутри и шевелилось. В каждой клетке имелась кроватка с периной, кресло и низкий столик. Электрическая лампа снаружи освещала все три клетки сразу. В поисках молотка Андре подошел к одной из них и увидел внутри чью-то светловолосую головку. Он вгляделся, смущаясь, чувствуя на себе взгляд той дамы. В этот момент он заметил молоток. Наклоняясь за ним, он продолжал всматриваться в то, что находилось внутри клеток. Там сидели маленькие мальчики. Один из них что-то спросил, дама открыла дверь, вошла внутрь и стала говорить непонятные, но самые нежные слова. Затем дама вышла из клетки и в упор посмотрела на Андре. Подмастерье сказал: «До свидания, мадам» – и пошел к двери, склоняясь под тяжестью молотка. У самой двери его окликнул чей-то голосок: «Как тебя зовут?»

– А меня зовут… – подхватил другой голосок. Больше он ничего не услышал, так как его мягко, но решительно выставили за дверь. Он спустился по каменным ступеням. Голова у него кружилась. Подойдя к большой золотой решетке, он обернулся в последний раз. Наверное, так чудесно сидеть вот так вот, всем вместе, и чтобы кто-нибудь лелеял тебя в маленькой клетке, полной тепла и любви. Он пошел в сторону деревни. Рабочие, не дождавшись Андре, ушли вперед. Калитка за ним гулко захлопнулась. Между прутьями сновал ветер.