Текст книги "Немецкая любовь Севы Васильева"
Автор книги: Борис Михайлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
– Ich frohe mich, Sie zu sehen. (Рад вас видеть) – проговорил Сева еще одну заученную фразу. Закончил признанием: – Es war alles was ich Deutsch sagen kann. (Больше по-немецки не знаю).
Г-н Клуге и переводчица рассмеялись. Отец обнял Севу и прижал к себе, махнул полицейским, чтобы не сдерживали корреспондентов, и они в миг окружили их. Засверкали вспышками блицы, посыпали вопросами, тянули микрофоны г-ну Клуге и Севе. Г-н Клуге что-то однозначно отвечал, а Сева твердил всего одну фразу, подсказанную в поезде советским журналистом: Entschuldigen Sie bitte, ich waehrend habe nicht, zu sagen. (Мне нечего пока сказать). Кто-то из корреспондентов спросил по-русски:
– Счастлив, что нашел отца?
– Да, конечно!
– Тебя не хотели выпускать из России?
– Меня никто не держал.
Амалия переводила патрону ответы Севы. Посчитав, что достаточно времени уделили прессе, г-н Клуге взял сына под руку, и, сопровождаемые корреспондентами, они покинули вокзал, вышли на привокзальную площадь, где их ждал длинный черный "Мерседес". Переводчица села рядом с шофером, Сева с отцом заняли заднее сидение, и машина резко рванула с места. Мимо стремительно понеслись площади и старинные здания, уютные скверики. Машина ныряла в туннель, снова вырывалась на широкое шоссе.
Перед приездом Севы г-н фон Клуге целый месяц занимался с Амалией русским языком, освежил скудные былые знания и сейчас, несмотря на присутствие переводчицы, не выпускал из рук разговорника.
– Бригадир на заводе, – повторил он. – Кто есть бригадир?
– Маленький начальник, – переводит Амалия.
– У меня двадцать человек. Токари, фрезеровщики. Отвечаю, чтобы были заняты работой.
Амалия объясняет г-ну Клуге, и он согласно кивает. Севе переводит:
– Г– н Клуге говорит, у него на предприятиях тоже работают токари и фрезеровщики.
Сева удивился. Не мог объединить чистенького элегантного господина и завод, представляя, Стародубский механический, с постоянным смрадом, копотью и шумом.
– Спросите, кем работает на заводе?
Амалия улыбнулась и ответила сама.
– Господин Курт фон Клуге один из директоров фармацевтического концерна "Клуге & Мейер". Член Совета директоров. В его подчинении десятки предприятий в разных городах Германии и в других странах.
Сева продолжал удивляться. Своего директора видел лишь издалека на праздниках и митингах, а тут директор завода рядом….Любопытно и не понятно.
В мечтах отец представлялся молодым бравым сержантом в гимнастерке с орденами, напоминая Василия Теркина с картины Нестерова. С годами отец виделся добрым старичком – пенсионером в очках и всё еще в линялой гимнастерке, как дядя Ваня – первый наставник на заводе. Но, ни как, ни моложавым светским мужчиной непонятного возраста.
Остались позади городские кварталы, и машина вырвалась на автобан Кельн – Бонн, водитель прибавил скорость. Несколько минут быстрой езды, и снова пришлось сбросить скорость, машина неслась уже по улицам Бонна.
***
Свернули на тихую улочку, спускающуюся к Рейну, и остановились перед кованными металлическими воротами. Вышел шофер, нажал спрятанную кнопку электронного устройства и ворота открылись. Въехали на неширокую аллею ухоженного парка с дорожками и клумбами цветов, мостками и плавательным бассейном. Всё это успел рассмотреть Сева. В глубине парка белел старинный двухэтажный особняк, к нему и подъехали.
Встречать приехавших на крыльцо вышла престарелая фрау фон Клуге в сопровождении управляющего и прислуги. Отец представил Севу. Фрау протянула руку то ли для поцелуя, то ли пожатия. Сева смущенно пожал ее. Фрау фон Клуге неловко его обняла и спросила, как доехал.
– Ich frohe mich, Sie zu sehen. (Рад вас видеть).
– Добро пожаловать в дом папА, – медленно выговорил г-н Клуге, заранее выученную фразу.
С помощью Амалии Сева еще раз поблагодарил г – на Клуге, повторил, что доехал хорошо, всем доволен. Старая фрау, за ней остальные вошли в дом.
***
Внутри дом гораздо величественнее и просторнее, чем показался снаружи. Севу привели в подготовленные для него апартаменты. "Прямо гостиничный люкс" – подумал он, вспомнив, как однажды ездил с заводской волейбольной командой на соревнование в областной центр и там их шестерых поселили в похожий номер. Здесь все ему одному. Умеют жить капиталисты! – пришло в голову. Огромная гостиная с телевизором и музыкальным центром, массивные кресла, стол большой и стол для газет и журналов, лимонное дерево с плодами, какие-то огромные, вечно цветущие растения под потолок в изящных ящиках, книжная полка с десятком русских книг.
– Сон не будет – читать надо. – Сказал по-русски г-н Клуге.
Амалия помогла разобраться, как включать телевизор и радиоприемник, пользоваться музыкальным центром, ставить грампластинки и аудиокассеты.
– Здесь много русских пластинок, – заметила она. – Г-н Клуге выписывал со всей Европы.
Заглянули в спальню, где тоже имелись телевизор и магнитофон, открыли дверь в ванную комнату с большой ванной с бронзовыми кранами в середине, а не сбоку, как привык видеть. Целая квартира! Да что там квартира – именно апартаменты, как назвала переводчица. У его друзей в Стародубске, Гали с Юрой, трехкомнатная квартира в известном всему городу доме – сталинке, предел мечты горожан, наверное, в три раза меньше, определил Сева. Отец предложил отдохнуть с дороги, принять ванну и переодеться. Амалия приоткрыла шкаф для одежды, показала приготовленный ему гардероб одежды, заверила, что все по фигуре, должно подойти. Г-н Клуге посмотрел на часы, и напомнил, в семь зайдет Амалия и поведет на обед.
Переводчица с отцом вышли, а Сева поторопился в туалет и ванную. Кругом все сверкало зеркалами и золотом бронзы, белоснежная ванная так и манила. Дома больше пользовался душем, ванна всегда требовала предварительной капитальной чистки, он и соседи практически ею не пользовались. Нина только стирала белье. Сева разделся и с наслаждением лег в ванну. Сгибать колени не пришлось, размеры позволяли вытянуть ноги, и еще осталось место. После долгой дороги, неудобного вагонного умывальника, приятно было нежиться в теплой воде. Рядом на полочке красовалась батарея разноцветных флаконов и бутылочек. Сева по очереди открывал их, вдыхал потрясающие ароматы, один приятнее другого, шампунем намылил голову. Когда собрался вылезать, попался флакон с пеной для ванны, напомнивший подобное гэдээровское средство "Бадусан", каким пользовалась жена. Использовать решил в следующий раз.
Вытерся огромным банным полотенцем, размером с простыню, высушил волосы, и решился примерить приготовленные ему джинсы и джинсовую куртку. Все оказалось впору, словно снимали мерки. "Интересно, как узнали мои размеры"? Оделся во все свое, с собой взял всё самое лучшее, что-то купил перед отъездом. Воспользоваться предложенной одеждой, едва приехал, посчитал неприличным. Не голый, не из тундры, достаточно зарабатывал, чтобы одеваться. Джинсового костюма – заветной мечты стародубской молодежи, пока не имел, но вполне обходился. Приобретать самопал не пожелал.
До семи время оставалось, и Сева еще раз осмотрел "апартаменты", включил телевизор. Понравилась возможность на расстоянии переключать множество программ. В Стародубске подобной новинки еще ни у кого не было, да и программ всего две.
Проблемы возникли в столовой. Испугала сервировка стола. Выросший в послевоенное время, в столовом этикете Сева был не силен, слова-то такого не слышал, пока не покинул детский дом. Как пользоваться многочисленными приборами не знал, держался не уверенно, сковано, видел, за ним постоянно наблюдают. Многое, выставленное на столе, хотелось попробовать, а приходилось отказываться. Исподтишка наблюдал, какими приборами пользуются отец и Амалия.
После обеда все вышли в соседнюю гостиную курить. Туда же подали соки и кофе. После кофе отец показывал сыну дом. Впечатление произвел бильярдный зал – огромная комната со столом в центре. Играть на бильярде Севе пока не довелось.
– У нас в Доме культуры и в профилактории был бильярд. Но вокруг стола всегда толпа, играют на деньги и пиво, новичку не подойти. Попробовать даже ни разу не позволили, – объяснил Сева. Отец обещал научить игре.
– Стол всегда в твоем распоряжении. Уверен, быстро научишься.
Он показал, как держать кий, загонять шар в лузу. Амалия не понимала тонкостей игры, и Сева не столько слушал её, сколько действовал по наитию. Игра в спокойной обстановке, когда никто не стоит над душой, способствовали первым успехам. Отец подыгрывал, старался так разбивать шары, что они выстраивались в удобную для сына комбинацию.
Кроме бильярда еще понравился Севе зимний сад с экзотическими растениями, лимонами, растущими на ветках. Росли в саду и пальмы, правда, без фиников. В вольерах заливались незнакомые птицы в ярком оперении.
Оставшись наедине с переводчицей, Сева решился рассказать о своих затруднениях за столом. Амалия не удивилась просьбе, и, как ему показалось, охотно взялась просветить. Позже, за ужином, незаметно подсказывала, какими приборами, бокалами пользоваться, как что есть. Уроки пошли на пользу, через несколько дней Сева чувствовал себя не так сковано, как впервые оказавшись за столом в доме отца.
***
Обилие впечатлений и встреч в первый день, к ночи сморили Севу. Отец увидел, что сын устал и проводил в спальню. На прощание ласково потрепал по щеке, поцеловал в лоб.
– Спать, спать, – произнес по-русски.
– Гуте нахт! – ответил Сева.
– Данке. Гуте нахт.
После ухода отца и Амалии, в дверь постучала и вошла горничная Марта. Разобрала постель, стала объяснять назначение кнопок на стене, рядом с кроватью. Сева не мог ничего понять и раскрыл разговорник, нашел раздел "гостиница", показал Марте. Кое – как разобрались в выключателях и кнопках.
Горничная молода, стройна, темное платье с белым передничком очень коротко и высоко обнажало длинные красивые ноги. Почувствовав его пристальный взгляд, она улыбнулась, Севе показалось, подмигнула. Её призывная улыбка смутила. Когда спросила разрешения уйти, Сева облегченно кивнул, разделся и лег. День был переполнен событиями и впечатлениями, уставший он быстро заснул. Сколько проспал, не понял. Проснулся от шума; открыл глаза и не сразу врубился в развернувшуюся перед ним картину. Дверь в спальню отворена, в неярком свете, пробивавшемся сквозь ветви деревьев за окном, увидел горничную Марту в легком халатике. Она шептала: Сэва, Сэва. Подошла ближе и неожиданно распахнула халат. Открылась белизна её неприкрытого тела, торчком полушария грудей. Подняла и раздвинула руки, обнажилась полностью, быстро заговорила что-то, продолжая загадочно улыбаться. Сева с спросонья соображал плохо, понимал только, что перед ним обнаженная красивая девушка, произвольно закивал головой. Марта приняла кивки за приглашение, спросила еще что-то. Сева молчал, ничего не понимая, а она сняла халат, неторопливо сложила на стул, и забралась к нему в постель, до подбородка натянула одеяло. Сон моментально отступил.
Сева растерялся… Знал, женщину необходимо приласкать, сказать какие-то приятные слова, подготовить, уговорить, а чтобы сама предложила себя… Представить не мог. Даже жену Ларису каждый раз приходилось долго уговаривать. Вспомнил почти похожий случай. Надя, впервые оставшись у него, предложила себя. "С ней все понятно – пьяна, давно симпатизировали друг другу. Марта служит в приличном доме… Личная инициатива испробовать русского мужика, или часть программы приема? Девчонка красива, фигура замечательная"… Пока Сева размышлял над неожиданным визитом горничной, рука Марты оказалась у него между ног. "Не каменный устоять… Трахнуть что ли? Вести – то себя как, что говорить, какие ласковые слова? Ни одного к ситуации не знаю. Не доставать же разговорник"! Решил: пусть будет, что будет, доверюсь ей.
***
Полный переживаний, связанных с приездом сына, отец долго не мог заснуть. Память перенесла в прошлое. Увидел молодую Лизу, денщика Гюнтера, вспомнил, как оказался полуживым в доме Лизетт. Батальон ушел на восток, а его не отправили в лазарет, оставили умирать в забытой Богом русской деревушке, поручив заботам денщика Гюнтера. Был не транспортабелен и начальство решило положиться на Господа, как Он поступит – оставит жить или призовет к себе.
Особо набожным Курт никогда не был – как большинство, окружавших его людей. В детстве ходил с родителями в церковь, повзрослевшего волновали другие заботы. В полутемной комнатенке деревянного домика, вспомнил вдруг – его называли избой, лежа неподвижно, уставив взгляд в потолок, часто стал думать о Боге. Вспомнил даже Господнюю молитву "Отче наш", память сохранила с детских времен. Стал молиться, чаще молча, если в избе была хозяйка. Господь услышал его молитвы! Иначе не объяснишь, как выжил. Так комментировали начало его выздоровления однополчане, возвращавшиеся вместе с фронтом обратно на Запад через деревню. На этот раз его забрали в лазарет, и вскоре он оказался в берлинском госпитале.
Не только Господь содействовал заживлению ран, убежден Курт. Еще заботливые руки Лизетт, она возилась с ним, как с маленьким ребенком. Обмывала, перевязывала, убирала из-под него. За перегородкой с ним оставался Гюнтер, но помощи от него практически не было. Самое важное, что сделал – написал отцу Курта в Берлин. После вмешательства отца из районного центра к нему стали приезжать фельдшер и лейтенант, привозили лекарства и продукты, керосин для лампы, но отправить в госпиталь не спешили. Не надеялись, что перенесет дорогу.
Вспомнился вдруг один из бесконечных зимних дней.
…3а окном гудит метель, ветер кидает крупные хлопья снега в окно и он боится, что стекла не выдержат, разлетятся. Жарко пылает печь. Соседская девушка Ганя подносит дрова, и Гюнтер укладывает их в печь.
Много лет Курт не вспоминал войну, свое вынужденное заключение в русской деревне. Сегодня нахлынули воспоминания.
… Ранней выдалась весна в предпоследний год войны. Часто, обняв Лизетт, и, опираясь на Гюнтера, он, с трудом передвигая ноги, выходил на улицу. Там бушевала весна. Звенела капель с крыши, у самого крыльца бежал ручей, пела неизвестная русская птица. Сквозь голые ветви деревьев пробивались жаркие солнечные лучи. Звенящая тишина, высокое голубое небо ничто не напоминало о войне.
…Они с Лизетт одни в избе. Керосиновую лампу не зажгли, светит лишь огонь из печи. Обнявшись, лежат на мягкой пуховой перине и Лизетт, помогая знаками, пытается что-то рассказать, задорно смеётся. В эту минуту она кажется божественной феей случайно залетевшей в дом.
***
… Проснувшись, Сева не сразу сообразил, где он. Посмотрел по сторонам, встал, подошел к окну и увидел пеструю цветочную клумбу, зеленую лужайку, дальше аллея деревьев. "Какая красота! – подумал он и вернулся в комнату. Оглядел кровать, на которой спал, перевел взгляд на телевизор, музыкальный центр, книжную полку, пейзаж на стене. – Один буду пользоваться всем этим? Чудеса, да и только"! Включил радиоприемник, покрутил ручку настройки. Каждый миллиметр звучала новая музыка, немецкая, английская, чья-то речь. "Столько бы радиостанций в Стародубске! Ну, да хватит восторгаться! В Москве, затем в поезде совсем выбился из обычного утреннего распорядка – зарядки, холодного душа". Он настроил радиоприемник на бодрую музыку и начал делать зарядку. В дверь постучали, и вошла смущенная Марта.
– Гутен морген! – приветствовал её Сева. – Она поздоровалась и, не поднимая глаз, предложила принести кофе. Только увидев Марту, Сева вспомнил её ночной визит. "Приходила или мне приснилось, спросить"? Достал разговорник, долго листал, подыскивая слова, подходящие к случаю, и не нашел. Попытался объясниться знаками, Марта смущенно улыбалась. "Наверное, приснилось после дневных переживаний и обилия впечатлений. Да нет, такие подробности присниться не могут. Приходила! Неужели прислал отец? Может, так принято, я же не знаю традиций… В анекдотах чукча предлагает гостю жену. В Германии – горничную? Нет, семья отца слишком культурная, образованная".
Тем временем Марта что-то быстро тараторила. Понять её – ни какой разговорник не поможет. Разобрать удалось только, что говорит о бассейне. Из шкафа Марта достала большое полотенце и халат, подвела к окну и показала на цветник и ушла. Теперь Сева заметил в стороне от цветника бассейн, куда, как понял, приглашала Марта.
Переодевшись в купальные плавки, Сева задумался – прилично ли выйти из дома в халате или одеться нормально? Зачем тогда Марта выдала халат? После недолгих колебаний решился в нём и пойти. Голубая вода оказалась приятно теплой, он долго плавал, нырял с бортика бассейна и не хотел вылезать. Неизвестно сколько бы времени еще наслаждался неизведанным раньше удовольствием, но увидел приближающего отца. Поднялся на мраморный парапет, по периметру ограждающий бассейн, и приветствовал его. Г-н Клуге издали заулыбался Севе, подойдя ближе, что-то спросил. Сева не понял, но догадался – интересуется впечатлением от купания.
– Во! Сева показал кулак с отогнутым пальцем. Отец опять заулыбался, что-то говорил, жестикулировал, Сева ничего не понимал. Выручила появившаяся, неизвестно откуда, Амалия. Отец поговорил с ней, и переводчица сказала, что г-н Клуге очень рад, что Севе понравился бассейн, может в любое время придти плавать, а сейчас пора переодеться и спуститься к завтраку. Отец помахал Севе рукой и ушел. Амалия спросила, не нужна ли ее помощь, Сева отказался, и она пошла в дом, следом за г-ном Клуге. Сева вытерся, накинул халат и тоже направился к дому.
***
После завтрака г-н Клуге повез сына знакомить с родным городом. Сам сел за руль темно-синего БМВ, и, покинув парк, окружавший дом, вывел машину на оживленное шоссе. Сева сидел рядом, Амалия, наклонившись к ним с заднего сидения, переводила объяснения хозяина. У собора ХП века остановились, вышли из машины.
– Мюстер – собор символ нашего города, – объяснил отец. – Ты видел его на картине у меня в кабинете. – Рыночная площадь, ратуша, сердце Старого Бонна, – перевела Амалия.
После Кельнского, других соборов и церквей, которые Сева видел по дороге, Мюнстер – собор не показался особо величественным.
Г-н Клуге с помощью Амалии продолжил рассказ об истории города и ратуши, вспомнил, что во время американских бомбардировок здание, как и многие другие, сильно пострадало, и было восстановлено. Объяснил значение символов, изображенных на гербе города, похвастал, что часы на ратуше идут триста лет.
С рыночной площади поехали смотреть здание старой таможни на берегу Рейна. Здесь опять выходили из машины любоваться панорамой реки и городом. Проехали через правительственный квартал, увидели дворец Шаумбург – резиденцию федерального канцлера Вилли Брандта.
Г – Клуге называл улицы и дворцы, фирмы, пояснял, кому они принадлежат.
– Бывший дворец курфюрста – правителя города. Теперь университет, – он показал на длинное желтое здание, сделав очередную остановку. – Здесь я учился. До меня его окончили сотни знаменитых на весь мир людей.
Он назвал с десяток фамилий. Сева слышал только две – Генриха Гейне и Карла Маркса. Масса имен, дат, названий, обрушившихся на него, не позволяли что-то запомнить, и Сева высказал желание пройтись по всем этим улицам и площадям пешком с Амалией, все рассмотреть внимательно. Отец одобрил идею.
Экскурсия по городу закончилась у высотного здания концерна "Клуге & Мейер". Здесь к ним бросился служащий в форменной одежде, подобострастно открыл дверцу авто и, уставившись на босса, ждал его выхода. Оценивающе посмотрел, кто на заднем сидении, Сева и Амалия тем временем вышли из машины и вместе с г-ном Клуге направились в здание. Служащий отогнал машину на стоянку.
В вестибюле навстречу им поднялись из кресел несколько служащих, приветливо улыбаясь и склонив головы в знак приветствия. Лифтер, поздоровавшись с г-ном Клуге, открыл двери лифта. Богатство внутренностей лифта поразило Севу. Широкая светлая кабина, зеркала, бронза, телефоны и лифтер в форме.
Кабинеты отца и других руководителей концерна на десятом этаже. В приемной их встретила пожилая и красивая как артистка, секретарь.
– Г-н Данн из Манчестера звонил, спрашивал вас, – сказала она.
– Спасибо, соедините.
– Сын? – осмелилась она спросить шефа. Он кивнул и открыл дверь кабинета.
Сева понял, что спрашивала секретарь, и остановился, решил на практике испытать скромные знания немецкого.
– Es kommt so vor, dass ich den Sohn von Herrn Kluge bin. Meine Name ist Sewa. (Так случилось, что я сын г-на Клуге. Мое имя Сева).
Дома давно представлялся не Севой, а Всеволодом Ивановичем. Здесь быстро сориентировался, что все называют друг друга коротким именем или фамилией с приставкой господин или фрау. Амалия, слышавшая его, не поправила. Значит, сказал все правильно, – одобрил себя Сева, и зашел за ней в кабинет отца.
Кабинет был огромен и строг. Отец сидел в кресле с высокой спинкой за небольшим столом с двумя телефонами и небольшим телевизором, стопкой документов и старинным чернильным прибором. К его столу примыкал, образуя букву "Т" длинный полированный стол для заседаний. Такое положение столов Сева видел в кабинете секретаря парткома завода. Две угловые стены почти полностью из стекла, лишь от пола поднимались невысокие панели из дерева. Сквозь стеклянные стены открывалась широкая панорама города с птичьего полета. Еще одну стену занимали шкафы с книгами, разными колбочками и пробирками, цветными бутылочками – фармацевтическим оборудованием, инструментами. Пока отец говорил по телефону, секретарь принесла кофе и вазочку с пирожными.
– А где же завод? – удивился Сева, не увидев нигде зданий, хоть чем-то напоминающих заводские корпуса.
– Предприятия далеко. За городом, в Кельне, и дальше еще – по стране и на других континентах, – пояснила Амалия.
– Желаешь видеть производство? – спросил отец. – Обязательно побываем.
Они выпили кофе с пирожными, и г-н Клуге, извинившись, что в первый день вынужден оставить сына, проводил его с Амалией. Объяснил, у него сейчас очень важная встреча.
Теперь Амалия села за руль "БМВ", и они продолжили путешествие по городу. Сидя рядом, Сева постоянно кидал взгляды на переводчицу. Вблизи она оказалась красавицей. Тонкий аромат духов, исходящий от неё, нежная кожа лица, чуть подведенные губы и ресницы над зелеными глазами, манили. Никогда еще Сева не находился так близко с очаровательной девушкой. Даже тифозная прическа, как в детском доме называли короткий "Ежик" на девичьих головках, шла ей.
Амалия заметила его пристальные взгляды и спросила:
– На лице что-то? Рассматриваешь… Стесняешься сказать?
– Что может быть не так?
– Тушь или помаду размазала, скажи.
– Нет, нет! Всё в порядке. Выглядишь великолепно, как киноартистка.
– Спасибо.
Амалия продолжала называть скверы, церкви, мимо которых проезжали, рассказывала их истории. Сева ничего не слышал, подавленный близостью красивой девушки, думал только о ней.
Долго не осмеливался завести разговор, перебить своего гида, и все же решился.
– Где вы так хорошо выучили русский язык?
– Окончила отделение русской литературы нашего университета. У г-на Клуге третий месяц работаю. Узнал, что в России растет сын и вскоре приедет, пригласил заниматься с ним русским языком и помочь в общении с тобой. До этого, как книжный червь корпела в архиве над каракулями русских классиков прошлого века. – Она помолчала и напомнила: – У нас не принято обращаться на "вы", как в России, тем более тебе ко мне.
Смущение постепенно исчезло и они разговорились. Сева рассказал о себе. Как с детства мечтал стать историком, а еще лучше – археологом, а вынужден был поступить в индустриальный институт. Мечту свою не оставил. Признался, что был женат и теперь разведен. Спросил Амалию, есть ли у нее парень.
Она покачала головой.
– Двадцать пять уже, время думать о замужестве, да никто не предлагает. Встречаюсь, время от времени с бесперспективными поклонниками, не ложиться же постоянно одной в холодную постель. – Амалия улыбнулась, загадочно посмотрела на Севу, показалось даже призывно, и прибавила. – Постоянного парня нет.
Её откровение удивило. "В Стародубске ни одна девчонка не сказала бы про постель в разговоре с мужчиной, – подумал Сева, и вдруг вспомнил Марту – Была у меня ночью! В полумраке внимательно не рассмотрел, но запомнил – очень красивая. Какие дарила ласки, как отдавалась, когда занялись любовью!.. Амалия красивее, образованная. В постели, возможно, удивила бы еще больше. До конца дней своих был бы счастлив, окажись такая девушка моей".
– У нас тоже у девчонок, получивших образование, проблема найти мужа. Женщин в России всегда намного больше, чем мужчин, даже в песнях об этом поется, – заметил он.
Амалия снова заулыбалась, повернулась к Севе, попыталась напеть:
– "Потому что на десять девчат девять ребят". Для г-на Клуге я подбирала русские пластинки, ездила за ними в Кельн и Гамбург, много слушала. Эта песня запомнилась.
– С удовольствием пошел бы с тобой вечером куда-нибудь. В кино или на танцы. – Не услышав ответа, спросил: – Где у вас бывают танцы, танцевальные вечера?
– В ресторане, ночном клубе. В университетских городках.
– Сходим куда-нибудь?
Она удивленно посмотрела на Севу.
– Не нам с тобой решать.
– Думаешь, г-н Клуге не отпустит с тобой?
Амалия не ответила. В этот момент машина оказалась у здания муниципального театра, она остановила машину и пригласила Севу выйти, полюбоваться вблизи архитектурой старинного здания.
***
Во вторую ночь Сева долго не мог заснуть. "Живут же люди! – думалось ему. – Вот он, загнивающий капитализм, как выглядит! Автомобили стадами несутся по улицам днем и ночью, стоят вдоль тротуаров у каждого дома. Нигде никаких развалюх, обшарпанных, в пятнах зданий, на панельные домах швы, как нарисованные, на тротуарах ни соринки. Где трущобы, бидонвили и картонные дома безработных, что показывают по телевизору? Попрошу, чтобы показали, как живут обычные люди, а не семья директора концерна". От общих рассуждений мысли перенеслись к красавице – переводчице, от неё незаметно перешли к Марте. Надеялся снова придет. Ожидая её, уснул.
Утром, увидев виновато улыбающуюся Марту, укрепился в убеждении, в первую ночь приходила по собственной инициативе. "Ждала, я как-то отблагодарю её? Не выразил желания новой близости – она и побоялась еще раз придти. Неизвестно, как хозяин посмотрит, может и выгнать. Следовало открыть разговорник и объясниться".
Первые три дня в Германии пролетели у Севы как один миг. Несколько раз в день плавал в бассейне, играл на бильярде с отцом и делал успехи, учил с переводчицей бытовые выражения для общения, знакомился с городом. Вечерами подолгу беседовал с отцом и его матерью.
Переводчица, вся прислуга в доме, все старались предугадать желания Севы, спрашивали, что приготовить на обед или ужин, наперебой предлагали бассейн, бильярд, прогулку по городу, звали в театр на балет, где не обязательно знать язык. Он смущался, испытывал неловкость, с ним нянчились как с маленьким ребенком, давно взрослым мужчиной. Встретили его – лучше не придумаешь.
Прошли несколько дней, и отец устроил в прием в его честь. Гости собрались в большинстве солидные, если не ровесники г-на Клуге, то не намного моложе. Молодых пар и Севиных ровесников всего несколько человек. Встречали Севу доброжелательно, с любопытством. Один из гостей заметил: "Вылитый Курт в молодости", – перевела Амалия.
Представили Севу компаньону отца – г-ну Мейеру, он познакомил с женой и дочерью – Марикой. Она, оказалось, неплохо говорит по-русски – стажировалась в Ленинградском университете. Бывала в Москве, совершила круиз по городам "Золотого кольца", о чём не преминула тут же сообщить.
– Рада познакомиться. Надеюсь, у нас понравится, – одарила она Севу многообещающей улыбкой. – Мы еще пообщаемся, с удовольствием попрактикуюсь в языке с русским из России. Чао, так говорят у вас в Москве, расставаясь? – Проговорила на почти правильном русском и без акцента. Пока Сева собирался ответить, что он не из Москвы, она отошла к друзьям. Марика сразила его. Сева долго еще не мог придти в себя. Он увидел живую артистку, девушка будто сошла с обложки глянцевого журнала. В провинциальном Стародубске такая красавица и не приснится. Общалась с ним, словно давно знакомы. С первой секунды он попал под ее обаяние. На самом деле ее поведение оставалось обычным для избалованной вниманием светской красавицы, а Сева её улыбку принял за что-то обещающее, с каким-то подтекстом.
Не слишком высокая, в облегающем коротком платье, подчеркивающем тонкую талию и стройные ноги, с копной рыжевато-соломенных волос, небрежно ниспадающих на плечи, она походила на портреты с обложек и рекламных страниц журналов, которые успел увидеть. Амалия, до последних минут остававшаяся эталоном красоты, померкла рядом с Марикой. "Вот, кто настоящая раскрасавица! Никакая артистка не сравнится"! С детдомовских времен образцом красоты женщины Сева считал актрис. Девчонки в детском доме, восторгаясь портретами на обложках журнала "Советский экран", высшей оценкой красоты считали "похожа на артистку, ну прямо артист". Вслед за девчонками и Сева привык сравнивать внешность женщин, что произвели впечатление, с артистками. Высший критерий. Так вот, Марика была краше все киноактрис и фотографий, какие только видел! Амалия очаровательна, но куда ей до Марики!
Прибывали все новые гости. Из Кельна приехали знакомиться с объявившимся родственником брат отца – Отто фон Клуге с женой Розитой и взрослыми детьми Лизетт и Генрихом. Представляя племянницу, отец долго подбирал русские слова.
– Я сказал имя Лизетт в честь твоя мама, – помогла ему справиться с пояснением Амалия. Лизетт улыбнулась и подтвердила, все знают: её назвали в честь девушки, которая спасла дяде жизнь на войне, – перевела Амалия. Долго общаться с родственниками не дали, пришел очередной важный гость, и Севу повели представить ему
– Грехи молодости, – подмигнул новый гость г-ну Клуге и с жаром пожал руку Севе, пожелал счастья на новом месте и преуспевания.
Всё вокруг Севы происходило, как в кино, он смотрел фильм и сам был действующим лицом. Мог ли две недели назад представить, что станет участником подобного светского приема?! Новый строгий костюм сидел как влитой, Сева не успел привыкнуть к нему, и чувствовал себя неловко. Старался держаться непринужденно, непрерывно улыбался, ему казалось, все видят: он здесь чужой, по ошибке попавший в это общество. Угнетало незнание языка. Амалия как тень следовала за ним, но не спасала. Отвлекали мысли о Марике. Познакомиться бы ближе! По-русски можно поговорить. Как ему улыбалась!