Текст книги "В исключительных обстоятельствах 1979"

Автор книги: Борис Воробьев

Соавторы: Сергей Диковский,Петр Шамшур,Виктор Кин,Игорь Голосовский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 80 страниц)

Всадник

На дворе стоял серый свет раннего утра. Матвеев отлежал ногу, и ему надо было повернуться на другой бок, но двигаться не хотелось. Он подождал ещё несколько минут, стараясь снова заснуть, но, когда это не удалось, он открыл глаза и увидел, что Варя не спит. Она сидела, подвернув край юбки, и отскабливала ножом пятна стеарина, которыми был закапан подол. Жуканов тоже не спал, – он растирал ноги топлёным гусиным салом. Матвеев оделся и стал будить Безайса, упорно не хотевшего вставать.

– А мне наплевать, – возражал он сонным голосом и поворачивался лицом вниз.

Тогда Матвеев поднял его и поставил к стене.

На дворе было холодно. Они не успели выехать за ворота, как уже замёрзли совсем. Дул ветер, поднимая облака мелкого, сухого снега и путая гривы лошадей. Они выехали из деревни, миновали две скрипящие ветряные мельницы и поднялись на гору. Дальше шёл лес. Здесь ветра не было, и они немного согрелись.

Рассвет окрасил все в мягкий, синеватый цвет. От деревьев падала густая тень, лесная чаща стала глубже и прозрачней. Кое-где по веткам взбирался дикий виноград, и его засохшие листья лежали красноватыми декоративными пятнами. По свежему снегу сани скользили бесшумно и ровно; это располагало к дремоте.

Матвеев закрыл глаза и слушал Безайса, который завёл с Жукановым спор о том, что было бы, если бы учёные изобрели способ делать золото. Скупщик был упрямый человек.

– Ничего не было бы, – говорил он. – Их бы арестовали и посадили в кутузку, чтобы не придумывали. Один выдумает, другой ещё чего-нибудь выдумает, – что же получится!

Потом он начал расспрашивать Безайса о Советской России. Безайс рассказывал охотно, и Матвеев слушал его с некоторым удивлением. Все фабрики работают, закрыты те, которые не нужны. Голод только в Поволжье, а в остальных местах благополучно. На железных дорогах образцовый порядок. Особенно налёг он на электрификацию и детские дома, в которых, по его словам, дети пьют какао и одеваются, как ангелы. Он лгал уверенно, и Матвеев не понимал, зачем это ему нужно. Позже он спросил его об этом.

– Видишь ли, – ответил Безайс, – цели у меня не было никакой. Но мне было неприятно рассказывать про свою республику всякую дрянь. Он всё равно человек не наш, и у него голова забита всякой чепухой, о трупах, которые у нас выдают по карточкам. Ему это не повредит.

Жуканов слушал и кивал головой. Когда Безайс кончил, он спросил:

– А почему у вас на гербе находятся серп и молот?

– Это значит, – ответил Безайс, – что рабочий класс управляет страной в союзе с крестьянством.

– Так, – сказал Жуканов с видимым удовольствием. – Рабочий с крестьянством? А знаете, чем кончится серп и молот?

– Чем?

– Напишите слова: «молот серп» и прочтите задом наперёд. Получится: «престолом».

Безайс про себя по буквам прочёл слова задом наперёд. Действительно, получилось «престолом».

– Ну и что же из этого?

– То, что это неспроста. Почему так получается?

– Глупо.

– Нет, не глупо. Тут что-то есть.

Он видел в этом какой-то особый, тайный смысл. Он твёрдо стоял на своём, и его нельзя было убедить ничем. Для него это было важнее всех доказательств.

– Тут что-то есть, – повторял он многозначительно, и это бесило Матвеева.

Жуканов вымотал из него душу своими рассуждениями, и, когда Безайс начал спорить, Матвеев не выдержал.

– Замолчи, Безайс, – сказал он. – У меня резь в животе от ваших разговоров. Пускай они кончаются чем угодно.

Он решительно закрыл глаза. Чтобы заснуть, он старался представить себе, что сани едут в обратном направлении. Жуканов и Безайс, помолчав немного, начали говорить об образовании, но конца их разговора он не слышал. Несколько раз он просыпался, чтобы поправить сползавшую набок шапку. На мгновение он видел мелькающие деревья, слышал голоса и снова погружался, как в тёплую воду, в сон. Ему приснилось что-то без начала и без конца – будто он плывёт в лодке по реке, и его несёт к плотине, где тяжело вертится громадное мельничное колесо. А что было дальше, он не помнил.

Он проснулся оттого, что сани остановились. Жуканов говорил с кем-то быстро, пониженным голосом. Сквозь полуоткрытые веки Матвеев видел, что рядом с санями стоит всадник в солдатской шинели и в папахе, глубоко надвинутой на голову.

Матвеев медленно, ещё не совсем проснувшись, разглядывал фигуру всадника. Это был высокий, с татарским обветренным лицом человек. Из-за спины торчал короткий кавалерийский карабин. Он показывал куда-то плёткой и вглядывался, щуря слегка косые глаза. Матвеев сонно смотрел на него, ни о чём не думая. Ему хотелось спать, и он закрыл глаза. Когда он снова открыл их, всадник повернул лошадь, поднялся на стременах и взмахнул плёткой. В этот момент Матвеев отчётливо увидел то, чего он сначала не заметил, – на плече, там, где проходил ремень карабина, был синий с двумя полосками погон.

Матвеев сначала даже не удивился. Несколько минут он лежал, разглядывая спину удалявшегося всадника. Тот скрылся за поворотом дороги. Матвеев устало закрыл глаза и вдруг ясно представил синий, немного смятый погон, папаху и скуластое лицо. По телу Матвеева прошла мелкая колючая дрожь. Он медленно поднялся и повернулся к Безайсу.

Сани стояли на дороге. По обеим сторонам поднимался высокий тёмный лес. Безайс широко раскрытыми глазами смотрел в ту сторону, куда уехал всадник. Жуканов и Варя казались скорее удивлёнными, чем испуганными. Матвеев глядел на них, ничего не понимая.

– Что же это такое? – спросил он строго.

– Это казак, – ответил Безайс без всякого одушевления.

– Откуда он взялся?

– Он ехал по дороге. Подъехал к саням. Остановил нас и спросил, далеко ли деревня и как называется.

– Ну?

– Вот и все. А потом поехал дальше.

Матвеев почесал мизинцем глаз и задумался.

– Значит, – сказал он, – Хабаровск занят белыми.

Он снова задумался. Надо было что-то немедленно сделать, но ему ничего не приходило в голову.

– Ну? – спросил Безайс.

– Это чертовски неприятная история, – ответил Матвеев, бесцельно вытаскивая карандаш и вертя его в руках. – Честное слово, чертовски неприятная. Надо ехать дальше, – продолжал он. – Сейчас мы на положении мух, попавших в суп. Идти назад всё равно нельзя, потому что придётся переходить через фронт, а мы даже не знаем, где он находится. Надо ехать в Хабаровск и либо ждать там, когда придут наши, либо ехать дальше, в Приморье.

– Ехать нельзя, – сказал Безайс, – нельзя потому, что легче попасться. В фронтовой полосе не так-то легко разъезжать взад и вперёд.

– Я всё равно назад не поеду, – сказал вдруг Жуканов.

– Вот и хорошо, – сказал Безайс. – Мы тоже поедем дальше.

– Я и дальше не поеду.

Это было совсем неожиданно.

– Почему? – спросил Безайс.

– Потому что потому.

– То есть как?

– Да так. Я хозяин, лошади мои. Чего хочу, то и делаю.

Наступила тяжёлая пауза.

– Эти лошади, – наставительно сказал Безайс, – не ваши, а торгового дома Чурина.

– Да уж и не ваши, будьте спокойны.

– А куда же вы поедете?

– Вернусь в ту деревню, к старику, у которого ночевали.

– А мы?

– А вы как хотите.

Они растерянно переглянулись.

– Очень это красиво с вашей стороны, – сказал Безайс. – Мы вам помогли, а вы нас бросаете. Это свинство.

Жуканов концом кнута поправил шапку.

– Конечно, свинство, – спокойно ответил он. – Только ведь и мне нет охоты шею подставлять. Жить каждому хочется. Вы молодые люди, вам это смешно, а я больной человек. Если меня арестуют, я умереть могу.

Безайс взволнованно снял и снова надел перчатку.

– Не умрёте, – сказал он. – Поймите, что нам надо ехать.

– Всем надо, – возразил Жуканов рассудительно. – Странно. Если я из-за своего добродушия согласился вас везти, так вы уж хотите на меня верхом сесть.

– Оставьте, Жуканов!

– Сказал – нельзя.

Варя переводила взгляд с Безайса на Матвеева.

– Придётся вам выйти, – сказал Жуканов. – Ничего не поделаешь. Всей душой был бы рад, да не могу.

Матвеев вылез из саней.

– Безайс, поди сюда, – сказал он. – Жуканов, подождите немного, минут пять.

– Пять минут – могу.

Они отошли на несколько шагов и остановились.

– Ну?

Безайс оглядел ровную, уходящую вперёд дорогу и вздохнул.

– Чего же разговаривать? – сказал он пониженным голосом. – Мы влипли, старик.

– Влипли?

– Конечно. Все равно, вперёд или назад. Пойдём?

– Мы не пойдём, а поедем, – решительно возразил Матвеев. – Нельзя идти по снегу в такой мороз. До Хабаровска ещё тридцать вёрст. Когда мы там будем? Надо скорей кончать с этой дорогой. Я возьму его за шиворот и вытрясу из него душу, если он не поедет.

– А что делать с документами? Порвать?

– Рвать их нельзя, потому что, когда попадём к своим, как мы докажем, кто мы такие?

– Куда же их прятать?

– В ботинки. В сани, наконец.

Они вернулись к саням.

– Мы поедем дальше, – сказал Матвеев, глядя поверх Жуканова. – А вы можете ехать с нами или вернуться в деревню. Мы вас не держим.

Жуканов растерянно глядел на них.

– Товарищ Безайс, – сказал он, прижимая руки к груди. – И вы тоже, товарищ Матвеев. Не шутите со мной. Я больной человек. У меня от таких шуток душа переворачивается.

– Знаю, знаю, – оборвал его Безайс, садясь в сани. – Душа переворачивается, и в глазах бегают такие муравчики. Слышали.

Легко, почти без усилия, Матвеев взял Жуканова за борт пальто, оттолкнул в сторону и отобрал вожжи. Сани тронулись. Жуканов был ошеломлён и смотрел на Матвеева, соображая, что произошло.

– Да это разбой, – сказал он вдруг. – Дай сюда вожжи. Слышишь, дай!

Он схватил вожжи и рванул к себе с истерическим всхлипыванием. Лошади метнулись в сторону, топчась на месте. Матвеев оторвал его руки от вожжей, а Безайс придавил его в угол саней и держал изо всех сил. Длинные уши его шапки волочились за санями и взметали снег.

– Пустите, – сказал Жуканов, тяжело дыша.

Безайс отпустил его.

– Поймите, будьте любезны, – сказал скупщик довольно спокойно, – моё положение. Вы партийные. Поймают меня с вами, что мне сделают? Убьют ведь! Вы сами собой, а я за что должен страдать? За какую идею?

– Отдайте лошадей нам, а сами вернитесь в деревню.

– Отдай жену дяде. Они не мои, лошади.

– Поправьте шапку. Упадёт.

Машинальным движением он подобрал волочившиеся уши, отряхнул их от снега и обернул вокруг шеи. Он потёр переносицу, поднял голову, и вдруг глаза его вспыхнули.

– Не поеду я! – вскричал он таким неожиданно громким голосом, что все вздрогнули. – Не поеду, – ну! Чего хотите делайте, мне всё равно. Где у вас такие права, человека силком везти? Убивайте меня – все равно не поеду! – Голос Жуканова сорвался почти на крике. – Ну – убивайте! – повторил он, нагибаясь вперёд и тяжело дыша. – Забирайте лошадей, шкурки. Сымите с меня пальто. Может быть, вам и сапоги мои нужны? Берите и сапоги! Грабьте кругом, начисто!

– Не кричите так, – нервно сказала Варя. – Могут услышать.

– Пускай слышат, – ответил он. – Какое мне дело?

И вдруг, топорща усы и покраснев от натуги, он пронзительно крикнул:

– Грабют!

– Это чёрт знает что, – растерянно произнёс Безайс. – Вы, Жуканов, и-ди-от, дурак. Проклятый старый дурак.

– Вы сами дурак, – сварливо ответил Жуканов.

Они глядели друг на друга выжидательно и враждебно. Матвеев медленно расстегнул куртку и сунул руку в карман.

– Если вы ещё раз крикнете, я вас убью, – сказал он. – А потом возьму за ноги и оттащу в сторону.

Этого Жуканов не ждал.

– А вы знаете, – сказал он вызывающе, – что вам за такие слова может быть?

– Я сильнее вас, и нас двое. Если вы не поедете, то потеряете лошадей, мы их всё равно заберём. А если поедете – и лошади у вас останутся, да мы ещё приплатим. Решайте скорей, времени нет.

Он мог бы свернуть ему голову одной рукой – лысеющую, с висящими усами голову. Но он предпочёл не делать этого. Жуканов вынул платок и громко высморкался.

– Хорошо, – сказал он с достоинством. – Я уступаю физической силе. Но я буду жаловаться.

Он нашёл в этом какое-то удовлетворение.

– Я буду жаловаться, – повторил он.

Матвеев беспечно улыбнулся. Он достал нож и отодрал снаружи обшивку саней. Потом он вынул документы и деньги, пересчитал их, сунул за обшивку и снова прибил рогожу гвоздями.

– Едемте, – сказал он. – Изо всех сил!