Текст книги "Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 29 страниц)

Шерше ля фам!

Красавица, не трать ты времени напрасно

И знай, что без любви все в свете суета…

Г. Р. Державин

Любителям женского пола могу со всей определенностью заявить, что после русских женщин – датчанки самые красивые в мире, чего нельзя сказать о датчанах. Сильная половина Дании, с моей точки зрения, изуродовала свою фигуру чрезмерным потреблением пива и сосисок и, за редкими исключениями, оставляет желать лучшего. Вот если бы датчанкам дать высоких и стройных шведов, то получилась бы нация хоть куда!

Эмансипированные датчанки курят. Во всяком случае в 70-х многие представительницы слабого пола страдали этим недостатком. Я был просто шокирован, когда увидел датчанок, «смоливших»… сигары! Правда, не гаванские «торпеды», которые так любил Черчилль, а небольшие «черруты». Но все-таки, признайтесь, сигара во рту женщины выглядит довольно экзотично. Полагаю, пристрастие к подобным табачным изделиям надо отнести к достоинствам датских женщин.

Самое эстетическое зрелище, которое можно наблюдать в Копенгагене, – это летнее солнечное мягкое утро, когда весь город на колесах отправляется на работу. И тогда автомобилисту следует смотреть в оба, чтобы не попасть в аварию. Да, движение автомашин в городе бойкое, но дело не только в нем. Справа и слева по специально оборудованным велосипедным дорожкам едут многочисленные велосипедисты и велосипедистки, и вот велосипедистки-то и представляют главную опасность. Чуть зазевался на стройную фигурку с длинными, как у фотомодели, ножками, вращающими педали, как ты уже и врезался в задний бампер впереди идущей машины. А если тебе нужно смотреть и в зеркало заднего обзора, чтобы видеть, кто за тобой следует, то вождение автомобиля в условиях Копенгагена может быть приравнено к искусству эквилибристики. Куда там Цезарю, делающему одновременно три дела!

А велосипедистки, все как на подбор, они все едут и едут, и несть им числа.

Свобода нравов не означает, однако, доступность женщин. Многие иностранцы, приезжая в Данию, ожидают, что датчанки прямо вешаются на шею первому попавшемуся мужчине. Ничего подобного! Если действовать, как действовал поручик Ржевский, то можно и в морду схлопотать. Как справедливо говорил один из героев М. Зощенко, в жизни нужен и романтизм, а не только голый интерес.

Панорама Рейкьявика.

первому поселенцу Исландии Ингольву Арнарсону.

К. Т Молодый (Бен) Портрет П.Г.Громушкина

Р.И.Абель Портрет П.Г.Громушкина

Р.И.Абель Подмосковье. Открытка нарисованная в тюрьме США

«Берегите Шпицберген!». Герб сюссельмана.

Хозяин архипелага Шпицберген.

Но нас интересует не просто женщина, а женщина в разведке.

Женщина-шпионка – не такое уж редкое явление. Кто не слышал о знаменитой и несправедливо приговоренной к смерти Мата Хари; о германской разведчице времен Первой мировой войны Лизе Блум, путешествовавшей по датскому, кстати, паспорту; француженке Бланш Потен, влюбившейся в немецкого офицера и ставшей на путь предательства, или о проживавшей в Скандинавии француженке Еве де Бурнонвиль, завербованной немцами и арестованной англичанами! Наши женщины тоже зарекомендовали себя на шпионском поприще не с самой худшей стороны: Е. Ю. Зарубина, долгое время проработавшая вместе с мужем на нелегальной работе; 3. И. Воскресенская-Рыбкина, ставшая потом известной писательницей; «Патрия» – испанская коммунистка Африка де Л ac Эрас и многие другие.

Накануне своего увольнения с активной оперативной работы мне довелось услышать одну занимательную историю о том, как британская разведчица, выступающая под дипломатическим прикрытием в одной европейской столице, настойчиво пыталась разрабатывать нашего высокопоставленного дипломата. Он постепенно был втянут в двусмысленную ситуацию, в которой как джентльмен не мог оперировать тем же набором средств и уловок, чтобы «отшить» ее, который он не задумываясь мог бы применить в отношении мужчины. Но когда сотрудница СИС стала предлагать ему сотрудничество, то тут уж Дипломат был вынужден пренебречь светскими предрассудками и послать ее куда подальше.

Женщина – острое оружие в разведке!

Вообще-то женщину-вербовщика я себе представляю с трудом. Она хороша как помощница и техническая исполнительница, связник, аналитик, психолог, но как только она выходит один на один с мужчиной, то самым коварным образом подвергает себя риску из соблазнительницы превратиться в соблазненную.

«М» в целом морально устойчива, если не считать факта ее отчисления с курсов стенографии за многократные связи с мужчинами помимо собственного мужа.

Конечно, если она готова применить свое грозное оружие перед мужчиной, то ей не будет равной. Но верно и обратное положение: мужчина-вербовщик, способный влюбить в себя женщину-объекта, имеет не менее блестящие шансы добиться нужных разведывательных результатов. Достаточно вспомнить разведчиков ГДР, которые перевербовали чуть ли не всех страшненьких секретарш в министерствах и ведомствах ФРГ, обладавших секретами, предлагая им свое сердце, руку, а иногда и то и другое.

Одним словом, там где рыцари плаща и кинжала сталкиваются на узкой дорожке с противоположным полом, результат будет всегда или почти всегда обеспечен. Вопрос только – в чью пользу? Джеймс Бонд, к примеру, из этих поединков всегда выходил победителем, каких бы ему женщин КГБ не подставлял. Но на страницах детектива, я думаю, наш майор Пронин оказался бы тоже не хуже «альбионца».

Не будем лицемерами и ханжами. Советские спецслужбы довольно часто и успешно использовали женщин на оперативной работе, причем это не всегда согласовывалось с принципами коммунистической морали, да и вообще морали. В этом они нисколько не отличались от своих западных коллег. Разведка – не то поле деятельности, на котором оттачиваются и совершенствуются принципы общественной морали. Скорее наоборот: шпиону эти принципы мешают.

Нелегал Д. Быстролетов шел на головокружительные комбинации по подставе своей собственной жены нужным источникам информации – правда, с ее собственного согласия. Она вступила в фиктивный брак с итальянским разведчиком, но отношения в постели с фиктивным мужем были вполне настоящие. Быстролетовы сознательно пошли на эту страшную жертву «во имя светлых идеалов за торжество идей коммунизма». Сейчас это звучит дико, но в 30-е годы такие жертвы руководством советской разведки принимались и даже поощрялись. Правда, они не проходили бесследно. Для того же Быстролетова дело кончилось весьма и весьма печально: итальянец «застукал» нелегала с женой в своей спальне, когда тот «освобождал» его сейф от секретов. Итальянца пришлось убирать, и разведчикам удалось замести следы своей неблаговидной деятельности. Но результаты операции оказались разрушающими для самих Быстролето-вых: жена ушла и из семьи и из разведки.

За необоснованную и неоднократную смену любовников руководство объявило «М» замечание.

Поскольку шпионское ремесло – в основном удел мужчин, то попробуем посмотреть на женщин как на объект их оперативных устремлений. Главный постулат или аксиома, выведенная чисто эмпирически, гласит, что в разведке не известны случаи вербовок женщин мужчинами, минуя постель. Чисто теоретически можно представить себе идеологический оазис, в который попадает разведчик и женщина и в котором ему, вероятно, будет хватать идеологических аргументов для того, чтобы склонить женщину к сотрудничеству. Но даже идеологическая близость вряд ли помешает их интимной близости.

Ну а на практике мне известен совершенно достоверный пример того, как наш оперработник (кстати, представитель одной из трех кавказских республик) на «морально-психологической» основе привлек к сотрудничеству одну незамужнюю женщину, сотрудницу посольства одной из стран НАТО; как эта агентесса категорически отказывалась работать с другими оперработниками и как наш вербовщик постоянно «мотался» по командировкам в те страны, которые по случайному совпадению являлись страной пребывания дипломата в юбке. Излишне упоминать о том, что информационная отдача агентессы достигала своего наивысшего пика, когда завербовавший ее сотрудник оказывался с ней рядом.

Целесообразно поставить вопрос о ее переводе в ранг агента, поскольку доверительные отношения с ней де-факто переросли в интимные.

А если разведчик не может или не хочет «перейти Рубикон», то разработка женщины превращается в сплошные «рыдания». У женщины, какой бы дурнушкой она не была, первый вопрос, который возникает при подходе оперативного работника, сводится, как правило, к одному: «Чего он от меня хочет?» Поскольку тот сразу не может сказать, что его интересуют не глазки, не ножки и не другие ее прелести, а то, что лежит у нее в служебном сейфе, и вынужден на первых порах заниматься непонятной для нее «тягомотиной» или, как говорят англичане, «бить палкой по кустам», то у нее однозначно возникает подозрение, что «я ему нравлюсь». Разная направленность интересов и ожиданий заканчивается, как правило, плачевно.

Это все теория, скажет нетерпеливый читатель. Где же конкретные примеры? Ну хорошо, вот один из них.

По заданию Центра я должен был встретиться с женщиной-агентом, прибывшей в Копенгаген из другой страны. Я как следует проверился в городе и в назначенное время вышел на явку. Место встречи находилось у витрины небольшого магазинчика, и я, выбрав более-менее удобную позицию для наблюдения, стал дожидаться появления агентессы. Время было воскресное, магазин закрыт, улица, застроенная небольшими коттеджами, пустынна, – в общем чувствовал я себя не самым лучшим образом.

У него была выгодная позиция наблюдать за мной: нос неправильной формы с увеличенными ноздрями, глаза на выкате. Другие черты не выделялись.

И вот вижу, как из-за угла появляется средних лет женщина. Она бодрой походкой приближается к пресловутому магазинчику, и я, как гончая на тяге, делаю стойку. Но что это такое? Вместо того чтобы остановиться перед витриной и полюбоваться на выставленные там скобяные товары, женщина проходит мимо. Вот она уже оставила позади себя магазин, следующий за ним дом и скоро скроется за поворотом.

Что делать? У меня нет сомнений, что это она, но почему же она не соблюдает условия явки?

Опознавательный признак: оперработник – на руках перчатки, третью перчатку несет в одной из двух рук

Я срываюсь с места, догоняю ее и тихим голосом, чтобы не напугать, говорю, проникновенно глядя ей в глаза, что-то вроде:

– Мадам, извините, не продаете ли вы славянский шкаф?

«Мадам», как ни странно, сообщает мне отзыв. Удача! Я все-таки не ошибся!

– А почему вы не остановились перед витриной?

– Разве? Ах, извините, я не придала этому значения.

– Больше так, пожалуйста, не делайте. Давайте пройдем вон в ту рощицу и поговорим.

Поздоровались. Отметив прекрасную погоду, он хотел было отправиться в гостиницу, но оперработник предложил более интересное место за углом.

В рощице нам пришлось изображать умеренно влюбленную парочку, чтобы не привлекать внимание редких, а потому внимательных к нам прохожих.

– Центр предлагает вам выехать в такую-то страну и сделать то-то и то-то.

– Ой, я не смогу этого сделать. Дома остался больной муж, за ним некому ухаживать.

И агентесса на глазах у публики самым нахальным образом, как малый ребенок, расплакалась. Причлось мобилизовать все свои отцовские качества и по мере возможности утешать ее и уговаривать выполнить задание Москвы. Со стороны я наверняка выглядел мерзким типом, соблазнившим эту хрупкую особу, а теперь делающим «прыжок в сторону». Отдельные датские старушки, степенно гулявшие по дорожкам, бросали в мою сторону укоризненные взгляды. Агентесса, подобрав ноги под себя, сидела на моем новом пиджаке, а я неловко скрючился поблизости, пытаясь привести ее в чувство.

Наконец слезы кончились. Договорились, что она вернется домой, поставит на ноги супруга, а после этого соблаговолит поехать туда, куда просят строгие дяди с площади Дзержинского. На поездку выдал ей деньги, и мы распрощались. Ее поездка в Копенгаген оказалась совершенно напрасной.

В качестве постскриптума к этому эпизоду можно было бы добавить, что и сама агентесса и ее муж к моменту выезда на явку в Копенгаген уже попали в разработку спецслужбы противника, были перевербованы ею и действовали строго в рамках правил навязанной им радиоигры с московским Центром. Но об этом мы узнали через много-много лет. Так что все оказалось не так уж и невинно, как это пыталась мне показать коварная агентесса. Она выбрала правильный тон в общении с представителем Центра. Лучший для женщины способ оправдаться перед мужчиной – слезы.

«Ж» охотно идет на выполнение просьб оперработника, в том числе и на материальное вознаграждение.

Ну как вы думаете: какого мнения я стал придерживаться о женщинах-агентах после описанного выше эпизода?

… На одном из приемов мне удалось познакомиться с секретаршей посла одной из стран НАТО.

– Прекрасно, – прокомментировал контакт резидент. – Давай займись. Парень ты из себя видный. Заморочь ей голову, а там…

– А что – там?

– Там поглядим.

Легко сказать – займись, заморочь голову. Надо еще «вытянуть» ее на встречу. Как? Хорошо, что именно в этот момент в Копенгаген приехал на гастроли Кио со своей труппой. Я тут же добыл один билет на представление и послал его лично моей знакомой в посольство. В антракте мне не составило труда найти эту натовскую девицу и поболтать с ней на волнующую тему циркового искусства. Во время беседы выяснилось, что она любит балет и мечтает посмотреть одну из постановок Большого театра с участием Улановой или Плисецкой.

Что ж, в Москву было ехать ни к чему, а вот сходить на балет в Королевском датском театре – это пожалуйста.

Так начались наши совместные культурные вылазки.

Имеется возможность использовать ее культурные наклонности для осуществления определенных мероприятий.

Отношения с поклонницей Мельпомены развивались ни шатко, ни валко. Вернее, они развивались, но оперативная перспектива прорисовывалась пока слабо. В конце концов настало время прекратить посещение театров и концертов и вместо них вставить в программу нечто более провокационное, к примеру, ресторан. Ресторан – это грубо, но всегда зримо, весомо. Он-то и даст толчок в нужную сторону, посоветовал мне резидент.

Секретарша с удовольствием приняла приглашение и в ресторан. После ресторана она впервые разрешила мне проводить ее до дома. Ага! Наконец-то, может быть, удастся зайти к ней на чашку кофе!

И действительно: расслабленный под мягкую чарующую музыку Вивальди, я весь вечер вкушал аромат собственноручно приготовленного секретаршей «мокко». Она загадочно мне улыбалась, садилась напротив в кресло, показывая безупречную ножку, вставала, ходила по обставленной посольской мебелью комнате, томно вздыхала, а я… Я сидел балбес балбесом и забивал ее очаровательную головку политикой, чтобы постепенно вывести разговор на нужную тему. Меня, как Остапа Бендера, интересовала не сама Зося, а местонахождение исчезнувшего подпольного миллионера Корейко, то бишь сейф, где на тарелочке с голубой каемочкой… Ну вам-то не надо объяснять, что я имею в виду.

Но моя милая секретарша от моей сухой «бубниловки» довольно скоро сникла. Она сладко зевнула и напомнила, что ей завтра рано вставать на работу. Я с готовностью вскочил, извиняясь за грубую бестактность – эдакий мужлан, не соображает, что после одиннадцати пора и честь знать! – и в целости и сохранности ретировался из квартиры.

Строгое следование правилам светского этикета стоило советской разведке потери контакта. После этого вечера секретарша оказалась на редкость занятой и на мои уговоры «посидеть где-нибудь, погулять или посмотреть что-нибудь» холодно отвечала, что вся ближайшая неделя у нее занята – звоните, мол, на следующей. Я исправно звонил через неделю, но история повторялась.

– Все ясно, – резюмировал резидент, – до нее дошло, что ты в ней не увидел женщину. Ставь на ней «крест» и займись другим делом.

На кладбище отпавших оперативных связей появился еще один свежевыструганный дубовый крест.

Умные задним числом коллеги говорили, что «надо было… это… ну… сам понимаешь, а ты… это… сробел, значит». Позвольте-позвольте, возражал я, о чем вы говорите? На это нужно специальное разрешение руководства. А оно так вопроса не ставило. Коллеги смотрели на меня как на невесть откуда появившегося марсианина и крутили указательным пальцем возле виска.

– Эх, правильный ты наш! Да ты бы сделал как надо, завербовал ее, а потом бы и доложил: так мол и так, это… попутно, мол, случилось. Кто ж победителя судит? Начальство, дорогой Боря, для пользы дела и обмануть не грех.

Но я слышал – и тоже от умных же людей, – что с постельными делами при разработке женщины торопиться не следует, потому что есть опасность так и остаться в кровати, ни на йоту не продвинувшись к сейфу, где лежат секреты. Можно так увлечься клубничной стороной вопроса, что позабудешь и об оперативном задании!

Одним словом, разведка не накопила и не обобщила достаточно надежных данных, на которых можно было бы построить теорию разработки и вербовки женщин. И не думаю, что в будущем она выведет какую-то правильную и однозначную формулу обращения с прекрасным полом. Все как в жизни – действовать надо по обстановке. Догмы в нашей работе – ее смерть.

На основании своего опыта контактов с женщинами для разработки могу рекомендовать только молодых.

Примерно так же у меня получилось с одной активисткой союза социал-демократической молодежи Дании. Датчанка, в отличие от секретарши иностранного посла, сразу поняла, чего мне от нее надо, и приняла энергичные меры по свертыванию контакта. В данном случае она поступила как настоящий мужчина: ей и не приходила в голову мысль о том, что советский дипломат мог интересоваться ею как женщиной (хотя была чертовски симпатична), она справедливо полагала, что в первую очередь она мне была интересна как функционер социал-демократической партии. Карьера этой активистки потом круто пошла вверх, Анкер Йоргенсен взял ее к себе в правительство, и она, говорят, как министр зарекомендовала себя ничем не хуже мужчин. И действительно, несколько лет спустя в прессе появились сообщения о том, что «министр соцобеспечения Дании имярек грубо использует свое служебное положение в личных целях». То есть, то ли брала взятки, то ли залезала в казну.

Да, крутая девушка попалась на моем оперативном пути, но пуст» ее вербуют другие.

Полицейские и воры

Соперники в искусстве брани,

Не знайте мира меж собой:

Несите мрачной славе дани

И упивайтеся враждой.

А. С. Пушкин

Как ни странно, но у меня остались самые приятные впечатления от моего естественного противника в Дании – датских полицейских. Возможно, я сейчас идеализирую их – противник он и есть противник, – но в те канувшие в Лету 70-е годы наше противостояние, ей-богу, больше походило на партнерство в игре с неписаными правилами. Игре, правда, опасной и рискованной, в которой на карту поставлены государственные интересы, служебная карьера, безопасность людей и многое другое.

Задача полиции – поддерживать порядок и закон в стране и следить, чтобы никто не нарушал его, не обходил и не подкладывал фугасы под фундамент безопасности. Наша задача – противоположная: обхитрить полицию, найти лазейки и дырки в системе превентивных мер и взять то, что плохо лежит, то есть, грубо говоря, украсть.

Сама суть игры – государственный интерес, понимаемый каждой стороной по-своему. Все остальное вокруг нее – чистый антураж, идеологическая, политическая, историческая и прочая мишура. Пока существует государство, будет жить и разведка. Разведка – это глаза и уши государства (правда, не единственные), без которых оно не может сделать ни одного шага на международной или внутренней арене без риска наломать дров.

Датчане по своему складу – достаточно беспечный и доверчивый народ. Они считают, что Дания – маленькая страна и большими секретами не обладает, а те тайны, которые все-таки попадают на ее территорию, все равно рано или поздно становятся достоянием широкой общественности. Поэтому охрана секретов никогда не являлась для датской полиции и контрразведки сверхзадачей. В значительной степени на охранительный менталитет датчан оказало влияние членство в НАТО. Приобщившись к большим тайнам, они, конечно, вынуждены соответствовать уровню атлантических требований.

При мне контрразведывательный режим стал заметно ужесточаться, но и в этом случае оперативная обстановка в стране была достаточно благоприятной по сравнению с другими странами блока. В конце 60-х годов шеф ПЭТ Арне Нильсен был вызван на «ковер» в Брюссель, где ему высказали «фэ» и устроили форменную головомойку за попустительство по отношению к шпионам Варшавского блока и «непринятие мер». Нильсен вернулся домой и слег в больницу с инфарктом. Поправиться ему так и не удалось, и скоро он умер.

Информация базируется преимущественно на эмоциях отдельных представителей правящих кругов страны пребывания.

Как бы то ни было, но старшие братья Дании по НАТО всегда проявляли недовольство «либерализмом» датчан и пользовались каждым поводом для того, чтобы оказать на них нажим и испортить жизнь советской разведке. Американские и английские спецслужбы действовали в Дании как у себя дома, и датские официальные лица смотрели на это сквозь пальцы.

Слежка, признаться, довольно часто баловала меня своим вниманием. Отчасти это, вероятно, объяснялось моей активностью в городе, а в основном тем, что я занял должность Гордиевского. В контрразведке с самого первого часа моего пребывания в стране знали, чье ведомство я представляю и чем намерен заниматься.

Но возможности у ПЭТ были не беспредельны, и у нее не хватало ни людских, ни материальных ресурсов, достаточных для того, чтобы приставить наблюдение к каждому разведчику из социалистических стран. Поэтому они работали по определенному графику и брали Женя под наблюдение через определенные промежутки времени – где-то один раз в два месяца сроком до недели, если, конечно, у них не появлялись веские основания предположить, что я планирую предпринять что-то экстраординарное. Тогда они могли бросить на меня бригаду «наружников» и в нарушение очередности. Это случалось, например, если я выезжал в другой город. В таких случаях слежка была практически обязательной.

Все сотрудники резидентуры и по приказу, и по велению сердца изучали повадки, личный состав и автопарк службы ПЭТ. Все данные концентрировались и обобщались, случайное отсеивалось, а наиболее часто повторяемое, в соответствии с теорией вероятности, признавалось за истину и заносилось в кондуит. Каждый оперработник знал наизусть номера автомашин, на которых разъезжали по городу сотрудники НН, и прежде чем выезжать на оперативное мероприятие, заглядывали в упомянутый выше кондуит. Я до сих пор помню белую «вольво» с регистрационным номером АК 52 303.

Кстати, с этой машиной связаны также и другие воспоминания. Однажды в резидентуре появился «любимец публики и богов» Николай К Он отчаянно пыхтел и сопел, поднимаясь по крутой лестнице и не выпуская из рук какой-то тяжелой штуковины. При ближайшем рассмотрении штуковина оказалась ржавым, грязным и перегорелым глушителем от машины.

– Коля, ты соображаешь – принес эту гадость в посольство? Ей место на свалке, а ты…

– Мужики, вы ни хрена не понимаете. Это глушитель от АК 52 303.

– ???

– Иду на работу, гляжу – впереди знакомая «вольво» вертится. Обгоняет меня и слышу: трах-та-ра-рах! Она уезжает и оставляет за собой глушитель. Ну я и решил подобрать. Думаю, повесим его на стену: будет первым экспонатом в музее датской службы наружного наблюдения.

Экспонат повесили, но он так и остался единственным в этом музее. Больше ничего материального из автопарка датской НН нам добыть не удалось.

Сотрудники бригад наружного наблюдения – такие же люди, как и все мы со своими слабостями и предрассудками. Никому не понравится, если игрок начинает нарушать правила игры, передергивать карту, шельмовать. Не нравится это и «наружникам». Запрещенным приемом является грубая проверка со стороны разведчика, например, откровенное рассматривание окружающих его людей, резкие развороты по ходу движения, нарушение правил уличного движения. Это провоцирует и слежку на нахальные действия, что не в интересах самого проверяющегося. Лучше всего, если ты видишь «наружку» и делаешь вид, что не замечаешь ее присутствия, а «наружка» делает вид, что так оно и есть на самом деле.

Пребывание в баре оперработник легендировал перед окружением желанием отвлечься от трудовых будней. Обнаружив за собой «НН», он решил не отворачиваться и пошел дальше спиной вперед.

Вообще же я чувствовал себя спокойней под слежкой. Когда ее не было, я начинал волноваться: а вдруг я ее не вижу? Ведь стопроцентной уверенности в том, что ты «чистый» выходишь на операцию, никогда не может быть. Противник может всегда перехитрить тебя на проверочном маршруте и зафиксировать твою встречу с агентом или связью. Естественно, такой груз сомнений, присутствующий, я думаю, у каждого разведчика с нормальной психикой и совестью, негативно сказывается на его нервной системе, создает благоприятные условия для накопления стрессов.

К концу командировки я настолько «подружился» с «наружкой», что часто отвечал на их улыбки, когда нельзя было избежать столкновения с ними лоб в лоб.

– Извини, старик, мы не специально подставились тебе, – улыбался наружник, проезжая или проходя мимо меня.

– Ничего, я понимаю, – улыбался я ему в ответ.

Когда я был отведен от работы с подставой ЦРУ (описанный выше Манфред, партнер по покерному клубу), то «наружка» стала ходить за мной буквально по пятам: бампер в бампер – на машинах и дыхание в затылок – в пешем порядке. Это не всегда приятно, потому что такие маргинальные ситуации очень близки к провокациям типа захвата или задержания под благовидным предлогом. Откуда тебе знать, что у «них» при этом на уме: демонстративная слежка, чтобы поиграть на твоих нервах, или нечто более серьезное?

Дело дошло до того, что «наружники» заходили за мной в сауну, раздевались вместе в раздевалке, парились на полке и прыгали следом в бассейн с холодной водой. Если в парилке было много народа и места были заняты, сотрудник ПЭТ бесцеремонно расталкивал соседей и устраивался на полке рядом со мной. Такой «прессинг» продолжался больше месяца и кончился он лишь тогда, когда по окончании срока ДЗК вместе с семьей я сел в поезд, идущий на Москву.

При выезде за пределы столицы и пользовании гостиницей меня передавали по этапу бригадам слежки провинциальных отделений ПЭТ. Они, вероятно, скучали без работы, старались оправдать доверие столичных коллег и не отпускали без контроля ни на минуту. В мое отсутствие всегда заходили в номер и проверяли вещи, не затрудняя себя чрезмерным соблюдением правил конспирации.

По роду прикрытия я имел обширные связи в других подразделениях полиции Копенгагена, в первую очередь с иммиграционным отделом или полицией по делам иностранцев, в задачу которой входит наблюдение за иностранцами, паспортный контроль на КПП, выдача и продление разрешений на пребывание и работу, регулирование эмиграционных квот и выдворение из страны нежелательных или незаконно проникших в страну лиц.

Возглавлял отдел комиссар полиции Кристьян Мадсен – крупный колоритный детина с грубыми, словно вырубленными топором, чертами лица, которое украшал характерный красный нос-картошка и хитрые, с лисьим прищуром, занавешенные густыми белесыми бровями мутно-серые глаза, – кстати, очень похожий на предателя О. Калугина.

Уроженец острова Фюн – своеобразной колыбели датского консерватизма и оплота крупного фермерства, – с типичными манерами сельского мужлана и крепкой основательной крестьянской головой, он начал карьеру в полиции в период оккупации Дании гитлеровскими войсками и от рядового полицейского вырос до начальника крупнейшего подразделения. Цепкость ума, природная сметливость, расчетливость и прагматизм, настойчивость и умение рисковать и в то же время ладить с начальством позволили ему, несмотря на серьезное пятно в биографии – он продолжал работать в полицейском корпусе на потребу немцам и участвовал в облавах на участников Сопротивления, – удержаться на поверхности и после войны и зарекомендовать себя преданным датскому государству полицейским чиновником.

Впрочем, Мадсен был не одинок среди своих коллег – многие из них сотрудничали с оккупационными властями, но все они уцелели, потому что денацификация Дании практически не коснулась. Послевоенное правительство заняло в отношении коллаборационистов и предателей типа Скавениуса [45]45
  Социал-демократг-возглавлявший датское правительство в период оккупации Дании немцами.


[Закрыть]примиренческую позицию и не стало их преследовать, как, например, сделали французы. А чтобы пострадавшим не было обидно, оно наградило их солидными пенсиями, особенно тех из них, кто отсидел срок в концентрационном лагере. Поэтому чиновничий аппарат остался незатронутым перипетиями войны и как ни в чем не бывало продолжал обслуживать новый послевоенный режим.

В отношении Дании Гитлер вообще занял особую позицию. Во имя сохранения за рейхом богатой продуктовой базы, он пошел на смелый эксперимент, предоставив датскому правительству определенную свободу действий. В оккупированной 9 апреля 1940 года стране долгое время все оставалось на своих местах, и гитлеровские наместники не пытались вмешиваться в управление страной, собирая с датчан лишь богатые контрибуции в виде сливочного масла и свинины. Коммунистическая партия Дании оставалась некоторое время легальной партией и не пряталась в подполье. Сформированные из националистически настроенных датских военных батальоны отправлялись с песнями на Восточный фронт. Воевали датчане против нас в Западной Украине.

Только когда дела у немцев стали ухудшаться, когда в войну вступил Советский Союз и образовалась антигитлеровская коалиция, в Дании стало зарождаться сопротивление оккупационным властям, во главе которого в основном стали коммунисты и левые социал-демократы. И тогда немцы показали, на что они способны. В Швецию хлынул, спасаясь от холокоста, поток евреев. Молодые люди стали скрываться, чтобы избежать мобилизации в специальные датские батальоны. Население все больше переходило от пассивных (демонстративное зажигание свечей в окнах в национальный день) к активным формам сопротивления (саботаж, листовки, ликвидация предателей и оккупантов).

В Дании начались репрессии.

Но и здесь немцы избегали экстремизма и проводили «гуманную» линию, помещая датчан в относительно благополучные – без печей – концентрационные лагеря, куда имели доступ представители Международного Красного Креста и шведского правительства и в которых заключенным разрешалось получать посылки от родственников.