Текст книги "Концерт для контрабаса с собакой"

Автор книги: Борис Антонов

Рассказ девятнадцатый
СОСНА

Я приоткрыл глаза. Странный запах щекотал ноздри, и я чихнул. Не понимая, как я снова очутился возле сосны и задремал под копной, я вскочил на ноги и принюхался. Запах гари был сильным и тревожным. Пожар!!!

Я выскочил на дорогу, посмотрел на деревню. Там все спокойно. Дыма не видно, не лают собаки, не бегают люди.

И поля не дымили.

Глянул на сосну и похолодел. Из-под ее ветвей вырывались клубы дыма.

Я бросился к дереву.

Горело в дупле. В том самом, где мы находили почту из Центра.

Я стал рвать траву и кидать в дупло, потом палкой выкорчевал кусок дерна и тоже бросил в дупло.

Дым стал еще гуще, он выедал глаза и не давал дышать. Я чувствовал себя беспомощным и бессильным. Хоть бы кто-нибудь был рядом!

Еще один ком земли бросил в дупло. На этот раз вместе с дымом оттуда вырвались языки пламени. Их подхватил ветер, и они лизнули верхние сучья. Вниз полетели искры.

Горсть за горстью летела земля в огонь. Я сдернул с себя куртку и закрыл дупло. Дым на минуту стих, но потом с новой силой вырвался наружу.

У меня кружилась голова, я задыхался.

Но отходить от сосны никак нельзя. И я кидал и кидал землю в дупло и мимо него. Я не видел, когда появились здесь папа и Алешка.

В ушах у меня звенело… Я упал. Когда очнулся, увидел, что сюда прибежала почти вся деревня. Люди таскали воду, заливали огонь, ругали поджигателей.

Кто и зачем поджег сосну? Кому она помешала? Этот вопрос волновал всех.

Алешкин отец кружил на тракторе вокруг сосны. За плугом тянулась черная борозда, она не давала огню перекинуться на хлебное поле.

Огонь залили. Водовозка уехала. Разошлись люди. У сосны остались дядя Петя, папа, я и Алешка. Вовка тоже почему-то был тут.

Ему-то чего тут надо?

– Так что же случилось? – спросил дядя Петя.

– Не знаю, – пожал я плечами.

Дядя Петя внимательно посмотрел на сосну, подошел к ней и сунул руку в дупло. Через секунду в его руках чернела какая-то тряпка. Я присмотрелся и узнал свою рубашку. От нее остались рукав да воротник.

– Рубашка! Моя рубашка! – закричал я. – Как она там очутилась? Ее же там не было!

Я подскочил к сосне и только сейчас разглядел, что в стволе было два дупла. В одном лежала рубашка, а из другого мы вынимали письма.

Два. И оба рядом.

– Так вот, – сказал дядя Петя. – От этой тряпки весь пожар случился. Спичку – в рубашку, рубашку – в дупло. Из дупла дым коромыслом, а дыма без огня, как известно, не бывает.

– Вы думаете, я поджег? – возмутился я и посмотрел на Вовку. Тот часто-часто заморгал, резко повернулся и пошел прочь.

– Поругались? – спросил Алешка, кивнув на Вовку.

– Было дело…

– До горячего?

– Почти. Это ведь он аварию устроил.

– Какую аварию? – насторожился дядя Петя.

– Да так, – замялся я. – Из-за него и Алешку ранило. Больно? – дотронулся я до его плеча.

– Сейчас не очень…

– Много дроби вынули?

– Какой дроби? – спросил папа.

– Никакой дроби не было, – как ни в чем не бывало ответил Алешка. – Он не попал в меня. Мазила!

– А говоришь – больно… – не отступал папа.

– Пустяки! – махнул рукой Алешка. – Я споткнулся и плечом о контрабас шарахнулся. Терпимо. Дика вот жалко. В него-то он наверняка попал.

– Не попал! – сказал я.

– Промазал? – переспросил Алешка.

– Нет, не промазал. Он патроны перепутал. В тебя– заряженным, в него – холостым! Понимаешь? Холостым!

– Уррра! – закричал Алешка и вдруг замолк. Его крепко взял за руку дядя Петя.

– То, что у вас есть секреты, я знаю. Пришло время рассекретить некоторые дела. Говорите: кто стрелял и в кого стреляли?

Мы сначала отнекивались, но потом рассказали о Дике, о таратутиной «колупничке», о Вовке, который вредил нам, и о ночных выстрелах.

– А ну, немедленно в машину! – скомандовал дядя Петя, и мы помчались в деревню. Догнали Вовку. Но он даже и не глянул в нашу сторону. Перепрыгнув через канаву, он торопливо, почти бегом, зашагал прямо через поле, руками раздвигая колосья.

Эх, Вовка, Вовка!

Плохие у тебя шуточки получаются! То слишком холодные, то слишком горячие. А отчего? Оттого, что дружить не умеешь.

Рассказ двадцатый
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

Таратуту встретили у «лягушатника». Так называли пруд, в котором в жаркие дни барахтались голопузые ребятишки. Они и сейчас крутились на берегу и галдели, словно грачи весной.

– Что за шум? – крикнул дядя Петя.

Голопузая команда бросилась к автобусу. Поднялся такой гвалт, что дядя Петя разулыбался и прикрыл ладонями уши.

Ребятишки выдохлись, и дядя Петя спросил:

– Из-за чего шум?

– Таратута воду отымает…

– Лягушатник захватывают…

– Купаться негде…

– Захватывают!

– Таратута пруд высасывает!..

– Как высасывает? – удивился папа. – Что это значит?

Таратута держал в руках какую-то трубу.

– Ишь, разгалделись! – попробовал он пошутить. – Маленькие, а панику на всю деревню подняли… Голопузики…

– Может, не зря паника? – спросил дядя Петя. – Тише вы! – крикнул он ребятишкам.

Те приумолкли и недоверчиво уставились на взрослых.

– Что случилось? – подступал дядя Петя к Таратуте.

– Да вот водички хотел для сада…

– Пруд засохнет… Болото будет… Лужа! – закричали ребятишки, но дядя Петя шикнул, и они попритихли.

– Так вот… – начал дядя Петя и осекся. Он не знал, как звали большого Таратуту. Не знали и те, кто на шум подошел.

– Так вот, – повторил дядя Петя. – Пруд не трогайте… Был он в деревне и быть должен.

– Чего ему сделается? Подумаешь – утром полить да вечером. Вам что – ничейной воды жалко? – пропищал Таратута.

– Вы приехали и уедете… А нам жить здесь! – пробасил бородатый дяденька.

Таратута поджал губы, пожевал их и вдруг заругался:

– Черт меня дернул в эту деревню заехать… Воды не выпросишь… Воровать, так мастаки…

– Кто мастак? – раздалось в толпе.

– Этот вон! – Таратута ткнул пальцем в Алешку. – Да и у этого рыльце в пушку.

Толстый, словно сарделька, палец остановился на мне.

– Ну-ка, повторите! – неожиданно громко сказал папа и шагнул к Таратуте. Тот сделал шаг назад. Дядя Петя схватил папу за руку.

– И повторю… Всю колупничку ободрали… Кто?

– А ты у сына своего спроси, кто! – подал голос Алешкин отец. Он подъехал на тракторе, а мы даже и не слышали.

– У сына спроси, – пробираясь сквозь толпу, повторил Алешкин отец. – Пусть он скажет, как ночью ребят в огород сзывал. Тебя, Ванька… тебя, Василий… Валерку… Женьку… Маришку… Ну-ка, скажите, сладкие ягодки у Таратуты или нет?

– Сладие…

– Вкусные…

Таратута закрутил головой и вдруг схватил за руку Валерку.

– Так, значит, это ты в мой сад лазил?

– Меня Вовка пригласил… Пойдем, говорит… Он всех звал… сам калитку отворил… Сам Дика держал… Сам угощал…

– У него день рождения той ночью был, – вставила Маришка. У нее даже сейчас чертики в глазах плясали.

– Сговорились? – засуетился Таратута. – Все сговорились… На сына моего наговариваете… Не пройдет!

– А вы у него спросите, – сказал Алешкин отец. – Если бы своими глазами не видел, тоже бы не поверил… Ну, пригласил – доброе дело, значит, сделал… Думал, по согласию… А оно, выходит, батька-то ничего не знал… Негоже так.

Таратута шарил глазами по толпе. Видимо, Вовку искал. Но того не было.

– Он у меня получит! – пригрозил Таратута и стал выбираться из окружения. – Я ему покажу «день рождения»! Я ему обрежу киношные волосы! Отцовское добро разбазаривать стал! Он у меня и за собаку получит. Узнает, как с цепи спускать!

Алешка толкнул меня плечом:

– Слышь, мы гадали, как Дик из плена сбежал… Вовка его освободил. Ясно?

– Яснее ясного! Не безнадежный, значит.

Таратуте не дали выйти из круга.

– А где собака? – спросил Алешкин отец.

– Не знаю, – торопливо проговорил Таратута. – Нету ее. Поймаю, тогда…

Он не договорил. Алешкин отец вынул из кармана деньги и протянул их Таратуте. Тот сощурил покрасневшие глаза.

– Вот… За собаку… Долг…

– Еще чего? Нету такого закона, чтоб собак отымать. Да и денег тут мало.

– Хватит. Все подсчитано. И за кормежку сколько истрачено, и за службу сколько заработано. Выходит, лишнего даю.

– А за колупничку? Собака прозевала ее. Пусть отвечает.

Мой папа тоже сунул руку в карман, но дядя Петя остановил его:

– Не надо. Хватит с него.

Таратута цепко ухватился за деньги, пересчитал их, мусоля пальцы, и спрятал за пазухой.

– За собаку рассчитались? – спросил дядя Петя.

– Рассчитались, – нехотя ответил Таратута.

– Теперь за стрельбу давайте рассчитываться.

– За какую стрельбу? Ничего не знаю!

Таратута переминался с ноги на ногу, будто ему жали ботинки. Все с презрением смотрели на него.

– Ошибся я, – пробормотал он. – Холостым припугнуть хотел. С дробью попался. Я в воздух палил.

– В воздух, в человека или в собаку – поди докажи, куда дробь летела, – сказал дядя Петя. – Но ничего, следователь разберется. Да и с пожаром загадку загадали.

– С каким пожаром? – дрожащим голосом произнес Таратута. – За пожар я не ответчик.

– Вовка ваш героем оказался.

– Это не Вовка гелой. Это я – гелой!

На середине круга стоял Витька. Он изображал из себя памятник.

– Чего ты мелешь? – подскочила к нему тетя Катя, его мать.

– Я бежал, а Гелка хлапит. Он мне конфетку обещал. Я сел и стал ждать. Смотлю, из делева тляпка ластет. Я достал, а это лубашка.

– Безобразие! Зачем ребятишкам спички дают? – возмутился бородач.

– У меня не было спичек. У меня стеклышко. Зажигательное. Я его на солнышко наставил и огонек поймал.

Тетя Катя шлепнула Витьку.

– Лубашка задымила, – невозмутимо продолжал Витька, – я тушу, а она дымит. Я лубашку в дупло – и побежал.

Тетя Катя еще раз шлепнула Витьку.

– Убежал я… Вон он стоит, а конфетку не отдает. Гелка, отдай конфетку!

Тетя Катя шлепнула Витьку еще раз.

– Пло пожал я Вовке сказал. А тот длаться стал. Гелка, когда конфетку отдашь? А то пло все секлеты лассказу…

Тетя Катя вытащила Витьку из круга и повела домой. На всю деревню раздался пронзительный рев.

Все вдруг весело рассмеялись.

Алешка протиснулся к отцу:

– Папа! Дядя Петя! Таратута обманул нас! Дика нет, а вы деньги отдали!

– Не беспокойся, – сказал дядя Петя. – Дик найдется. – Он открыл дверцу, сел за руль. – Поехали!

Но мой и Алешкин отец отказались ехать в машине. До дома недалеко. Можно и пешком дойти. А мы с Алешкой сели. Дядя Петя повернул ключ зажигания, но на стартер не нажал. Из маленького ящичка, куда шоферы обычно кладут бутерброды, он достал оранжевый конверт и протянул его нам. На нем крупными буквами было выведено:

Совершенно секретно.

Беркуту и Чайке.

Мы схватили конверт и выпрыгнули из автобуса.

Рассказ двадцать первый
КОНЦЕРТ ДЛЯ КОНТРАБАСА С СОБАКОЙ

– Не понимаю, зачем мы привозили в деревню холодильник? – разводил руками папа.

– Как зачем? А где бы ты продукты хранил? – спрашивала мама.

– В погребе… Говорят, они там лучше хранятся…

– Кто говорит?

– Не помню. Где-то слыхал, а, может, читал…

– Читал?

– Наверно, читал…

– Ох, Павел, Павел, – укоризненно закачала головой мама. – В следующий раз про все интересные сообщения мне говори. Зря не пишут. А холодильник в деревне и в самом деле ни к чему. Привезем льду… Павел, а где лед для погреба покупают?

Папа развел руками:

– Не знаю…

– Вот, вот… Какие же вы, мужчины, непрактичные!..

Герман, что ты там делаешь с контрабасом?

– Ремонтирую… – откликнулся я.

– Ремонтируешь? Зачем?

– Нина, – сказал папа и что-то зашептал маме на ухо.

Мама наклонила голову и широко раскрыла глаза.

– Ты думаешь, ничего особенного не произойдет?

– Нет, не произойдет… Вернее произойдет, но это особенное особое.

Мама приложила ладонь к папиному лбу.

– Ну, раз ты так считаешь… а я давно твержу, что отцы должны активнее вмешиваться в воспитательный процесс… раз ты уверен, пусть идет.

Я навострил уши. Неудобно, конечно, прислушиваться к чужому разговору, но ведь речь-то о моем воспитании идет.

– Герман, меня просили… э-э-э… мне сказали… – папа осекся и тут же поправился, – в общем, если у тебя есть желание погулять, то пожалуйста.

Вот это здорово! Папа узнал о моем желании. Это было не только желание, но и приказ, который мы получили. А написано так:

Совершенно секретно.

Беркуту и Чайке.

Как только над сосной повиснет луна, сядьте под ней и сыграйте концерт для контрабаса.

ЦПК.

Я во все глаза следил за луной. Чуть из окна не выпал, а она все цеплялась за деревенские ивы да тополя и не торопилась за околицу.

На улице раздался тихий свист.

Я пошире отворил окно и подал Алешке контрабас. Можно было выйти через дверь, но я все равно через окно выпрыгнул – так интереснее.

– Ты думаешь, зря вызывали? – спросил Алешка.

– Не знаю.

– Не зря. Испытания хотят устроить.

– Ночное?

– Ага, ночное. Вот только какое, не знаю. Всю книгу перелистал, а какое, так и не нашел… Может, на испуг взять хотят?

– Как это – на испуг?

– Сядем под сосной, а сверху чем-нибудь шарахнут… Потом посмотрят, что от нас осталось…

– Кто посмотрит?

– Из ЦПК…

– А разве они ночью проводят испытания?

– Проводят… И днем проводят, и ночью…

Мы шли по освещенной луной дороге, напрягая все силы, чтобы не ударить контрабас.

– А может, не на испуг, а на невесомость хотят испытания провести? – ломал голову Алешка.

– А как – на невесомость? – сбавив шаг, спросил я.

– Очень просто… Ты же знаешь, что в космосе все предметы тяжесть теряют… Они не лежат там, а плавают… Их надо привязывать или гайками прикручивать… Иначе они в кабине по воздуху летать будут… Так же и с космонавтами… Им все равно, как работать: что вверх ногами, что вниз головой… Такое испытание обязательно надо сделать…

– А как?

– Проще простого… Возьмем веревки… Привяжем к рукам и ногам… Потом каждый конец за дерево зацепим… Разумеешь?

– Ага… Я в книгах читал про такие пытки.

– Это не пытки, а испытания… Привяжемся и повисим, как в невесомости…

– Так ведь руки-ноги выдернутся?

– Не выдернутся!.. А если выдернутся, в космос не возьмут… Это очень важное испытание!

Я вздохнул. Ну что ж, надо так надо! Только и от английского и от математики ты у меня не отвертишься!

Дошли до сосны. Глянули на луну. Она вот-вот за макушку заденет.

Я поставил контрабас на землю и тронул струны.

Звук, конечно, не классический. Дребезжащий. Но что поделаешь? Сами виноваты.

Еще раз тронул. Алешка озирался по сторонам, прислушивался.

– Герк, – прошипел он. – А может, нас разыграли?

– Кто?

– Не знаю, но только луна с макушки съезжает, а ничего нету.

– А что должно быть?

– Не знаю. В приказе не написано. Но ведь что-то должно же быть? Что же ты не играешь?

– Надоело.

– Играй, раз приказано.

Я провел смычком по струнам и прислушался. Мне показалось, что в деревне раздался собачий вой.

Я провел по струнам посильнее.

– Алешк?

– А?

– Слышишь?

– Не-е-е… Ну-ка, ну-ка, погромче играй… погромче… шибчее!!!

– Он! Дик!!! – закричал Алешка.

– Дичок!!! – подхватил я.

– Дикуша!!! – шумели мы на всю округу.

По дороге мчался Дик. Он добежал до сосны, остановился на миг, как бы раздумывая, подбегать к нам или нет, а затем бросился к Алешке.

Дик скулил, ворчал и лаял, крутил головой и махал хвостом. Дик радовался.

Я играл концерт. Дик присел, задрал к луне морду и завыл. Это была его любимая песня.

Темноту над деревней раскололи два острых луча. Они пробороздили по небу и осветили верхушку нашей сосны.

По дороге шла машина.

– Дядя Петя едет… Прячься!

Спрятаться мы не успели. Напротив сосны остановился автобус, и из него, хлопнув дверцей, вышел дядя Петя.

Он негромко крикнул:

– Эй, космонавты! Выходите!

Мы подошли к автобусу. Не ожидая приглашения, сели в него. Сел за руль и дядя Петя, Дик тоже впрыгнул в автобус.

– Ну, а теперь какие испытания будут? – спросил дядя Петя.

Мы переглянулись.

– Ясно, Алешка? – сказал я.

– Яснее ясного! – ответил тот. – Одно темно: где он Дика скрывал?

– Это кто – он? – спросил дядя Петя.

– Вы…

– Где Дика скрывал, спрашиваете?.. Он сам скрывался… Под верандой…

– А пакет, дядя Петя?.. Где вы пакет взяли? – наседал Алешка.

– Пакет? – дядя Петя хитро улыбнулся и выключил свет в кабине. – Это мой секрет. Я ведь тоже когда-то мечтал… Не о космосе – о самолетах…

Машина катилась сквозь ночь.

Я играл на контрабасе. Мне подпевал Дик.

Концерт для контрабаса с собакой продолжался.

Рассказ двадцать второй
СТИХОТВОРНЫЙ

Вчера я получил письмо от Алексея. Большущее. Он описал все деревенские и школьные новости. Но больше всего меня обрадовала фотография, на которой он снялся вместе с Диком.

Зимой школьный поэт Всеволод Мамушин прочитал стихотворение про космос. Мне оно очень понравилось, и я послал его Алешке.

 
Приборы справа,
приборы слева,
перед глазами тоже приборы.
На светлых кружочках
стрелки и стрелы
между собою о важном спорят.
Позади пустота,
впереди пустота,
мчится сквозь мрак ракета.
Это не я,
это – мечта
рвется к другим планетам. А если и я?
Да, это я
рву неизвестность в клочья.
И если веришь,
увидишь меня
звездочкой алой ночью.
Тьму прорвав,
пролетев сквозь сияния,
я пройдусь по планете красной.
Если встречусь там с оранжанином,
по-земному скажу ему:
– Здравствуй!
Он пугаться меня
не будет.
Голос свой приглушу,
если нужно.
И скажу я:
– Земные люди
к вам послали меня
с дружбой!
 

В стихотворении я заменил «марсиан» на «оранжан». Ведь давно доказано, что никаких марсиан нет. Другое дело – оранжане.

Но про них знаю пока я, папа, Алешка, Дик да вы.