Текст книги "Дмитрий Ульянов"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

ДАЧА МИТИ

За два года Дмитрий Ильич объездил большинство городов и уездов Таврии. Пироговское общество посылало его с разнообразнейшими поручениями. И он, пользуясь такой возможностью, встречался с большевиками-подпольщиками, пересылал по явочным квартирам литературу, словом, делал все, что требовала партия. Дмитрий Ильич с радостью сознавал, что обстановка меняется к лучшему, влияние большевиков в стране возрастает.

Весной Дмитрий Ильич получил из Саратова долгожданную весть: к нему в Крым собирается приехать мать…

Первого апреля 1913 года Дмитрий Ильич выехал на извозчике к поезду. Было холодно. И он, боясь, как бы мать не простыла, захватил с собой плед. Джанкойский прибывал с некоторым опозданием. Дмитрий Ильич ходил взад-вперед по перрону. Под ботинками глухо хрустел ракушечник. Где-то вдалеке крикнул паровоз. Волнение от предстоящей встречи усилилось. Наконец поезд подошел к перрону. Взгляд Дмитрия Ильича скользнул по окнам вагона. Мама!.. Аня!..

Мария Александровна, постаревшая, совершенно седая, смотрела на младшего сына веселыми счастливыми глазами, не произнося ни слова. Наконец заговорила!

– Митя! Вот и мы! Здравствуй, сыночек! Вечером на даче, где Ульяновы снимали верхний этаж, был маленький пир и импровизированный концерт. Дмитрий Ильич взял в руки гармонь, или, как он ее называл, оркестран, и простуженным тенором запел: «Есть на Волге утес…»

Мария Александровна, удобно устроившись в глубоком кожаном кресле, внимательно слушала сына, плотно сжав губы. Допоздна горел свет в комнате Ульяновых. Пели. Говорили. Мария Александровна и радовалась и грустила. Через закрытые окна в комнату глядели крупные холодные звезды.

После ужина Дмитрий Ильич и Анна Ильинична пошли к морю. Обсуждали недавние события. Греческое коммерческое судно привезло паломников из Мекки. Почти все они были больны оспой. Им запретили высадку. Тогда ночью с помощью контрабандистов люди все-таки выбрались на берег и на поездах разъехались по всей России. Управа подняла на ноги весь медперсонал, да что толку… А полиция гоняется только за подпольщиками. Но все равно не поспевает. В Крыму идет процесс объединения трудящихся не по национальному признаку, а по классовому. Перед таким объединением любая полиция бессильна.

Анна Ильинична подтвердила, что с подобным явлением столкнулся и Володя в Кракове. Объединяются поляки, немцы, украинцы, русские. Но только рабочие. Национальная буржуазия проповедует разделение наций, а рабочие действуют наоборот…

Значит, это общий процесс…

В середине апреля из Саратова привезли воспитанника Елизаровых – Гору Лозгачева, очень смышленого, не по годам развитого мальчика. Гора сразу же обратил внимание на табличку с надписью: «Дача Мити».

– Ваша дача?

– Ну, конечно, моя, – засмеялся Дмитрий Ильич. – Раз я – Митя и живу здесь, значит, моя!

С появлением Горы смех, шутки не прекращались даже за обедом.

– Какое сходство между бурным морем и маленьким ребенком? – обводя всех прищуренными, с лукавинкой глазами, спрашивал Дмитрий Ильич и сам же подсказывал ответ: – Оба ревут, а если потрогать, оказывается – оба мокрые.

Дядя Митя, по мнению Горы, был самым веселым на земле человеком.

Вскоре санитарные дела позвали Дмитрия Ильича в Симферополь. А где санитарные, там и подпольные. Новое сообщение Багликова обрадовало: Мочалов принят на службу в охранное отделение. Дмитрий Ильич предупредил Тимофея Гавриловича: пока никаких конкретных поручений Мочалову не давать, разведчику сначала необходимо войти к врагу в доверие.

За время, проведенное Дмитрием Ильичом в Симферополе, произошли события, которые заставили его отложить очередные дела и углубиться в медицинские книги. Тяжело заболела Надежда Константиновна. Краковские врачи нашли у нее базедову болезнь. В течение трех недель ее лечили электричеством, но состояние нисколько не улучшалось. Многие польские врачи рекомендовали Владимиру Ильичу отвезти жену в Швейцарию, к доктору Кохеру.

Владимир Ильич описал Дмитрию Ильичу характер болезни. Просил совета. И вот перед Дмитрием Ильичом справочник врача, зарубежные медицинские журналы, которые он выписывал в большом количестве. Статьи немецких медиков Дмитрий Ильич переводил прямо с листа. Чтение французских источников продвигалось значительно медленней. И тем не менее в словарь приходилось заглядывать не так уж часто. Дмитрии Ильич пришел к выводу, что, судя по характеру заболевания, делать операцию Надежде Константиновне не следует. Так он и ответил брату и в это же письмо вложил подробнейший рецепт.

Надежда Константиновна ответила теплым письмом на имя Марии Александровны. В нем она благодарила Дмитрия Ильича за то, что он убедил Володю лечить «базедку» без хирургического вмешательства. Владимир Ильич дополнил:

«Дорогая мамочка! Приписываю пару слов к Надиному письму. Извиняюсь, что не писал. Уезжал на пару дней, а теперь перевозка.

Мите большое спасибо за письмо. От Марка тоже имел очень большое и интересное письмо. Отвечу ему уже из Поронина.

Поронин – это станция перед «Закопане» (курорт). В Закопане есть прямыебеспересадочные вагоны 2-го класса из Варшавы, третьего из «Границы».

Крепко тебя обнимаю и шлю большой привет всем нашим.

Твой В. У.» [34]34
  В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 55, с. 338.


[Закрыть].

Несмотря на сдержанный тон, приписка была успокаивающей. Но об улучшении здоровья жены – ни слова. Дмитрий Ильич как врач понимал: полегчает не сразу. Наконец 25 мая пришло долгожданное письмо от Надежды Константиновны.

«Дорогая Марья Александровна! Сегодня получили Ваше письмо. Тороплюсь ответить.

Я уже поправляюсь. Сердцебиения гораздо меньше. Следуя совету доктора, ем за троих, лакаю молоко, принимаю препарат железа Робена, и вообще все очень хорошо. Володя очень кипятится, особенно его смущают Кохером. Я очень рада, что Дм. Ил. ему написал письмо, что операции не стоит делать и т. п., а то ему наговорят всякой всячины: то ослепнуть можно, то 1,5 года лежать без движения и т. д. У меня совсем не такая уж сильная степень болезни, и за лето выздоровею…»

Владимир Ильич остался верен себе и размашистым беглым почерком добавил:

«Дорогая мамочка! Крепко обнимаю тебя и шлю всем привет. Мите большое спасибо за письма. Надю уговариваю ехать в Берн. Не хочет. Но теперь она немногопоправляется.

Твой В. У.» [35]35
  В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 55, с. 338.


[Закрыть].

– Вот и оживает наша Надюша, – просияла Мария Александровна, смахивая с морщинистой щеки набежавшую слезу.

Спустя неделю успокоенные Мария Александровна и Анна Ильинична покидали Крым. Они уезжали на север – в далекую и незнакомую Вологду, где отбывала ссылку Мария Ильинична. Мария Александровна и особенно Гора обещали приехать в Феодосию снова.

Но никто из Ульяновых не предполагал, что через год в их судьбу ворвется военная буря…

КРЕПОСТНОЙ ГАРНИЗОН

В середине 1914 года Россия вступила в войну… Всюду виднелись хоругви и портреты царя. Симферополь, всегда тихий и сонный, был неузнаваем.

Дмитрий Ильич с трудом пробирался через толпу, направляясь в городскую больницу, где дежурил Дзевановский. Еще издали он увидел его на балконе. Антон Андреевич и его коллеги наблюдали за уличным шествием.

В больнице Дмитрий Ильич узнал, что он, как и большинство медиков губернии, уже мобилизован в армию. Место службы – Севастопольский госпиталь. Почему? Дзевановский ответил: когда-то у земского врача Ульянова было желание попасть в главную крепость Черноморского флота. А так как с мнением Дзевановского в медицинском управлении считались, на том и решили: пусть Ульянов служит в Севастополе. Дзевановский же сначала был назначен врачом в 51-й Литовский пехотный полк, затем переведен на должность делопроизводителя санитарной части штаба 11-й армии Румынского фронта.

Возвратившись в Феодосию, Дмитрий Ильич получил приказ о призыве в армию. Первые дни он работает в военно-медицинской комиссии. С утра до вечера осматривает мобилизованных, определяет их пригодность к военной службе, испытывая при этом угрызения совести: волей-неволей приходилось говорить: «Да, здоров», – и люди уезжали на фронт воевать за чуждые им интересы. Феодосийский воинский начальник подполковник Гулевич заметил: Дмитрий Ильич тяготился своими новыми обязанностями. Вскоре, не выдержав, Ульянов заявил:

– Подобная честь не для меня. Мое дело лечить…

– Тогда, не мешкая, отправляйтесь в госпиталь, – рассерженно ответил Гулевич.

Перед отъездом в Севастополь Дмитрий Ильич в последний раз встретился с Хмелько. Товарищи договорились о связи и порядке пересылки литературы, явках и адресах. Родным Дмитрий Ильич сообщил о себе коротко.

«Дорогая мамочка! Я призван на войну и назначен врачом в Севастополь. На днях еду туда, купил уже сапоги со шпорами, шью мундир и шинель, покупаю шапку и т. д. и завтра буду совсем военным человеком. Назначен в госпиталь, так что совсем хорошо… Вчера и сегодня сижу и осматриваю запасных у воинского начальника…

Крепко целую тебя и Маню, пишите.

Врачей забрали почти половину.

Твой Д. У.».

В августе 1914 года Севастополь выглядел спокойным, как море в ясную погоду. По чистым, опрятным улицам весело бежали трамваи. На аккуратных клумбах цвели гладиолусы. О войне пока напоминали только корабли, теснившиеся в бухте, да множество матросов, солдат, офицеров на улицах. Стук каблуков и звон шпор не утихали даже глубокой ночью.

Дмитрий Ильич поселился на тихой Владимирской улице, в доме номер пять.

В день приезда он оставил дома нераспакованные чемоданы и поспешил на явочную квартиру. Обогнув завод Харченко, вышел на Херсонесскую улицу. Дом номер восемь. Вход со двора. Вторая дверь налево. Постучал. Из распахнутого окна выглянула моложавая широколицая женщина. Он догадался, что это жена Ивана Каллистратовича Ржанникова.

Дмитрий Ильич оставил ей свой адрес и ушел. Вечером, уже в сумерках, к нему постучал средних лет мужчина с длинными, закрученными кверху усами, представился мастером по ремонту английских замков. Не торопясь выложил инструмент. Долго вертел в руках замок, рассказывал о своем друге Тимофее Гавриловиче из Симферополя. Дмитрий Ильич поддержал разговор. Так состоялось знакомство, которое вскоре переросло в дружбу.

Иван Каллистратович рассказал, что после разгрома революционной организации на Черноморском флоте в 1912 году крепкой подпольной организации здесь, по существу, не осталось. Уцелевшие большевики ограничили свою деятельность распространением антивоенной литературы среди рабочих, матросов и солдат Севастопольского гарнизона. Об издании листовок и брошюр пока приходится только мечтать. Создать свою, большевистскую типографию при усиленной слежке охранки в настоящий момент совершенно невозможно.

Дмитрий Ильич понимал, что партийную организацию в Севастополе нужно восстанавливать, и делать это как можно быстрее. А пока предстояло входить в курс непосредственных служебных дел. В штабе он ознакомился с приказом о назначении его на должность старшего ординатора во второй временный крепостной госпиталь. Там уже в авральном порядке готовились палаты к приему раненых, операционные, перевязочные, процедурные, аптека и склады. Прибытие первого транспорта с ранеными ожидалось к концу августа.

Штат госпиталя еще не был укомплектован. Медики, в большинстве своем призванные из запаса, нуждались в учебе и разумном руководстве, на деле же приходилось делать то, что заблагорассудится начальнику, известному на всю крепость солдафону, человеку, далекому от медицины. Врачи по его указанию часто занимались такой работой, которую мог с успехом выполнить любой фельдшер. Так, терапевту Ульянову он отдал распоряжение уточнить наличие медикаментов и доложить на утреннем обходе. Это распоряжение Дмитрий Ильич выполнил с присущей ему добросовестностью. В присутствии врачей он перечислил по списку, какие медикаменты и перевязочные материалы находятся в аптеке и на госпитальном складе. Не густо. А точнее, лечить нечем.

Полковник нахмурился и приказал Ульянову лично заняться пополнением склада.

Оказалось, нелегко добыть в военном Севастополе медикаменты! Хождение по учреждениям, уговоры и просьбы – все впустую. В штабах и учреждениях засели чиновники, которых могли прошибить только взятки. Давний знакомый, а ныне врач соседнего госпиталя, Владимир Львович Лягодкин посоветовал Дмитрию Ильичу быть с армейскими чиновниками понахальней: нужно во что бы то ни стало добыть медикаменты – начинай с интендантских кладовщиков. Они знают, что у них есть, а чего нет. К начальству же обращаться в крайнем случае.

Благодаря обширным связям Лягодкина Дмитрий Ильич достал медикаменты и перевязочный материал, чем очень удивил начальника госпиталя.

По неопытности Дмитрий Ильич сказал начальнику госпиталя, что в крепости засели воры и спекулянты. Не знал он, что его начальник сам был замешан в воровстве. Об этом ему стало известно год спустя, когда один знакомый интендант признался, что полковник продавал ему пуды бинтов, продавал в то время, когда раненых вынуждены были перевязывать лоскутами от старых простынь.

В чрезвычайно трудном положении оказались медики 29 октября 1914 года. Перед рассветом со стороны мыса Лукулл появился германский линейный крейсер «Гебен». Став бортом к Севастополю, он открыл по городу огонь. Бил главным образом по жилым кварталам и солдатским казармам. За четверть часа крейсер выпустил около шестидесяти крупнокалиберных снарядов.

Гром взрывов сорвал Дмитрия Ильича с койки. Бегом он поднялся на третий этаж и с балкона увидел дуэль «Гебена» и русских артиллеристов. Получив несколько прямых попаданий, корабль развернулся и, не прекращая огня, исчез в тумане.

Дмитрий Ильич поспешил в госпиталь. По дымным улицам везли подводами, а то и несли на носилках искалеченных людей. Врачи, фельдшера, санитары выбивались из сил, оказывая раненым помощь. Бинтов не было. В ход (в который раз!) пошли простыни и полотенца. Почти целую неделю никто из медиков не покидал крепостной госпиталь.

За какое бы дело Дмитрий Ильич ни брался, он работал с завидным трудолюбием. Этим он расположил к себе главного врача Владиславлева, и тот всячески ограждал его от нападок начальника госпиталя.

У Дмитрия Ильича появились знакомые и среди флотских офицеров. Однажды в кабинете у доктора Бирули речь зашла о дисциплинарных взысканиях. Щеголеватый лейтенант Лунин решительно заявил, что флотские командиры – люди высокого интеллекта и они не могут допустить несправедливости по отношению к подчиненным.

Дмитрий Ильич хотел возразить, что в армии и на флоте процветает мордобой, но к их разговору уже прислушивались, и он только пообещал доказать Лунину обратное.

По данным врачебной экспертизы Дмитрий Ильич составил таблицу. В ней указал характер проступков и меры наказания за них. Как оказалось, карцер, изнурительная стойка с полной выкладкой, рукоприкладство – обычная вещь на флоте. К таблице Дмитрий Ильич приложил список офицеров, по распоряжению которых производились наказания. Материал этот был передан Лунину.

Лейтенант хорошо помнил процесс над черноморскими матросами. Тогда, в 1912 году, он считал восстание против царя беззаконием. Теперь же, после бесед с Ульяновым, молодой офицер многое понял.

Как-то в воскресенье они вдвоем отправились на Херсонесский маяк. Смотритель маяка, отставной матрос, провел офицеров на пустырь, заросший жестким татарником. Дмитрий Ильич ступал за сгорбившимся стариком, а перед глазами словно живой стоял Иван Лозинский.

Из-за далеких гор выползали тучи. И над морем, над побелевшими гребнями волн сиротливо висело осеннее солнце, скупо освещая глинистую землю. Смотритель, простуженно покашливая в заскорузлый кулак, наконец остановился, показал на безымянную могилу. Офицеры молча сняли фуражки…

Обстановка в госпитале складывалась все труднее. Начальник госпиталя доносил в контрразведку, что Ульянов обменивается корреспонденцией с Москвой и, по всей вероятности, с заграницей.

Контрразведка усилила за Дмитрием Ильичом наблюдение. В октябре – ноябре жандармы перехватили письма, которые Дмитрий Ильич отправил Марии Ильиничне в Вологду и Софье Николаевне Смидович в Москву. Письма были сугубо личные, но контрразведка Севастополя насторожилась и 8 ноября 1914 года направила в Департамент полиции депешу, в которой указывала: «В данное время Ульянов ведет переписку с партийными лицами, стоящими во главе революционных организаций».

Контрразведка имела основания подозревать Ульянова в связи с местным подпольем. Об этом было доложено по команде. В военно-санитарном управлении Румынского фронта переполошились, но Дзевановский поспешил успокоить коллег. Он заверил, что знает врача Дмитрия Ульянова по работе в Таврической губернии как человека, для которого интересы медицины превыше всего. На этой почве он и не уживается с начальником госпиталя. Рано или поздно начальник госпиталя сведет с Ульяновым счеты. Дзевановский настоял «разъединить враждующие стороны». Вскоре в Севастополе был получен следующий документ:

«Приказом по военно-санитарному ведомству от 31 декабря 1914 года за № 123 были перемещены для пользы службы старшие ординаторы севастопольских крепостных временных госпиталей № 1, призванный из ополчения санитарный советник Нильсон (Евгений), и № 2, призванный из запаса лекарь Ульянов (Дмитрий), один на место другого».

Дзевановский своевременно обезопасил друга. Он был уверен, что новый начальник госпиталя не станет преследовать Ульянова.

В январе 1915 года Дмитрий Ильич зашел к Ржанникову. Иван Каллистратович только что возвратился из артиллерийской мастерской, куда его недавно перевели. Дмитрий Ильич заметил, что хозяин сегодня выглядит именинником. Оказалось, радость у них была общая. Иван Каллистратович показал журнал «Нива». На пятнадцатой странице красовался заголовок «Пролетариат и война». Это была вклейка реферата Владимира Ильича, с которым он недавно выступил в Женеве.

«Полоса национальных войн прошла, – писал Владимир Ильич. – Перед нами война – империалистическая, и задача социалистов – превращать войну «национальную» в гражданскую» [36]36
  В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 26, с. 31–32.


[Закрыть].

Дмитрий Ильич углубился в чтение. Было такое чувство, что брат не в далекой Женеве, а здесь, в Севастополе.

Ржанников пообещал написать листовку и размножить ее на военных кораблях севастопольской крепости. Лучше других это задание мог выполнить матрос-большевик Мишин.

С радистом корабля «Три святителя» Алексеем Мишиным Дмитрий Ильич был уже знаком. У Мишина по молодости лет недоставало еще опыта партийной работы. И было опасение, как бы он не наделал ошибок.

Так оно и получилось.

В ноябре над Севастополем почти не показывалось солнце. Низкие темные тучи сеяли дождь, и город тонул в сумраке.

Несмотря на строгий приказ коменданта всячески экономить электричество, почти круглосуточно во всех учреждениях и штабах горел свет. Приказ повсеместно нарушался. Не считались с ним и в управлении контрразведки, где работа кипела день и ночь. Только за последние два года здесь «по состоянию здоровья» сменилось два начальника. Прислали из Москвы третьего – полковника Смирнова.

Смирнов умел работать без шума, но результативно. Так считал шеф жандармов, направляя его в «неблагополучный Севастополь». Царское правительство по-прежнему испытывало страх перед моряками-черноморцами. Прошло три года после расправы над матросами, но в городе витал «мятежный дух».

С исключительной скрупулезностью Смирнов изучал доставленные в управление печатные издания, обнаруженные на кораблях «Три святителя» и «Память Меркурия». В «Морской устав» была вклеена листовка с текстом ленинского реферата «Пролетариат и война».

Для выявления революционного подполья нужен был опытный провокатор. И Смирнов, не доверяя своим помощникам, лично отбирал людей, способных быстро войти в доверие корабельных команд.

…Утром перед поднятием флага на «Три святителя» прибыла группа матросов-новобранцев. Новичкам на корабле были рады, особенно нижние чины. Да это и понятно: самая грязная и трудная работа ложилась на плечи молодых матросов. Они сразу же почувствовали себя в железном боцманском кулаке.

Издевательства и придирки со стороны боцмана и некоторых офицеров начались с первого дня. Скоро один из молодых матросов тайком от начальства стал обращаться к старослужащим за «сочувствием», вызывая их на откровенный разговор. Не обошел он вниманием и Мишина, попросил у него «почитать что-нибудь политическое». Просьба была естественная, и Мишин пообещал при удобном случае удовлетворить желание молодого матроса.

В первое же увольнение на берег Мишин отправился к Ржанникову, рассказал ему о разговоре с новобранцем, ожидая похвалы, но в ответ услышал, что в контрразведку попали большевистские листовки и уже на «Три святителя» проник провокатор. Может, это и есть тот самый, который просил «почитать что-нибудь политическое».

Выпроводив Мишина, Ржанников в тот же день встретился с Дмитрием Ильичом, предупредил, что Мишин может быть схвачен, поэтому надо что-то предпринять, обезопасить матроса.

Принимая раненых, Дмитрий Ильич думал, как избежать провала. Куда проще Мишину покинуть корабль. Но Мишин не просто матрос. Он радист. Через его руки проходят секретные документы командования флота. Нет, Мишин должен остаться на своем месте. Но как это сделать?

А что, если «перекрасить» Мишина под меньшевика?

Ознакомившись с планом Дмитрия Ильича, Иван Каллистратович удовлетворенно кивнул: под меньшевика так под меньшевика…

Мишин вручил новобранцу «обещанное» – последние плехановские брошюры. Но тот на следующий же день разочарованно их вернул…

И все же Мишина забрали в контрразведку. Полковник Смирнов допытывался, с какой целью матрос посещает дом номер пять по Новороссийской улице. Мишин ожидал такого вопроса и заранее приготовил ответ. По этому адресу живет его друг Владимир Макаров.

Через несколько дней Мишина отпустили на корабль, но оставили под надзором. Список подозреваемых лиц был сокращен. Выпадал из этого списка и военврач Ульянов. И все же начальник контрразведки продолжал за ним наблюдение. Основание – брат Ленина.

По сообщению осведомителя, Ульянов перед рождеством посетил кофейню, где встретился с художником Владимиром Кирилловичем Яновским. Разговор шел о предполагавшейся поездке Яновского в Швейцарию, в частности в Берн. Там же,. судя по письму, перехваченному Московским жандармским управлением, находился Ленин. Копия этого письма была в деле военврача Ульянова.

«Дорогая Маняша! – писал Владимир Ильич. – Получил сегодня твое письмо от 14.XI и очень был ему рад. Адрес ты написала нашей старой квартиры. Теперешний адрес: Distelweg. 11.

Насчет того, существует ли здесь бюро для сведений о пленных русских, постараюсь навести справки, а равно и о том пленном, про которого ты спрашиваешь. Может быть, по случаю предстоящих праздников, не сразу это узнаешь, но во всяком случае постараюсь.

Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне. Хороши здесь библиотеки, и я устроился недурно в смысле пользования книгами. Приятно даже почитать – после периода ежедневной газетной работы. Надя имеет здесь еще педагогическую библиотеку и пишет педагогическую работу.

Писал Анюте насчет того, нельзя ли найти издателя для аграрной книги: я написал бы здесь. Ежелибудет случай, узнай и ты.

Почему ничего не написала о себе, – как здоровье? Имеешь ли заработок? Какой, где, сносный ли? Черкни при случае.

Крепко, крепко жму руку.

Твой В. Ульянов» [37]37
  В. И. Ленин.Полн. собр. соч., т. 55, с. 356–357.


[Закрыть].

Красным карандашом Смирнов подчеркнул слова: «Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне» и отдал приказание обыскать квартиру Яновского.

Сразу же после рождественских праздников в Севастополь приехал Елизаров. На нем была новая казенная шинель чиновника пароходства «Волга». Она плотно облегала его худощавую фигуру. В усах и бороде уже пробивалась седина, на высоком лбу лежали глубокие морщины.

Марк Тимофеевич выложил новости, перечислил приветы и поклоны. Затем сообщил, что власти разрешили ему остановиться в Севастополе только на одни сутки. И еще сказал, что за всеми Ульяновыми усилена слежка.

Из Севастополя в Петроград на Фонтанку, 16, в Департамент полиции, была доставлена срочная депеша. Полковник Смирнов настаивал произвести обыск на квартире художника Яновского. Обыск ничего не дал: письмо Ульянова обнаружено не было. Но, словно в ответ на депешу, Департамент полиции ставил полковника Смирнова в известность, что в ближайшее время Севастополь намеревается посетить царь. К его приезду необходимо очистить крепостной гарнизон от «нежелательных элементов». Что же касается персонально военврача Ульянова, за ним усилить наблюдение и при необходимости подвергнуть аресту.