Текст книги "Девчата. Повесть и рассказы"
Автор книги: Борис Бедный
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц)
– Ксан Ксаныч, можно, – разрешила Вера.
Платье ее висело на спинке стула, а сама Вера уже лежала под одеялом. Она взяла с тумбочки новую книгу, посмотрела на Катину койку, потом на ходики.
– Что-то загуляла наша Катерина.
– Спорим, – сразу же отозвалась Тося, – она сейчас со своим Сашкой на Камчатке сидит!
Прежде чем войти в комнату, Катя на минуту остановилась в коридоре перед дверью, провела рукой по лицу, чтобы остудить горящие от Сашкиных поцелуев щеки. Притворно нахмурившись, она толкнула дверь и переступила порог.
Тося все еще корпела над задачкой, а Ксан Ксаныч уже распрощался с Надей и ушел спать.
– Ну?! – нетерпеливо спросила Тося и так поспешно вскочила с табуретки, что та с грохотом упала на пол. – Ну, Катя? – повторила Тося, поднимая табуретку и снизу вверх глядя на подругу заметно покрупневшими от жгучего любопытства глазами.
– О чем ты? – делая вид, что не понимает, спросила Катя и простерла руки над плитой. – Тепло ка-ак!
– Да брось ты притворяться! – осудила Тося ее лицемерие. – Любит?
Катя подумала-подумала, кивнула головой, сказала:
– Угу… – И еще раз кивнула – для большей надежности…
– Вот это по-нашему! – одобрила Тося, радуясь так, будто полюбили не Катю, а ее. – Поздравляю, Катистая! – Она порывисто обняла Катю и тут же оттолкнула ее. – Катюш, да от тебя табачищем несет! Ты что, курила на радостях?
– Это Саша курил…
Тося возмутилась:
– Все-таки дуры мы, бабы! И курят мужики, и самогон вонючий пьют, а мы их, барбосов, целуем! Попадись мне какой-нибудь, уж я его перевоспитаю!..
Стремясь расширить скудные свои познания в заповедных любовных делах, Тося вплотную придвинулась к Кате и спросила стыдливым шепотком:
– Он прямо так и сказал: «Люблю, жить без тебя не могу»?
Катя замялась:
– Ну да… В общем, признался…
– Признался? – удивилась вдруг Тося. – И до чего же глупое слово! Признаются в чем-нибудь паршивом, а тут…
Вера оторвалась от книги и с любопытством посмотрела на Тосю. С ней тоже иногда так бывало: знакомое, примелькавшееся слово вдруг как бы раскрывалось заново – и становилась видна вся его скрытая до времени нелепица или, наоборот, глубина и тонкость, о которых она и не подозревала раньше.
– Эх, люди-человеки! – накинулась Тося на непутевое человечество. – Тыщи лет на земле прожили, пирамиды строили и разной ерундой занимались, а для любви до сих пор не придумали точной термилоно…
Тося заблудилась в звуках длинного, непривычного для нее слова.
– До сих пор, – повторила она, пытаясь с разбегу преодолеть непослушное словище, – не сочинили для любви путной тер-ми-но-ло-ги-и… Вот!
– Выдумываешь ты все! – недовольно сказала Катя, снимая пальто. – Все так говорят: «признался». А как по-твоему, про любовь говорить надо?
– А я почем знаю? – улизнула от ответа Тося. – Вот объяснится мне какой-нибудь бедолага – и тогда в точности тебе растолкую.
Катя стряхнула соринку с пальто, распяла его на палке с крючком и бережно повесила на вешалку. Потом она достала из своей тумбочки большую чайную чашку, мешочек с вышитой птичкой, в котором держала сахар, и другой мешочек, уже без вышивки, предназначенный для сухарей. Тося во все глаза следила за ней, не понимая, как это Катя может так буднично вести себя и даже собирается пить чай в тот самый день, когда узнала, что ее любят.
Налив в чашку кипятку из чайника, Катя подошла к столу и придвинула к себе Анфисин стул.
– Не садись на ее стул! – суеверно сказала Тося. – Ну ее! Возьми лучше мою табуретку… – Она склонилась над Катей, выпытывающе заглянула ей в глаза. – Ты что сейчас чувствуешь, Катистая? Вроде ты большая-большая, до звезд выросла, да?
– Да отстань ты! Какие там еще звезды? Не умею я про это. Ну, вроде жить интересней стало…
Разочарованная Тося отошла от Кати.
– А мне всегда жить интересно, сколько себя помню. Вот только перед получкой бывает скучновато… – Она вынула из кулька конфету, поднесла ко рту и задумалась. – Девчонки, и почему я, как сюда приехала, все про любовь думаю? Раньше, бывало, разок в месяц вспомнишь, что есть на свете эта самая любовь, да и то после кино, куда до шестнадцати не пускают, а теперь прямо каждый день и без всякого-якого… Надо же: север тут у вас, медведи, а я – про любовь. С чего бы это, а?
– Возраст такой подошел, – сказала Катя.
– Возраст? – У Тоси был сейчас такой вид, точно она вдруг узнала, что незаметно для себя состарилась. – Значит, это у всех бывает? Как будильник натикает – так звонок?
– А ты думала, ты одна такая? – спросила Вера.
– Одна не одна, а все-таки…
Почему-то Тосе не хотелось, чтобы новое ее состояние – тревожное и заманчивое, – в котором она еще и сама толком не успела разобраться, объяснялось так просто. В будничности такого объяснения было что-то обидное, унижающее Тосю в собственных глазах. Будто она и не человек вовсе, а какая-нибудь бессловесная яблоня: календарь показал весну – и, хочешь не хочешь, расцветай!
Катя вытащила из-под койки чемодан в чехле и вынула из него завернутый в розовую бумагу тюль – давно уже по случаю купленный для занавесок, без которых Катя и представить себе не могла семейной жизни.
– Продай нам с Ксан Ксанычем хоть на одну занавеску, – попросила Надя. – Хоть на коротенькую…
– Он мне и самой ведь понадобится, – неуступчиво ответила Катя, озабоченно рассматривая тюль на свет.
– Да ну вас! – оскорбленно сказала Тося. – Заладили: «тюль-мюль»… И это любовь называется! – Она подступила к Кате: – Отдай мою брошку… Да я когда полюблю, руками взмахну и полечу по воздуху!
– Полететь ты можешь, – согласилась Вера. – Завтра на уроке математики и полетишь! Неужели тебе перед Марьей Степановной не стыдно? Она старается, учит тебя, а ты все ловчишь, списываешь, на подсказке выезжаешь…
– А чего ж тут стыдиться? – искренне удивилась Тося. – Каждый из нас свое дело делает. И потом – Марь Степанна за это зарплату получает!
Вера бессильно развела руками.
– Ну а самолюбие у тебя есть? – теряя последнее терпенье, сказала она.
– А как же? – опешила Тося. – Не хуже других…
– Так что ж ты плевую задачку не осилишь? И вроде не глупая девчонка, а тут – на тебе…
– Это я-то не осилю? – уязвленно спросила Тося. – Эх, мама-Вера, как ты меня понимаешь!
Тося присела на кончик табуретки и стала напористо черкать в тетради. Катя аккуратно сложила свой тюль, упаковала его в розовую бумагу и вернулась к столу допивать чай.
– Что и требовалось доказать! – победоносно сказала Тося, захлопывая задачник.
Вера с сомненьем посмотрела на нее.
– Решила?
– Решила!
– И с ответом сошлось?
– Сошлось…
– А ну покажи.
– Ты что, не веришь? – поразилась Тося. – А еще подругой называешься! Я вот тебе всегда верю…
– Ты покажи, покажи.
– Надоела ты мне со своими придирками! – зло выпалила Тося. – Все вы мне надоели! Эксплуататорши вы, а не подруги!
– Тоська-а! – предостерегающе сказала Надя.
– И ты туда же! Я и сама знаю, что я Тоська. Если старшего брата нету, так вы думаете, меня поедом есть можно? Вышла из детдома – думала, вздохну свободно, нет, опять оседлали! – Тося качнулась к Наде, спросила язвительно: – Ты-то куда лезешь? Ну, Верку я еще понимаю: ей скоро тридцать стукнет, мужик сбежал, не выдержал ее красоты, своей семьи нету, – вот она и приспособила меня вместо дочки, материнские чувства на мне примеряет… А ты чего?
Вера отвернулась к стене. Надя стремительно шагнула к Тосе и ударила ее по щеке.
– Девчонка! Дура! Чего мелешь?
Тося виновато заморгала, и вся бойкость слетела с нее.
– А что я такого сказала? Нельзя уж и рта открыть, совсем замордовали… – Она подошла к Вериной койке, поправила подвернувшийся уголок одеяла. – Ну вот, уже и разобиделась… Забудь, чего я тут ляпнула, это я так, мам-Вера, нечаянно. И задачку эту решу, чтоб ей сдохнуть! – Передразнила: – «Поезд отошел от станции»!.. А я, может, пароходом хочу плыть, зачем мне этот дурацкий поезд подсовывают?
Катя гулко прыснула в кружку.
– А если там речки нету?
– Канал можно прорыть, очень даже просто!.. Ну, Веруся?
– Иди, глупая, я на маленьких не сержусь.
– Спасибо, Верунька, ты самая-самая!..
Тося преданно поцеловала Веру в плечо, села за стол и распахнула злополучный задачник. Стиснув голову руками, ожесточенно забубнила:
– Поезд отошел от станции ровно в двенадцать часов… – Вскинула глаза над книжкой, прошептала с великим сожаленьем: – И не опоздал ни на минуту, дьявол!
Первый снег
За одну ночь неузнаваемо изменился поселок. Свежий снег щедро выстлал все улицы, утеплил крыши, навесил бахрому на телеграфные провода, празднично разукрасил толстую елку у конторы, опушил немощные прутики, огражденные штакетником, и сделал их похожими на деревья. Мягкий серебряный свет разлился вокруг. Старые бревенчатые дома под снежными шапками заметно помолодели и выглядели теперь сказочными теремами.
Солнце еще не выкатилось из-за леса, но уже протянуло в вышине лучи над поселком. Дружно дымили печные трубы. В безветренном воздухе дымы поднимались прямыми столбами. Со стороны смотреть – казалось, будто поселок подвешен к небу на толстых витых канатах, белых, с прожелтью снизу, в тени, и пестро-радужных повыше, в лучах солнца. Налетел ветерок – и враз заколыхались все цветные дымы-канаты. Поселок качнулся и поплыл, как на качелях.
Все живое оставляло на снегу свои следы. Робкая пунктирная тропка пролегла от общежития к колодцу: это Надя, вставшая раньше всех в комнате, ходила за водой для умывальника. Ворона отпечатала на снегу аккуратные крестики, а собака – пятачки. Крестики и пятачки издали устремились друг к другу, сошлись под углом и разбежались ножницами.
Посреди улицы пролегли следы трактора, спозаранку ушедшего в лес, – две ленты примятого, спрессованного снега, разрезанные траками гусениц на длинные ровные кирпичи.
Заспанная Тося вышла из общежития и, пораженная праздничным видом поселка, замерла на крыльце, захмелевшими от снежного раздолья глазами глянула вокруг. Зачерпнув горсть снега, Тося скомкала скрипучий снежок и стала румянить им щеки. Снег был молодой, ватный и совсем не холодный.
– Эй, барбосик, зима пришла! – крикнула Тося и запустила в собаку снежком.
Собака остановилась, осуждающе посмотрела на Тосю, дивясь ее несолидности, и затрусила дальше по своим неотложным делам.
Тося припомнила, что ей надо получать продукты для кухни, и двинулась вслед за собакой, стараясь не затоптать узорные ее пятачки. Дворняга на бегу оглянулась на Тосю с таким видом, будто хотела сказать: «И чего привязалась?» Легкой танцующей походкой Тося шествовала по поселку, обновленному зимой, и озиралась по сторонам, боясь пропустить что-нибудь интересное.
Мастер Чуркин широкой деревянной лопатой расчищал дорожку возле своего дома. Чуть в сторонке младший сынишка мастера Петька мыл снегом чернильницу-непроливайку. Яркие фиолетовые пятна расцветили снег далеко вокруг школьника.
У крыльца мужского общежития умывался снегом голый по пояс Сашка. При одном лишь взгляде на него у Тоси холодок пробежал по спине. Она порадовалась, что в одно время с ней на свете живут такие стойкие физкультурные люди, и зябко передернула плечами.
Первый снег выманил на улицу ребятишек. Они барахтались, визжали, падали «солдатиками». Тося с завистью покосилась на них и тут же отвернулась, чтобы не поддаться соблазну. И вот уже вспыхнул первый бой – и зазвенело первое в эту зиму оконное стекло, выбитое неточно пущенным снежком.
– Я вас! – крикнула толстая тетка, выбегая с веником из дому.
Ребятишки порскнули кто куда и сразу словно сквозь землю провалились. Тетка подозрительно уставилась на Тосю – и та на всякий случай напустила на себя деловой взрослый вид, чтобы не пришлось, чего доброго, отвечать за чужую проказу.
Из недр темной кладовой длинноногий комендант охапками выносил деревянные лопаты с присохшей прошлогодней грязью и сокрушенно качал головой, разглядывая расколотые половинки.
До самой столовой сопровождала Тося дворнягу, а тут пути их разошлись. Собака заняла свой пост у кухонной двери, где ей частенько перепадали подачки, и оттуда с видом существа, находящегося при деле, стала следить за Тосей, ожидая, что еще выкинет сегодня этот далеко не самый солидный представитель человеческого рода.
А Тося свернула к главному входу, увидела на крыльце Илью, и руки у нее зачесались. Она живо слепила увесистый снежок, хищно прищурилась и метнула его, целясь в нарядную пыжиковую шапку. Илья вскинул голову, и снежок угодил ему прямо в ухо. И радуясь своей меткости, и ужасаясь тому, что она натворила, Тося кинулась бежать со всех ног. Илья в три прыжка настиг ее и стал щедрой пригоршней совать снег за шиворот.
– Пусти… Ой, Илюшка, пусти, не буду больше! – взмолилась Тося.
Сначала она честно пыталась вырваться из крепких рук Ильи, но силенки у нее не хватило. Тося притворно захныкала, потом проказливо затихла и украдкой придвинулась к Илье. Не то чтоб Тосю так уж тянуло к нему, что она никак не могла удержаться, – чего не было, того не было. Просто ей – давно уже не терпелось узнать, что испытывают девчата, когда их обнимают, и так ли уж им на самом-то деле хорошо, как это показывают в кино. Правда, Илья и не думал обнимать Тосю, а лишь прочно держал ее за шиворот, чтобы она не убежала, но эта мелочь казалась Тосе несущественной. А когда она вдобавок боязливо прислонилась к Илье, то все выглядело так, будто обнимают ее по-настоящему: Тося недаром ходила в вечернюю школу и прочно усвоила, что от перестановки слагаемых сумма не меняется.
Была и другая причина лихого Тосиного эксперимента, совсем уж уважительная. Еще работая в совхозе, Тося открыла, что она никак не подготовлена к некоторым неизбежным событиям в своей жизни, например к тому неминучему часу, когда ее наконец-то полюбят. И полюбит не какой-нибудь забулдыга вроде Фили, а совсем другой, не очень понятный еще Тосе человек, который и ей тоже понравится. И хотя по молодости лет Тосю еще никто и никогда не любил, она была почему-то убеждена, что заманчивое время это не за горами, а уже спустилось с этих самых гор и на всех парах катит к ней.
Кое-что любопытная Тося выведала из кинокартин, особенно из тех, на которые не пускают несчастных мальчишек и девчонок моложе шестнадцати лет. Но в кино Тосю поджидало и сильнейшее огорчение. Своими зоркими глазами она заприметила, что все героини, даже самые молодые и неискушенные, всегда откуда-то знают, что и как им делать, когда к ним приходит красивая кинолюбовь.
В заграничных фильмах иноземные девчата храбро кидались на шею своим избранникам, прятали у них на груди свои зарубежные головы с нерусскими прическами и, потеряв всякий стыд, целовались, целовались, целовались… Все это, на зависть Тосе, они проделывали так умело, будто загодя окончили какие-то курсы, где их всему этому обучили. В наших кинокартинах Тосины соотечественницы творили такие дела малость поскромней, но тоже сразу было видно, что они не лыком шиты и распрекрасно знают, почем сотня гребешков. За их плечами угадывались все те же полезные курсы, хотя и не такие капитальные, как у их товарок за рубежом, – в общем, что-то краткосрочное, без отрыва от производства.
И даже у Кати с Сашкой, судя по всему, дело тоже шло не хуже, чем в кино. Эта всеобщая чужая умелость повергала Тосю прямо-таки в смятение. На себя она не надеялась и боялась, что вот так сразу, с бухты-барахты, без предварительной подготовки, ей ни за что не справиться с нелегкой задачей, которая маячила перед ней. И дальновидная Тося дала себе слово как-нибудь ненароком потренироваться при удобном случае, чтобы во всеоружии встретить грядущую свою любовь и не опозориться, когда придет ее черед прятать голову на чужой груди, обнимать чью-то шею и, может быть, даже целоваться.
Тося знала свое место и на любовь Ильи не питала никаких надежд, ну, а для такой вот тренировки Илья вполне годился – куда уж лучше. Да и случай сейчас представился вполне безопасный, просто грех было его пропустить.
Ну, а кроме всего этого была и еще одна причина – не причина, а так, не последняя зацепка. Где-то в дальнем закоулке Тосиной души шевельнулось вдруг мстительное чувство к Илье: «Вот ты на меня вниманья не обращаешь, даже имени моего не можешь запомнить и называешь меня Дусей, а я обведу тебя вокруг пальца и потренируюсь на тебе, непутевом!..»
Делая вид, что борется с Ильей, Тося зажмурилась от страха, приподнялась на цыпочки, ткнулась головой ему под мышку и затихла в предчувствии больших и важных открытий.
От ватника Ильи душно пахло бензином и чуть слышно смолой. Привычные будничные запахи эти мешали Тосе сосредоточиться и понять, испытывает она сейчас что-нибудь новое, женское, или долгожданная взрослая благодать и на этот раз обошла ее стороной.
Илья перестал потчевать Тосю снегом и спросил насмешливо:
– Слышь, повариха, ты там не заснула?
Застигнутая врасплох, Тося живо отпрянула от Ильи, так и не разобравшись толком, хорошо ей было у него под мышкой или всего лишь так себе. А вот снег у нее за шиворотом начал таять, и тут уж никак не могло быть двух мнений – хорошо это или плохо.
– Пусти, тебе говорят! – сердито сказала Тося.
Илья конечно же не догадался о тайных Тосиных планах, но несмелую ее экскурсию к нему под мышку он заметил и несказанно удивился:
– Тось! Да ты никак втюрилась в меня?
Вот тебе и потренировалась! Кляня себя за дурацкое любопытство, которое завело ее слишком далеко, Тося энергично замотала головой, изо всех сил стремясь разуверить Илью, заставить его в самом зародыше отказаться от всех своих нелепых догадок. Тося видела, что он не очень-то верит ей, и разозлилась на Илью так, как еще ни на кого в жизни не злилась.
– Да пусти ты, чего прицепился! – выпалила она с ненавистью, скинула с плеча тяжелую руку Ильи и пошла прочь – маленькая и прямая, как оловянный солдатик.
Тося шагала по-взрослому неторопливо, с трудом удерживаясь, чтобы не пуститься по-девчоночьи наутек. Мельком она заметила давешнюю дворнягу: та грызла честно заработанную кость и не интересовалась уже больше Тосиными делами. Спиной Тося чувствовала на себе взгляд Ильи и неприступно тянула острый свой подбородок все выше и выше. А что ей еще оставалось делать, когда она так глупо опозорилась? Ведь Илья теперь невесть что будет про нее думать. И черт ее угораздил!.. Смятение чувств сковало левую Тосину руку, зато правой она размахивала – сильней некуда.
А Илья во все глаза смотрел вслед Тосе, удивленный ее выходкой. Он слишком привык считать Тосю зеленой девчонкой-малолеткой, у которой еще ветер гуляет в голове, чтобы вот так сразу переменить свое мнение о ней. И хотя Илья и теперь, после того как поймал Тосю на месте преступления, не очень-то верил в силу ее любви к нему и склонен был видеть в этой скоропалительной любви минутную девчоночью блажь, да и не нужна была ему вовсе неспелая Тосина любовь, – но все ж таки, что там ни говори, по общей человеческой слабости Илью тешила мысль, что из всех парней поселка смешная девчушка Тося выбрала именно его…
И в конторе по-своему отмечали первый снег. За одну ночь лесопункт перешагнул из осеннего сезона лесозаготовок в зимний, и, как это всегда почему-то бывает, зима застала врасплох, не хватило двух-трех дней, чтобы как следует подготовиться к ней. Для начальника лесопункта Игната Васильевича первый снег был отнюдь не красивым и поэтичным явлением природы, которым приятно любоваться, а стихийным бедствием, сразу отяжелившим и без того нелегкую и хлопотную его работу.
Игнат Васильевич спозаранку «сидел на телефоне», силясь втолковать начальству из леспромхоза, почему ночная смена вывезла мало древесины. Через распахнутую форточку по всей улице транслировались безнадежные переговоры Игната Васильевича с далеким и суровым начальством:
– …Заносы, понятно? Потому и вывозка упала… Всю дорогу завалило, вы в окно гляньте, закопались в своих бумажках!.. Что ж снегоочиститель? Снегоочиститель в ремонте… Русским языком говорено: заносы… Да пошел ты!..
Первый снег!
Пыжик против кубанки
И снова в клубе гремела радиола, и Тося снова скучала. Посреди зала толклось в танце несколько пар с таким унылым видом, будто они не веселились, а делали постылую, давно уже надоевшую до чертиков работу. Только на Кате с Сашкой и отдыхали глаза. Любовь творила чудеса с косолапым Сашкой: он так сильно пообтесался за это время, что наступал теперь Кате на ноги не чаще трех раз за целый танец.
Культурная надстройка все еще отставала в поселке от материальной базы, и в клубе мало что изменилось с тех пор, как Тося повздорила с подвыпившим Филей. И сегодня так же томились у стенки девчата, которых никто не приглашал танцевать, гоготала Филина ватага, стучали костяшками домино отчаянные любители «козла», все еще не потеряв надежду проломить толстую крышку стола, и рыхлая девица с серьгами дежурила у радиолы и меняла пластинки. Бег времени можно было распознать лишь по тому, что рядом с иконописным портретом Ильи на стене обосновался портрет Веры, более удавшийся местному художнику, да еще в углу, у входа в зал, раза в два выросла гора верхней одежды, с точностью календаря отмечая приход зимы в поселок.
Филя покинул свою ватагу и, попыхивая папиросой, прошелся по залу.
– Где же твои кавалеры, Кислицына? – с напускным сочувствием спросил он у Тоси, делая вид, что давно уже позабыл об их стычке.
– Ходи мимо! – неподкупно отозвалась Тося.
Филя пыхнул ей в лицо папиросным дымом и демонстративно пригласил танцевать девицу с серьгами, чтобы Тося почувствовала, как много она потеряла, поссорившись с ним.
Где ее кавалеры?.. Тося украдкой глянула в дальний угол зала, где за шахматным столиком сидел Илья, надвинув пыжиковую шапку на левое ухо – то самое, припомнила Тося, в которое она когда-то угодила снежком. Сегодня Илья почему-то не танцевал и даже не снял пальто, будто забежал в клуб всего на одну минуту.
После злополучной своей «тренировки» в день первого снегопада Тося боялась, что теперь ей житья не станет в поселке. Она была уверена, что Илья, по обычаю всех красивых парней, тут же растрезвонит на весь поселок о новой своей победе и Филя-пройдоха, конечно же, сразу обеими руками вцепится в такой выигрышный случай, чтобы свести с ней наконец-то счеты. Но день шел за днем, Филя на каждом шагу – и в лесу, и в вечерней школе – старался всячески напакостить Тосе, даже раздобыл где-то сонную лягушку и подкинул ее в Тосину парту, а про самую главную ее промашку почему-то не заикался. И Тося поняла, что Илья так ничего и не рассказал закадычному своему дружку.
Признаться, Тося никак не ожидала от Ильи такого благородства. Ей даже стыдно стало, как всегда бывало с ней, когда люди на поверку оказывались лучше, чем она о них сгоряча думала. Тося собиралась как-нибудь при случае отблагодарить Илью, но время двигалось своим чередом: миновали Октябрьские праздники; заматерела зима; тяжелые тракторы без опаски перебирались уже по льду через реку; недостроенный дом, в котором Наде с Ксан Ксанычем обещали дать комнату, завалило снегом и сравняло с соседними сугробами; поговаривали, что однажды ночью, когда Тося безмятежно спала на своей жесткой койке, над поселком играло уже северное сияние; приближался Новый год, – а подходящий случай отплатить Илье добром за его добро все как-то не подворачивался Тосе.
Вот если б Илья плюнул сейчас на свои паршивые шахматы, скинул пальто и пригласил ее танцевать, она сумела бы его отблагодарить. На миг Тося представила себя танцующей с Ильей: все смотрят на них, девчата лопаются от зависти, а они несутся по залу, обдавая всех теплым ветром… Ей почему-то казалось, что она с Ильей быстро станцевалась бы и все у них вышло бы расчудесно, – если и не так красиво, как у Ильи с Анфисой, то уж, во всяком случае, гораздо лучше, чем у Кати с Сашкой.
«Ну что ему стоит пригласить? – думала Тося, поглядывая на Илью. – Я бы на его месте обязательно пригласила! Неужели интересней гонять по клеткам эти глупые деревяшки, чем танцевать со мной?»
Если б Тося твердо была уверена, что Илья правильно ее поймет, она и сама подошла бы к нему и первая пригласила его. Но такой уверенности у Тоси не было, она боялась, что Илья, чего доброго, решит, будто она вешается ему на шею, – и смирно стояла, караулила портреты Ильи и Веры и делала вид, что ей совсем не хочется танцевать.
Филя бросил девицу с серьгами посреди зала и, бесцельно слоняясь, подошел к столику, за которым Илья с комендантом играли в шахматы. Видно было, что Илья томится от скуки; ему даже лень было прикурить давно погасшую папиросу.
– Богатая у тебя шапка! – не впервой позавидовал Филя. На правах старого друга он снял с Ильи пыжиковую шапку, примерил, нехотя расстался с нею и водрузил Илье на голову, даже на левое ухо надвинул, чтобы не было никакого урона хозяину. – Продай, а то сменяем на мою кубанку? Придачи я не пожалею!
Илья отмахнулся от Фили, рывком схватил своего ферзя и застыл с ним над доской.
– Что ж не танцуешь? – поинтересовался Филя.
– С кем? – Илья зевнул. – Анфиса на дежурстве, а тут…
Он презрительно ткнул ферзем в сторону девчат, Филя глянул на Тосю, и в глазах его зажегся мстительный огонек.
– Не скажи! – неожиданно заступился он за поселковых девчат. – А с Тоськой-поварихой ты пробовал?
Илья поморщился:
– Да это ж детсад!
– Как посмотреть… Она в Воронежской области призы по танцам брала! – вдохновенно соврал Филя, набивая Тосе цену.
– Да ну? – удивился Илья.
– Вот тебе и ну! Сам грамоту видел. – Филя подзадорил приятеля. – Только, сдается мне, не пойдет она с тобой танцевать…
Илья припомнил, как копошилась Тося у него под мышкой в день первого снегопада, и снисходительно усмехнулся, великодушно прощая Филе его неведенье.
– Такая норовистая! – восхищался Филя, чтобы натравить Илью на Тосю. – Заметил, ни с кем в поселке она не танцует: «Нету, говорит, у вас тут, настоящих танцоров! Мало, говорит, каши ели!»
Илья недоверчиво покрутил головой, но сонное выражение сбежало уже с его лица.
– Потом доиграем, товарищ начальник! – повеселевшим голосом сказал он коменданту, смешал на доске фигуры и поднялся.
Филя покосился на Тосю, все еще стоящую на прежнем месте и не подозревающую, какие тучи собираются над ее головой. А Илья прикурил у Фили погасшую папиросу, громко, на весь зал, окликнул Тосю:
– Эй, повариха! – и согнутым в крючок пальцем поманил ее, будто поймал на удочку и подтаскивал к себе.
Тося послушно качнулась к Илье и тут же отпрянула. Так вот оно что… Липовое у него благородство! Все дело в том, что она со своим неудачным ростом и неказистой внешностью просто не существовала для Ильи, была для него пустым местом. Он потому и Филе ничего не сказал, что сразу же и думать о ней позабыл. А она-то, дуреха, по доброте душевной приписала ему благородство, которого у него и отродясь никогда не было.
Илья недовольно глянул на замешкавшуюся Тосю и требовательно покрутил пальцем в воздухе, показывая недогадливой поварихе, что приглашает ее танцевать. А смотрел он, даже сейчас, приглашая, мимо Тоси, будто и не было ее в клубе. По всему видать, он ничуть не сомневался, что осчастливленная его вниманием Тося сразу же подбежит к нему покорной собачонкой. Тося задохнулась от обиды и почувствовала: если заговорит сейчас с подлым человеком, так непременно станет заикаться.
«Ну погоди, ирод! – мстительно подумала она. – Я тебе покажу, как живых людей не замечать. В рыбку вытянусь, а докажу!»
Девица с серьгами толкнула Тосю в бок:
– Иди, сам Илюха приглашает!
Тося отмахнулась от непрошеной советчицы, неумело согнула палец крючком, старательно нацелилась на Илью и поманила его к себе. Илья поправил на голове знаменитую свою пыжиковую шапку и не спеша двинулся через весь зал к Тосе.
– А ты смелая! – одобрительно сказал Илья, не принимая Тосино сопротивление всерьез и с благожелательным любопытством разглядывая занятную девчонку, которая не побоялась передразнить его.
Илья остановился шагах в пяти от Тоси и снова, настойчивей прежнего, поманил ее пальцем и покрутил на этот раз уже кулаком. И тогда Тося самолюбиво вскинула голову, с решимостью отчаяния шагнула навстречу Илье и тоже поманила его пальцем и покрутила кулаком. Илья со снисходительным удивлением посмотрел на Тосю, не в силах понять, зачем она противится ему: ведь все равно будет так, как он захочет.
– Да ты в своем уме?! – выпалила девица с серьгами, выслуживаясь перед Ильей. – Иди-иди, чего там! И не таких у нас обламывали…
Заподозрив неладное, отзывчивый Сашка порывался прийти Тосе на помощь, но Катя повисла у него на руке и не пускала. Все танцующие сбились в кучу и замерли на месте, наблюдая за молчаливым поединком. Как-то сам собой потух в зале шум, и стала слышна музыка. Лишь оглохшие от стука игроки в домино ничего не замечали вокруг и самозабвенно доламывали в своем углу крышку стола.
Илья вплотную подошел к Тосе и положил руку ей на плечо, собираясь силой заставить упрямую девчонку танцевать. Тося напружинилась, скинула его тяжелую руку и язвительно спросила?
– Т-ты всегда с папиросой т-танцуешь?
Замолкли в углу громобойные игроки в «козла», лишь беспечно гремела-заливалась на весь клуб радиола.
Неожиданно для всех Илья усмехнулся, покладисто притушил папиросу о подошву сапога, отшвырнул окурок и наклонился к Тосе. Она остановила его движеньем руки:
– С-скинь шубу, нечего тут пыль разводить.
Катя прыснула, чувствуя себя рядом с силачом Сашкой в полной безопасности, робко заулыбались и другие девчата. Парни угрюмо молчали – из мужской солидарности.
Теряя последнее свое терпенье, Илья снял пальто и кинул его Филе. И тут же, перевыполняя Тосины требованья, он швырнул вдогонку пыжиковую шапку, до самого верху поднял на лыжной куртке застежку «молнию», причесался пятерней и, уверенный, что теперь уж Тосе придраться не к чему, приглашающе протянул ей руку.
– Так вот! – торжественно объявила Тося, оглядывая сбежавшихся со всего зала лесорубов. – С такими… – она приподнялась на цыпочки и помахала пальцем-крючком перед носом Ильи, – я не танцую, понятно?
Катя снова одобрительно фыркнула, а вслед за ней засмеялись и другие девчата, радуясь, что Тося и за них отомстила. Парни тревожно переглянулись, опасаясь, как бы Илья не нанес урона всему мужскому племени. Филя, не ожидавший такого поворота событий, озадаченно крутил головой и машинально пощипывал заманчивый мех Илюхиной шапки. А тут еще девица с серьгами захохотала вдруг громче всех, наверстывая все упущенное за прошлые годы и сама себе не веря, что она такая смелая.
Не спуская с Тоси взгляда, словно хотел получше ее запомнить, Илья лениво выкинул руку в сторону девицы с серьгами, приглашая ее танцевать. Та разом испуганно притихла, с привычной покорностью шагнула было к Илье, но покосилась на Тосю-победительницу и вдруг неожиданно для всех бочком-бочком придвинулась к ней, глыбой нависла над маленькой Тосей, становясь под надежную ее защиту.
