355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Михайлов » Немецкая любовь Севы Васильева » Текст книги (страница 2)
Немецкая любовь Севы Васильева
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 00:43

Текст книги "Немецкая любовь Севы Васильева"


Автор книги: Борис Михайлов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Однажды, месяца через три после бегства Ларисы, парни из бригады собрались у него обмывать премию и привели девчонок – Катю и Надю. С Катей начинал дружить Сергей, а Надя напросилась за компанию. Девчонки готовили закуски, соображали горячее – тушенку с картошкой – все, что нашли в холодильнике. Застолье в тот вечер затянулось, и когда расходились, Надя вызвалась помыть гору посуды, загромоздившую общую с соседями кухню. Потом захотела чаю. Посмотрели на часы: половина второго.

– Меня не пустят в общежитие, – радостно сообщила она.

– Что мне с тобой делать?

– На полу постелешь, я шубой укроюсь. Завтра воскресенье – рано не вставать, выспимся.

Сева постелил ей на диване, себе приготовил лежанку на полу, благо имелось лишнее ватное одеяло. Едва потушили свет и улеглись, Надя предложила Севе перейти к ней.

– Тебе жестко, холодно, а у меня широко, – поместимся.

Детское простодушие или игра, возмутили Севу.

– Тебе сколько лет, Надюша?

– Восемнадцать. А что?

– Пора знать, к чему это может привести.

Ты вот о чем… Так я не против. Даже с удовольствием. Мальчишкам давно все позволяю.

Севе задумался. "Выпил достаточно, но не столько, чтобы потерять контроль. Малолетка выпила и храбрится. Что если завтра потребует продолжения? Жениться после Ларисы, не собираюсь, тем более на девчонке. Надюшка хороша. На моем месте ни один мужик не отказался бы трахнуть! Заманчиво! А забеременеет"?

Надя прочитала его мысли.

– Иди ко мне! Я таблетки приняла, чтобы не залететь. Не беспокойся.

– Смотри, какая опытная – таблетки приняла! Женат был, о таблетках не слышал. Жена какие-то пасты использовала, дни знала, когда можно не предохраняться.

– Американские противозачаточные таблетки. Их только на толкучке продают.

После недвусмысленного приглашения, отказываться глупо. Он поднялся, собрал с пола импровизированную постель, и, как был в плавках, лег рядом с Надей. Она обняла и прижалась. Сева поцеловал ее в лоб, она впилась ему в губы. Вырвавшись из объятий, Сева прошептал.

– Не знаю, как быть. – Он, конечно, желал её, но благоразумие пока сдерживало инстинкты. Никаких любовных чувств, даже коснувшись ее тела, чуть прикрытого сорочкой, не испытывал – только животная плотская страсть разгоралась с каждой секундой.

– Какой не смелый! Придется брать инициативу. – Она сняла комбинацию, трусики, бросила все и взялась стаскивать с Севы плавки. Все больше возбуждаясь, он целовал ее маленькие груди, рука продолжала ласкать тело, продвигаясь все ближе к интимному месту. Надя застонала, не в силах сдерживать эмоции.

– Возьми! Возьми меня! Я готова! Не могу терпеть!

Такого бурного проявления страсти Сева еще не видел и испугался. "Что с ней? На почве алкоголя приступ безумия"? Это было не безумие, а несдерживаемая страсть сексуально озабоченной акселератки. Она продолжала проявлять активность, взгромоздилась на него, и любовные качели пришли в движение.

Сева блаженствовал. После ухода Ларисы, не имел женщин, и, захваченный страстью, отдался во власть опытной партнерши. Надя на голову ниже Ларисы, с ней всё получалось по-другому. Приятнее. Получал неиспытанное, а может забытое, наслаждение. Энергии и неутомимости Надежды к наслаждению хватало на двоих. С короткими перерывами всю ночь они занимались любовью, и заснули лишь к утру.

Первой проснулась Надя, часы показывали час дня. Она оделась, вышла на кухню, что-нибудь приготовить. Нина, увидев гостью, удивилась.

– Звонка не слышала. Ночевала? Не слышала, когда пришла.

– Только – что.

– А я подумала, сосед начал блядюшек водить.

Как ни хотелось обматерить Севину соседку, Надя сдержалась. Вернувшись в комнату, пожаловалась Севе.

– Скандальная баба. Хорошо, что не поняла. Растрезвонит на заводе. Причешись, пожалуйста, и оденься по-настоящему. Сегодня воскресенье, кто-нибудь из ребят завалится. Не хочу, чтобы о тебе говорили.

– Пусть говорят, наплевать.

Сева ругал себя, что не выпроводил её, уступил плотским желаниям. "Теперь не отстанет. Как на работе требовать с неё? Польстился на ребенка. С кем переспать всегда могу найти. Достаточно самостоятельных женщин, продолжения не потребуют, а Надя…"

После этой ночи Надя еще не раз оставалась, выпроводить не хватало воли. Надя видела холодность Севы, но надеялась приручить, взять его любовь измором. Для него она оставалась сексуально озабоченной девчонкой, с которой приятно заниматься сексом. На роль жены никак не подходила. Сказал ей – Надя не обиделась, продолжала надеяться, что полюбит её.

– Сегодня нам хорошо, не будем загадывать.

Как-то спросила:

– Боишься, постареешь – изменять буду?

– Это тоже.

Они продолжали встречаться. Изредка ходили в кино, она приходила без предупреждения к нему домой. Сева продолжал удивляться "Неужели молодых ухажеров недостаточно"?

Ей первой после Гали и Юры, рассказал о родителях. Исповедь его она встретила без эмоций.

– Давно бы поделился, ходишь хмурый. Не виноват ты, и на немца не похож. А письмо напиши. Интересно, что ответит господин Клуге. Может он и не отец.

Поделившись своей болью, Сева уже не так остро переживал, что на половину немец – "фашистское отродье".

Написать господину Клуге не передумал. С преподавательницей немецкого, из вечерней школы, которую давно закончил, Сева продолжал поддерживать добрые отношения. Встречаясь на улице, они обычно останавливались, обменивались новостями. Попросить помочь – не проблема. Наталья Петровна незамужняя и всего лет на пять старше Севы. До знакомства с Ларисой, Сева даже подумывал, не приударить ли за ней. Судя по взглядам, она не против.

Наталья Петровна близко к сердцу приняла его историю, поохала, посоветовала не комплексовать и охотно взялась составить послание в Германию.

***

Отгремели майские грозы, отлетел тополиный пух. В июле Сева получил письмо из Бонна. В нем г-н фон Клуге признал Севы сыном, писал, что очень хочет его увидеть. Одновременно прислал приглашение приехать к нему в Германию. Сева не успел обсудить новость с друзьями, как вызвали в городской отдел Комитета Государственной Безопасности.

Мужчина средних лет в штатском, под портретами Ф. Дзержинского и Ю. Андропова, долго расспрашивал Севу о детдоме, почему не живет с Ларисой, как узнал адрес господина фон Клуге. Сева подробно объяснял.

– Говоришь, г-н Клуге отец. Уверен?

– Пишет. Вы же читали.

– Ты его не видел. Любой может назваться отцом. Сомневаюсь, что отец.

– Не пойму никак, зачем меня сюда вызвали? – вскипел Сева. За границей ни он, ни друзья не бывали, об участии КГБ в подготовке поездки даже в социалистическую страну понятия не имел. Чего от него добивались в этом учреждении, понял не сразу.

– Что-то не так в приглашении?

– Спрашиваю здесь я, уясни. Вызвали предостеречь.

Скучный тягучий разговор, во время которого собеседник неоднократно возвращался к сказанному, раздражал Севу.

– Не пугайте, все равно поеду!

– Тебя не пугают, а советуют. Разговаривали бы иначе. Незачем простому советскому парню, недавнему комсомольцу, ехать к бывшему фашисту.

Убедить Севу отказаться от поездки не удалось. Напоследок "товарищ в штатском" сказал, что разговор не окончен, в областном управлении продолжится. Действительно, вскоре пришла повестка явиться в областное управление. Там всё повторилось. Только мужчина, тоже в штатском, оказался настроен дружелюбнее к Севе. Не стращал, но и он не рекомендовал ехать неизвестно к кому.

– Хочешь увидеть заграницу? В завкоме есть путевки в Болгарию, в ту же ГДР.

Уже будучи в Германии, Сева узнал, что письмо и приглашение из Бонна он получил лишь благодаря журналистам. Ответа ждала вся пресса ФРГ, в курсе событий было немецкое посольство в Москве.

***

О своем решении поехать в Германию, встретиться с человеком, назвавшемся отцом, кроме близких друзей, Сева не собирался кому-либо рассказывать. Однако в маленьком городе секреты не держатся долго. Почтовые ли работники или кто-то из УВД поделился, на заводе вскоре узнали, что он собирается в ФРГ. Известие стало сенсацией. Стародубск город закрытый, хорошо, если нескольким человек в год удавалось посетить капиталистические страны.

Слух о поездке долетел в цех в обеденный перерыв. Уже отобедали, мужчины коротали время в домино, женщины обменивались домашними проблемами, молодежь балагурила с девчонками, и в этот момент кто-то принес новость. Её принялись бурно обсуждать.

– Похож на немца. Глаза голубые, волосы почти рыжие.

– Не рыжие, а пегие.

– Натворит делов бригадир. Хочет убить немца, что изнасиловал мать, представляешь!

– Из-за какого-то ублюдка на электрический стул? Глупости. Никого Всеволод не убьет.

– Электрический стул в Америке. В ФРГ нет смертной казни.

– Плохо ли свет повидать?

Подходили люди из соседних бригад и присоединялись к обсуждению. Появился Сева, и разговоры смолкли.

– Чего замолчали?

– Всеволод Иванович, правда, собираетесь в ФРГ? – решилась опросить одна из молодых станочниц. – Сева кивнул. – Зачем, если не секрет?

– Обменяться опытом. Посмотрю, как проклятые капиталисты загнивают, – попытался отделаться шуткой Сева. – Расскажу о нашем житье – бытье, может, кого-то сагитирую в нашу веру.

– Самого бы не сагитировали, – серьезно заметил степенный дядя Гриша.

– Там умеют! Виски, женщины, стриптиз, – насмешливо поддержал ветерана кто-то из молодых.

– Не насовсем еду. Посмотрю на отца и вернусь.

– Правда, что он изнасиловал вашу мать?

– Кто сказал такую глупость? Отец у меня русский. Попал в плен, потом концлагерь. Встретил там немку и влюбился. Про маму ему сообщили, что она погибла в оккупацию, потому и остался в Германии.

Сева повторил где-то услышанную историю. Не хотел, чтобы на заводе знали правду. Друзья промолчат, а Надя, если проболтается, не обязательно поверят.

Звонок известил конец обеденного перерыва. Заработали станки, над пролетом поплыл мостовой кран, люди стали расходиться по рабочим местам, продолжая обсуждать новость. Запустил станок и Сева.

До бывшей жены Севы, в заводское КБ, цеховые новости с опозданием принесла подружка. Усевшись на высокий табурет, рядом с кульманом Ларисы, рассказывала:

– Получил разрешение поехать, сечешь? Зачем едет, догадываешься?

– Мы не общаемся, откуда мне знать? – пожала плечами Лариса.

– Убить объявившегося папашу! – радостно, словно отгадала все цифры спортлото, – выпалила подружка,

Лариса сделала вид, её это мало волнует. Краем уха она уже слышала, что Сева, оказалось, родился от немца, изнасиловавшего мать в оккупацию. Подробностей, как и шагов, предпринятых бывшим мужем, не знала.

Подружка вскоре ушла, а Ларисе больше не работалось. Рисовала чертиков, вспоминала жизнь с мужем, предупреждения матери, отговаривавшей выходить за Севу.

– Не пара тебе. Работяга… К тому же детдомовский. Все они, знаешь, какие! – Наставляла до свадьбы мать.

– Сдать за два курса и бросить институт… Профессия не нравится – возмущалась решением мужа Лариса. – Я, думаешь, в восторге от своей? В нашем городе нет другого института. Решение Севы оставить институт и готовиться к поступлению на заочное отделение университета, – последняя капля, ускорившая их разрыв.

Сева с детства увлекался раскопками, поисками кладов, читал книги по истории, и мечтал об археологии. Но всех детдомовцев после восьмого класса отправляли в заводское техническое училище, откуда одна дорога – на завод. Добрые наставники старались привить Севе любовь к заводу, к профессии, но не преуспели. Окончил вечернюю школу, а затем, по настоянию Ларисы поступил в вечерний индустриальный институт при заводе. С мнением Ларисы он считался, она из интеллигентной семьи, в год свадьбы закончила институт. В душе, однако, продолжал мечтать об археологии.

С большими мучениями и помощью Ларисы, окончив второй курс, Сева окончательно убедился, будущая профессия не для него. Не лежит душа к технике, хотя за годы работы освоил все станки в цехе, в мастерстве не уступал опытным станочникам. Удостоен звания ударника коммунистического труда, ему поручали самую ответственную работу. У начальства и у рабочих в цехе пользовался уважением. Поставили бригадиром, все в жизни складывалось удачно, если посмотреть со стороны, а радости и удовлетворения не испытывал. Как-то даже пришла мысль, что при желании и обезьяну можно научить операциям на станке.

– Поступлю на заочный. Не люблю я технику.

– Тоже мне будущий историк! – насмехалась Лариса. – Свою биографию не знаешь, а туда же – история влечет…. Не сможешь учиться заочно.

– Считаешь, моя доля вечно гнуться у станка?

– Инженером бы не гнулся. – Жена не могла понять, как можно, закончив самые трудные первые два курса, оставить институт и мечтать о чем-то другом. В университет не верила, профессию историка не принимала всерьез, знакомые историки работали преподавателями в школе. Шел третий год их совместной жизни, и все явственнее проявлялось, слишком разные они люди.

Детдомовец останется детдомовцем, – думала она. – Постоянные поиски справедливости, от которых одни неприятности, стремление все раздать, со всеми поделиться, всех пожалеть – не исправишь. Предложили должность мастера, предпочел остаться бригадиром, работать на станке. Быть женой работяги, постоянно встречаться с такими же друзьями – детдомовцами надоело.

Неожиданно блеснул лучик надежды изменить жизнь. В командировку на завод приехал симпатичный молодой инженер из столичного НИИ. Все женщины без ума от него, а он начал ухаживать за ней. Лариса поверила "искренним намерениям" взять в Москву. Кончилось банально, москвич уехал и, о влюбленной провинциалке, не вспомнил. С Севой полный разрыв. Переживая свою вину, она не делала попыток помириться, да Сева и не простил бы.

Лариса поднялась, посмотрела на коллег, продолжавших колдовать над своими кульманами.

– Я в инструментальный, если будут спрашивать. – Предупредила и пошла в цех. Поднялась на стеклянную галерею административных служб, остановилась перед дверью с табличкой "Партбюро цеха", постучала, и, не услышав ответа, вошла.

– Можно, Михаил Кузьмич? – обратилась к пожилому мужчине за столом. Он поднял голову от бумаг.

– Что-нибудь срочное?

– Правда, что Васильеву подписали рекомендацию для поездки в ФРГ?

– Почему бы нет? – удивился парторг и снова углубился в бумаги.

– Хочу предупредить, Васильев собирается убить своего родственничка. Международный скандал случится. Вы не знаете, если ему в голову что-то втемяшилось, ничто не остановит. Отомстить решил. Нельзя его пускать.

Секретарь цехового партбюро осуждающе посмотрел на Ларису, встал из-за стола, показывая, что не намерен тратить время на глупый разговор.

– Всё у вас, Лариса Николаевна? 3аймитесь своими делами. Запретителей предостаточно без нас.

***

Проводы Севы получились шумными. В небольшую комнату набилось два десятка заводских и детдомовских друзей. Женщины помогли накрыть стол домашними салатами и солениями, не только традиционной тушеной картошкой с мясом. Кроме "Столичной" и "Московской", для женщин мужчины выставили белое и красное болгарское вино в длинных бутылках. Галя напекла домашних пирожков, бригада из цеха сбросилась на большой торт.

Тосты в этой комнате обычно произносятся за детский дом и воспитателей, за родителей, которых не знали участники застолья. Сегодня прибавились тосты за благополучную поездку и благоразумие Севы.

Он, уже навеселе, с рюмкой в руках, рвался произнести тост.

– Спасибо, ребята! Не отвернулись, пришли. Ближе вас у меня никого.

– Родителей не выбирают! – Галя поправила на нем галстук.

– Не было отца, и век не знал бы – заметил парень из бригады, тоже детдомовец. – Мы все… Я, Василий, Галина, Юрка – дети войны, от кого родились, знаем?

– Вы не похожи на немцев, – не сдавался Сева.

– Ты похож? Оставим тему и выпьем лучше, – предложил Володя. – 3а наших воспитателей и учителей!

– За любимых и нелюбимых, – поддержала Галя. – За Стародубский детдом!

Все пьют, шум, разговоры, не разберешь кто о чем.

– Плюнь и не "езди" никуда!

– Я, может, и не решился бы. Круглолицый очкарик из КГБ своими нравоучениями достал. Решил, назло поеду.

– Послушайте лучше, что пишет господин Клуге, – стараясь всех перекричать, предложил Юрий, развернув письмо. "Я обязан Лизетт жизнью, она вернула меня с того света. Знай раньше, что у меня растет сын"…

– Фашист так не напишет, – прокомментировала Надя.

Сева предупредил, на проводы соберутся друзья – детдомовцы, кое-кто из бригады, все взрослые и ей будет неинтересно. Надежда, однако, пришла без приглашения. Отношения с ней постоянно тяготили Севу. Разница в возрасте, в интересах – непреодолимый барьер. Подобное испытал с Ларисой. Знал, Надя никогда не остается одна, всегда вокруг ребята. Постоянно кто-то провожал, с кем-то ходила на танцы, позже чистосердечно все рассказывала. "Всё ли"? – сомневался он. Посещала мысль, он больше привлекает её как бригадир, дружба помогает скрывать опоздания и прогулы, получать выгодный наряды.

– Много ты видела фашистов? – поддел Юрий.

– Кто знает, может и не отец, а провокация, – предположил другой парень из бригады.

Поколению постперестройки смешны и не понятны подобные рассуждения, но ведь всё это было! В 70-ые годы людей воспитывали: страна в кольце врагов, из-за границы жди одних провокаций.

Костя взял гитару, устроился в окружении женщин, и запел свою любимую детдомовскую. В песне рассказывалось, как пацаны росли, влюблялись и ссорились, клялись никогда не забывать родной дом. Песня знакома большинству, и её подхватили все присутствующие.

За стеной у соседей все хорошо слышно. Каждый взрыв хохота вызывал возмущение соседки. После того, как Лариса ушла к матери, Нина не оставляла надежды спровадить Севу в общежитие и захватить комнату.

– Не видать его комнаты, слышишь, как расшумелись! Не поедет никуда, – пожаловалась мужу.

– Разбежался он к немцу. Наверняка, передумает. А поедет, надеешься, не вернется?

– Объявись у меня родственник за бугром, не задумываясь, сбежала бы.

Песня за стеной звучит все громче. Ребята поют Высоцкого и Окуджаву. Соседка зло стучит кулаком в стену, призывая угомониться. Муж показывает ей указательным пальцем у виска.

***

Лена считала, все знает о муже. Ездила с ним в Стародубск на юбилейные торжества в детский дом, знакома с друзьями детства. Знала, что рано женился и развелся. Познакомилась, когда училась на четвертом курсе, а он работал на Кировском заводе и учился на вечернем отделении в Университете. Зашли как-то с подружкой Светланой в кафе "Север" на Невском, оказались за одним столиком и разговорились. Сева был с приятелем Володей. Вместе вышли из кафе. Теплый апрельский вечер, наступавшие белые ночи – всё располагало к развитию знакомства. Парни представились студентами. Девчонки не поверили, по возрасту парням пора бы закончить учебу. Объяснили, что служили в армии на сверхсрочной, и поздно поступили учиться. Прошлись по Невскому, вместе проводили Светлану на Садовую, потом ее на канал Грибоедова.

На субботу назначили встречу снова в "Севере". Но Света зашилась с курсовой работой – она училась в "Техноложке" и не могла пойти на свидание, одна Лена не решилась. Единственной встречей знакомство и закончилось бы. Но судьбе, оказалось, угодно встретиться им. Первого мая после прохождения университетской колонны через Дворцовую площадь, Лена дворами пробивалась через Невский домой, а здесь еще стояла в ожидании своей очереди пройти мимо трибуны колонна Кировского завода. Сева увидел её и остановил. Разговорились, и он признался, что работает на Кировском, а учится вечерами.

Договорились встретиться позже у Казанского собора. Лена пришла со Светланой в надежде, Сева приведет Володю, с которым познакомились в кафе. Сева пришел с букетом и один. Цветы ее тронули, редко кто из парней – студентов, с кем встречалась, разорялись на цветы. Спросила:

– А где ваш приятель?

– На праздники домой поехал. Вы же не предупредили, что Света тоже придет.

Лена заколебалась, как быть. Света решила помочь и сказала, что ее ждут в компании. Проводили Свету до метро и по Невскому, вместе с потоком гуляющих, направились к Неве. В первую встречу Лена стеснялась его, слишком серьезен, рассудителен, а сегодня показался милым и добрым, каким-то надежным, ее потянуло к нему. В отличие от однокурсников интересный собеседник. Говорили о последних фильмах, спектаклях в БДТ. Историю старых ленинградских домов и площадей, оказалось, знает лучше неё – коренной горожанки. Очень не хотелось в этот вечер Лене расставаться, но обещала родителям к двенадцати быть дома. Простились у парадного, Сева держался скованно, не полез целоваться. Договорились встретиться завтра днем и пойти в ЦПКиО.

В семидесятых Ленинград наводнили "лимитчики" – некому стало работать на заводах, строить жилые микрорайоны и город охотно принимал иногородних. Лена знала, их следует опасаться, они так и норовят жениться на местной девушке с пропиской, и осесть в городе. Когда Сева признался, что живет в общежитии, детдомовский, успел жениться и через три года развестись, Лена уже по уши влюбилась. Никакие доводы родных не действовали. Познакомила с родителями, и Сева им понравился, озадачило лишь, что старше дочери и был женат.

Два года они снимали комнату, потом Севе, как передовику производства, дали комнату в заводском общежитии. После Университета нашел работу по любимой археологии в Академическом институте, заводское общежитие пришлось освободить. Снова скитались по съемным квартирам, пока не построили эту кооперативную. Лена в очередной раз была тронута бескорыстием друзей по детскому дому, скинувшимися на огромную, по тем временам, сумму для вступления в кооператив. В институте Сева быстро завоевал уважение ведущих ученых, и они помогли вступить в кооператив. В те времена задача не из легких, даже, если накопил денег.

Сева часто вспоминал детский дом и рассказывал жене о детстве. Когда вселились в собственную квартиру, стали приезжать друзья с женами и останавливались у них. Лена с радостью принимала их, гордилась, что у мужа настоящие друзья. В разговоре как-то промелькнуло, что в Стародубске Севу выселили из квартиры, отправили в заводское общежитие. Лена накрывала на стол и не прислушивалась. Позже объяснил, почему умолчал об этом эпизоде, – повздорил с начальством, она не спросила, как мог при своей доброте и покладистом характере с кем-то поссориться. Об отце и встрече с ним тоже не рассказал.

На самом деле после поездки в Германию, Севу перевели в другой цех, под предлогом невозможности дальнейшей работы в цехе, где готовят детали для военной техники. Комнату передали соседям. Как детдомовца выбросить на улицу не могли, и переселили в общежитие. Друзья по-прежнему окружали и поддерживали, но все равно Сева чувствовал себя изгоем, мучился, пока случайно не попалось на глаза газетное объявление. Кировский завод в Ленинграде приглашал квалифицированных станочников, обеспечивал благоустроенным общежитием. Сева рискнул и поехал.

…События, с которых начались перемены в жизни, медленно воскресали в памяти, когда Лена потребовала объяснить, кто такая Марика. В начале совместной жизни умолчал о немецкой одиссее, позже повода не находилось. Да и зачем жене знать, что родился от немецкого оккупанта. Гордиться не чем. Неожиданное письмо Марики застало врасплох. Время лечит, но не его. Счастливые дни их романа не забывались, хотя лет прошло немало. Он счастлив с Леной, души не чает в сыне Никите, а Марика продолжает сниться.

Марика основная причина, почему Сева не решался раньше рассказать о событиях семьдесят третьего года, а ни отец – немец. Опустить встречи с Марикой – рассказывать нечего, жена замучает расспросами, и невольно проговоришься. А рассказать – лишиться части своего прошлого, принадлежащего только ему и никому больше, – оправдывал он себя.

– Пришло приглашение, а они еще решали, пускать – не пускать, – возмутилась Лена, когда Сева поведал о событиях, предшествующих поездке.

Рассказал не все. Не помянул и Надю, как в дальнейшем опустит многое, связанное с женщинами.

– Знала бы, сколько анкет, характеристик и рекомендаций пришлось заполнять, переписывать, согласовывать. Время, какое было! Слушай дальше.

***

Заграница для Севы началась с Киевского вокзала в Москве. Едва он с добровольным экскурсоводом по столице, оказался на перроне, их окружила толпа иностранных корреспондентов. До этой минуты Сева не видел ни одного иностранца. Засверкали вспышки, к Севе потянулись микрофоны, посыпались вопросы. Спрашивали, как узнал адрес отца, простил ли мать, трудно было получить разрешение на поездку, намерен ли остаться у отца или вернется. Сева едва успевал отвечать. С благодарностью подумал о Сереге, вызвавшемся проводить. Предугадал вопросы, с которыми лезли настырные корреспонденты.

Сергей – молодой парень – "журналист из Сибири", как он представился, "случайно" оказался соседом по гостиничному номеру в Москве. Новый знакомый держался с ним по-дружески просто, вызвался быть гидом по столице, сводил на Красную площадь, в магазин "Дружба" на Горького, где Сева приобрел русско-немецкий разговорник. Поделился опытом своих поездок за границу, и советовал, как держаться там, отвечать на вопросы журналистов, которые наверняка будут их задавать, много смеялся, рассказывал анекдоты. Сева догадался, что "журналист" из органов, – слишком настойчиво давал советы.

Помог избавиться от назойливых журналистов и один из попутчиков, поторопивший Севу войти в вагон, а то уже скопилась очередь. В вагоне спросил, чем это Сева вызвал интерес у толпы иностранных корреспондентов. Сева только пожал плечами и ничего не ответил. Позже они познакомились, и Сева объяснил. Попутчиком оказался – наш журналист Евгений Бутузов, возвращающийся из отпуска на работу в Германию.

– Откуда они всё знают про меня? – в свою очередь спросил его Сева.

– Едешь в Германию, журналисты, в большинстве, немецкие. Естественно, знают твою историю. Сенсационный материал. Жаль, мне нельзя воспользоваться. Любопытная история.

Много позже, возвратившись в Стародубск, когда заводское радио отменило интервью с ним о ФРГ, Сева вдруг вспомнил горестное высказывание своего попутчика "Жаль, мне нельзя воспользоваться". В Германии его история вызвала широкий интерес, у женщин слёзы. Жителям страны победившего социализма, советские идеологи посчитали не этичным знать подобные факты из истории Второй Мировой войны.

Остались позади хлопоты и переживания, связанные с отъездом. Второй день за окном международного экспресса Сева видел чужую землю. Зеленые ухоженные поля, маленькие чистенькие городки, с обязательными островерхими костелом или кирхой. Большую часть времени он смотрел в окно и размышлял, представлял встречу с отцом. Честно говоря, Сева и себе толком не мог ответить, зачем пустился в дорогу. Посмотреть, как живут люди в другом мире? Конечно, любопытно Европу увидеть своими глазами, а не по телеку в "Клубе кинопутешествий". Главным, все же, было желание встретиться с человеком, волей судьбы оказавшимся отцом, разузнать больше о матери.

До конца путешествия оставалось совсем немного, когда из соседнего купе вышел прощаться Евгений Бутузов.

– Подъезжаем.

Заметив в руках Севы закрытый разговорник, спросил:

– Много еще выражений выучил?

– Не… Не запоминается ничего, – признался Сева новому знакомому.

В Стародубске Сева купил карманный русско-немецкий двойной словарик, в Москве – разговорник. Всю дорогу вспоминал слова и выражения, которым когда-то учили в школе, пытался запомнить новые, но в голову ничего не лезло. Из школьного курса Сева помнил совсем немного. В вечерней школе и в институте к изучению языка относились формально.

– Выучить какую-то тысячу слов, чтобы понимать элементарное, не сложно.

– Не пропаду, – самоуверенно ответил Сева. – Полтысячи знаю, с грамматикой, правда, сложнее. Надеюсь, поймем друг друга.

– Ну-ну! – Всю дорогу Бутузов опекал Севу. Знакомил с обычаями немцев, учил словам, дал свою визитную карточку с боннским адресом, и пригласил заходить без церемоний в любую минуту. Поезд тем временем вошел в город. За окнами показались старые готические здания и современные небоскребы, знакомые по фильмам эмблемы известных фирм, реклама. Проплыл позеленевший от времени бронзовый всадник. Промелькнули фермы моста, и поезд сбавил ход. Увидел Сева и устремленную ввысь громаду Кельнского собора, репродукция которого в разговорнике. Вскоре собор и дома с рекламами остались позади, поезд медленно вполз под крышу вокзала.

До последней минуты Сева не представлял, как встретит отца, если он действительно отец. Сейчас сердце учащенно забилось.

Поезд остановился. Первым из вагона вышел Бутузов и сразу попал в объятия женщин. Встречающих на перроне немного, никого похожего на отца. Но вот к вагону подошли высокий стройный мужчина с молодой женщиной в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, какие делали девчонкам в детдоме, опасаясь вшей, и остановились в ожидании выхода остальных пассажиров. Чуть дальше показалась толпа корреспондентов с фото и телекамерами. К встречающей паре их не подпускали четверо полицейских. Интуиция подсказала – высокий мужчина в строгом сером костюме и есть отец – господин фон Клуге.

Ему около шестидесяти, он энергичен, по-юношески подтянут, быстр в движениях.

– Василёв – окликнул он Севу и, не дождавшись ответа, заключил в объятия, прослезился.

– Guten Morgen, Herr Kluge! Ich bin Wsewolod Vasiljew oder Sewa. Sind Sie sicher dass ich Ihr Sohn bin? (Доброе утро г-н Клуге. Я Всеволод Васильев. Вы уверены, я ваш сын?) – старательно проговорил Сева, заученные по разговорнику фразы. Молодая женщина рядом с отцом, оказалась переводчицей.

– Амалия – представилась она и сообщила, что г-н Клуге на сто процентов уверен, ты его сын. – Московские корреспонденты нашли и прислали твою детскую карточку. Мать г-на Клуге признала сходство с сыном в детстве.

Толпа корреспондентов, прорвала полицейское ограждение и на ходу принялась снимать встречу г-на Клуге с Севой.

Сева старался соблюсти подобающее моменту выражение лица. Лощеный аристократ никак не походил на сложившийся в воображении образ отца. Объявись отцом Егор Иванович, Сева без оглядки бросился бы на шею. Однако, продолжая рассматривать незнакомца, объявившегося отцом, делал приятные открытия. Добрая улыбка г-на Клуге, располагающая внешность все больше импонировали ему. Господин фон Клуге, тоже разглядывал Севу, улыбался и вытирал слезы. В эту минуту Сева понял мать. Что она видела в своей, оторванной от мира, глухой деревне? Отец так прекрасно выглядит сегодня, а тридцать лет назад? Вполне могла полюбить.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю