Текст книги "Искатель. 1989. Выпуск №1"

Автор книги: Борис Руденко

Соавторы: Ирина Сергиевская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– В каком смысле? – растерялся Сокольников.

– В самом прямом! Работник ОБХСС почему-то встречается с сомнительными личностями, рассказывает ему то, что знать не положено.

– Я ничего ему не рассказывал, – тихо сказал Сокольников.

– О чем же вы говорили?

– Ни о чем. – Сокольников ощутил, как охрип у него почему-то голос. – Он спросил, как у нас идет работа. Я сказал, что нормально.

– В каком смысле нормально?

– Ни в каком. Просто я так сказал.

– Дальше?

– Дальше ничего не было. На этом мы и расстались.

– Я прошу запомнить, – заговорил Чанышев, уже не глядя на Сокольникова, – раз и навсегда. Никаких разговоров с посторонними людьми быть не должно. Никакого общения с подобными личностями. Если вы намерены работать в органах, прошу запомнить. Вы свободны.

Сокольников встал, шагнул к двери, потом повернулся.

– Вы мне не верите? Я могу и сейчас уволиться. Если вы считаете, что…

– Я ничего не считаю. – Тон у Чанышева стал чуть мягче. – Просто прошу учесть все, что здесь говорилось. Идите работайте.

На свой этаж Сокольников спускался медленно. Обида перехватила горло. За что его так? Разве когда-нибудь совершал он бесчестные поступки? Господи, как он вел-то себя у Чанышева! Будто и в самом деле виноват. Совсем не то говорил, не то делал. Если бы начальник вот сейчас его еще раз вызвал, он бы нашел что сказать! Какие, собственно, у Чанышева основания подозревать Сокольникова?..

Викторов, оказывается, уже вернулся, сидел на своем месте. Он очень внимательно посмотрел на Сокольникова.

– Ты где был?

– У начальника. – Хмурый Сокольников прошел за свой стол. Сейчас он очень нуждался в сочувствии. – Ты знаешь, как-то странно получилось… Я тут после обеда встречаю Севу со «Стройдетали». Он сюда какие-то документы привозил… по крайней мере, мне так сказал. Прошлись с ним до газетного киоска и обратно. Он все выпытывал, как у нас идут дела. Ну, естественно, я с ним распрощался. А Чанышев вдруг вызывает и говорит со мной так, будто я…

Сокольников запнулся, потом окончил:

– И откуда только узнал? Но, Саша, если ты думаешь, что я мог что-то выболтать, то, знаешь…

– О чем именно этот Сева спрашивал, скажи, пожалуйста?

– Интересовался, что у нас есть.

– Понятно, – кивнул Викторов. – Я так думаю, что это не последний заход. Ты это учти.

– Да я!.. – воскликнул Сокольников, но Викторов нетерпеливым жестом прервал его дальнейшие излияния.

– Верю, верю. Я все понял.

Некоторое время они молчали. Сокольников сопел за столом, потихоньку отходя от обиды и волнений.

– Все-таки интересно, откуда Чанышев узнал? – спросил он.

– Оттуда, откуда и я, – грустновато усмехнулся Викторов. – Все очень просто. Тебя с этим Севой Трошин в окно увидел.

– И сразу доложил Чанышеву?

– Может, не сразу. Может, сначала покурил. – Викторов открыл ящик своего стола и принялся раздраженно и бесцельно перекладывать там бумаги. – Он у нас бдительный.

– Может, так и надо, – нерешительно предположил Сокольников, – только мне кажется, что это как-то нехорошо.

Викторов молча ковырялся в ящике.

– Если не доверяете, не надо было на работу принимать.

– Успокойся, – сказал Викторов. – Я тебе доверяю. И хватит об этом.

Все равно настроение у Сокольникова было изрядно подпорчено. Он с грустью подумал, что сегодня для него открылась совсем неизвестная сторона жизни. До сих пор все было просто и ясно. Где-то проходила условная граница, деля людей на честных и нечестных, но – где! – очень далеко от Сокольникова. Рядом же была учеба, друзья, родители – и никаких загадок, никаких темных углов. Нечестные люди таятся, прячутся, но не потому их Сокольников до сей поры не встречал. Суть в том, что нечестных людей очень мало. Об этом ежедневно твердили газеты, телевидение и радио. Конечно, в компаниях возникали разговоры на интригующие криминальные темы, о том, что воров и взяточников кругом пруд пруди, и такие разговоры Сокольников, бывало, с азартом подхватывал, припоминая фельетоны из «Крокодила» и «Удивительные истории» Пантелеймона Корягина на известинских страницах. Но попроси его назвать хоть одного знакомого взяточника, тут Сокольников бы и спасовал.

А теперь получалось так, что и безусловно честные люди, к которым относился и сам Сокольников, и Чанышев, и Трошин, должны друг друга в чем-то подозревать. Это было противоестественно и вообще неправильно. У Сокольникова вдруг появилось странное ощущение, что ему неизвестны какие-то элементарные вещи, о которых прекрасно осведомлен любой из его теперешних коллег.

– Саша, скажи, а могут нас послать проверять тот магазин, где мы получаем заказы? – неожиданно спросил Сокольников.

– В принципе могут, – после недолгого молчания ответил Викторов.

– Неудобно как-то…

– В принципе, – повторил Викторов. – Но, думаю, не пошлют.

– Ну а вдруг? Если там что-то не так?

Викторов усмехнулся. Но, кажется, не столько вопросу, сколько своим мыслям.

– Там всё так. Не сомневайся.

Однако он не вложил в свои слова должной убедительности. Да и не старался.

– В каждом районе есть хотя бы один магазин, где всегда все хорошо. Понял?

– Не совсем.

– Если каждый работник ОБХСС будет шастать по продуктовым магазинам, это не дело. Лучше уж всем получать заказы организованно. Тем более, – он сделал паузу, – не одни мы там питаемся.

– Что-то здесь неправильно, – упрямо сказал Сокольников. Вообще он уже жалел, что начал этот разговор. – Не понимаю, зачем нужно вообще шастать по магазинам?

– Неправильно, – согласился вдруг Викторов. – Только так сложилось, и менять этого никто не собирается. Скажи-ка, разве ты заказом недоволен? Или твои родные?

– Заказ хороший, ничего не скажешь…

– Тогда на этом и остановимся. До времени. А сейчас вот чем займемся: со следующей недели, надеюсь, с документацией начнут работать ревизоры. Давай немного разберемся в этих книгах. Разложим их по годам, что ли. Это что у тебя на столе?

– Книга, которую взяли у сторожа. Саша, что такое КОТ?

– Животное такое. Мышей ест.

– Я знаю, – отмахнулся Сокольников. – Вот тут в книге обрезки иногда увозят на КОТ-5 или КОТ-2, а иногда в этой графе просто фамилия.

Викторов поглядел и немедленно заинтересовался. Забрал книгу и минут пятнадцать молча листал страницы.

– А я ведь эту книгу просто так изъял, на всякий случай, – признался Викторов.

Он закрыл книгу и хлопнул ею по столу.

– Молодец ты, Олег. Цены тебе нет!

Сокольников пока не понимал, в чем дело, склоняясь к мысли, что Викторов над ним просто подшучивает.

– Объясняю! – Викторов взял книгу, подтащил стул и уселся рядом. – КОТ – это котельные. Так их Скоробогатов обозначил. Туда вывозятся отходы производства. Вывозились они или нет – проверить уже невозможно. Все сгорело. Или как бы сгорело. Скоробогатов же по слабости зрения не мог проверить, что в машине. На это они и рассчитывали, когда ставили его сторожем. Но книгу свою он вел тщательно.

– Ты хочешь сказать, что под видом обрезков вывозили хорошие материалы?

– Почти уверен. Тем более что обрезки можно в порядке исключения отпускать частным лицам. По символической цене. Теперь мы с тобой вот что будем делать. Ты выпиши все машины, которые были заняты вывозкой отходов. Станем опрашивать водителей.

– А как насчет тех машин, против которых стоят фамилии? Это и есть покупатели. Их ведь тоже надо опрашивать.

– Надо, – мрачно сказал Викторов. – Но с фамилиями пока обождем. Фамилии пока выписывать не надо и вообще об этом постарайся ни с кем не говорить.

Он пристально посмотрел на Сокольникова и повторил еще раз:

– Никому ни слова.

Список получился очень длинным, но Сокольников скоро убедился, что многие машины в нем повторялись. Оно и неудивительно. Завод «Стройдеталь» обслуживался автокомбинатом № 3 – так объяснил Викторов. Это здорово сокращало объем работы. Однако в списке было немало машин и с автобаз города. Ими Викторов решил заняться сам, а автокомбинат оставил за Сокольниковым.

Опрос водителей позволил выяснить очень интересные вещи. Оказывается, дело с ними имел посредник по имени Гриша. Услугами водителей комбината он пользовался в общем регулярно. Его хорошо знали несколько водителей – из тех, кто ездил на «Стройдеталь» более или менее постоянно. Гриша всегда был в курсе, кто и когда едет на завод, и заранее предлагал подхалтурить – не в котельную везти, а куда покажет. Платил от червонца до двадцати рублей, в зависимости от расстояния. Вот адреса его никто не знал. И фамилии тоже…

К концу второй недели, когда они кончили опрашивать водителей, набралось поездок двадцать за город. Сокольников был очень доволен. Викторов тоже доволен, но не очень.

– А что мы, собственно, имеем? – охладил он как-то восторги Сокольникова. – По самой грубой прикидке, с помощью Гриши похищено всего на четыре тысячи рублей. А недостача – на сорок. Но нам эти четыре тысячи рублей нужны как воздух, потому что с них мы и начнем раскручивать самое главное. Гриша – это факт, от которого уже не спрятаться. Ты понимаешь?

О «самом главном» Викторов не хотел говорить даже с Сокольниковым. «Самое главное» его немало тревожило, и это не могло укрыться от Сокольникова. Будто Викторов все время ждал, что в течение событий вот-вот вмешаются какие-то сторонние силы.

Как-то ближе к вечеру, когда Сокольников в одиночестве ковырялся с документами, в кабинет зашел заместитель начальника Костин. Начал он с довольно неожиданной фразы:

– У тебя никаких срочных дел нет?

Даже если б они у него были, разве бы Сокольников признался? Неловко же, в самом деле, говорить своему начальству, что он занят.

– Тогда сделай мне одолжение.

Он вручил Сокольникову листок бумаги, тридцать рублей и объяснил, что надо сходить в магазин, где получали заказы, спросить Ольгу Александровну – это директор – и отдать ей записку.

– Дальше она знает, – добавил Костин. – Соберет там кое-что по списочку. Я ей только что звонил. Дядька с семьей, понимаешь, в гости едет. Надо встретить по-людски…

По дороге в магазин Сокольников все раздумывал, следует ли ему обижаться на такое поручение или, наоборот, радоваться. С одной стороны, он не курьером сюда устраивался. Но с другой – это явное свидетельство доверия, Сокольников становился в отделе своим.

Рабочее место Ольги Александровны было в маленькой, но уютной комнатке, куда Сокольникова провела одна из продавщиц. Трудилась Ольга Александровна в белоснежном халатике, который лучше всякого платья облегал ее стройную фигуру. В нем она была похожа не на работника торговли, а на врача-терапевта, притом очень хорошего. Она небрежно пробежала взглядом записку и позвала в открытую дверь:

– Люба!

Дисциплина, как понял Сокольников, здесь была на уровне. Где-то в конце длинного коридора немедленно подхватили в несколько голосов: «Люба! К Ольге Александровне!», а через несколько секунд появилась молоденькая девушка со смешным носиком-пуговкой на круглой сонной мордашке.

– Вот, Люба, – Ольга Александровна отдала ей записку Костина, – отпусти молодому человеку.

Люба повела его в подвал и там, сверяясь со списком, накидала в сумку дефицитных банок с икрой, балыком и печенью трески. Потом уже в другом подвале дала еще чего-то развесного. Ей было глубоко наплевать на Сокольникова, как и на всех прочих посетителей, коих она тут перевидала немало. Во всяком случае, возвращаясь, Сокольников увидел у кабинета директора еще двоих, весьма солидных мужчин, сидевших перед закрытой дверью с достоинством и привычным спокойствием.

Плохо, что выходить надо было тем же путем – через торговый зал, до отказа заполненный обычными, рядовыми покупателями. Сокольникову было неудобно протискиваться сквозь них с набитой доверху сумкой. Ему показалось, что все, как один, уставились на него с подозрением и осуждением. Хорошо еще, что сумка была плотная и банки внутри не просматривались.

Но все равно Сокольников постарался выбраться на улицу как можно быстрее. И хотя неловкость в душе несколько развеялась после теплой благодарности Костина, все равно лучше бы тот больше о таких одолжениях не просил…

Следователя Гайдаленка Сокольников уже не раз встречал в коридоре управления и успел запомнить. С виду Гайдаленок вполне тянул на начальника. Сокольников вначале так и решил, что это начальник. Именно Гайдаленку попала через канцелярию потолстевшая папка с аккуратно подшитыми материалами по «Стройдетали».

В теперешней жизни Сокольникова многие новые знакомства по работе начинались с телефонных звонков. Вот и сегодня зазвонил телефон, и мягкий баритон спросил:

– Простите, это, собственно, кто?

– Это инспектор Сокольников.

– М-м, – сказал баритон, – что-то я вас не знаю… А Викторов где?

– Вышел он, – ответил Сокольников, немного заинтригованный бархатистым тембром, – сейчас придет.

На том конце секунду поразмыслили.

– Ну, хорошо. Передайте, пусть он зайдет к Гайдаленку.

Викторов был у начальника и вернулся чем-то раздосадованный. Услышав про звонок, кажется, разозлился еще больше.

– Так я и думал, – процедил он, а потом скомандовал: – Пошли вместе!

Следователи в управлении целиком занимали третий этаж. У каждого был маленький, но отдельный кабинет, потому Сокольников про себя относил следователей к более высокой категории милицейской иерархии.

Они вошли в комнатку, и там сразу стало тесно.

– Александр, дорогой, рад тебя видеть, – проникновенно сказал Гайдаленок, – садись, пожалуйста. А этот молодой человек, как я понимаю, твой новый коллега. Очень рад, коллега, прошу.

Манера общения Гайдаленка и весь его гладкий вальяжный вид вызвали у Сокольникова неясные ассоциации. Где-то все это он уже видел.

– Ты понимаешь, какое дело, Александр, – сокрушенно начал Гайдаленок, – получил я твой материал и должен тебя огорчить. Не могу принять его в производство.

Викторов усмехнулся.

– Ты, Георгий, мне будто бы в личной просьбе отказываешь.

– Ну-ну, – покачал головой Гайдаленок, – мы уже и обиделись.

– Так почему же ты не хочешь возбуждать дело?

– Разве я сказал «не хочу»? – воскликнул Гайдаленок. В каждую фразу он вкладывал чуть больше эмоций, чем требовалось по ситуации. – Я сказал «не могу». Большая разница! А причина в том, что дело пока не имеет судебной перспективы.

– Что так? – жестко прищурился Викторов.

– Сам посуди: допустим, есть факт недостачи. Заметь – только допустим, поскольку официальной ревизии еще не проводилось. Ну и что? А где доказательства, что это хищение? Кто, собственно, похищал? Кому сбывал? Где, наконец, похищенное? Если хочешь, могу еще с десяток вопросов накидать.

– Слушай, Георгий. – На скулах Викторова медленно заходили желваки. – Я эти вопросы тоже могу перечислить. Но ты ведь не адвокат, не прокурор. Ты – следователь. Ты отвечать на них должен, а не ставить. Вместе со мной. Да я тебе и сейчас подскажу, как ответить на половину. Оснований для возбуждения дела более чем достаточно. Ты полистай наши материалы. Да ты и сам понимаешь, почему надо дело возбуждать – ревизию-то проводить без возбуждения не станут. Не допустят. Будут тянуть сколько возможно. А факты вывоза продукции налево мы зафиксировали, как тебе известно. Теперь дело за тобой.

Гайдаленок тяжело вздохнул, с укоризной посмотрел на Викторова.

– Ты словно вчера родился. Не поймут нас. Прокуратура не поймет. На сегодняшний день ведь перекупщик неизвестен.

В глазах Викторова появился иронический блеск.

– Я не понимаю, Георгий, ты что, себе тоже дачу строишь, что ли?

Тогда на лицо Гайдаленка взошло выражение праведного гнева.

– Не ожидал я от тебя таких слов. Прямо тебе скажу, не ожидал!

– Ладно, – Викторов устало махнул рукой, – что касается перекупщика, мы тебе его найдем. А дальше? Это же матерый вор, его надо немедленно задерживать, а то убежит. Ты его задержишь?

– Ну, сейчас говорить пока не о чем. Дискутируем на пустом месте. Нужно посмотреть, подумать…

Викторов молча забрал папку и поднялся.

– Пойми, Александр, – Гайдаленок говорил сейчас с проникновенной теплотой, – не всегда мы поступаем так, как нам хотелось бы. Обстоятельства, знаешь ли…

– Не надо про обстоятельства, – спокойно посоветовал Викторов. – Ты все понимаешь, и я понимаю. Только неплохо бы еще и совесть иметь.

Он не стал слушать, как кудахчет обиженный Гайдаленок, и быстро вышел, едва не защемив дверью Сокольникова, который тоже поторопился выскочить в коридор за своим руководителем. Сокольников все-таки успел взглянуть еще раз на Гайдаленка. Тот сидел за своим столом в позе, выражающей скорбь и обиду. Теперь Сокольников догадался, на кого он похож. Гайдаленок здорово напоминал актера. Но не настоящего, а из водевильных персонажей – резонерствующих и последовательно принимающих красивые позы в течение всего спектакля. Только затемненные очки Гайдаленка в модной оправе слегка смазывали это впечатление.

Викторов с молчаливой злостью шагал по коридору и размахивал папкой. Сокольников едва поспевал за ним. Они спустились на этаж. Тут Сокольников понял: идут к Чанышсву.

У самого кабинета он в нерешительности притормозил.

– Слушай, Саш, может, мне туда не надо?

– Идем!

В полутемном кабинете горела настольная лампа. Сокольников уже знал, что верхнего света Чанышев не любил и зажигал его только во время общих сборов. Викторов сказал «разрешите», но прозвучало это как «руки вверх». Чанышев не удивился. Спокойно смотрел на него, будто знал наперед, с чем Викторов сюда заявится. Вид у него был слегка усталый.

– Следствие не хочет принимать дело к производству, – кратко сказал Викторов и выложил папку на стол.

– Я знаю, – меланхолически ответил Чанышев.

– И что же будем делать дальше?

– Работать, – Чанышев медленным жестом помассировал веки, – формально они правы. Если бы я не хотел брать дело, тоже нашел бы кучу возражений. И многие были бы вполне обоснованы.

– Многие, – повторил Викторов. – Так что же дальше?

Чанышев не спеша поднялся, пересек кабинет и зажег люстру. Потом вернулся и долго устраивался в своем удобном кресле.

– Ищите этого перекупщика. Будем добиваться проведения ревизии на заводе. Там будет видно.

– Все ведь кошке под хвост пойдет, – зло сказал Викторов.

Чанышев протянул пухлую руку, щелкнул выключателем настольной лампы. Свет погас, лицо его сразу же потеряло резкость черт, сделалось размытым.

– Идите работайте.

Они сидели в своем кабинете и молчали. Викторов полез в сейф, пошуршал, вытаскивая початую пачку сигарет.

– Ты разве куришь? – изумился Сокольников.

– Не курю, – буркнул Викторов, зажигая спичку.

Сокольникову страшно захотелось что-нибудь для него сделать.

– Слушай, Саша, может, ты зря расстраиваешься? Неужели мы этого Гришу не найдем? Куда он денется!

Викторов невесело засмеялся, поперхнулся дымом и загасил сигарету.

– Хочешь расскажу, чем кончится наше дело? Будет вот что. Ревизия начнется года через полтора. Зелинский это дело постарается оттянуть, не сомневайся. Ему помогут и спешить не станут – белый свет не без добрых людей. А к тому времени недостача уменьшится настолько, что и говорить будет не о чем.

– Как это она уменьшится? – не поверил Сокольников.

– Как угодно. Обнаружится, например, что было списание материалов в связи с браком.

Он выставил перед Сокольниковым ладонь.

– Водители от показаний откажутся. Скажут, что возили они исключительно отходы. Хоть бы и за город. – Викторов загнул один палец. – Сам Гриша, разумеется, исчезнет. Если уже не исчез, – он загнул другой палец. – К тому времени Зелинский уволится и уедет работать в Армавир. Или на Камчатку… И если вдруг случится чудо и дело по факту недостачи все же возбудят, то только на Шафоротова, да и то ненадолго. Прекратят с передачей на товарищеский суд. Шафоротова переведут на другую работу и даже необязательно с понижением.

Викторов сжал пальцы в кулак и внимательно его осмотрел со всех сторон.

– Все.

– Но почему же так, Саша? – тихо спросил Сокольников. – Разве для них закона нет?

– Молодой ты, – казенным, противным голосом сказал Викторов, – жизни не знаешь. Вот я тебе сейчас объясню. – Он сморщился и тряхнул головой. – Не хотел вообще-то тебе говорить. Расстраивать не хотел. Рассчитывал: прорвемся. Но ты бы все равно потом узнал… Помнишь, в книжке у сторожа фамилии в графе получателей? Иди-ка сюда! Вот, смотри. Тридцатое ноября, машина такая-то, отходы. Получатель – Архипов. Это, кстати, наш народный судья. Дальше. Январь. Получатель – Фирзин. Этот из исполкома. Семнадцатое марта. Отходы. Получатель – Сливенков. Ну уж Сливенкова ты должен знать. Начальник нашей вневедомственной охраны. Неглупый, между прочим, мужик. Говорят, скоро станет заместителем начальника управления. И так далее… Хватит пока. Все понял?

Чувство, которое Сокольников сейчас испытывал, было сродни брезгливости. Но разочарования или уныния как не бывало. Даже наоборот. В мозгу начали рождаться пылающие картины дальнейшей суровой борьбы за правду.

– Понятно, – отчеканил он. – Значит, надо действовать. Будем бороться.

Викторов посмотрел на него с сожалением.

– С кем, собственно, ты собрался бороться? И по какому поводу? Тебе что же, точно известно, что они вывозили не отходы? Сейчас многие дачи строят. Это у нас не запрещается, – он язвительно ухмыльнулся, – и все из отходов. Поди проверь. У Сливенкова, к примеру, я на даче не бывал. Но дело не в том. Проверять тебе просто не дадут. Их всех Зелинский в одну связку нанизал. Как же им ему не помочь? Вот Гайдаленок сегодня перед нами спектакль разыгрывал – ведь ясно почему. Был звонок, не один, наверное. Вот и сказали Гайдаленку: не торопись, подойди объективно. Именно так и сказали – объективно. Мол, не нужно пороть горячки, многое еще не ясно. Намекнули. Гайдаленок – понятливый. Сразу все усек как надо. А любое хозяйственное дело – ты еще в этом убедишься – можно очень спокойно развалить. Нужно только желание. И с виду все будет нормально.

– Скажи, Саша, – осторожно спросил Сокольников, – а других фамилий в списке нет?

– Понимаю, о чем ты. Нет Чанышева в списке. Он в это дело бы не полез, надо отдать ему должное. Но это ничего не меняет. Обострять отношения Чанышев не будет, как ты сам только что убедился. Незачем ему сейчас осложнения.

– Ерунда какая-то получается, – сказал Сокольников, – черт знает что! Круговая порука. Мафия какая-то!

– Ну, ты скажешь, – хмыкнул Викторов, – мафия! Мафия нам ни к чему. Мы и без нее проживем. А Сливенков, Фирзин и другие – какие они мафиози? Наркотиками не торгуют, игорные дома не содержат. Просто позволяют себе чуток больше, чем, к примеру, твой батя. Он ведь у тебя на заводе работает? Во-от! Ну и если надо – отчего не помочь друг другу в трудную минуту? Ведь ни в чем таком не замешаны. Только запачкались чуток. А как без этого! Такая работа. Ответственная…

Тон у Викторова был бодрый и веселый, а глаза совсем грустные. Он начал собирать свои бумажки, не глядя бросая их по одной в распахнутый сейф.

– Саша! – воскликнул Сокольников, захваченный внезапной мыслью. – Откуда его Трошин знает?!

Викторов остановился и удивленно посмотрел на Сокольникова.

– Кого? Ты о чем это?

– Помнишь, Трошин тебе сказал, что я с Севой разговаривал, – торопясь, объяснял он ставшее для него очевидным, – с этим, из бухгалтерии завода?

– Ну!

– Он нас видел только из окна. Откуда же он знает, что Сева именно с завода?

Несколько секунд Викторов молча переваривал информацию.

– Да-а-а. Как-то я тогда не подумал… Ты прав. Что тут сказать?.. Дачи как будто у Трошина нет… Ярлыки с ходу вешать не хотелось бы. Мало ли где они могли познакомиться. Но дел на заводе у Трошина тоже быть не могло, это я точно знаю…

Внезапно откуда-то из-под стола раздалась резкая трель звонка. От неожиданности оба вздрогнули. Викторов торопливо полез под стол, вытащил из портфеля будильник.

– Сегодня из ремонта получил, – чуть смущенно объяснил он. – Оказывается, неплохо починили. Даже звонит.

Этот дурацкий звонок совершенно сбил Сокольникова с мысли. Осталось только ощущение, что утеряно нечто важное, о чем хотелось обязательно сказать.

За окном потемнело. Совсем не хотелось выходить из теплого кабинета. Но и задерживаться у Сокольникова желания не было.

– Черт его знает, – обиженно сказал он, собирая со стола вещи, – работаешь-работаешь… а для чего, собственно?

– Как для чего! – возмутился Викторов. – Да если бы нас совсем не было, знаешь что творилось бы!.. Нет, так вопрос ставить нельзя. Все-таки мы немало делаем. Зелинский – это издержки. Ничего, придет время и Зелинского. Вообще-то не все закончено, ты не думай…

Однако на следующей неделе Сокольникова отправили в Ленинград на трехмесячные учебные сборы. Разумеется, никакого умысла тут быть не могло. Набор на курсы подготовки проходил как раз в это время.

За три месяца в отделе произошли немалые изменения. Оказывается, Чанышев перешел преподавателем в милицейскую школу. Говорят, он долго хлопотал о своем переводе, хотел заниматься наукой, писать диссертацию. Викторова в отделе тоже не было. Его повысили, он работал теперь заместителем начальника отделения милиции.

Сокольников, конечно, в первые же дни стал интересоваться, как идут дела со «Стройдеталью», и узнал, что материалы по заводу заканчивал Трошин. Взялся он за них энергично, с присущей ему деловой хваткой и весьма скоро расставил все точки над «и». Удалось установить, что недостача на заводе была допущена по халатности прежнего главного бухгалтера, который незадолго до начала расследования ушел на пенсию. Привлечь его к уголовной ответственности у Трошина основания были, но он поступил гуманно, по-человечески. Прежний бухгалтер был ветераном войны и труда, поэтому материалы его проступка Трошин передал на рассмотрение товарищеского суда по месту жительства. Шафоротова с завода, разумеется, уволили. И, кажется, даже объявили выговор…

Когда выпадает дежурство по отделу, нужно весь день сидеть на месте. Можно спокойно заниматься своими делами – приводить в порядок бумаги, писать разные справки о проведенных мероприятиях по выполнению приказов и указаний.

К половине десятого Сокольников успел написать почти половину справки о борьбе со спекуляцией и торговлей с рук возле универмага «Замоскворецкий». Он перечислил все предприятия района, с которых привлекались для участия в операции народные дружинники, провел социальный анализ контингента задержанных, как того требовал руководящий документ, и уже готовился перейти к классификации предметов преступного промысла, как зазвонил телефон, который связывал его с дежурным по управлению.

– Алло, Сокольников, ты сегодня дежуришь? Зайди к нам. Тут заявитель по вашей линии. Это Цыбин говорит.

Один из четырех постоянных дежурных – Цыбин – по званию был старшиной, но, поскольку именно он через каждые двое суток представлял в своем лице все управление, звание значения не имело. Цыбин был опытный дежурный, работал тут лет двадцать, знал все, и все его уважали.

– Что-нибудь серьезное, Михалыч? Надолго? – Сокольникову очень не хотелось задерживаться из-за какой-нибудь ерунды вроде жалобы на соседа по коммуналке.

– По-всякому может повернуться, – неопределенно ответил Цыбин. – Иди сам разбирайся.

На деревянном диванчике в дежурной части сидел невзрачный и довольно потрепанный мужичок со смятой кепочкой в кулаке. Он был дня два не брит, да вдобавок под градусом – это Сокольников сразу понял, едва вошел в помещение. Мужичок оценивающе осмотрел Сокольникова, потом поделился своим мнением с Цыбиным.

– Молодой товарищ-то.

– Старые все на пенсии, – строго обрезал Цыбин. Панибратства с сомнительными типами он не терпел.

– Да ведь это хорошо, – с энтузиазмом подхватил мужичок. – Молодой – значит, принципиальный. Так или нет?

Цыбин отвечать не стал, но мужичка это мало смутило. Вид у него был такой, словно он только что разоблачил законспирированную сеть иностранных шпионов.

– Я хочу сделать заявление, – гордо сказал мужичок. – Азаркин моя фамилия.

– Я вас слушаю. – Сокольников обреченно приготовился выслушать любую чушь.

– Моя жена совершила опасное преступление. И я как гражданин обязан. Так или нет?

– Что же она такое совершила?

– Нарушение правил о валютных операциях, – очень квалифицированно выговорил Азаркин. – Рыжьем торгует. Золотом то есть. Вот до чего дошла. Это как называется? Я на такое смотреть не могу. И как гражданин…

– Сокольников, – мрачновато позвал Цыбин, – он тут все изложил. Вот, возьми.

А когда Сокольников подошел за листком бумаги, добавил шепотом:

– Если б не заявление, я бы его в вытрезвитель отправил. Очень алкогольная личность.

Сокольников попытался разобраться в каракулях мужичка, но убедился, что с ходу этого сделать не удастся. Поэтому вздохнул и проговорил:

– Ну что ж, пойдемте ко мне.

В кабинете Азаркин, не дожидаясь приглашения, сразу же уселся на стул, закинул ногу на ногу и кепочку свою натянул на колено. Он был готов к долгой и откровенной беседе.

– Рассказывайте. – Сокольников с сожалением взглянул на часы.

– Ей наследство досталось. Ну, жене моей, – начал Азаркин. – Не знаю там, тетка, кажется, из Куйбышева померла. В прошлом году. Богатая тетка, я тебе скажу. Кольца разные, кулончики, браслеты и рыжье. Царские червонцы. Вот она и начала монетами торговать. Я ей говорю: ты что, паскуда, делаешь! На зону захотела? Так же нельзя, это ж восемьдесят восьмая. А ей все нулем. Но я ж не могу на все это смотреть, ты ж понимаешь! Вы извините, что я на «ты». Вообще меня Николаем зовут. А вас, извиняюсь, как?

По словечкам, которые то и дело проскальзывали в речи Азаркина, определенной юридической подкованности да еще полублатной тягучей интонации Сокольников безошибочно догадался, что заявитель прежде отбывал срок.

– Меня зовут Олег Алексеевич. Скажите, вы под судом случайно не состояли?

Вопросу Азаркин не удивился.

– Было дело. Вот именно случайно. Но я не о том. В общем, я такого терпеть не стал и пошел сюда.

– Хорошо, – сказал Сокольников. – Ну а кому она продавала, вы знаете?

– Золото, что ль? Какой разговор! – обрадовался Азаркин. – Очень хорошо знаю.

Сокольников испытывал растерянность. Такого он еще не видел, чтобы муж пришел заявлять на жену!

– Вы посидите в коридорчике, – распорядился он. – Мне надо доложить руководству.

– Понял, – сказал Азаркин, с готовностью исчезая за дверью.

Никому Сокольников звонить не собирался. Просто захотелось минут пять спокойно поразмыслить. По-человечески Азаркина нужно было выгонять. Но по правилам требовалось отобрать объяснение. Так полагалось работать с заявителями.

– Заходите, Азаркин, – пригласил он, распахивая дверь. – Вы с женой совместно проживаете?

– Ну! – сказал Азаркин.

– И… дети есть?

– Как же! – Азаркин оживился, вопрос ему очень понравился. – Двое. Пацаны. Старший, ты понимаешь, угрюмый чертенок. А младший – весь в меня. Палец в рот не клади.