355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Леонов » История советской литературы. Воспоминания современника » Текст книги (страница 4)
История советской литературы. Воспоминания современника
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 15:33

Текст книги "История советской литературы. Воспоминания современника"


Автор книги: Борис Леонов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

43

Писатель Василий Александрович Смирнов, написавший прекрасную книгу «Открытие мира», какое-то время был секретарем Союза писателей и курировал работу Литературного института имени А.М.Горького.

И вот однажды, когда он был не то на заседании правления Союза, не то обедал в Доме литераторов, ему сообщили, что большая группа студентов курируемого им института движется по улице Воровского к Союзу писателей, чтобы устроить митинг протеста против преследования властями писателя Гинзбурга и других дисседентов.

Он мигом поднялся и выскочил на крыльцо входа в Дом литераторов.

Действительно, по улице в сторону Союза писателей двигалась довольно-таки внушительная группа студентов. Они о чем-то громко говорили, жестикулировали и… Неожиданно смолкли, увидев на крыльце своего куратора. Не доходя до крыльца метров двух-трех, остановились.

Василий Александрович обратился к ним с вопросом:

– Коммунисты среди вас есть?

– Есть, – откликнулось несколько голосов.

После паузы Василий Александрович произнес:

– Коммунисты, назад!..

44

Зиновий Паперный рассказал, как однажды в Переделкино он случайно встретился с Корнеем Ивановичем Чуковским. Увидев Паперного, выходившего из калитки Дома творчества, Корней Иванович воскликнул:

– Зиновий Самойлович, как я рад, что встретил вас! Вы даже представить себе не можете!

– А в чем дело-то, Корней Иванович?

– Ну как же. Вы же знаете нашего знаменитого философа Асмуса? Вот и чудесно. Так вот Валентин Фердинандович буквально не дает мне проходу: познакомь да познакомь меня с Паперным.

– Чем же я ему так приглянулся? – удивился Зиновий Самойлович.

– А вот это вы выясните при встрече с ним самим.

Они пошли на дачу к Асмусу.

В доме царила тишина: Валентин Фердинандович работал. И все домашние соблюдали «режим благоприятствия» труду ученого. Даже дети – внуки Валентина Фердинандовича – и те говорили шепотом.

– А вы кричать умеете? – спросил у ребятишек Корней Иванович.

– Умеем.

– А ну-ка покажите, как у вас получается?

Ребята еле-еле что-то пробормотали или промычали.

– Да не так, – огорчился Чуковский. – Давайте вместе.

И он с ребятами устроил невероятный шум. Разохотившиеся дети кричали неистово и пронзительно.

– Нет, Зиновий Самойлович, не знаю, как вы, а я тут находиться не могу. Не дача, а какой-то сумасшедший дом…

45

Поэт Михаил Спартакович Пляцковский, оставивший такие популярные песни, как «Под крышей дома твоего», «Увезу тебя я в тундру», «С голубого ручейка» и многие другие, оказал как-то о сотруднике журнала, с которым он имеет дело, что глаз у того сильно косил:

– И потому я часто с ним беседую с глазу на глаз…

46

Колоритной фигурой был Григорий Михайлович Поженян, за плечами которого был долгий фронтовой путь, начиная с обороны Одессы и кончая освобождением Варны и Белграда. Он автор многих сборников стихов, таких, как «Ветер с моря», «Мосты» и др. Кроме всего прочего он умел беседовать с разной аудиторией. И в среде писателей его знали как компанейского, заводного человека.

Чаще всего прочего он рассказывал историю своего исключения из Литературного института.

А ведь был он морским офицером, кавалером многих орденов и медалей. За что исключили?..

Случилось это в 1947 году, когда только началась вакханалия борьбы с космополитизмом. Одной из первых жертв этой борьбы оказался Павел Антокольский, руководитель, поэтического семинара Литературного института.

Началось с того, что студентов из его семинара вызвали в партбюро и предложили публично осудить своего руководителя за антисоветские настроения. Многие, кстати, так и поступили. А Проженян встал и сказал:

– Что же это у нас получается? Вчера еще Павел Григорьевич для всех был выдающимся советским поэтом, а нынче ни с того, ни с сего стал врагом?! Как-то не сходится одно с другим.

Присутствовавший тут товарищ из партийных органов объяснил Поженяну, что такова партийная оценка деятельности Антокольского. Если же Поженян не согласен с мнением партии, то он может ее /то есть партию/ оставить.

Вот так и получилось, что был издан приказ об отчислении студента Поженяна из института, о чем сообщил ему у себя в кабинете ректор Федор Васильевич Гладков.

– И чтобы ноги вашей больше не было тут! – заявил ректор.

Григорий Поженян спокойно ответил:

– Уже нет моих ног!..

Тут же встал на руки и вышел на руках из кабинета ректора….

Потом он уехал в Прибалтику и устроился там на Судостроительный завод клепальщиком котлов. Там-то и стали его «открывать» как рабочего поэта. А вскоре восстановили в партии и в Литературном институте.

47

Среди писателей 1920-х годов популярностью пользовалось имя Сергея Ивановича Малашкина.

Выходец из семьи батраков, он с 1905 года включился в революционную борьбу. В 1906 году стал членом партии большевиков. Был в ссылке в Вологодчине, где познакомился с В.М. Молотовым. Встречался с В.И.Лениным, И.В.Сталиным. Писал, стихи. Но популярность пришла к нему, когда в 1926 году вышла в свет повесть «Луна с правой стороны, или Необыкновенная любовь», в которой затрагивались многие «болевые точки» жизни молодежи в интимной и общественной жизни…

Многое повидал и пережил этот добрый человек о седым зачесом, серыми, выцветшими глазами и застенчивой улыбкой. Именно таким я увидел его в редакции журнала «Молодая гвардия», куда он нередко приходил и приносил с собой «эхо» воспоминаний о былом.

В частности, рассказал он, как в новогоднюю ночь то ли двадцать шестого, то ли двадцать седьмого года у него в квартире раздался телефонный звонок. В трубке звучал голос Молотова:

– Слушай, Сергей Иванович, ты не будешь возражать, если мы, твои старые товарищи, заедем к тебе и отметим праздник вместе? Повспоминаем прошлое.

– С удовольствием, – ответил Сергей Иванович. – Правда, у меня практически ничего нет, чтобы достойно встретить дорогих гостей.

– Да ты не волнуйся. Мы со своим продуктом.

Не прошло и получаса, как у него появились Сталин, Молотов, Буденный с гармошкой, Ворошилов. Сталина Малашкин знал с 1911 года по совместной ссылке, Молотова еще раньше, но особенно с 1916 года, когда по революционным делам нередко встречались в Нижнем Новгороде.

Гости принесли с собой плетенку грузинской чачи, бочонок соленых арбузов, вина, всевозможной закуски.

Сначала выпили за Новый год, за новые успехи в делах Отечества. Потом решили вспомнить вспомнить прежние спевки, многоголосие. Словом, ночь буквально пролетела. Гости уехали, когда уже новый день нового года отсчитал пять часов…

А на следующий день Малашкина потребовал к себе домоуправ.

В кабинете его был участковый милиционер. Домоуправ зачитал жалобу соседних квартир на Малашкина, у которого всю ночь происходил какой-то бедлам и все время распевались песни. Но не революционные, а церковные. Малашкин не стал возражать, извинился и, взяв квитанцию для уплаты штрафа, удалился.

А еще через день собралось партийное собрание домкома. На него вызвали Малашкина на проработку. Он не отвечал на многие вопросы и прежде всего на вопрос, кто же был у него в гостях. Да и не поверили бы, если бы он назвал товарищей.

Ему объявили выговор с предупреждением, что в случае повторения подобного будет поставлен вопрос об исключении Малашкина Сергея Ивановича из партии большевиков…

Пережив свалившиеся нежданно-негаданно неприятности, Малашкин вскоре забыл происшедшее.

Но, как обычно бывает, минувшее посещает нас внезапно и остро.

Наступила очередная зима.

И вот, слушая как-то репродуктор, Сергей Иванович неожиданно вздрогнул, услышав слова диктора о том, что москвичи и гости столицы готовятся к встрече Нового года. Он похолодел. Справившись с волнением, тут же набрал номер Молотова. Когда с той стороны провода ему ответил Вячеслав Михайлович, попросил:

– Ты не можешь со мною поговорить? Нет, не по телефону. Я готов прийти, куда скажешь.

Молотов назначал ему встречу в Кремле на Ивановской площади в одиннадцать утра..

Малашкин в лицах поведал Молотову о происшедшим с ним после новогодней ночи. Молотов искренне смеялся над сценами, которые мастерски воспроизводил Сергей Иванович. В это самое время в Кремль въехал эскорт машин. Одна из них остановилась возле беседовавших Молотова и Малашкина и из нее вышел Сталин.

Поздоровавшись, спросил:

– Над чем такие великие большевики так заразительно смеются?

– Коба, ты послушай, что Сергей рассказывает.

– Малашкин был вынужден в сокращенном варианте рассказать Сталину и про домоуправа с милиционером, и про партийное собрание.

Выслушав, Сталин улыбнулся:

– Спасибо, дорогой, что не выдал нас. А то бы и нас с Вячеславом могли вызвать на партсобрание и даже исключить из партии.

Повернувшись к Молотову, сказал:

– Ты не возражаешь, если мы от имени Политбюро выразим благодарность товарищу Малашкину за товарищеское поведение и неразглашение состава участников сходки с пением церковных песен?!

48

Михаил Матвеевич Годенко рассказал, как на одном из писательских собраний в начале пятидесятых годов выступил чем-то озабоченный и возбужденный Степан Злобин, перу которого принадлежали романы «Степан Разин», «Салават Юлаев» и др.

– Вообще Степан Павлович был фигурой не очень удобной официальной номенклатуре, – говорил Годенко. – Нередко его оценки прошлого и дня текущего, мягко говоря, не совпадали с официальными. И потому возникали казусы и в жизни, и в творчестве.

Я лично знаю, что в сороковых годах он написал повесть «Восставшие мертвецы», в которой поведал об испытаниях выпавших на долю его товарищей и его самого, оказавшихся в фашистском плену. Они готовили побег, но их планы выдал провокатор. Степана Павловича как одного из руководителей группы, готовившей побег, заковали в кандалы и препроводили с территории Белоруссии на Эльбу, в лагерь Цейтхэйн. В нем он пробыл почти два года. В 1945 году был освобожден нашими войсками.

Вот об этом и рассказывала повесть, судьба которой оказалась не менее трагичной, как и судьба тех, о ком она рассказывала. В 1947 году повесть была конфискована Комитетом госбезопасности и возвращена автору в конце 1953 года, то есть после смерти Сталина. Повесть послужила основой для его романа «Пропавшие без вести», который вышел в свет в 1962 году…

Так вот в начале пятидесятых, когда я был на писательском собрании, я впервые увидел его в «действии». Стоя за трибуной и жестом указывая на Президиум собрания, он произнес:

– Вы, жадною толпой стоящие у трона…

Тут же поднялся побледневший Сурков и жестким тоном потребовал:

– Продолжай, продолжай…

В тишине зала прозвучал чей-то голос:

– Да он дальше слова забыл…

49

Рассказывали, что главный редактор «Нового мира» Александр Трифонович Твардовский ознакомился с принесенными ему стихами Олжаса Сулейменова – молодого казахского поэта, удачно начавшего свою литературную биографию и писавшего стихи на русском языке. Так вот ознакомившись со стихами Сулейменова, он сказал:

– Да, это уже не по-казахски.

И после паузы добавил:

– Но еще и не по-русски…

50

Автор известной «Гренады» и «Песни о Каховке» Михаил Светлов и писатель Юрий Олеша – автор романа «Зависть» бражничали в ресторане «Националь».

Уже изрядно подвыпившими, они вышли из зала и возле входной двери Светлов прислонил Юрия Карловича к стене и сказал:

– Юра, стой и не шевелись… А я мигом за такси…

Через некоторое время Олеша открыл глаза и увидел перед собой человека в черной форме, расшитой золотом, с золотыми пуговицами.

– Швейцар, произнес Олеша. – Такси…

– Я не швейцар, – ответила фигура в черном с золотом.

– А кто же?

– Я адмирал.

– Тогда катер! – приказал Олеша.

51

Шестого июля 1928 года Алексей Максимович Горький, вернувшийся в СССР отправился в поездку по стране, чтобы воочию убедиться в переменах, происшедших на родной земле. Его путь пролегал через Курск, Харьков, Запорожье, Крым, Ростов-на-Дону, Казань, Нижний Новгород и многие другие города.

После возвращения в Москву жаловался близким:

– В каждом городе, на каждом вокзале как будто одни и те же люди и говорят как будто одно и тоже, и теми же словами. На одной из таких встреч баба в красной косынке заявила: «Товарищи! Перед вами пролетарский поэт Демьян Бедный!» Но тут кто-то крикнул ей в ответ: «Дура! Бедный – толстый, а Горький – тонкий».

И улыбнувшись, Горький добавил:

– Знают, черти полосатые, литературу. Знают…

52

Исаак Бабель, которого знают по его «Одесским рассказам» и «Конармии», прослышал о трудном материальном положении критика Петра Сторицына, который отличался тем, что всячески где только можно было говорил про Бабеля всякие гадости.

И вот Бабель решил дать Сторицыну червонец.

Осуществляя замысленное, сказал:

– Деньги, Петр Ильич, как вы знаете, даром не даются. Клевещите на меня, пожалуйста, если это доставляет вам удовольствие. Но клевещите до известного уровня. Давайте установим уровень…

53

На поэтическом семинаре Михаила Аркадьевича Светлова в Литературном институте имени А.М.Горького обсуждали стихотворение кого-то из симинаристов. И одно из представленных в подборке стихов в целом понравилось всем, включая и мастера. Только одна строчка, по общему мнению, выбивалась своей инородностью. Она не согласовывалась с общей тональностью стихотворения.

– Ну, это ерунда… Подумаешь, строчка, – горделиво поглядывал на своих товарищей автор.

– Напрасно вы так полагаете, – отреагировал на слова семинариста Михаил Аркадьевич. – Хотите, я вам популярно объясню, что такое несовершенная или неудачная строка?

Представьте себе, что вам очень захотелось по малой нужде. Вы огляделись, увидели перед собой телегу со стогом сена, забежали за нее и с удовольствием стали освобождаться от ненужной жидкости. А телега тем временем со стогом сена тронулась. А вы не заметили этого а продолжаете ловить кайф. Вот это и есть неудачная строка…

54

Как-то во время очередной нашей встречи Григорий Иванович Коновалов серьезно заметил:

– Знаешь, во мне что-то сталинское стало прорезаться.

– Как так?

– Вчера заседание секретариата было. Все говорили, говорили. Особенно Бондарев. Мне надоело слушать, я стукнул кулаком по столу и сказал: «Будя! Юрий Васильевич заморился!» И ты знаешь, секретариат закончился…

55

Из курьезнейших эпизодов, рассказанных Михаилом Годенко, запомнившихся ему в жизни редакции журнала «Октябрь», был и такой.

Федор Иванович Панферов вел заседание редколлегии, на котором присутствовали Брайнина, Коптяева.

Вдруг в дверях показалась рука с пузырьком.

Федор Иванович прервал свое выступление и обратился к тому, кто был в дверях:

– В чем дело. Боря? Что случилось?

Боря был водителем у Федора Ивановича.

– Да вот… Опоздали… С анализом. Лаборатория только до одиннадцати принимает.

– Да не волнуйся, Боря, – успокоил его Федор Иванович. – Пересцым, пересцым…

56

По-разному готовятся студенты к экзаменам. Кто сам читает программный материал, а кто пользуется методом фольклора, когда выслушивает содержание произведений от товарищей. Вот таким образом подготовленный студент вытащил билет, в котором значился вопрос «Вс. Вишневский „Оптимистическая трагедия“.

Он решил отвечать без подготовки.

Бодро и вдохновенно начал с общих фраз о выдающемся произведении, о его сценической и кинематографической судьбе.

Сделав паузу, продолжил:

– Краткое содержание трагедии такое. На корабль пришла женщина и украла кошелек. Ее поймали. Завернули в брезент. Выбросили за борт. И корабль пошел…

Принимавшие экзамен соответственно отреагировали на это «краткое содержание».

– А почему пьеса названа «Оптимистическая трагедия»? – сквозь слезы спросил один из экзаменаторов.

– Так ведь корабль-то пошел…

57

Журнал «Сельская молодежь» находился на четвертом этаже издательства «Молодая гвардия», куда нередко спускались мы с пятого и делились с коллегами равными новостями. Так вот «селяне» рассказали, в частности, об очередном вояже их спецкора Петра Скобелкина в Вешенскую.

Так случилось, что он чем-то пришелся по душе Михаилу Александровичу Шолохову. И тот каждый раз во время его приезда приглашал Петра к себе в дом.

– Недавно, – говорили ребята, – Петя вернулся из Вешенской и рассказал, что сообщил Михаилу Александровичу о том, что он, наконец, женился.

– А сколько тебе? – спросил Шолохов.

– Сорок с небольшим, – ответил журналист.

– А я бы, Петя, – сказал Михаил Александрович, – женился в двадцать, но с большим.

58

В Доме литераторов сидела группа поэтов и шумно бражничала в буфете. Среди них был и Егор Исаев. А через буфет пролегал путь в солидные организации, включая и партком.

Неожиданно в зале появился Сергей Петрович Антонов, автор известных «Поддубенских частушек», повести «Дело было в Пенькове». Он направлялся в сторону парткома. Увидев его, Егор Исаев из-за стола крикнул:

– Сережа, ты не Чехов, не Чехов…

Тот смущенно пожал плечами и прошел мимо.

Через некоторое время ему предстояло возвращаться тем же путем. Он осторожно, почти крадучись, пробирался к выходу, дабы не услышать, кем он еще не является.

Но тут опять послышался голос Исаева:

– И не Горький, не Горький…

59

В профкоме издательства поручили писателю Федоровскому Евгению Петровичу в канун Нового года выступить перед ребятишками издательских работников в роли Деда Мороза. Достали реквизит, нарядили. Все пришлось впору.

И вот в канун празднования Елки в детском саду он отправился на выделенном ему «Москвиче» по адресам работников, где в семье были малые ребята. Каждому из ребят он привозил подарки. Благодарные родители, знавшие сослуживца, подносили ему по лафетничку беленькой. Под конец поездки он уже был изрядно начитанным. А наутро ему надлежало прибыть в детский сад на праздник Елки и поздравить ребятишек с наступающим Новым годом…

Евгений Петрович буквально заставил себя подняться.

Сполоснув лицо, надел на себя форму Деда Мороза. Вышел на улицу. Было довольно прохладно. На улице стало немного полегче. «Москвича» еще не подали.

Чтобы поправить здоровье, отправился в ближайший магазин. Купил две четвертинки, или, как он говорил, двух «малышей», сунул их в карман шубы: после представления они будут кстати.

Подошла машина, и он отправился в детский сад.

У входа его встретила директор и попросила подождать: ребята должны привести себя в порядок, нарядиться в новогодние костюмчики зайцев, лисичек, белочек.

– Где подождать? А вот тут за елкой в уголке. Посидите тут на стульчике. Потом ребята хором выкликнут вас. Вы выйдите, немного поиграете с ними, а потом раздадите подарки из мешка, который мы уже приготовили для вас.

– Очень даже хорошо, – согласился Евгений Петрович.

Ему принесли стульчик. Он сел за елкой. И ему стало очень хорошо, тепло.

Перед глазами аппетитно оранжевела на ветке елки мандаринка. Он ощутил в кармане шубы упругий бочок «малыша». Снял мандаринку, разделил ее на дольки. Потом вытащил четвертину, снял с нее бескозырку-пробочку и горлышком приложил четвертинку к губам. Закусил. Потом еще выпил. Закусил. Вскоре с четвертинкой было покончено.

Как на грех, он увидел еще мандаринку на ветке елки.

Дальше все происходило по тому ритуалу, только в замедленном темпе…

Он впал в забытье.

Неожиданно сквозь сон услышал пронзительные детские крики:

– Дедушка Мороз, дедушка Мороз!

Усилием воли Евгений Петрович заставил открыться один глаз. Над собой увидел какие-то ребячьи физиономии. Рты ребят продолжали извергать клич:

– Дедушка Мороз! Дедушка Мороз!

Евгений Петрович спокойно, с достоинством заявил:

– Идите отсюда, детки! Захворал ваш дедушка!..

На внеочередном заседании профкома Федоровскому Е.П. был объявлен выговор за срыв утренника в детском саду, посвященного Новогоднему празднику.

60

Писатель Николай Корнеевич Чуковский, широкую известность которому принес роман «Балтийское небо», посвященный героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны вспоминал о Детском отделе Госиздата в городе на Неве.

– Это было удивительное учреждение. Талантливое, озорное, веселое. Тут собирались искрящиеся юмором люди – Шварц, Олейников, Хармс, Андроников и многие другие. Возник этот отдел примерно в 1924 году по инициативе Самуила Яковлевича Маршака, который и стал фактически его руководителем.

Правда, официальным заведующим Детским отделом был небольшого роста человек, начисто лишенный чувства юмора и каких-бы то нибыло литературных дарований. Звали его Соломон Николаевич Гисин. Он ходил в косоворотке и в высоких сапогах.

Кто-то из веселой компании «учреждения» спросил у Маршака:

– Самуил Яковлевич, а почему товарищ Гисин – Соломон Николаевич?

Маршак серьезно ответил:

– Соломон – это он сам, а Николаевич – это его сапоги…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю