Текст книги "Карл XII, или Пять пуль для короля"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 41 страниц)

Первым из семи великих визирей во время пребывания Карла XII в Бевдерах был Чёрлюлю Али-паша, женатый на дочери султана Мустафы II, предшественника правившего султана, искусный дипломат, не имевший ни малейшего желания затевать войну с Россией. Напротив, он стремился продлить десятилетний мир с ней, заключенный еще в 1700 году. Прибытие в Турцию короля Швеции Чёрлюлю хотел использовать только как средство давления на русских и достижения благоприятных условий мира для Турции. Поэтому великий визирь вначале ничего не имел против того, чтобы Карл XII оставался в Турции столько, сколько тому заблагорассудится. Когда он узнал, что король торопится домой, то визирь даже пообещал ему 50-тысячный эскорт, но, заключив новый мир с Россией, он стал намекать Карлу XII, что тот может уехать из Турции, когда только захочет – лучше даже пораньше. Он-де даже уже договорился с мятежным венгерским князем Ференцем Ракоши о том, чтобы взять маршрут короля под свою охрану.

Но Карл XII, к великому сожалению великого визиря, ни по отношению к Ракоши, ни к самому плану энтузиазма не проявил. Особенно сожалел об этом венгр, потому что он уже разместил в Венгрии русские войска, готовые схватить Карла, как только он пересечет турецкую границу. Когда о поведении великого визиря узнал султан – а это случилось как раз в тот момент, когда в Венгрии в русский плен был взят Юлленкрук, – Чёрлюлю сразу попал в опалу. В 1710 году его сместили с должности, а потом удавили с помощью шелкового шнурка.

Следующим великим визирем стал Нуман-паша, и шансы шведов на достижение своих целей с его приходом к власти заметно возросли. Нуман-паша был известен своими антирусскими настроениями, но в своей активности он так неуместно часто мельтешил перед глазами султана, что тот быстро от него устал и призвал на его место губернатора Алеппо (Сирия) Мехмет-nauiy по прозвищу Балтаджи, что в переводе на русский язык означало «рубщик хвороста». Хворост Мехмет-паша уже давно не рубил – он занимался этим благородным трудом в самом начале своей карьеры в серале. Третий визирь не был ни энергичен, ни честен, ни антирусски настроен, а был всего-навсего скрытым старым гомосексуалистом. Он был труслив как заяц, с военным делом был совершенно незнаком, предводителем армии быть не мог, в политике ничего не понимал и никакого желания ее понять не испытывал.

Рубщик Хвороста так же мало стремился навредить русским, как и Чёрлюлю Али-паша, но тем не менее вскоре оказался во главе целой армии, вышедшей в поход на Россию. 1 декабря (20 ноября) 1710 года Турция объявила России войну. Совместные усилия Карла XII и крымского хана дали наконец плоды. Особенно рьяно против русских, как мы уже говорили выше, был настроен Девлет-Гирей, и для разжигания его ненависти к русским король специально держал в Бахчисарае своего посла Свена Лагерберга, бывшего майора Скараборгского полка. Именно хан, приехав в Константинополь и доложив султану о «бесчинствах» русских в Польше, способствовал разрыву мирного договора с Россией. Хан немедленно открыл военные действия против русских к северу от Крыма. К весне должна была выступить и турецкая армия, предводительствуемая третьим великим визирем Мехмет-пашой. Карл наконец-то мог вздохнуть с облегчением: воз сдвинулся с места.

Но отсутствовал по-прежнему третий, самый важный элемент – шведская армия. Померанской армии Швеции не только не было видно, но о ней вообще ничего не было слышно. Вместо нее Госсовет в Стокгольме и западноевропейская дипломатия предлагали Карлу XII нечто такое, отчего он, по всей видимости, топал от возмущения ногами. Как известно, Англия и Голландия выступали гарантами Травентальского и Альтранштедтского мира, которые успешно были нарушены соответственно датчанами и саксонцами. Теперь «гаранты» должны были принять санкции против нарушителей этих трактатов. И в Лондоне, и в Гааге решили для виду все-таки сделать Швеции что-нибудь приятное – лучше, чтобы это было одновременно приятно и себе. «Приятным» сюрпризом для Швеции оказался так называемый Гаагский пакт о нейтралитете от 1710 года, который был спроектирован не без участия Австрии [211]211
  На самом деле идея нейтрализации территории Германии была сформулирована в декларациях Северного союза в Гааге в октябре – ноябре 1709 года, поддержана Австрией, после некоторых дискуссий одобрена морскими державами и 31 марта 1710 года оформлена в Гаагскую конвенцию. Автором и генератором идеи был Петр 1. Именно в это время Северный альянс, ввиду предстоящей Русско-турецкой войны и перед лицом высадки шведской армии М. Стенбока в Померании, испытывал большие трудности. Гаагская конвенция о нейтрализации помогла Северному альянсу выстоять перед лицом новой шведской опасности.


[Закрыть]. Согласно этому пакту, на все наступательные операции участников Северной войны на немецкой земле объявлялся мораторий. В связи с этим шведам предлагалось не обременять свою пустую казну и не содержать в Померании лишние полки, а передать их в распоряжение тех же Англии и Голландии, которые с удовольствием возьмут на свои плечи налоговое бремя бедных шведов. Для зондирования почвы по поводу Пакта о нейтралитете и отмене торговой блокады на Балтике в Бендеры приехал уже знакомый нам британский капитан Д. Джеффри.

В Госсовете Швеции сидел известный по польским событиям Арвид Хорн, и с его точки зрения предложенный англичанами и голландцами вариант был очень выгоден для Швеции. А. Хорн уже давно был в стране и мог оценить ее состояние. Он видел, что королевство было более чем истощено военным бременем и нужно было спасать то, что осталось. Карл же XII продолжал мыслить категориями большой игры и хотел поставить на кон все, что только было можно. С Госсоветом у короля никогда не было взаимопонимания, но позиция Хорна, бывшего фаворита и старого боевого товарища, Карла огорчила. В доверительном письме к сестре он писал: «Последние годы замечаю, что его усердие упало и он не делает никаких попыток что-то сделать. Из его писем ко мне я усматриваю, что он пытается избежать всякой ответственности...» Это было первое разногласие между ними за многие и многие годы, и скоро они перестанут понимать друг друга и станут почти врагами.

Королю Карлу вряд ли было известно содержание письма капитана Джеффри от 6 октября 1711 года в Лондон. Приведем из него одну характерную выдержку: «...будучи убежденным в том, что поскольку интересы короля и его страны кардинально расходятся... возможно с большим успехом вести дела с Государственным советом в Стокгольме, нежели здесь с королем, который, по мнению большинства людей, потерял всякое чувство долга по отношению к своей стране и своим подданным». Вероятно, англичане вняли этому совету и поспешили им воспользоваться, установив за спиной у Карла непосредственный контакт с А. Хорном и его сторонниками в Стокгольме.

Больше всего Карла возмущали получаемые из Швеции письма, в которых содержались жалобы на трудное положение. В письме Госсовету из Бендер от 13 февраля 1711 года он писал: «Что касается бедственного положения на родине, то об этом так часто говорят, что было бы достаточно вкратце упомянуть, что оно осталось прежним или изменилось в худшую сторону. Такого напоминания для Нас было бы достаточно для дела, которое Нам весьма хорошо известно, но которому можно помочь лишь почетным и выгодным миром».

Естественно, король запретил «весь этот нонсенс» с нейтрализацией Померании, равно как и предложенную советом отмену торговой блокады занятой русскими войсками Прибалтики [212]212
  Из-за этой блокады страдали торговые интересы Англии и Голландии, потому что каперские суда шведов перехватывали в море «купцов» и конфисковывали их товары в пользу шведской казны.


[Закрыть], и повторил приказ находившимся там войскам немедленно выступить в Польшу. Снова и снова, невзирая на внутриполитическое и экономическое положение Швеции, он писал в Госсовет и настаивал на немедленной подготовке новых полков и о переброске их через Померанию в Польшу. Но Госсовет упустил время, поддавшись на дипломатические комбинации англичан и голландцев, к тому же он откровенно саботировал все призывы короля, поэтому к моменту весеннего наступления османцев и крымцев Карл XII мог выставить против русских всего лишь десятитысячный отряд из поляков и украинских казаков под командованием бывшего сторонника короля Лещинского Потоцкого и самозваного гетмана Украины Орлика и оказать им помощь бесплатными советами.

... На янычарском подворье в Стамбуле в феврале 1711 года были выставлены конские хвосты, что свидетельствовало о том, что правоверные скоро пойдут на войну. 11 марта 20-тысячный корпус янычар выступил из столицы, а 19 марта вслед за ним тронулся с основной армией великий визирь. С ней выехал Станислав Понятовский, дипломатический представитель короля, знаток гаремных тайн, а теперь «толкач», глаза и уши Карла XII при Мехмет-паше. Рубщик Хвороста, не успев отойти от стен столицы на приличное расстояние, устроил привал, вздыхал, извивался ужом и выдумывал для Понятовского тысячу предлогов, для того чтобы затянуть дальнейшее продвижение войска. Так эта армия черепашьим шагом тащилась на север, останавливаясь в каждом городе и покидая его, как только «толкач» Понятовкий снова наседал на великого визиря. Поляк, вероятно, не знал восточной мудрости, согласно которой кто понял жизнь, тот не торопится.

Но к концу июня турецкая армия появилась наконец в среднем течении Дуная, подошла ее артиллерия, отправленная морем, и Понятовский смог с гордостью доложить Карлу XII, что великий визирь будет рад его видеть у себя в качестве почетного гостя. Король, повинуясь первому порыву охвативших его радостных чувств, хотел было немедленно последовать этому приглашению, но Мюллерн с Фейфом охладили его пыл, приводя неопровержимые аргументы против такой поездки. Если султан не нашел нужным приехать к своему великому визирю, то с какой стати эту честь ему должен оказывать король Швеции? Следовать приглашению великого визиря, который еще и сам ни разу не почтил своим визитом Карла, было неразумно – создалось бы впечатление, что потентат Швеции теряет свое лицо, разменивается на мелочи и во всем этом деле выполняет сугубо подчиненную роль. Поразмыслив, король решил, что перспектива сидеть со старой канальей Мехмет-пашой в палатке и расточать любезности его совсем не радует. Да и зачем он поедет в армию, командовать которой все равно не сможет?

Итак, поездка, которая могла бы оказаться для короля чрезвычайно продуктивной, не состоялась по престижным соображениям. Ведь окажись он на месте событий, Прутский эпизод для Петра и его армии мог бы закончиться довольно плачевно, а звезда военного счастья снова бы воссияла на небосводе Карла. Он, который так мало внимания обращал на так называемые внешние обстоятельства, помпезность, этикет и протокол, который так много работал над тем, чтобы приблизить долгожданный момент расчета с царем, уступил доводам своих канцелярских чиновников и фактически поставил крест на всех своих планах. Ф. Г. Бенгтссон считает эту ошибку самой крупной и непростительной в жизни Карла XII – может быть, говорит он, только смещение короля Августа с польского трона по своему значению и последствиям сопоставимо с ней. С. Понятовский, один из самых верных почитателей короля Карла, в 1719 году заявил, что «...если бы советники короля не отговорили его поехать к турецкой армии, то королевство Швеция, без всякого сомнения, обладало бы теперь всеми потерянными провинциями». По злой иронии судьбы, все происходило в каких-то 90 километрах от Бендер, в нескольких часах верховой езды.

Помимо крупных политических и военных последствий, к которым привел отказ Карла выехать к великому визирю на Дунай, имелись еще последствия сугубо психологические. О таких тонкостях, как психология, король, естественно, никогда не задумывался; к тому же в тот момент он не представлял себе, какие внешние события происходили на берегах Дуная и Прута, и уж тем более ему неведомо было то, что творилось в черепной коробке великого визиря. А в результате, как бы вежливо ни сформулировал король свой отказ приехать в штаб-квартиру османской армии, он глубоко задел чувствительного Мехмет-пашу. Понятовский, который вместе с крымским ханом присутствовал при чтении королевского письма, вспоминал, как Балтаджи, прочтя ответ Карла, кинул хану реплику о том, что заранее знал, что «...гордый неверный не окажет ему такой чести, как приезд в армию». Великий визирь с тех пор затаил на короля лютую злобу. Карл XII, не желая того, приобрел в его лице злого и мстительного противника. Не исключено, что вместе с Мехмет-пашой обиделся и Девлет-Гирей, потому что после этого он тоже резко переменил свое отношение к шведскому королю. Пускай Карл не почтил своим присутствием великого визиря, но ведь он не оказал чести и ему, великому и славному хану Крыма.

Подробности Прутского эпизода и сложного положения, в которое попал царь Петр со своей армией, не являются предметом нашего рассмотрения. Нас интересуют Карл XII и его поведение в этот драматичный для всех участвовавших в нем сторон момент. Отметим только, что Петр I в Молдавии в некотором смысле принял на себя неблагодарную роль своего оппонента: молдавский господарь сыграл с ним такую же шутку, как Мазепа с Карлом, а может быть, даже более злую; Девлет-Гирей в некотором роде исполнил жолкевский план царя и оставил русскую армию без провианта и воды; самонадеянность Петра и его военачальников при организации этого похода можно сравнить только с самонадеянностью короля – Полтава сыграла для Петра такую же роль, как Нарва для Карла. Когда Петр все это осознал, было уже поздно. По свидетельству датского посла Юэля, царь бегал по окруженному со всех сторон русскому лагерю и неистово бил себя кулаками в грудь.

Удача турок во многом объяснялась настойчивостью и грамотными советами Понятовского. Великий визирь ни за что бы не решился пойти на окружение русской армии, если бы не воля Девлет-Гирея и упорная вежливость поляка, неплохого знатока военного деда. Мехмет-пашу все время приходилось успокаивать, что окруженные русские солдаты уже ничего не смогут противопоставить татаро-турецкому войску, что у них пали все лошади, что они умирают от жажды и голода и что ни в коем случае нельзя ослаблять кольцо окружения, а, наоборот, следует сжимать его все плотнее.

Положение русской армии стало безвыходным. Нельзя даже было спасти царя, как это сделали со своим королем шведы у Переволочны. А между тем кто-то на близлежащих холмах якобы уже видел Карла XII гарцующим на коне. После военного совета 21 июля 1711 года в лагерь к туркам был послан вице-канцлер П. Шафиров с предложением о перемирии. Как сообщают шведские источники, когда вице-канцлер высказал эту мысль на военном совете, царь и генералы смотрели на него изумленными глазами: какой же турок, если он не сумасшедший, может пойти на такое нелепое предложение? Но это была именно та самая соломинка, за которую хватается тонущий, – ведь ничего другого в распоряжении русской армии не было.

П. Шафиров повез к великому визирю письмо, подписанное главнокомандующим Б. П. Шереметевым. Когда русский вице-канцлер появился в палатке у Мехмет-паши, в груди того возликовало от радости: Аллах не забыл его своим вниманием! Мир с русскими и победоносное, триумфальное, немедленное возвращение в Стамбул! К черту всех этих поляков Понятовских и татарских Девлет-Гиреев с их кровожадными наклонностями. Ему эта война совсем не нужна, ему нужен почетный и скорый мир. И такой мир русские предлагают сами. Балтаджи немедленно распорядился объявить перемирие и начать переговоры о мире [213]213
  Легенду о том, что супруга царя Екатерина пожертвовала на подкуп турецких военачальников все свои драгоценности и организовала в русском лагере сбор средств для этих целей, кажется неправдоподобной. Датский посланник в Москве (1710—1711 годы) Юст Юэль, беседовавший с участниками Прутского похода, опровергает ее следующими сведениями: Екатерина, чтобы спасти свои драгоценности и украшения, раздарила их первым попавшимся слугам и офицерам, а когда турки отпустили русскую армию с миром, она занялась их возвращением.


[Закрыть].

Понятовский на французском языке быстро набросал письмо Карлу XII и немедленно отправил в Бендеры капитана французского драгунского полка Жана Луи Буске (он в такой спешке составлял это послание, что неправильно датировал его 1710 годом). Вот его дословный перевод со шведского языка: «Сир, с величайшим почтением припадаю к коленям Вашего Величества, чтобы уведомить, что царь и вся его армия, кроме генерала Рённе с 10 тысячами всадников, местонахождение которого мне неизвестно, окружены. Царь послал к визирю предложение о мире, который он желает заключить и с Вашим Величеством. Был дан ответ, чтобы за условиями мира явился Шереметев, а в это время делаются приготовления к сражению. Визирь пообещал мне не подписывать ничего без Вашего Величества, чье немедленное присутствие здесь или инструкции и полномочия теперь необходимы. Прошу прощения у Вашего Величества за то, что письмо исполнено на клочке бумаги, но ничего более достойного не попалось под руку, чтобы с величайшим усердием и величайшим почтением броситься к коленям Вашего Величества. Сир, остаюсь ничтожнейшим и верноподданнейшим слугой Вашего Величества. Понятовский».

22 июля в ночь Карл немедленно выехал из Бендер и всю ночь и все утро скакал до местечка Хуси, где теперь решалась его участь и судьба его заклятого врага. В 13.00 23-го числа он был на месте.

Но все уже свершилось. Король опоздал.

Балтаджи не являлся тем человеком, который нежится на мягкой постели, когда речь идет о таком важном деле, как личная безопасность и мир. Он и не подумал выполнять свое обещание, данное Понятовскому, не решать ничего без Карла XII, ибо какой же истинный правоверный держит слово, данное неверному христианину? Сразу после того как капитан Буске ускакал в Бендеры, тем же вечером 21 (10) июля великий визирь подписал документ о мире и разрешил Петру свободно увести свою армию назад, в Россию. Для охраны от возмущенных условиями мира татар великий визирь, согласно Ф. Г. Бенггссону, выделил русской армии свои войска [214]214
  Не соответствует действительности.


[Закрыть]. Россия должна была возвратить туркам Азов, пропустить Карла XII через Москву в Польшу и вывести свои войска из Польши – вот и все, что великому визирю удалось получить от Шафирова.

Крымский хан от злости и досады плакал.

Понятовский рвал и метал, но ничего не мог поделать.

Карлу XII оставалось только посмотреть в хвост покидавшей свой лагерь русской армии. Он осмотрел русский лагерь и пришел к выводу, что великий визирь мог не употреблять никакой силы, для того чтобы окончательно победить русских, он мог их взять просто измором. После этого он, скрывая, возможно, свои самые горькие чувства, вернулся в турецкий лагерь и прошел в шатер к Мехмет-паше. Он вошел к нему с Понятовеким и переводчиком и сел на диван у знамени Мухаммеда. В палатке, кроме крымского хана, было много всяких военачальников, и король попросил их всех удалить, чтобы поговорить с Балтаджи наедине. Подали кофе, и между внешне безмятежным Карлом и важным и довольным Рубщиком Хвороста произошел следующий разговор (согласно Нурдбергу):

Король. Хорошую армию собрал султан.

Великий визирь. Аллах не оставил нас своей милостью.

Король. Жаль, что она не нашла себе лучшего применения.

Визирь. Теперь в этом нет необходимости, поскольку дело совершено и закончено.

Король. Я слышал, что ты заключил мир, а мои дела, вопреки обещанию султана и твоему собственному слову, при этом учтены не были.

Визирь. Я премного доволен тем, что так много приобрел для Порты.

Король. Ты мог бы приобрести в тысячу раз больше, ибо царь и вся его армия находились в твоих руках.

Визирь. Лишать врага мира, когда он его просит, противоречит закону Мухаммеда. Если бы я взял в плен царя, кто бы тогда правил его страной?

Король. Об этом тебе не стоило беспокоиться. Ты полагаешь, что твой государь будет доволен этим?

Визирь. Армия под моим командованием, и я когда хочу, тогда и заключаю мир.

После этих слов, пишет Нурдберг, король на какое-то мгновение приподнялся со своего места – вероятно, под влиянием большого и сильного желания пронзить сидевшего перед ним надменного, наглого толстяка и самодовольного тупицу своей шпагой, но тут же сел, подавив это естественное желание и осознав всю его никчемность. В конце беседы Карл XII предложил визирю дать ему небольшое войско и несколько пушек, с которыми бы он, никак не связанный условиями мира, мог бы нагнать русских и устроить им хорошенькую взбучку. Примечателен ответ Балтаджи: христианин не может управлять войском правоверных.

Голландец Савари, переводивший для короля, в своих мемуарах подробно описывает и турецкий период жизни Карла XII, и эту беседу с великим визирем, которая в основе своей полностью совпадает с версией Нурдберга, за исключением нескольких моментов. В частности, когда король упрекнул визиря в пренебрежении шведскими интересами, тот ответил, что на большее королю Швеции претендовать и не следует, потому что он тоже обещал много, но своего слова не сдержал: ведь его померанская армия так и не появилась в Польше. (На это Карл мог бы ответить, что он сделал все, что было в его силах, чтобы эта армия появилась в Польше, но тогда каким же королем он выглядел бы в глазах великого визиря, если его не слушаются собственные подданные? И король промолчал.) Тем не менее благодаря его усилиям и заключенному миру, продолжал визирь, шведский король может теперь беспрепятственно возвращаться домой через Польшу, потому что русских войск там больше не будет. В качестве гарантии мира он взял у царя заложников – вице-канцлера Шафирова и сына фельдмаршала Шереметева [215]215
  Сын Б. П. Шереметева Михаил из турецкого плена не вернется и в сентябре 1714 года умрет на пути из Измаила в Бендеры.


[Закрыть].

На это король резонно заметил, что, возможно, Петр рискнет нарушить условия мира, поскольку посчитает его – короля Швеции – более важным лицом, нежели всех заложников вместе взятых. Король никогда не верил царю, считал его обманщиком и поэтому возвращаться домой через Польшу или Россию опасался. О просьбе Карла дать ему войско, чтобы нагнать ушедших русских, великий визирь, согласно Савари, дополнил свой ответ невнятным бормотанием о том, что он, со своей стороны, готов пойти на нарушение мусульманских законов и выполнить пожелание короля, выделив ему 40-тысячный эскорт, но уточнять или развивать эту неясную мысль не стал.

На этом, как пишет Бенгтссон, встреча Героя и Лягушки закончилась.

Исчерпан был и Прутский инцидент – весьма благополучно для Петра, очень выгодно для Балтаджи и печально для Карла XII. Его противостояние с Петром I достигло на берегах Прута, пожалуй, наивысшей точки напряжения. Больше на такую высоту их конфликт не поднимался. «Там они имели птицу в руках, – скажет попозже царь, – но больше такого не повторится».

Карл недаром спросил Балтадаш о том, доволен ли султан условиями Прутского мира. Он-то, со своей стороны, сделал все, что мог, чтобы в нужном свете представить этот мир и поведение великого визиря при его заключении. Впечатлительный султан сделал сенсационное заявление о том, что впредь он сам будет водить свое войско на войну. Мехмет-паша конечно же попытался обезопасить себя от гнева султана, особенно когда русские стали тянуть с выполнением условий мира. Он медлил с роспуском армии и отъездом из нее в Стамбул и начал закулисные интриги, чтобы удалить Карла из Турции.

Между королем и великим визирем началась настоящая тайная война, первое последствие которой шведы очень скоро почувствовали на себе: Балтаджи лишил их султанских дотаций на содержание. Но несмотря ни на что, Балтаджи долго у власти не продержался: к концу года султан послал своих людей в Адрианополь, чтобы арестовать великого визиря, забрать у него печать, заковать в железо и отправить в ссылку на Архипелаг – так назывались острова в Ионическом море. На острове Лесбос Рубщик Хвороста продержался недолго и вскоре умер – не исключено, что не без посторонней помощи. Наперсникам Мехмет-паши по Прутскому миру огрубили головы, но Юсуф-пашу, предводителя янычар в войске Балтаджи, не тронули. Янычар боялись, они могли рассердиться и сместить с трона любого султана. Поэтому султан сделал Юсуф-пашу четвертым при Карле XII великим визирем. Юсуф-паша продержался в должности около года. Осенью 1712 года его тоже прогнали и задушили шелковым шнурком.

Пока шла вся эта чехарда с великими визирями, вышел из берегов Днестр и затопил шведский лагерь, из-за чего Карлу XII пришлось менять дислокацию. Кстати, когда шведы обосновывались в Бендерах, Карла предупредили, чтобы он не ставил свои палатки близко к воде, но он, как всегда, никого не послушал. После наводнения король 1 августа 1711 года переехал в деревню Варница, находившуюся от Бендер в четверти часа ходьбы пешком, и приказал там выстроить себе новый каменный дом. Камень, пишет Ф. Бенгтссон, редко применялся в турецкой архитектуре, а потому дом короля вызывал всеобщее любопытство. (Полагаем, любопытных просто интересовали личность самого короля и европейский стиль, в котором дом строился.) Скоро, довольно скоро дом-крепость понадобится неугомонному королю.