Текст книги "Солдат империи"

Автор книги: Борис Арефьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Теперь мы имеем определенное представление о тех обстоятельствах, в которых оказалась команда солдат, двигавшаяся в декабре 1867 года по Ленскому тракту, и в их числе мой прадед Иван Арефьев.

Как уже отмечалось, преодолеть предстояло около 2000 верст, минуя Витимский и Олекминский округа. Население поселков, образованных иногда тремя-пятью избами, составляло тогда всего несколько сотен человек, и были это в основном семьи ямщиков.

Первый отрезок пути, порядка шестисот пятидесяти верст, протянулся от Усть-Кута до станции Курейская, расположившейся непосредственно на Иркутско-Якутском тракте. В декабре температура воздуха здесь по нынешним замерам достигает сорока пяти градусов, а иногда и более, в XIX веке вряд ли было теплее.

Путь лежал на северо-восток, вдоль Лены, в основном по льду, покрытому снегом. Лошадей меняли на станциях, как правило, через двадцать-тридцать верст. Выезжали утром затемно, на ночлег останавливались часа через три-четыре после захода солнца.

Лошадей запрягали в сани от одной до трех, в зависимости от чина пассажира. Для солдат нашей команды поставили пару, это определялось тем, что в кибитке ехали четыре человека да еще имелась небольшая поклажа, размещавшаяся в специальной «на-кладушке».

Кибитка, обшитая холстом, кое-как защищала от ветра и снега, но не от стужи. В пути накрывались тулупами, не различая званий, плотнее прижимались друг к другу.

Двигались со скоростью чуть более десяти верст в час, в день проходили до ста верст. Тайга вокруг стояла засыпанная снегом и потому казалась совсем уж непроходимой.

От ночевки до ночевки делали три остановки. Около полудня обедали на станции, грелись у печей, и снова перепряженные лошади, уже с другим ямщиком, уносили чередою пятерку саней к другой станции.

Домбровский ехал в первых санях, Иван – в последних; разрыв с впереди идущими составлял порой две-три станции, а иногда из-за нехватки лошадей, готовых в дорогу, отставал Иван на целые сутки.

На седьмой день первые сани, а затем вторые и третьи добрались до станции Курейская, что на правом берегу Лены. Иван со своими солдатами попали туда на восьмой день.

Уже попривыкнув к местным обычаям, попросили они на станции по куску водки и по кругу щей. Морозы стояли такие, что водку действительно оттаивали в тепле.

Следующий раз заночевали в поселке Витимском, что расположился на левом берегу Лены, при впадении в нее притока Витим. Здесь для служивых истопили баню.

Попариться в такой мороз – удовольствие, да и польза ни с чем не сравнимая. Правда, окунаться в снег по обычаю никто не думал: отморозить можно в таком случае не только пальцы...

Еще через неделю пути обоз добрался до станции Каменская, она относилась уже к Олекминскому округу. Мороз крепчал; Рождество встретили здесь, на почтовой станции.

В дороге нечего и думать о том, чтобы соблюдать пост, да и разрешалось по церковным канонам тем, кто в пути, отойти от православных обычаев. Только в сочельник уже в Каменской, все само собой получилось как положено, а до первой звезды и даже при звездном во весь горизонт небе, были еще в дороге.

Разместились наши путешественники в трех домах из пяти, что стояли на берегу. Местные жители по обычаю угостили прибывших моченой пшеницей с медом, потом солдаты как следует подкрепились, а затем уж и на отдых залегли.

Заметил Иван, что ямщики здесь хоть и носят русские фамилии – Козлов, Иванов, Тарасов, а лицом и ростом больше смахивают на якутов, да и по-русски говорят некоторые из них так, что с трудом разобрать можно. Объяснялось все, однако, просто: давно в этих краях мужики русские женились на якутках, смешивалась при этом не только кровь, смешивались и языки, обычаи, менялись привычки и традиции, становился иным сам образ жизни таких семей.

Вызывали удивление у солдат и лошади, которых запрягали сибиряки в сани: ростом они были меньше обычного, окрас имели белый или серый и заметно приуставали в пути, если расстояние между станциями превышало двадцать верст...

До Якутска оставалось около девятисот верст; двигались, как и раньше, на северо-восток. Мороз не отпускал никак.

От Каменской до Дельгийской сто пятьдесят верст прошли с пятью сменами лошадей. Последние сани прибыли на станцию только к полуночи. Разделись, до утра успели у горячей печи только сосульки отодрать с бороды и усов и отогреться, а на заре снова пустились в путь.

На вторые сутки прибыли в Олекминск. В городе, основанном более двухсот лет назад, отдыхали сутки; попарились в бане. Отсюда в Иркутск отправил Домбровский почтой рапорт о движении команды.

Последние шестьсот верст прошли за неделю, задержались только в Синской. На станции стояло с десяток крепких рубленых домов, выстроенных прикрепленными к станку (станции) ямщиками; впрочем, такие же дома, с большими русскими печами, прочно сколоченными столами и лавками, видел Иван на всем пути следования.

Сразу после Синской по правому берегу Лены более чем на тридцать верст протянулись скалы – Ленские Столбы. Путешественники завидели их издалека, да вот глядеть долго по сторонам не было уже мочи: мерзли, казалось, даже глаза.

Ямщики же, как видно, приспособились к такому климату, отличались выносливостью, да и долголетием выделялись. Видел Иван не раз восьмидесятилетних, крепких еще стариков, которые передали свои обязанности гоньбы по тракту внукам и правнукам, а сами продолжали трудиться по хозяйству.

Десяток станций, что расположены на последнем участке тракта между Синской и Якутском, миновали за двое суток. Оставив позади двести верст, ямщики доставили команду на Якутскую городскую станцию в середине января 1868 года.

На подъезде к месту назначения, когда миновали ряд заснеженных островов, где пролегала санная дорога, увидели солдаты на левом берегу Лены большое село: вдоль колеи и протоптанных в снегу дорожек стояли деревянные дома на высоких фундаментах да юрты. Это и был Якутск.

Якутск к тому времени, после череды изменений своего статуса (назначали его то областным, то вновь уездным городом), стал областным городом, и управлял им гражданский губернатор.

Поставленная Военным ведомством России государственная задача организации новых команд в Восточной Сибири и укрепления уже существующих вступила в завершающую стадию. Принятые организационные меры, решение, в основном, вопросов финансирования передислокации воинского контингента, а главное – подбор людей, и в первую очередь нижних чинов Российской армии, которые исполняли приказ, несмотря ни на какие трудности и препятствия, позволили добиться нужного результата.

Последние обстоятельства убеждают: мы можем гордиться своими предками, верными долгу и присяге.

В Якутске прибывшим сюда воинским чинам предстояло не просто дожидаться остальных солдатских эшелонов, но принять участие в поиске и подготовке для них жилья, решить вопросы снабжения всем необходимым для нормального прохождения здесь дальнейшей службы нижних чинов и офицеров новой команды.

На городской станции разгрузились и пошли, в первую очередь, согреться у жарко горящих печей. Сбросили шинели, сняли шапки, размотали шарфы...

Домбровский позаботился, чтобы всех покормили, при этом с солдатами сел за один стол. Потом узнал дорогу к канцелярии губернатора, позвал с собой Ивана, и вдвоем вышли они на улицу.

Хотя было едва за полдень, при ясном небе солнце быстро уходило за горизонт.

На площади в центре Якутска, неподалеку от большого торгового здания, в одном из домов располагались чиновники губернаторского ведомства, а в другом размещался казачий старшина и его канцелярия, состоявшая, впрочем, как потом оказалось, из одного писаря. Наряд Иркутского казачьего полка в несколько десятков человек нес службу в тех краях уже много лет.

Зашли сначала в присутственное место, здесь увидели сторожа, добросовестно подкармливавшего пихтовыми поленьями две большие печи. В комнате за большим деревянным столом расположился чиновник в меховой душегрейке, из-под которой выглядывали воротник и рукава с форменными пуговицами.

Выяснилось, что имел он уже почту из Иркутска о скором прибытии первой партии из команды регулярных войск. К этому, оказалось, он был вполне готов. Чиновник кликнул сторожа и назвал ему дома обывателей, куда следовало определить на жительство и кормление солдат. А «господина офицера рад будет обустроить у себя купец и промышленник Козьма Мезенцев»; находился он сейчас вместе с сыном в верховьях Алдана, «но поручика ждут его сестра и матушка».

Казачьего старшину уже не застали, поэтому вместе со сторожем отправились сразу на станцию.

До темноты развел он на постой солдат, а потом сопроводил офицера в один из немногих в городе каменных домов с обширным подворьем.

Иван с Тимофеем разместились у хозяина по фамилии Назаров. Имел он в лице много примет от своей матери-якутки – и по виду широких скул, и по разрезу глаз. На русском при этом говорил вполне сносно, что, как потом выяснилось, здесь бывает далеко не всегда.

3а долгие три последние недели солдаты после бани впервые спали только в исподнем, на вполне удобных лежанках в согретой почти до самого утра избе.

Душой и телом отдыхал Иван после трудного пути. В снежные метели – слава Богу, не частые в декабре и январе – приходилось солдатам толкать сани, увязающие в глубоком снегу, поднимаясь со льда реки к станциям, что располагались на крутом берегу Лены, помогать лошадям на взгорьях. И наоборот, на крутых спусках к реке придерживали они кибитку и лошадь, осторожно сводили вторую, ямщик припрягал ее уже внизу, на льду тракта.

Летом путь этот, по воспоминаниям современников, был еще более трудным и опасным. Вот как описывает те места Дмитрий Васильевич Хитров (к 1868 году он уже более двадцати лет служил священником в Преображенской церкви города Якутска): «Страшно и опасно ехать в этот ледяной край... беспредельные пространства тающих болот и грязей, над которыми кишат комары, оводы..., проливные дожди... опаснее для спутника, чем зимние жестокие морозы. И летом, и зимой в здешних местах много случаев неожиданной смерти. Слава Богу, даровавшему нам силы и крепость к перенесению трудов и хранившему нас невредимыми».

На следующий день повидался Домбровский со старшиной казачьего наряда и передал выписку из приказа по Военному ведомству от сентября 1867 года, что догнала команду в пути.

Один из пунктов этого приказа гласил: «Из существующего ...расхода казаков... оставить в своей силе только: от Иркутского полка – 130, от Енисейского – 80 для служебных обязанностей при Окружном Штабе и при местных этапных командах...

Весь остальной затем наряд казаков, получающих содержание от Военного министерства, прекратить, исполнив это немедленно по прибытии в Восточную Сибирь нижних чинов, назначенных на усиление местных команд».

Времени, однако, на такие преобразования у якутского казачьего наряда было предостаточно: раньше конца мая появление нижних чинов местной команды в полном составе никак не представлялось возможным из-за известных сроков вскрытия Лены ото льда.

Впрочем, связанные с этим вопросы улаживать предстояло откомандированному сюда на службу начальнику новой Якутской команды. Прибытие офицера ожидалось в конце января – начале февраля. Известно, что полицейские задачи, как в самом Якутске, так и в области, казаки исполняли еще долгое время.

Кстати, в приложении к упомянутому приказу назначили размеры «жалованья нижним чинам в год: ...фельдшеру – 33 руб. 60 коп., фельдфебелю – 10 руб. 55 коп., унтер-офицерам – 4 руб. 05 коп., барабанщикам и горнистам – 2 руб. 85 коп., рядовым и цирюльникам – 2 руб. 10 коп.... и все прочие довольствия, определенные нижним чинам Якутской, Киренской и Устькутской команд...».

За время пребывания в городе узнал Иван о некоторых обычаях местных якутов; многие из них, хотя и приняли православие, в том числе и стараниями священника Дмитрия Хитрова, продолжали почитать своих богов и исполняли при этом соответствующие обряды. Поклонялись они духам, которые, по их поверьям, обитали в воде и камне, а то вселялись и в какого-нибудь зверя; злые и добрые духи, по верованиям якутов, могли жить и на небе.

Каждодневные заботы для Ивана не были здесь слишком обременительными: после нескольких дней отдыха, когда Домбровский оговорил с чиновниками место расположения будущей казармы воинской команды, облазили Иван с Тимофеем все вокруг, опросили жителей соседних домов, не заливается ли то место весенними водами, прикидывали, сколько камня уйдет на фундамент и сколько нужно будет заготовить леса.

Солдатами поручили заниматься, в основном, унтер-офицеру постоянной якутской команды; поэтому в трескучие морозы Иван с Тимофеем, оставаясь с удовольствием в избе, по привычке уже приводили в порядок мундирную одежду, амуницию, чистили ружья.

А еще с охотой приняли они на себя задачу подносить каждое утро в дом дрова, топить печь да расчищать дорожки к крыльцу, сараю и хлеву, при этом наметали вокруг и без того высокие сугробы.

Водою жители здесь запасались заранее: нарезали лед из реки, хранили его, засыпая опилками, сколько могли, до самого лета, в теплое время на нем же сохраняли продукты.

Зимой лед дробили, заносили в избы, чтобы домашнее тепло стаивало его в воду, а при необходимости отправляли в чугунках в печь.

В те январские дни морозы были необычными даже для этих мест; если бы имелся тогда у солдата термометр, намерил бы он мороза далеко за шестьдесят градусов.

Как-то утром вышел Иван на двор, прихватил из ведра, что стояло в сенях, ковшик воды, чтобы умыться хоть наскоро. Когда вышел на крыльцо, пристроил ковш понадежнее на перила. Мороз, к счастью, без ветра, сквозь полушубок и меховые носки пробирал до костей. Все же надо было плеснуть в лицо несколько горстей воды, и, прежде чем отойти по малой нужде, Иван скользнул взглядом по ровному зеркалу воды. На его глазах вода затуманилась и... превратилась в лед.

Глазам своим не поверив, сунул Иван палец в воду и наткнулся на твердую поверхность ледышки. Поднял он ковшик и перевернул его – вода осталась в посудине.

Иван вернулся в избу и рассказал о случившемся Тимофею. Тот недоверчиво заглянул в ковш и, прищурясь, спросил, не поморозил ли его товарищ еще чего. Потом оставили этот разговор и стали разбирать, чей черед идти за дровами да топить порядком выстуженную избу...

Но даже в такие сильнейшие морозы не прекращалась жизнь в тех местах: до Якутска и дальше, до Верхоянска, возили ямщики людей и почту; многие их пассажиры из купцов и промышленников именно теперь, до февральских и мартовских вьюг, старались закончить свои дела, требующие срочных поездок. Весенние же ростепели, когда дороги становились непроезжими, могли им серьезно помешать – навигация на Лене в районе Якутска открывалась не раньше второй половины мая.

На следующий день мороз, казалось, не уменьшился. Однако, когда утром Тимофей нарочно вышел на двор с ковшом, вода как была в нем налита, так и осталась водою, только хрупкой корочкой покрылась...

Иван еще пару раз пытался заморозить воду в ковше: оставлял на короткое время на крыльце, даже дул на нее тайком, но потом эту затею бросил. А случай необычный в памяти остался.

Хоть и коротки были зимние дни, тянулись они медленно.

Однако ж минула, наконец, последняя неделя января, наступил февраль.

Тимофей попал в рекруты на два года позже Ивана, но тоже, как участник Кавказской войны, имел право на отставку и к 1 января этого, 1868 года выслужил нужный срок. Отказываться от отставки он не собирался – ждала семья, с которой в последние годы, как наладилась почта, переписку вел постоянно: писал о себе, узнавал новости из дома.

Последнее письмо домой отправил Тимофей из Перми, ответа, правда не ожидал. Своим сообщил, что напишет теперь нескоро. Всего детей у него было трое: старшая дочь семнадцати лет, уже невеста, двоим младшим исполнилось по восемь. Так что торопился Евдокимов возвратиться в свою часть: небось, там уже документы об отставке готовы.

В один из дней начала февраля возился Иван при утренних сумерках у печки, когда в избу вошел Домбровский. Поздоровался, скинул тулуп. Солдаты, хотя и удивились такому неожиданному появлению, стоя, как положено, приветствовали офицера и стали ждать, какие будут распоряжения.

Домбровский сообщил, что вчера вечером из Иркутска прибыл капитан, назначенный начальником Якутской местной команды, и теперь, дня через два-три, можно собираться в обратную дорогу – к тому времени он передаст новому начальнику дела и как положено все документы оформит.

Перед отъездом зашли солдаты в Преображенскую церковь, засветили свечи, постояли перед иконами да попросили у святого Николая удачи в дорогу. В тот день священника Дмитрия Васильевича Хитрова в Якутске не было: в Благовещенске-на-Амуре под именем Дионисия 9 февраля 1868 года принимал он сан епископа Якутского. Событие это еще раз подтверждает, насколько важное значение придавалось тогда Якутской области, ее обустройству, заселению и становлению как административного государственного образования.

Накануне отъезда купец Мезенцев, у которого жил Домбровский – а теперь, видимо, надолго поселился новый начальник местной команды, – устроил обед. Сам он вернулся в Якутск всего несколько дней назад, но теперь снова спешно собирался в Томск.

Ивана с Тимофеем угощали в просторной кухне черноглазые скуластые девушки – дочери ямщиков с ближайших станций, вели они у купца хозяйство. Солдаты уплетали за обе щеки рыбные и мясные закуски, не отказались и от белого вина.

Девушки были складные да веселые. Впервые тогда подумалось Ивану, что вот хорошо бы по такому случаю здесь и задержаться, и без особого ущерба для службы.

Однако Домбровский наказал им быть с рассветом готовыми в дорогу и добавил, что купец пожелал ехать с ними. Офицера Мезенцев позвал в кибитку, что подрядил сам, а Иван с Тимофеем должны отправиться второй запряжкой, на всем пути стараясь не отставать.

Уходя, солдаты, как удалось, девок тепло поблагодарили, а потом между собой решили, что купец не зря к ним пристроился: видно, с каким товаром едет или с деньгами немалыми.

Наутро у дома Мезенцева ожидали их уже санные кибитки, в одну поместились Домбровский с Мезенцевым, багажную накладку заполнили их вещами, однако черный саквояж с металлическими полосками у замка поставил купец у себя в ногах.

Офицера пришли проводить капитан и казачий старшина, с солдатами Иван и Тимофей простились еще с вечера.

Проезжали те же станции, что и по прибытии сюда, только в обратном порядке: Покровскую, Синскую, Олекминскую, Бата-майскую... Февральские метели сопровождали путников более тысячи верст.

В марте чуть потеплело, но на засыпанном снегом тракте лошади уставали быстро, иногда едва добирались до очередного поселка.

Все же в апреле, после ранней в том году Пасхи, миновали Братск, не доезжая Ачинска, стали на колеса. Двигаться теперь по размытой таежной дороге стало и вовсе невмоготу и лошадям, и людям.

В Ачинске задержались на неделю, спешить служивым людям вроде было некуда – от Томска предстояло идти по сибирским рекам сплавом, а это становилось возможным лишь с началом навигации. Выяснилось, что Обь, Тобол, Иртыш очищаются ото льда во второй половине апреля, а то ив начале мая.

Остановился купец у своих родственников, офицера устроил там же; солдат определили неподалеку, то ли к какой-то дальней родне купца, то ли к его компаньону. Отъедались да отдыхали всласть, в бане домовой парились.

В середине апреля направились к Томску – рассчитывали добраться до города по весенней распутице недели за две; Сибирский тракт пролегал здесь по болотистым и таежным местам, потому не баловал путешественников.

Ночевать останавливались в придорожных поселках. На четвертый или пятый день, когда в одном из приглянувшихся домов сели к столу, хозяин, угощая проезжих, между прочим говорил: «И раньше тут всякое бывало, а теперь шалить стали без меры, купцов не раз уж прибирали... Говорят, человек с десяток будет, душегубов этих. А за главного у них солдат, что ли, беглый, еще баба с ними... Слыхал, с кистенем ловчей управляется, чем с веретеном».

Иван с Тимофеем переглянулись, но в ответ ничего не сказали, продолжали хлебать горячие щи.

Утором первой двуконной запряжкой двинулись в путь солдаты, за ними на тройке – Домбровский с Мезенцевым.

Часа через три за поворотом дороги увидели сначала лошадь, а затем и телегу, которая стояла поперек пути. Лошадь жевала сено, горкой торчавшее над краем телеги, оглобли были опущены на землю.

Место вокруг глухое, тайга подступает к дороге вплотную, да еще густой подлесок поднимается на сажень. Обе повозки остановились, Иван с Тимофеем молча зарядили ружья и вышли из

своей кибитки. Домбровский последовал за ними, ямщикам велел крепче одерживать лошадей, чтоб не понесли на случай стрельбы.

Тимофей приглядывал за лесом по правой руке, офицер взял под наблюдение участок чуть позади, Иван двигался не спеша кте-леге и не упускал из виду заросли слева.

В телеге, оказалось, лежал на спине мужик, в бороде его застряли несколько сухих травинок, глаза прикрыты – вроде, спит. Однако видно было, как едва заметно подрагивали у него веки, под правой же рукой бородатого усматривался топор.

Иван ткнул мужика стволом в ухо: «Вылазь, приехали...» Тот поднялся, молча ступил на землю, огляделся и остался стоять спиной к телеге.

Между тем подошел Тимофей, отвел лошадь в сторону, не опуская ружья, поддал плечом телегу и сдвинул ее на обочину, потом махнул ямщикам. Кибитки одна за другой проследовали мимо. Из второй выглядывал напуганный купец, крестился...

Иван обернулся к мужику: «Притомился, небось, ожидаю-чи...»

Тот зыркнул исподлобья: «Тебя-то как раз не ждали...», затем устремил взгляд на тройку, где сидел купец.

Может, и опасался теперь разбойник неосторожной дурости своих товарищей, что притаились неподалеку в лесу, но вида не выказывал. Ате, видно, рисковать тоже не стали.

Тимофей запрыгнул в свою кибитку, Домбровский сидел уже рядом с купцом, Иван пристроился тут же на облучке, ружье меж колен поставил. Ямщики поторопили лошадей.

В Томске распрощались с купцом, отвалил он солдатам по десяти рублей, а поручика долго благодарил да звал при случае заезжать в гости, хотя бы и сюда, в Томск, где у него тоже свой дом имелся.

Через пару дней отправились на пароходе по Оби – как раз открылась навигация – дальше, до Тюмени. Домбровский взял

каюту во втором классе, солдаты разместились в третьем. В пути были с неделю.

От Тюмени до Перми подряжал Домбровский повозки и лошадей – за счет Военного министерства, расплачивался специальными контрамарками. Те же шестьсот с небольшим верст по сухой уже дороге без всяких приключений одолели к середине мая. По такой погоде шинели едва набрасывали на плечи и то, разве что, к вечеру.

В Перми задержались для оформления казенных бумаг на приобретение билетов, отсюда пароходом Общества «Кавказ и Меркурий» отправились по высокой воде к Нижнему Новгороду; через восемь суток, совсем уже теплым летним днем вошли в Вол^гу.

Пассажиры третьего класса топтались на палубе – готовились к высадке в Казани, хотя времени до прибытия было предостаточно.

В толпе никто толком не заметил, как какой-то мальчонка перевалился через борт, только вскрикнуть успел... Разбаловались ребятишки не в меру, по палубе бегали, толкались... Видно, мать не доглядела...

Сдернул сапоги Тимофей да прыгнул с борта, за ним в воду ушел матрос. Пароход начал резко стопорить машину, и развернуло его боком против течения. Люди на палубе заметались, загомонили, закричала женщина.

Увидел Иван, как через минуту вынырнул матрос, держа перед собой за рубаху пацаненка, перехватил его половчее и поплыл к пароходу.

Тимохи все не было. Глядел Иван на воду сначала без тревоги – ведь на реке же, на Волге вырос его самый близкий товарищ.

Шло время, не отходили от борта пассажиры...

Но не отдавала река Тимофея. Иван стал было сапоги снимать, но подошел к нему матрос в мокрой робе, который мальчишку вытащил, положил руку на плечо: «Погоди, солдат, теперь уж не поможешь: видать, под колесо он попал, по течению теперь его саженей на сто оттянуло».

Заметался Иван, но человека два-три удержали его...

Поник солдат, тоскливо глядел на воду... Может, впервые с того дня, как уходил из родного дома, покатилась по Ивановой щеке слеза, застряла в усах. Подошла к нему мамка баловника, низко поклонилась: «Прости, солдат, за друга-то, прости, ради Христа...»

Поднялся на палубу Домбровский, увидел людей у борта. «Что тут, Иван Арефич...» Тот махнул рукой в сторону кормы: «Евдокимыч... вот...» – и замолчал.

Поручик оглядел толпу, увидел испуганного мальчишку, мокрого матроса и все понял. Постоял еще, без какой-либо надежды вглядываясь в темную воду, а когда пароход вновь зашлепал колесом, снял фуражку, перекрестился: «Пусть земля ему... – и запнулся: – Царство ему Небесное, вечный покой...»

Перекрестился и Иван.

Пароход пошел дальше.

А Тимофея, может, прибило дня через три к берегу, и если нашли утопленника люди, то похоронили его, и коли не размокли в кармане солдатские бумаги, то через месяц-другой попал в полк бланк с печатью от местного пристава, а потом недобрая весть дошла и до дома покойного.

Может случилось так, что и не нашли Тимоху, застряло тело где-то в камышах, и тогда растащили его раки да рыбы...

А перед глазами у Ивана все Тимофей: то грустный, то веселый, то суровый да строгий – и таким случалось видеть его иногда... Терял Иван и раньше товарищей, так то в бою случалось...

Из Нижнего отправил Домбровский письмо жене Евдокимова, а потом, против правил, отдал его награды Ивану – чтоб хранил, а при первом же случае передал в семью Тимофея, сколько бы времени ни прошло...

По прибытии в округ, задержался Домбровский в Вильно, попрощался с Иваном совсем по-товарищески, обещал не забывать. А тот отправился в свою часть.

В июле 1868 года издан был приказ по полку: «...унтер-офицера Арефьева Ивана Арефьевича считать прибывшим из командировки... поставить на все виды довольствия».

Через несколько дней принял Иван под свою команду отделение, познакомился с новичками, переговорил – уже не в первый раз – и со старослужащими, которых хорошо знал раньше, рассказал о долгом пути на Лену и обратно.

Евдокимова искренне жалели солдаты и офицеры, да ведь как судьба распорядиться, никому знать не дано... В каких только делах не бывал Тимофей, все жив оставался, а тут... Своя же река прибрала.

Воскресным днем, чуть освободившись, поспешил Иван навестить старую знакомую – в торговом ряду ее не увидел, вот и отправился к дому.

Не успел на крыльцо подняться, как хозяйка сама вышла – видно, в окне еще приметила его. Хотел солдат шагнуть на порог, да помедлил, поглядел внимательнее на женщину...

В дом между тем она не звала. Стала сбивчиво говорить, что вот уж целый уж год как нет его, думала и вовсе не дождется...

Все понял Иван, расстегнул мундир, достал из-за пазухи шкуру черной лисы, что вез в подарок, кинул бывшей зазнобе на плечи; сверкнули у нее на груди рыжие глаза-бусинки да белый кончик пушистого, отливающего серебром хвоста зверя.

Четко повернулся солдат через левое плечо и пошел прочь.

Как и другие офицеры сопровождения, Домбровский в течение 1868 года писал отчеты и справки. А переписка о выплате командированным положенного жалованья в полной мере продолжалась, судя по известным мне документам, до февраля 1870 года. Это и неудивительно – денег в Военном министерстве, как всегда, не хватало. Иллюстрацией сказанному может служить такой пример: вологодский губернатор сообщал «Господину Военному Министру», что по поводу запрашиваемого от него отчета, он отнесся в Министерство финансов «о прекращении переписки о предоставлении отчетных сведений об использовании в расходах 10 928 руб. 80 коп., отпущенных в 1855 году (!) на содержание Ополчения» губернии.

Это ополчение, хотя и было причастно к Крымской кампании, но, как известно, роли почти никакой не сыграло, по большей части и не дошло до театра военных действий. Однако товарищ Министра финансов продолжает настаивать на «сношении по сему предмету, согласно Устава Минфина, с Государственным Контролем..., коему при обсуждении сего дела необходимо иметь в виду удостоверения, что деньги употреблены соответственно прямому их назначению и что министры, по ведомству которых относятся произведенные расходы, находят их соответствующими прямой надобности...»

При этом Министр внутренних дел (к его ведомству и относились произведенные расходы) «сообщил, что поскольку нет никаких подробностей относительно употребления означенных денег, то не представляется возможным составить заключение о правильности или не правильности вышеупомянутому расходу..., все дела об ополчении переданы губернаторам и находятся в их канцеляриях...» (!)

Круг замкнулся, а денег как не было, так и нет. Ну а тогда вступает в силу известный закон: нельзя в одном месте прибавить, чтобы в другом (офицерском кармане) не убавилось бы. Десять тысяч с лишком пропавших рублей – это только в одной губернии необъятной Российской империи.

18 июля 1868 года Высочайше повелено перевести 31-ю пехотную дивизию в полном составе из Виленского в Харьковский военный округ.

«18 августа Тамбовский полк выступил из города Несвижа, Минской губернии, в город Корочу, куда и прибыл 21 октября, пробыв в пути 65 дней и пройдя 966 */₄ верст в 47 переходов...»

Вслед за Тамбовским, двинулся без промедления Пензенский полк из города Бобруйска, Минской губернии, в город Курск...

ДЯДЬКА

Хороший унтер-офицер... должен уметь управляться с людьми, уметь распоряжаться, знать свои обязанности, соблюдать строгость и беспристрастность к подчиненным.

Из приказа воинского начальника

Это были по большей части корневики, столпы роты... серьезные, молчаливые,... но все, что делалось в роте хорошего, делалось с их ведома.

А. Погоский

Все полки 31-й пехотной дивизии получили новые квартиры в Харьковском военном округе к исходу 1868 года. Штаб дивизии разместился в городе Курске.

Штаб 121-го полка и стрелковую роту развернули там же; батальоны Пензенского полка расположились соответственно: 1-й в городе Щигры, 2-й – в селе Любицкое, 3-й – в селе Дьяково.

Штаб 122-го полка и стрелковую роту расквартировали в городе Короча; батальоны Тамбовского полка стали соответственно: 1-й в городе Новый Оскол, 2-й – в селе Михайловка, 3-й – в селе Коринек.

Роты и батальоны, за исключением, пожалуй, тех, что стояли в Курске, разместились не в казармах, а в домах обывателей; в селах же солдат распределили исключительно по избам. Постепенно на новом месте упорядочилась работа штабов от дивизии до батальона, наладились вопросы питания и учебы.