Текст книги "Повседневная жизнь советского разведчика, или Скандинавия с черного хода"

Автор книги: Борис Григорьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Спустя много лет мы с ТэФэ вспоминали о посещении Богенсе: он – с изрядной долей юмора, а я – с грустью. Мне было жаль, что взятые нами билеты на спектакль пропали и что я так и не увидел сцен из датской провинциальной жизни начала XIX века.

Чего я ожидал там увидеть, я не знаю до сих пор.

Наверное, что-то очень хорошее.

Еще ближе к делу

Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю.

Г. Р. Державин

Нетерпеливый читатель может задаться вопросом: чего это автор то углубляется в мелкие детали, с жаром описывая каких-то статистов на своих оперативных подмостках, каковыми несомненно являются Оскар и Володя-жестянщик, то предается меланхолии по поводу какого-то провинциального городишки, то делает экскурс в историю? Ifte же ночные схватки в подворотнях с соперниками из ЦРУ и СИС? Ifte, на худой конец, леденящие душу донесения агентов из штаб-квартиры НАТО? Где вообще разведка, шпионаж, погони, слежка, кинжалы, пистолеты и плащи?

Не спешите с выводом, дорогой читатель. Во-пер-вых, вся наша жизнь проходит в окружении статистов. А во-вторых, эти маленькие эпизоды позволяют перейти мне к некоторым философским обобщениям, которые могут пригодиться для любого русского, путешествующего за границей. А в-третьих, вернитесь к предисловию и вспомните, чего я вам не обещал.

Именно Статист-Обыватель в высшей степени является выразителем сущности нации. Общение с людьми чиновными и высокопоставленными не всегда продуктивно с точки зрения познания менталитета и особенностей людей, населяющих страну пребывания, ибо они не всегда могут быть искренними с советским дипломатом и, как правило, либо заражены духом космополитизма, европейского превосходства, либо еще какими-нибудь предрассудками по отношению к нам, иностранцам, а к русским – в особенности.

А история помогает лучше понять современное состояние нации.

Датчане – небольшой народ, но именно это обстоятельство объясняет, почему каждый отдельно взятый ее представитель так болезненно относится к тому, как его воспринимают иностранцы. Представители большой нации могут позволить себе не беспокоиться по поводу того, как на них смотрят со стороны. [22]22
  Исключение составляют, пожалуй, только русские.


[Закрыть]

К сожалению, я не могу утверждать, что в среде наших загранработников не встречались люди, относившиеся к истории страны и местному населению без должного уважения. Я сталкивался с эпигонами от дипломатии, равно как и с эпигонами от разведки, Для которых пределом мечтаний была работа, к примеру, в США или – в крайнем случае – в Англии или Франции. Дания, Швеция или там Греция воспринималась ими как оскорбительная ссылка. Помните Маяковского? И прочие разные шведы… Хотя такая разборчивость некоторых из них мне по-человечески понятна: в больших странах большие резидентуры и большой размах работы, а значит, и более благоприятные условия для того, чтобы быстрее проявить себя и в хорошем смысле слова сделать карьеру. К сожалению, среди этой категории было много и таких, для которых США и Англия были нечто вроде «роллс-ройса» или «шевролета», которым можно похвастать у себя в Москве перед «задрипанными» «москвичами» и «жигулями».

Глубоко уверен в том, что если ты едешь в страну работать (пусть не обязательно шпионить, а, к примеру, заниматься бизнесом, учиться или торговать), то должен если не полюбить местное население, то хотя бы относиться к нему с подобающей терпимостью. Иначе ты просто «пройдешь по касательной», и все своеобразие культуры, обычаев, порядков и мышления людей останется для тебя terra incognita, и ты можешь считать, что твоя командировка прошла впустую. И, конечно же, надо не забывать соблюдать элементарное правило не судить о стране пребывания со своей родной колокольни. Чтобы добиться успеха в чужой среде, надо попытаться завоевать ее доверие, понравиться.

Прав был Честерфилд, когда говорил: «Большинство искусств требует длительного изучения и усердия, но самое полезное из всех искусств – искусство нравиться – требует только одного – желания».

А вообще-то мне, конечно, приходилось видеть и премьеров, и членов кабинета министров, и известных артистов и политиков, и королеву Маргарет и ее элегантного супруга, датского принца и французского графа де Монпезана. Не хочу сказать о них ничего предосудительного или негативного, но они были за пределами моего круга связей и потому большого интереса для меня не представляли. А потому особенно глубокого следа в моей памяти не оставили. Смею, однако, утверждать, что всеми ими владеют такие же мысли и страсти, какие сидят внутри каждого из нас, но их статус диктует им более строгие рамки поведения, нежели те, которые годятся для любого из их подданных и подчиненных. Это особенно верно для скандинавов, где высокое положение более обязывает, чем возвышает.

Кстати о принце. Когда датская принцесса в начале шестидесятых достигла совершеннолетия, то она чисто по-современному решила свою личную проблему. По окончании гимназии она поехала отдыхать в Приморские Альпы и совершенно случайно встретила там своего принца, который был бедным, но порядочным графом. Их роман длился недолго, и скоро они сыграли свадьбу. Француз переехал в Амалиенборг, чтобы стать еле заметной тенью своей крупной и рослой супруги, напоминающей нам, русским, Елизавету Петровну. Тенью, потому что никакими правами на датскую корону он не располагает, даже если его супруга по каким-либо причинам перестанет быть королевой. В любом случае наследственными правами на трон будут обладать их общие дети. Граф де Монпезан, со своей стороны, не проявляет ни малейшего желания, чтобы как-то изменить свое положение, и живет замкнутой жизнью, воспитывая своих детей и увлекаясь охотой.

Помнится, как-то в первый день рождества я рано встал и поехал прогуляться с дочкой по центральным улицам города. На Бредгаде, расположенной в непосредственной близости от королевского замка, никого не было. Полюбовавшись на Мраморный собор с его самым объемным в Европе куполом и задержавшись на минутку у русской православной церкви Александра Невского, я обнаружил появившегося из-за угла джентльмена примерно моего возраста, державшего за руки двух маленьких мальчишек. Подойдя поближе, я увидел, что мальчишки были зачарованы огромным заводным Санта-Клаусом, мчавшимся на санях с огромным мешком за спиной. В элегантно, но скромно одетом мужчине я узнал Датского принца-отца, который, вероятно, воспользовался безлюдным часом, когда все подданные еще спят беспробудным сном, переваривая в туго набитых желудках шинку, [23]23
  Датская маринованная ветчина, непременный атрибут праздничного рождественского стола.


[Закрыть]для того чтобы спокойно показать сыновьям праздничные витрины.

Мальчишки, судя по расстроенным выражениям, не хотели отходить от витрины до тех пор, пока отец не раскошелится на понравившуюся игрушку. Отец терпеливо объяснял наследникам датского престола, что магазин закрыт и что он обещает купить Санта-Клауса чуть позже. Поравнявшись с королевской семьей, я сказал с русским акцентом «гу дэ». Принц как ни в чем не бывало раскланялся со мной с приветливой улыбкой на губах и ответил мне тем же «гу дэ», но уже с галльским прононсом. Так мы мирно разошлись: принц-отец потащил за руки своих принцев-наследников по направлению к королевскому дворцу, а я взял за руку дочь и повел ее в противоположную сторону.

Возможно, эта мимолетная встреча с русским дипломатом на улице каким-то образом повлияла на образование одного из этих принцев, потому что он выучил потом в совершенстве русский язык и неоднократно приезжал в Россию.

Король с удовольствием танцует в неофициальной обстановке.

Наш читатель, вероятно, мало наслышан про бывшую принцессу Маргарет, ныне королеву Дании. Ее скромное поведение – ни тебе семейных скандалов, ни экстремистских выходок в политике – обеспечивает ей особое место в пантеоне коронованных и августейших персон нашего времени. Между тем она вполне заслуживает того, чтобы быть упомянутой не только на страницах данной книги. Как монарх она вносит свою незаметную лепту в стабильность и благополучие страны, живет полноценной жизнью женщины и матери, наслаждается художественнымтворчеством, потому что наделена даром ценить искусство и творить его. Королева Маргарет является обладательницей незаурядного таланта художника и от своих британских царственных коллег отличается безупречным поведением.

Король по своим взглядам – убежденный монарх.

В прошлом веке широко известный в Дании проповедник пастор Биркедаль очень часто заканчивал свои проповеди следующей молитвой:

– Господи, дай, если это возможно, нашему королю Кристьяну IX датское сердце!

Жаль, что этот проповедник не дожил до наших дней. Он бы убедился, что нынешние наследники Кристьяна IX, по всей видимости, вняли этому призыву. Они отлично понимают, в какое время царствуют, и поэтому предпринимают все для того, чтобы укоротить дистанцию, отделяющую их от своих подданных. У них внутри не только датское сердце, но и датские печенка, желудок и селезенка, и все они говорят по-датски, а не по-немецки или по-французски, а в своем быту предпочитают иностранному все датское.

Да и Х.-К. Андерсен, вероятно, умилился бы при виде нынешних монархов, не вмешивающихся в жизнь датчан и старательно подчеркивающих на каждом шагу, что они такие же налогоплательщики, как все Енсены, Ларсены, Петерсены, Расмуссены и Якобсены.

А вообще-то полезно знать, что датский королевский дом – самый старый в мире! Уже в 500 году нашей эры на Зеландии и в Ютландии существовали два королевства. В 725 году утрехтский епископ посетил ютландского короля Агантюра и оставил нам о нем описание как о человеке «тверже камня и более Дикого, нежели звери лесные».

В эпоху викингов у датчан над всеми возвышается король Сигфред, который на равных встречался с самим Карлом Великим, королем франков. Предводитель викингов Рольф, спасаясь от преследований датского короля то ли Хардекнуда Свенсена, то ли Горма Хардекнудсена Старого, в 911 году бежал во Францию и стал там править под именем Роберта, герцога Нормандии. Герцог был предком Вильгельма Завоевателя, который в 1066 году покорил Англию.

Горм Старый и является праотцом датского монархического гнезда. Нынешняя королева Маргарет II является потомком в пятом колене короля Кристьяна IX и в тридцать втором колене – потомком Горма Хардекнудсена Старого!

Романтическое путешествие на остров Борнхольм

Я смотрел на острову который неизъяснимой силой влек меня к берегам своим; темное предчувствие говорило мне: «Там можешь удовлетворить своему любопытству, и Борнгольм останется навеки в твоей памяти».

Н. M. Карамзин. Остров Борнгольм

В мае 1970 года Европа торжественно и широкомасштабно отмечала четверть века с момента окончания Второй мировой войны. Датские политики, комментируя это событие, пересказывали нам натовскую точку зрения на это событие, пытаясь убедить в том, что «пора забыть прошлое и перестать делить Европу на победителей и побежденных». Они заявляли, что День Победы над Германией будет праздноваться в стране последний раз, и по этому случаю устроили невиданные до сих пор празднества. В Копенгаген съехались многочисленные делегации из бывшего союзнического антигитлеровского блока, были организованы встречи с ветеранами датского Сопротивления и масса других официальных мероприятий. Застрельщиками всех событий, естественно, оказались коммунисты, но и представители буржуазии и консервативных кругов Дании были вынуждены присоединиться к проводимым повсеместно мероприятиям: встречам, банкетам, возложениям венков на могилы, приемам в посольствах, концертам и народным гуляниям.

Впервые удалось ощутимо и зримо почувствовать последствия сохранившегося за двадцать пять лет расслоения в датском обществе на «красных» и «белых», на антигитлеровцев и их приспешников, на бедных и богатых. Отсидевшие свой срок в концентрационных лагерях с возмущением шикали на какого-нибудь высокопоставленного полицейского, помогавшего в годы оккупации наводить немецкий порядок в стране и сидевшего теперь рядом с ними за столом. Нажившиеся на поставках мяса и масла германским войскам фюнские бароны кривили физиономии при виде активистов из общества дружбы «Дания – СССР». Неприятие друг друга было вполне искренним, но достаточно сдержанным и пристойным. До драк, рукоприкладства и плевков в «морды лица» дело не доходило.

В предмайские дни посольство лихорадочно и напряженно готовилось к торжествам. Все дипломаты были распределены по группам, каждая из которых отвечала за проработку и подготовку какого-нибудь вопроса. Меня как консульского работника включили в группу с уловным названием «Память», куда вошли в основном сотрудники военно-морского атташата посольства. Кажется, впервые после войны МО СССР попыталось навести хоть какие-то справки о понесенных во время войны потерях и отыскать следы погибших и пропавших без вести.

Дания не была фронтовой страной в полном смысле этого слова, но некоторые военные действия все-таки имели место на ее территории. Во время высадки войск фельдмаршала Монтгоммери на полуостров Ютландия германские войска почти не оказывали сопротивления и сдавались англичанам в плен Целыми дивизиями. Волею судеб в Дании к концу войны оказались какие-то части РОА генерала Власова. Вот они-то и воевали с английскими войсками, воевали упорно и обреченно, понимая, что помощи ожидать неоткуда. Они попали в классическое окружение, которое им устроили в начале войны где-нибудь под Киевом и Минском танковые части Гудериана. Видно, им на роду было написано все время попадать в «котлы» и в плен. Но в плен британцам «ютландские» власовцы решили не сдаваться, потому что боялись, что Монтгоммери непременно выдаст их Сталину. «Томми» устроили им настоящую «молотилку», перемолов и смешав авиацией и артиллерией человеческую плоть с землей.

Когда мы вместе с сотрудником атташата выехали в Ютландию, чтобы составить для себя хотя бы грубую картину захоронений русских на полуострове, то убедились, что эта задача нам не по плечу. Во-пер-вых, потому, что датчане не очень охотно открывали перед нами свои архивы, а во-вторых, велись эти архивы в отношении погибших власовцев не так уж тщательно. Единственное, что отложилось у меня в памяти после этой поездки, так это большое число погибших – сотни, если не тысячи наших соплеменников остались гнить в песчаной почве Ютландии. Хоронили их датчане, и – нужно отдать им должное – отнеслись они к этому делу основательно и уважительно. Но захоронения проходили в спешке, полную информацию о личности русских солдат им получить, естественно, не удалось.

В те годы всем уже было известно, кто такие власовцы, но чувство щемящей жалости к рязанским, воронежским и псковским ребятам все равно присутствовало. Кто знает, если бы не были бездарными в начале войны наши военачальники, подставлявшие своих солдат под немецкие танковые клинья, и если бы не было такого безобразного отношения к попавшим в немецкий плен, то еще не известно (а вернее, известно), какой могла быть судьба сотен тысяч обманутых людей, лишившихся родины.

Учеты могил по соответствующим церковным приходам сохранились, но составлялись они на основании попавших в руки датчан личных документов погибших, а хоронившие не всегда владели немецким или русским языками. К моменту нашего появления на кладбищах холмики с могилами власовцев стали уже зарастать травой и постепенно исчезать с поверхности земли. Нужна была целая экспедиция архивных работников, чтобы описать всех погибших и установить их личности.

Когда майские торжества завершились, о погибших в Ютландии солдатах РОА просто-напросто забыли. Да и что тут сетовать, где искать виновных, если нашей памяти и уважения зачастую не хватает не только на предателей, но и на настоящих героев?

На востоке же Дании оставили свой след солдаты Советской Армии. Дивизия генерала Ф. Ф. Короткова освобождала от немцев остров Борнхольм – самую восточную часть Дании, примечательную в основном тем, что здесь родился и жил известный пролетарский писатель Мартин Андерсен Нексе («Дитте – дитя человеческое»), имя которого теперь носит небольшой поселок острова, и что на этом рыбачьем в основном острове ловят и по особому коптят «беклинга» – борнхольмскую то ли селедку, то ли корюшку, то ли салаку.

Генерала Короткова сейчас мало кто помнит, а в послевоенные годы он был хорошо известен и в Норвегии, и в Дании. Так уж получилось, что его дивизии пришлось освобождать северные районы Норвегии от горных егерей генерала Дитла – отборных частей германского вермахта, прославившихся успешными боевыми действиями против англичан на Крите и в Нарвике. Состоявшая на первых порах почти из одних ополченцев, дивизия Короткова первой на Карельском фронте получила звание гвардейской, первой приняла на себя удар корпуса Дитла, остановила их на подступах к Мурманску, три года на скалистых сопках тундры держала оборону, а когда пришло время наступать, первой устремилась вперед в норвежские фьорды, десантировалась на берег у Киркенеса и освобождала губернию Финнмарк.

Сам генерал Короткое, по свидетельствам очевидцев, внешне мало походил на героя – невысокий, сухонький, безусый офицер даже не выглядел по-гвар-Дейски. Писатель Геннадий Фиш, в прошлом фронтовой журналист, написавший несколько книг о Скандинавии, вспоминает о том, как во время наступления коротковцев он с трудом отыскал штаб их дивизии и валился с ног, когда в штаб вошел Короткое.

– Откуда? Как дела? Устал? На, выпей и ложись спать, – приказал генерал, протягивая Фишу полный стакан водки.

– Я не пью?

– Ты что – больной? – искренне удивился генерал.

Трудно сказать, почему генерал Короткое в Дании превратился в полковника Короткова, но отлично помню, что все в посольстве и в Копенгагене называли его именно полковником. То ли из-за пристрастия к алкогольным напиткам, которым на Руси подвержены все или почти все талантливые, неординарные личности, то ли из-за строптивости и непокорности начальству, то ли еще по каким причинам, которые в те непростые времена и придумывать не нужно было, чтобы «загнать за Можай», но на Борнхольм прославленная дивизия, вероятно, пришла с пониженным в звании начальником. Впрочем, уже после высадки на Борнхольм Ф. Ф. Короткову было возвращено генеральское звание – скорее всего потому, что на остров собирался прибыть кронпринц Фредерик с супругой, и для его встречи звания полковника в Москве показалось не достаточным.

Весной 1945 года на острове скопилось тысяч полтораста гитлеровцев, бежавших из-под ударов Советской Армии в Прибалтике и Польше. Отрезанные стремительно продвигавшимися к Берлину советскими частями, немцы морским путем уходили на запад. Но Дания и север Германии были уже заняты войсками союзников, поэтому единственным прибежищем для разбитых солдат и офицеров вермахта оказался Борнхольм. К весне 1945 года он буквально кишмя кишел деморализованными и мародерствующими немцами.

Вполне понятно, почему выбор советского командования пал на Короткова и его дивизию. Кроме чисто воинских достоинств коротковцы при освобождении северной Норвегии получили опыт дипломатической и административной работы со скандинавами, а какие мысли относительно слишком удаленного от Копенгагена острова блуждали в голове у Сталина, можно только предполагать.

В то время, когда Штлер с Евой Браун в бункере рейхсканцелярии ходили вокруг импровизированного брачного алтаря, гвардейцы Короткова на импровизированных подручных средствах высаживались с десантных судов на остров. Слегка напуганные нашими бомбардировщиками и штурмовиками, немцы оказали им в отличие от солдат РОА в Ютландии слабое сопротивление. В коротких схватках дивизия потеряла девять или десять солдат и офицеров. Остатки Курляндской группировки Штлера сложили оружие и сдались в плен. Началась оккупация Борнхольма советскими войсками.

Однако Борнхольму было суждено не долго оставаться под администрацией Короткова. Наши западные союзники «поднажали» на Сталина, и через несколько месяцев дивизия Короткова покинула остров. Дания полностью перешла под эгиду Запада. А в каменистой земле Ренне – главного города острова – так и остались лежать тела погибших при его освобождении наших земляков. Могилы перешли на содержание местных коммунальных органов, а представители советского посольства каждый год 9 мая приплывали из Копенгагена и возлагали на них венки.

К началу 70-х годов, когда дух боевого сотрудничества союзников окончательно выдохся и над Европой навис жупел холодной войны, датские власти все менее охотно стали предоставлять нашим дипломатам возможность посещать Борнхольм. На острове возникли инфраструктуры НАТО, в частности, была смонтирована мощная радиолокационная станция слежения за акваторией Балтийского моря и всем прилегающим побережьем, а также размещена Датская воинская часть, и у коммунальных властей Ренне почему-то стал сказываться недостаток в средствах на содержание могил советских солдат. К моменту моего пребывания в Дании за могилами было поручено ухаживать на общественных началах одному датчанину.

Теплым тихим вечером 8 мая 1970 года наша группа, состоящая из четырех человек: «чистого» секретаря посольства Толи Тищенко, будущего посла в Норвегии, двух сотрудников военно-морского атташата – военно-воздушного Кости Белоусова и военно-морского атташе (фамилию его запамятовал) и меня, на причале Внутренней гавани Копенгагенского порта грузилась на борт парома «Борнхольм» для участия в церемонии возложения венков на могиле советских солдат в Ренне. В связи с 25-летием Победы датчане, скрипя сердце, разрешили советским дипломатам (и разведчикам!) посетить Борнхольм, но еще раз подчеркнули нежелательность продолжения этой традиции в будущем.

У Тищенко своей машины не было, а военные, экономя на бензине, попросили моего шефа, чтобы я взял с собой в командировку закрепленный за мной и успевший побывать в стычках с другими машинами «форд».

– Соседям нужно кое-что посмотреть на острове, так ты помоги мужикам, повози их на своей машине, – сказал на прощание резидент.

Если бы я был более опытным и щепетильным работником, озабоченным своей карьерой, то я, чтобы отказаться от такого «почетного» поручения, привел бы в оправдание «железный» довод: какая же тут конспирация, если мне придется вывозить на визуальную разведку установленных разведчиков? Я расшифруют, даже не приступив к своей оперативной работе! Но я был молод и неопытен, резидент – халатен, пришлось согласиться удружить «дальним соседям» и дать им возможность «пожабить» глаза на натовские военные объекты, а заодно посмотреть, как они работают, как работает датская «наружка» и слегка пощекотать свои нервы.

Автомашины бригады наружного наблюдения Костя Белоусов «усек» сразу, как только мы прибыли на Хаунегаде. Это были «фольксваген» и «форд» с копенгагенскими номерами. Они буквально подпирали меня сзади, когда я на своей машине заезжал в трюм парома, и по пятам ходили потом за мной в Ренне и его окрестностях. Они и вернулись вместе с нами в Копенгаген на том же пароме. Это была классическая демонстрационная слежка, и я внутренне был горд тем вниманием, которое датская контрразведка уделяла нашим скромным персонам. [24]24
  Такого «телячьего» восторга в ходе командировки и вообще карьеры я, естественно, при виде «хвоста» уже больше не испытывал


[Закрыть]

– Ну, Боб, принимай боевое крещение, – сказал бывший летчик Белоусов свое ветеранское напутственное слово, кивая головой в направлении «фольксвагена» и «форда». Этот молодой подполковник ГРУ справедливо считал себя бывалым разведчиком и полагал необходимым опекать меня во время всей поездки. Капитан 1 ранга, пришедший в ГРУ прямо с палубы или из трюма боевого корабля, сдержанно помалкивал и при дидактических упражнениях своего коллеги снисходительно улыбался. Тищенко делал вид, что его это все мало касается. Впрочем, это на самом деле нисколько его не волоновало.

… В Ренне утром 9 мая нас встретил адъютант военного коменданта острова и сопроводил до местного «гранд отеля». После размещения в гостинице мои коллеги отправились в город наносить визиты: Тищенко – местному демиургу – губернатору Борнхольма, а «вояки» пошли к военному коменданту. Я на некоторое время был предоставлен самому себе и пошел побродить по городу. Каменная кирха с кладбищем, несколько магазинчиков, ратуша с обязательной площадью, рыбацкие причалы, порт – и безбрежное море. Вот и все, что представлялось ВЗОРУ-Провинциальность выглядывала из каждого дома и дворика главной улицы борнхольмской столицы и сопровождала меня до номера в гостинице с громким названием.

Казалось, здесь мало что изменилось с момента посещения острова нашим писателем и историком Карамзиным, побывавшим на Борнхольме почти Двумя столетиями раньше. Николай Михайлович, возвращаясь из Англии в Россию на борту британского судна «Британия», плыл шестеро суток и изрядно измучился от приступов морской болезни, пока наконец корабль не бросил якорь в виду нелюдимого, обрамленного неприступной каменной грядой острова. Судя по рассказу, судно подошло к Борнхольму с северной стороны, по выражению капитана, к месту дикому и опасному для кораблей.

Нашего славного земляка на остров неумолимо тянула тайна несчастной романтической любви, о которой он случайно узнал перед отплытием из Лондона, и вопреки предупреждениям капитана он добился того, чтобы его свезли на шлюпке на берег. Он целую ночь провел в заброшенном замке и при весьма таинственных обстоятельствах разузнал-таки об этой страшной тайне, но наотрез отказался поведать ее нам, пообещав сделать это как-нибудь в другой раз и в другом месте. Эту тайну он унес собой в могилу, так и не успев выполнить свое обещание 1793 года – помешала многотрудная работа над «Историей государства Российского».

Кстати, историк утверждает, что беседовал с борнхольмцами на датском языке, которому выучился в Женеве у своего приятеля некоего NN. Если это так, то делает честь и без того заслуженно знаменитому Карамзину!

Скоро со своих протокольных мероприятий вернулись оживленный летчик с моряком и пригласили меня «прокатиться» на моей машине по острову. Времени до возложения венков было достаточно. «Парадом», естественно, командовал летчик. Он заранее выбрал маршрут и корректировал наше движение, заглядывая в истрепанную туристскую карту Борнхольма, приобретенную, вероятно, еще предыдущим поколением сотрудников атташата.

«Наружка» четко взяла нас от самой гостиницы и вела всю дорогу, не делая каких-либо попыток маскироваться. Наш путь пролегал вдоль берега, и мы должны были по кругу против часовой стрелки объехать весь остров и вернуться через пару часов обратно в Ренне. Справа мы непрерывно видели голубое с белыми барашками море, в некоторых местах берег круто обрывался к воде и обнажал белую известняковую породу. Местность была пересеченной, и за холмами открывался вид то на одинокий хутор с постройками, то на возделанные угодья и мирно пасшееся на лугу стадо коров, то на какую-нибудь сельскохозяйственную букашку-машину, мирно ползущую по полю. Изредка небо протыкали шпили церквей или отдельно стоящих деревьев.

Я был полностью поглощен окружавшей нас природой и машинально выполнял команды сидевшего на заднем сидении летчика притормозить, замедлить ход, остановиться или свернуть на поселочную дорогу. У них в груди клокотали шпионские страсти, им нужно было что-то сверить по карте, отметить на местности какие-то признаки каких-то военных объектов, остающиеся для моих глаз невидимыми, а я наслаждался путешествием как турист. Ни цель, ни результаты этого визуального приключения меня не интересовали. В зеркале я постоянно видел знакомые силуэты автомашин копенгагенских контрразведчиков, но они только являлись украшением идиллической картины в виде борнхольмского ландшафта.

Эх, мчись, мой Шпомах, [25]25
  История утверждает, что так греки называли своих боевых коней


[Закрыть]по гладкой асфальтовой дорожке! Когда еще подвернется случай сочетания приятного с полезным? Какой же русский не любит быстрой езды? [26]26
  «…Тот, на котором ездят», – утверждает бывший начальник Разведки Л. Шебаршин


[Закрыть]

Движение по кругу рано или поздно предполагает возвращение в исходную точку. В Ренне мы все вернулись довольные. Нужно было торопиться на возложение, и обычно флегматичный и спокойный, как тюлень, Тищенко встревоженно встретил нас в холле гостиницы и сделал реприманд за опоздание.

Кладбище с могилами советских солдат располагалось на высоком холме рядом с церковью и занимало площадку не более 0,3 га, обсаженную по краям деревьями типа туи или кипариса. Могилы были ухожены, аккуратно обложены дерном, надгробные плиты чисто вымыты, а весь комплекс украшал привычный для глаза типовой обелиск с красной пятиконечной звездой. С холма открывался живописный вид на море. Если отвлечься от вида солдат и офицеров в чужой униформе – комендант острова по сложившейся традиции выделил в почетный караул взвод солдат – и гортанной датской речи, то можно было бы подумать, что мы находимся где-нибудь на Смоленщине или Псковщине, отдавая дань павшим в боях.

При нашем появлении почетный караул стал вылезать из крытых грузовиков и под командой молоденького лейтенанта выстраиваться в шеренгу. У меня создалось впечатление, что строевая подготовка не принадлежит к сильной стороне датской армии. Впрочем, жесткая дисциплина и формалистика никогда не были в характере лукавых и слегка ленивых датчан. На «вольво» защитного цвета подъехал полковник – комендант борнхольмского гарнизона и подошел к нам, чтобы поздороваться. На каком-то непонятном лимузине пожаловал вице-губерна-тор – его босс оказался где-то занятым. Рядом с нами откуда-то возникла небольшая кучка датчан в гражданском – то ли живших поблизости зевак, то ли активистов местного общества дружбы с Советским Союзом, то ли людей из свиты вице-губернатора.

Почетный караул наконец выстроился, взяв ружья на плечо. За ним заняли место военные музыканты. Наша группа во главе с Тищенко с заранее купленным венком направилась к обелиску. Датский полковник приложил руку к козырьку и замер в почетной позе. Послышались резкие слова команды, раздался сухой треск троекратного залпа из винтовок, спугнувшего с деревьев стаю галок. Возложив венок, мы вернулись к полковнику и стали рядом. Под звуки неизвестного датского марша караул торжественным церемониальным шагом прошел по площадке и стал спускаться вниз, где у подножия холма сто-яли грузовики. Вся процедура заняла по времени не более пяти минут.

Официальные датские представители стали прощаться с нами и рассаживаться по машинам. Я вопросительно посмотрел на коллег. Что же дальше?

– Подожди, сейчас будет явление Христа народу, – загадочно произнес Костя. Толя Тищенко при этих словах заулыбался. Мы с моряком изобразили фигуру вопроса.

В это время со стороны спуска, за которым только что исчезла свита вице-губернатора и коменданта, послышался характерный треск – кто-то с трудом, надрывая маломощный мотор, поднимался на мотоцикле. И действительно, над обрезом показалась одетая в крестьянскую шляпу голова, потом мощный крестьянский торс и, наконец, само транспортное средство, грубо нарушившее своим шумом и гамом овладевшее нами торжественно-приподнятое настроение. На крошечном кналлерте (по-нашему, мопеде) восседал, словно Санчо Панса на маленьком ослике, волоча ноги по земле, грузный пожилой пейзан.