355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Леонов » История советской литературы. Воспоминания современника » Текст книги (страница 6)
История советской литературы. Воспоминания современника
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:33

Текст книги "История советской литературы. Воспоминания современника"


Автор книги: Борис Леонов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

70

Во время одной из писательских поездок произошел такой случай.

К дому для гостей, где ночевали писатели, подали автобус, чтобы отвезти их в какой-то совхоз для выступления. Все собрались кроме Михаила Светлова.

Руководитель группы Леонид Сергеевич Соболев нервно произнес:

– И где же Светлов? Кто видел Михаила Аркадьевича?

– Я видел, – ответил Владимир Солоухин. – Позвать что ли?

– Будь добр, Владимир Алексеевич. А то мы и так уже опаздываем на встречу с читателями, – сказал Соболев.

Солоухин завернул за угол дома для гостей и направился к туалету во дворе, куда, как он видел, направился Светлов.

Подойдя к туалету, спросил:

– Михаил Аркадьевич, вы тут?

– Тут, тут.

– Михаил Аркадьевич, там Соболев нервничает. Надо отправляться, а вас нет. Поскорее, Михаил Аркадьевич.

Из туалета голос Светлова спокойно произнес:

– Не торопи меня. Володя. Опорожнюсь – цены мне не будет!

71

Длительное знакомство связывало меня с Георгием Афанасьевичем Ладонщиковым, известным многим вчерашним детям своими умными, улыбчивыми книжками стихов «Маленькие мастера», «Капризный бычок», «В мастерской бобренка», «Чучело гороховое» и многих других.

При встречах Георгий Афанасьевич делился разными казусами, которые происходили на встречах с детьми – его благодарными читателями.

Как-то зашел у него разговор с одним мальчиком. На вопрос Ладонщикова, как тот живет, чем и как занимается, мальчишка наговорил ему кучу несуразностей.

– Зачем же ты мне сказал неправду? – спросил Георгий Афанасьевич.

Тот опустил глаза и проговорил:

– Боялся, что ты мне не поверишь, если я скажу тебе правду…

72

Писатель Валерий Исаев рассказал мне об одном из своих приездов в родное село на Курщине.

Но сначала несколько слов о самом Валерии Николаевиче.

Он не только литератор, но и известный врач-стоматолог, доктор медицинских наук, профессор. И вот природа наградила его еще и поэтическим даром. Он выпустил несколько сборников стихов, несколько прозаических книг, последней из которых стала книга о русском первопроходце и купце Григории Шелехове.

Так вот во время очередного вояжа в родные края председатель колхоза пригласил его проехать на своем «газике» по полям, поглядеть, что делается вокруг…

К вечеру возвращались в село.

Видят – мужик тащит мешок с фермы. Видимо, спер комбикорм.

– Знаешь, Николаич, – сказал председатель, – давай свернем, а то неловко мужику будет с нами встречаться…

73

О Константине Георгиевиче Паустовском, книги которого давно любимы читателями, а его перу принадлежат повести «Кара-Бугаз», «Колхида», «Черное море», «Повесть о жизни», «Золотая роза», не раз и не два добрыми словами вспоминали бывшие участники его семинара в Литературном институте. А среди них немало и таких, кто стал известными писателями. Это и Владимир Солоухин, и Ольга Кожухова, и Михаил Годенко.

В частности, Юрий Васильевич Бондарев вспоминал, как Паустовский вел у них семинарские занятия. Он никогда не выступал в роли мэтра в общении со студентами. Он был старший и более опытный в литературе товарищ. Его вроде бы тихие, произносимые скрипучим голосом слова высекали искру желания писать еще лучше, любить словесность так же, как он. Паустовский говорил им о значении и важности слова, об остроте и зоркости писательского глаза, о мастерстве Чехова, Куприна, Бунина.

«Довольно часто, разбирая сюжет, коллизию того или иного рассказа, – писал Юрий Бондарев, – он по ассоциациям начинал вспоминать случаи из своей жизни, и устные эти новеллы, уже тронутые писательским домыслом, были настолько хороши, что я глубоко жалею – он не все их успел записать и опубликовать позднее».

Одним из таких рассказов Константина Георгиевича было воспоминание из его журналистской жизни в Одессе. Тогда Паустовский работал ответственным секретарем газеты «Моряк», в которой вместе с ним трудились Катаев, Багрицкий, Бабель, Олеша, Ильф. Были они молодыми, дерзкими, мечтающими о литературной славе. Ведь шел только 1921 год.

Самым опытным в «Моряке» был писатель Андрей Соболь. Как-то он принес в газету новый рассказ. Всем он показался интересным, но как-то сумбурно исполненным. Печатать его в таком виде было нельзя. А предложить опытному писателю переделать рассказ никто на себя смелости не брал.

Во время обсуждения судьбы рассказа в редакции сидел старик Благов, бывший директор популярной в России газеты «Русское слово», правая рука издателя Сытина. Теперь этот пожилой человек работал в «Моряке» корректором.

Поздно вечером он пришел к Паустовскому домой, зная, что тот взял с собой рассказ Соболя для размышлений над текстом.

– Знаете, очень талантливая вещь, – сказал Благов. – Нельзя, чтобы она пропала.

– Но ведь в таком виде…

– Дайте мне рукопись, – предложил Благов, – и я попробую по ней пройтись.

– Как это пройтись?! – возмутился Паустовский. – Вы же знаете, что Соболь категорически против правки его материалов.

– Обещаю, что я не трону и не впишу ни единого слова.

Было уже поздно, и Благов остался на ночь у Паустовского.

Он вынул из кармана огарок толстой свечи, зажег его и склонился над рукописью с карандашом в руке. Закончил он работу только к утру.

Когда Паустовский прочел рассказ, не сдержался:

– Это чудо! Как вы это сделали?

Благов спокойно ответил:

– Просто расставил знаки препинания. У Соболя с ними форменный кавардак. Особенно тщательно я расставил точки. И абзацы. Это, милый мой, великое дело. Еще Пушкин говорил о знаках препинания. Они нужны для того, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе легкость и правильное звучание. Знаки препинания как нотные знаки. Они твердо держут текст и не дают ему рассыпаться.

Рассказ Соболя был напечатан.

А на следующий день автор ворвался в редакцию. Глаза его горели, весь он был возбужденным. И с порога:

– Кто трогал мой рассказ?

Никто не трогал, – тут же ответил Паустовский. – Можете проверить текст.

– Ложь! – крикнул Соболь. – Я все равно узнаю, кто трогал.

В редакции учуяли запах скандала.

И тогда Благов, как обычно, спокойно сказал:

– Если вы считаете, что правильно расставленные знаки означают слово «трогать», то извольте: трогал его я по своей обязанности корректора.

И тут же Соболь бросился к Благову, крепко прижал старика к себе, троекратно поцеловал его:

– Спасибо. Вы дали мне чудесный урок. Но только жалко, что так поздно. Я чувствую себя преступником по отношению к своим прежним вещам…

А студенты в семинаре Паустовского, выслушав рассказ-воспоминание, во время усвоили очередной урок любимого мастера.

74

Известно, что драматург Всеволод Витальевич Вишневский был неистощимым выдумщиком. Фантазия его всегда рождалась экспромтом в соответствии с обстановкой, обликом встреченного человека и с собственным настроением. Подобных случаев, когда скромный, неведомый ему человек становился вдруг известным полярником, бесстрашным пограничником, ученым с мировым именем в его речи, тосте, экспромтном выступлении история знает немало.

Помню, в частности, рассказ кинорежиссера Ефима Львовича Дзигана, с которым мне довелось встречаться, когда в 60-х годах заведовал кафедрой русского языка во ВГИКе. Так вот он рассказал, что нечто подобное проделал с ним Всеволод Витальевич.

Они, как известно, сняли фильм «Мы из Кронштадта», принесший им неслыханный успех, что предопределило продолжение творческой дружбы.

Однажды Вишневский пригласил Дзигана к себе домой, чтобы поговорить о новом замысле.

Тот приехал.

И только начали говорить, как в дверях кабинета писателя появился не то администратор, не то руководитель какого-то клуба. Представившись, человек сообщил, что внизу писателя ждет машина и они срочно должны ехать на ранее запланированное и обусловленное с Вишневским выступление.

Вишневский не стал спорить и тут же уговорил Дзигана поехать вместе, просто «за компанию». Пока, мол, он будет выступать, и не очень долго, Ефим его подождет, а потом они вернутся и продолжат начатый разговор…

И вот они уже в клубе.

Дзиган, оставшись за какой-то стенкой, отгораживавшей его от стены, закурил. Неожиданно рядом с ним в кресло за столиком присел Вишневский, чтобы подождать вызова к аудитории.

И тут эта самая «стенка» раздвинулась, поскольку оказалась занавесом.

Аудитория встретила аплодисментами сидевших за столиком Вишневского и Дзигана. Последний от неожиданности чуть не выронил папиросу изо рта.

Тут же вскочил Вишневский и заявил, что ему доставляет огромное удовольствие представить собравшимся в зале известного героя гражданской войны, второго номера пулеметного расчета из Первой Конной и смелого братишку с Волжской флотилии. И все, что он говорил далее, конечно же, никакого отношения к биографии Дзигана не имело.

И вдруг Вишневский неожиданно остановился и представил слово первоконнику.

Что было делать? И Дзигану пришлось выкручиваться из ситуации, дабы не подвести товарища и с честью выйти из положения, созданного самим же товарищем. А положение действительно выглядело анекдотичным.

– Ну я тоже наговорил кучу такого, что зал прекрасно понял и по-достоинству оценил мою фантазию на счет того, что перед ними и рядом со мной стоит легендарный сподвижник полярного исследователя Амундсена, один из основателей буддийской философии по аграрно-индустриальному вопросу, полководец вооруженных сил племен средней Африки и пустыни Сахары и вообще замечательный писатель Всеволод Вишневский…

75

Писатель Гарий Леонтьевич Немченко, автор известной повести «Пашка милиция», поведал историю из жизни многотиражки на Магнитке, где он был главным редактором.

Работал с ним некто Ежиков. И вдруг подал заявление об уходе и отправился на жительство в другой город. Вскоре Ежиков дал о себе знать, прислав письмо. В нем сообщалось, что он женился на женщине, старше его на двадцать лет.

При встрече Гарий спросил Ежикова:

– Что тебя заставило пойти на такой шаг в жизни?

– Видишь ли, – ответил ему Ежиков, – жена моя заведующая кафедры иностранных языков. А я хочу изучить английский…

76

При встрече с нашим великим писателем Леонидом Максимовичем Леоновым я спросил, правда ли говорят, что когда ему исполнилось тридцать лет, он якобы схватился за голову и произнес:

– Боже, как я уже стар!?

Леонид Максимович улыбнулся:

– Через шестьдесят лет вспомнить, что произошло с тобой в тот момент, – нереально. Можно, конечно, подтвердить: «Да, именно так я и говорил». Но это будет неправда.

А после паузы оживился:

– Да что я со своими тридцатью годами. Вот Пушкин в свои двадцать два в письме к другу Дельвигу писал, что живет воспоминаниями. И добавлял, а чем, мол, еще жить остается под старость нашей молодости.

77

Василий Петрович Росляков вспомнил, как однажды на Пленуме писателей он оказался рядом с Павлом Филипповичем Нилиным.

Глядя в президиум, Нилин сказал:

– Базилек, смотри, видишь рядом с Георгием Марковым сидит человек с профилем римлянина периода упадка империи?

Росляков пояснил:

– Это Альберт Беляев. Из отдела культуры ЦК.

– Так вот он сидит на твоем месте.

– Как так.

– А так. Тебя приглашали на работу в ЦК? Ты отказался. А он нет. И вот теперь сидит на твоем месте.

78

По Переделкину шла группа писателей, среди которых был и Павел Филиппович Нилин.

Из-за угла соседней улицы навстречу им вышел Корней Иванович Чуковский.

– Здравствуйте, Корней Иванович, – поприветствовал Чуковского Нилин.

– Здравствуйте, Павел Филиппович! – снял головной убор Корней Иванович, проследовал дальше и скрылся в одной из калиток.

Павел Филиппович, проводив взглядом Чуковского, ни к кому конкретно не обращаясь, произнес:

– Ваще, если этот старичок задержится лет на пять-семь на земле, он всех обосрет, кого еще не успел…

Пройдя несколько шагов, Нилин продолжил:

– Намедни приезжала к нему одна старушка. Назвалась гимназической подругой. Повспоминали они о своей юности, попили чайку. Потом Корней Иванович со всей своей челядью пошел провожать Наденьку. Когда Наденька скрылась, челядь обратилась к Чуковскому: «Так кто же она, эта ваша Наденька?»

– Я же вам сказал, что гимнастическая подруга. Правда, в одна тысяча девятьсот шестнадцатом годе она вышла замуж за известного санкт-петербургского гомосексуалиста, который на вторую ночь бежал от ее в ея чулках.

79

Лидия Николаевна Сейфуллина прославилась своими повестями «Перегной» и «Виринея». Нередко ей приходилось встречаться с Алексеем Максимовичем Горьким, который поддерживал талантливую писательницу. Нередко он делился с нею и какими-то личными неурядицами.

И вот однажды из его уст она услышала такую жалобу на житье-бытье:

– Понимаете, меня сейчас все избирают почетным – то булочником, то пионером. Завтра собираюсь осмотреть сумасшедший дом… Боюсь, как бы не вернуться оттуда почетным… сумасшедшим.

80

Среди многих баек о Михаиле Аркадьевиче Светлове существует и такая.

Уезжая отдыхать и творить в Дом творчества Коктебель, Светлов договорился с директором издательства «Советский писатель» Николаем Васильевичем Лесючевеким. что тот через десять дней переведет ему деньги за выходящую в издательстве книгу.

– Только уж не подведи, Николай Васильевич! Мне там ребят надо будет угощать, да и самому немножко пображничать не мешает.

– Не волнуйся. Михаил Аркадьевич, как договорились…

Но минуло десять дней. Потом две недели. А денег, обещанных директором издательства, на его имя не поступило.

Кипела в душе обида и жаждала воплощения в самое крепкое слово. Но такого слова почта не пропустит. И тогда Светлов находит формулу для выражения своего возмущения.

Он берет бланк телеграммы и выводит на нем: «Москва. Издательство „Советский писатель“. Лесючевскому. Вашу мать беспокоит отсутствие денег».

81

В Доме литераторов в питейном зале буфета сидел за столом изрядно «начитанный» Виль Владимирович Липатов. Вокруг него – писатели-северяне Василий Ледков, Юван Шесталов, Григорий Ходжер, Владимир Санги. Между прочим, шел разговор о национальных литературах, о влиянии национального характера на творчество писателей Севера.

Сидел Виль Владимирович, закрыв глаза, но всем видом показывая, что внимательно слушает говорящих.

Мы с ним познакомились в Литературном институте, где он вел семинар прозаиков. Кстати, вел интересно, творчески. И потому именно к нему обратились мы с Геннадием Серебряковым, когда задумали издавать альманах «Мастерская» на базе издательства «Молодая гвардия». Обратились, чтобы он разрешил записать ход одного из занятий семинара, на котором обсуждался бы рассказ студента. Обычно при обсуждении автор характеризует свою работу, выслушивает суждения о ней товарищей по семинару и выводы руководителя семинара. И мы записали такой семинар Липатова. Но не смогли осуществить замысел альманаха. У нас его перехватили «конкуренты», у которых хватило энтузиазма всего лишь на два выпуска.

Кстати, именно идея «Мастерской» позволила воскресить к жизни горьковский журнал «Литературная учеба», который выходит в свет и по сей день.

А на семинарах по текущей литературе мы обсуждали повести Виля Липатова «Сказание о директоре Прончатове», «Серая мышь», «Еще до войны». Поистине народным повествованием стал его «Деревенский детектив» – Федор Иванович Анискин, великолепно воплощенный на киноэкране Михаилом Жаровым…

Между тем писатели-северяне продол свой заинтересованный разговор, разогревая себя все новыми порциями горячительного. Не забывали при этом о Виле Владимировиче.

Кто-то из них вспомнил имя отсутствовавшего Юрия Рытхэу, известного своим романом «Время таяния снегов».

– А вы знаете, Юра говорит, что он не чукча, что отец у него японец.

Виль Владимирович вскинулся:

– Кто у него отец?

– Японец.

– Да какой японец?! – возмутился Липатов. – У него отец – еврей из яранги…

82

Обратив внимание на сидевшего в президиуме писательского собрания секретаря Правления Озерова Виталия Михайловича, Михаил Кузьмич Луконин спросил:

– Знаешь, кто он?

И сам же ответил:

– Буржуазный специалист по вопросам социалистического реализма.

83

В сентябре 1972 года делегация Литературного института имени А.М.Горького по плану обмена с Литературным институтом имени И.Бехера в Лейпциге прибыла в Германскую Демократическую Республику. В составе делегации были два студента, прославленный драматург Виктор Сергеевич Розов, ведший в институте семинар по драматургии, ректор института Пименов Владимир Федорович и я. Естественно, наш небольшой, но дружный коллектив, возглавлял ректор.

По приезде в Лейпциг Виктор Сергеевич получил солидный гонорар за опубликованный сценарий его всемирно известной киноленты «Летят журавли».

В этот день мы оказались в Ваймере, побывали в домах Гете и Шиллера и пошли обедать в ресторан «Элефан».

Когда стали рассчитываться с официантом, Розов объявил:

– Я вас угощаю.

– Эх, вырвалось у меня. – Что же вы раньше не сказали: мы бы и шнапса заказали и бира.

– Так и по миру меня бы пустили, – отшутился Виктор Сергеевич…

А когда пришла пора уезжать из Берлина, мы собрались в холе гостиницы. Как приехали каждый с чемоданом, так и уезжали.

Тут появился Розов.

Следом за ним везли тележку с сумками, чемоданами. Всего семь мест.

Владимир Федорович глянул на багаж Розова и сказал:

– Русские за границей.

– Русские – это мы, – подхватил я. – А это – Розов за границей…

84

Василий Петрович Росляков рассказывал, как группа московских писателей должна была отправиться на встречу с сотрудниками Министерства сельского хозяйства, занимавшимися вопросами коневодства. Пригласил их замминистра, бывший прославленный командарм Первой Конной Семен Михайлович Будённый.

Накануне встречи он собрал своих подчиненных и обратился к ним с вопросом:

– Конскому составу ясно, кто такие писатели?

С места послышалось:

– Да, вроде…

– Объясняю, – строго сказал Семен Михайлович. – Писатели – это те, кто делает литературу. А знаете, что такое литература?

– Да вроде…

– Объясняю.

Он взял со стола книжонку и прочитал:

– «Наставление по вольтежировке». Это книга.

Потом взял другую:

– «Наставление по рубке лозы». Это книга.

Потом третью:

– «Наставление по стрельбе с седла». Это тоже книга. А все вместе – литература…

85

В журнале «Октябрь» печатали полемическую статью литературоведа Владимира Александровича Архипова, в которой он спорил с новомировским критиком Сурвилло. Наборщик по ошибке в тексте «Он, Сурвилло, утверждает» набрал: «Оно, Сурвилло, утверждает».

Корректор заметил оплошность наборщика и в верстке исправил опечатку.

Но бывший в то время первым заместителем главного редактора критик Дмитрий Викторович Стариков, которому опечатка пришлась по душе, восстановил набранное.

В конце концов журнал так и вышел с опечаткой. Естественно, она не прошла мимо внимания острословов.

И когда критик Сурвилло входил в Дом литераторов, нередко слышалось:

– Оно, Сурвилло, пришло…

А Дмитрий Стариков за оный проступок был «награжден» строгим выговором главного редактора.

86

Поэт Сергей Митрофанович Городецкий, который ярко вошел в русскую поэзию с книгой стихов «Ярь», вышедшей в 1907 году, пожалуй, лучшего так и не создал за всю оставшуюся жизнь. А первый его сборник был пронизан солнечным светом, исходившим из языческого божества древних славян Ярилы. Запечатленные в сборнике мифологические мотивы напоминали современникам живопись Николая Рериха и скульптора Сергея Коненкова. О Городецком сразу же заговорили, ему предсказывали блестящую перспективу. Да не кто-нибудь предсказывал, а Блок, Брюсов, Белый.

Но так бывает, что «Ярь» и, может быть, еще сборник «Перун», остались лучшими его свершениями, хотя он продолжал работать в поэзии и других литературных жанрах.

Дружил он тогда с Сергеем Есениным, Николем Клюевым, Сергеем Клычковым. С Николаем Гумилевым создавал «Цех поэтов».

В конце жизни он обосновался в Обнинске, откуда наезжал в столицу.

И вот однажды, приехав в Москву из Обнинска, он оказался на заседании секции поэзии в Ломе литераторов, где обсуждали творчество молодых.

Городецкий внимательно слушал выступающих. Потом кто-то вспомнил про него и предложил:

– А может, послушаем нашего уважаемого мэтра Сергея Митрофановича Городецкого?

Предложение поддержали аплодисментами.

Старый поэт степенно подошел к трибуне и, обведя взглядом притихший зал, сказал:

– Гляжу я на вас и думаю, какие же вы все грамотные, умные, очень образованные, какие начитанные, культурные… Но как же вам всем тут скучно…

87

В апреле 1936 года в «Правде» была опубликована передовая статья «Колхозное казачество», в которой говорилось о трудном пути донского казачества к новой жизни. Называлось, в частности, имя Григория Мелехова. Кто, мол, не знает ныне его?! Раньше он был обычным крестьянином. В годы гражданской войны метался в поисках правды. И нашел ее в социалистической нови. Ныне он знатный тракторист, в авиаклубе занимается парашютным спортом, он член правления колхоза. Словом, он – настоящий советский гражданин.

Тем самым Шолохову подсказывали, каким образом должен был завершиться жизненный путь его мечущегося героя.

И вот в 1940 году вышла в свет четвертая книга «Тихого Дона».

Прочитав ее, Сталин увидел слово «конец».

При встрече с писателем спросил:

– Это что, конец?

– Да, товарищ Сталин, – ответил Шолохов.

– Так не должно завершиться произведение. Мы уже полюбили Григория Мелехова. Он должен быть с нами, строить новую жизнь.

И замолчал.

Молчал и Шолохов.

Установилась долгая пауза, которую сам Сталин прервал:

– Или вы не хотите?

– Я-то хочу, товарищ Сталин, да он не хочет.

Сталин помолчал и сказал:

– Ну что ж. Тогда действительно конец…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю