Текст книги "Охотники на шпионов. Контрразведка Российской империи 1903—1914"

Автор книги: Борис Старков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

После начала войны японцы были уволены из магазина, но продолжали посещать американское, английское и китайское представительства. Они были замечены с пачками печатных изданий и почтовой корреспонденцией. Во время негласного осмотра комнаты на Итальянской улице в ней был обнаружен счет на имя лейтенанта де Лаврона, а также было установлено, что всю корреспонденцию японцы отправляли через американское консульство. При этом внешний конверт был адресован в Гамбург, а внутренний – в Токио. Свою корреспонденцию они также получали через американцев. Агентами наружного наблюдения было установлено, что всех своих знакомых они встречали в квартире всегда лично, «не допуская к открытию дверей на лестницу по звонку ни прислугу, ни хозяина».

В первых числах августа их посетил приехавший из Москвы Хори Сан. Сразу же после его отъезда негласным путем была получена информация, что Токаки 7 или 8 августа намеревается выехать за границу в Берлин. За японцами было установлено плотное наружное наблюдение, которое не позволило им скрыться. Днем в 2 часа японцы направились в американское консульство, где Токаки получил 400 руб. для поездки за границу.

В 10 часов вечера они вернулись домой, где их уже ждали сотрудники охранного отделения Департамента полиции штабс-ротмистр М. С. Комисаров, чиновник особых поручений И. Ф. Манасевич-Мануйлов, и. о. пристава 1-го участка Спасской части г. Санкт-Петербурга капитан Чеважевский, а также околоточные надзиратели Водопьянов и Грабовский. При обыске у японцев были обнаружены компрометирующие их бумаги, и они были арестованы. В ходе следствия было установлено, что Сиратори прекрасно владел русским языком и письмом и даже опубликовал в газете «Русь» серию статей под названием «Японские вечера». Токаки великолепно рисовал морские суда и замечательно знал технику сооружения и боевого оборудования кораблей. Арестовали также и Елену Сиратори, а на квартире была оставлена засада.

При обыске было обнаружено большое количество писем на японском языке, рисунки мин, минных заграждений и различного типа судов, а также заметки о состоянии воинских частей и составленная от руки морская карта с путем следования судов, обозначенным на ней пунктиром. Когда часть писем была переведена на русский язык, выяснилось, что в них содержались настойчивые требования усиленной осторожности. Все это давало основания для проведения дознания по обвинению их в шпионской деятельности.

Необходимость противодействия акциям японской разведки в начале XX в. заметно активизировала и другие спецслужбы Российской империи. В это же время наряду с Разведочным отделением Главного штаба русской армии автономно начала действовать агентура охранного отделения Департамента полиции Министерства внутренних дел Российской империи. В конце 1904 г. его руководство приняло решение об учреждении в структуре Особого отдела собственного специального подразделения – совершенно секретного отделения дипломатической агентуры. Его задачи определялись как «розыск международного шпионства» и наблюдение «за пребывающими в столице представителями некоторых держав, сочувствующих Японии». Однако Военное министерство и Главный штаб не были поставлены об этом в известность. Ведомственная разобщенность оставалась непреодолимым барьером на пути становления российской контрразведки.

Русско-японская война была первой войной за передел мира и сферы влияний. Именно поэтому и началась настоящая охота за секретами царских дворцов и тайнами придворной политики, которые во многом определяли механизм любой государственности. Военное противоборство России и Японии было, безусловно, выгодно Британии и США. За военными действиями Японии стояла сила Британской империи, стремившейся остановить продвижение русских в Тибет, Индию, Афганистан и Среднюю Азию. США стремились укрепить свое влияние на Дальнем Востоке и во всем Азиатско-Тихоокеанском регионе путем взаимного ослабления России и Японии.

Существует версия, что в 1903 г. английскому разведчику Сиднею Рейли удалось раздобыть коды военно-морского флота России и планы военно-морской крепости Порт-Артур. Некоторые зарубежные исследователи даже считают, что он действовал по заданию Акаси, поскольку коды и планы Порт-Артура были действительно проданы Японии и использовались в военных действиях против России. Рейли в самом деле в это время находился в Порт-Артуре, где официально занимался коммерческой деятельностью.

Российская контрразведка установила имя человека, который непосредственно похитил секретные чертежи крепости. Им оказался китаец Хо-линь-шунь, работавший под началом главного корабельного инженера Свирского. Хо-линь-шунь отлично знал весь порт, укрепления, детальное расположения минных полей и имел доступ к планам дока. Материалы российской контрразведки свидетельствуют, что он знал о начале японской бомбардировки еще 26 января 1904 г. 23 февраля и 8 марта на его банковский счет были переведены крупные суммы денег. 10 апреля он был задержан жандармом при попытке без разрешения выехать из Порт-Артура. Однако ему все-таки удалось бежать, и его дальнейшая судьба неизвестна.

В ходе следствия российской контрразведке не удалось установить имя заказчика этой акции. Однако через двадцать семь лет жена Рейли, Маргарет, вспоминая о жизни своего мужа, вскользь упомянула инженера, которого она знала по Порт-Артуру. Этого человека звали Хо-линь-шунь. Интересен и другой факт: оба, Рейли и Хо, исчезли из Порт-Артура в одно и то же время. В опубликованных документах Акаси имя Рейли не значится. Хотя вполне можно допустить, что тот работал под псевдонимом.

Английская военно-морская разведка контролировала продвижение 2-й Тихоокеанской эскадры российского флота и, очевидно, охотно делилась этими сведениями с японским Генеральным штабом. При этом следует учитывать тот факт, что абсолютное большинство международных телеграфных линий находились в собственности англичан.

С конца февраля 1904 г. Разведочное отделение вплотную занялось британским военным агентом полковником Нэпиром. Однако первые установки свидетельствовали, что английский офицер поддерживал лишь официальные контакты с представителями российского Главного штаба. С началом Русско-японской войны Нэпир резко ограничил все «неформальные» связи в военной среде. Однако опыт расследования «дела Ивкова» подсказывал необходимость проверки всех подозрительных связей контактирующих с ним иностранных подданных. Поэтому внутренняя агентура обратила внимание на преподавателя Санкт-Петербургского политехнического института Джона Маршалла, который мог быть потенциальным посредником британского военного агента. В мае 1904 г. он был взят под плотное наблюдение. Почти сразу же выяснилось, что сорокапятилетний преподаватель оказался хорошим знакомым военно-морского атташе Великобритании, капитана королевского флота Кальторна. С ним он встречался почти ежедневно.

Маршалла особенно интересовало все, что было связано «с судами, приготовлявшимися к отправке на театр войны». Это касалось его контактов со служащими Главного управления кораблестроения и ряда заводов, выполнявших военные заказы. Одним из его источников был сын его экономки Казимир Паликс, работавший в Кронштадте на ремонте броненосца «Орел». По заданию Кальторна Маршалл добыл ряд весьма ценных материалов по русскому флоту. В частности, это были подробности аварии подводной лодки «Дельфин» и состояние кораблей Балтийского флота, предназначенных в состав 2-й Тихоокеанской эскадры.

В ходе этой агентурной разработки Лавров и его сотрудники вышли на след особо ценного агента британской разведки. Им оказался скромный переплетчик морского ведомства Генрих Поваже. В течение многих лет он активно сотрудничал с британской разведкой и безнаказанно продавал военные секреты России. Однако в ходе успешно развивающейся агентурно-оперативной разработки у Лаврова неожиданно возникли непредвиденные осложнения. 6 мая агентура Лаврова, которая занималась разработкой графини Комаровской, подозреваемой в шпионаже, неожиданно зафиксировала организацию параллельного наружного наблюдения. Как выяснилось позднее, за Комаровской высокопрофессионально наблюдали агенты тайной полиции.

Лавров немедленно обратился за разъяснениями сложившейся ситуации в высшие инстанции. Директор Департамента полиции А. А. Лопухин объяснил ему, что по указанию министра внутренних дел в Департаменте полиции создана небольшая специальная организация для наблюдения за морским агентами в целях оказания помощи адмиралу 3. П. Рожественскому (в то время еще начальнику Главного морского штаба) и что в результате организованного наблюдения на Комаровскую «получены новые, весьма серьезные сведения».

21 мая Разведочное отделение было отстранено от наблюдения за «Коричневым» (под этой кличкой в Департаменте полиции проходил Джон Маршалл). Лавров и его сотрудники, весьма встревоженные складывающейся ситуацией, настояли на проведении межведомственного совещания. Представители Департамента полиции предлагали объединить усилия тайной полиции с контрразведкой. Однако при этом настаивали, чтобы Разведочное отделение вместе со всем делопроизводством и агентурными разработками было передано из Военного министерства в Департамент полиции. Лавров, ставший к этому времени подполковником, от этого категорически отказывался. На путях компромиссного решения было предложено разграничить сферу деятельности: Разведочное отделение должно было заниматься наблюдением за «сухопутными» военными агентами, а Департамент полиции – за морскими. Однако все эти разумные решения остались нереализованными. Более того, внутриведомственное соперничество обострилось.

Департамент полиции опирался на поддержку всесильной бюрократической машины Министерства внутренних дел в лице В. К. Плеве. Военное министерство попыталось тактическим маневром вывести Разведочное отделение из-под давления штаба корпуса жандармов, которому по административной линии формально подчинялся Лавров. 17 июля он был уволен в отставку приказом императора по армейской кавалерии. Одновременно были готовы документы о возвращении его на военную службу в распоряжение Главного штаба. Это было сделано высочайшим приказом 14 августа 1904 г.

12 августа 1904 г. Лаврова пригласили на Фонтанку, д. 16, в Департамент полиции, где его принял чиновник особых поручений И. Ф. Манасевич-Мануйлов. Впоследствии Лавров писал, что господин Мануйлов объяснил ему, что имеет поручение преобразовать организацию Департамента полиции по разведке шпионства на широких началах, используя опыт Парижского разведочного бюро. Мануйлов проинформировал Лаврова, что Департамент полиции уже имеет свою местную и заграничную агентуру и что уже назначен специальный жандармский обер-офицер – и поэтому объединение обеих организаций неизбежно. По словам Лаврова, Мануйлов предложил ему «частным образом соединить Разведочное отделение с их организацией». Лавров отказался от этого предложения и указал на его несоответствие «Высочайше утвержденному мнению по сему предмету военного министра», изложенному в докладной записке от 20 января 1903 г. Скоро началась массированная атака Департамента полиции на Разведочное отделение.

13 августа сотрудники Разведочного отделения установили, что новым спецподразделением Департамента полиции взят под наблюдение шведский военный агент барон Лейонхювуд. 19 августа сотрудники Департамента полиции предприняли попытку вербовки лакея барона, который уже давно был завербован Лавровым. 21 августа последовала новая попытка вербовочного подхода. На этот раз это был лакей полковника Нэпира. Он уже давно был на связи у одного из сотрудников Лаврова и доложил о случившемся в военную контрразведку. Подобная деятельность Департамента полиции подробно документировалась Разведочным отделением, а факты Лавров неоднократно докладывал начальнику военно-статистического отделения Главного управления Генерального штаба Виталию Платоновичу Целебровскому. Он неоднократно указывал, что «двойственная система, тяжелая во всяком деле, совершенно нетерпима розыском».

Официальный протест Лаврова действия не возымел, и ему пришлось свернуть работу наружной агентуры. Представители русской тайной полиции стали энергично приобретать внутреннюю агентуру в окружении иностранных военных дипломатов. В сентябре Лавров лишился своего внутреннего агента, разрабатывающего Джона Маршалла, который теперь выполнял задания контрразведки Департамента полиции. К 1 октября был перевербован и последний внутренний агент по делу Маршалла. В таких условиях работа Разведочного отделения становилась бесцельной и приходилось думать не о расширении дела, а в первую очередь «о возможном охранении уже ведущихся наблюдений и сбережений своих внутренних агентов», указывал в своем отчете Лавров. «Пробивные» способности и возможности руководства контрразведки Департамента полиции оказались гораздо сильнее и эффективнее, нежели руководства Разведочного отделения военного ведомства.

Однако определенный эффект докладные записки Лаврова все же возымели. В ходе одной из личных встреч с ним директор Департамента полиции А. А. Лопухин был вынужден признать, что его организация «немного зарвалась». Однако при этом он убеждал Лаврова, что «дело растет с каждым днем» и что особое внимание они хотят обратить на Австро-Венгерскую империю. В частности, Лопухин указывал, что планируется открыть резидентуру Департамента полиции в Вене и для этих целей ассигнуется 20 тыс. руб.

К этому времени из различных источников в Петербург поступали сведения, что центр японской разведывательной службы переместился в Вену. Об этом, в частности, сообщал генералу Целебровскому русский военный агент в Париже Лазарев. В письме от 24 марта 1904 г. он писал: «Японская миссия в Вене имеет секретных агентов в Кракове и Львове, которые получают надлежащие указания из Варшавы и Петербурга». Эта информация поступила к русскому военному агенту от Манасевича-Мануйлова.

Буквально через день 25 марта 1904 г. на имя начальника военно-статистического отдела Главного штаба генерала В. П. Целебровского поступило отношение от директора Департамента полиции Лопухина следующего содержания:

«Милостивый государь Виталий Платонович!

Из совершенно секретного источника мною получены сведения, что центром японской разведывательной службы является г. Вена. Так на днях к японскому посланнику в Париже явилось одно лицо… с предложением агентурных услуг. Посланник Мотоно заявил этому лицу, что ему надлежит обратиться в Венскую миссию, спросив проживающего ныне в Вене бывшего японского консула в Одессе. Японская миссия в Вене имеет секретных агентов в Кракове и Львове, агенты получают сведения о передвижении наших войск из Варшавы и Петербурга.

Из того же источника мною получены сведения, что подробный план Порт-Артура был приобретен японцами от какого-то русского военного инженера.

Об изложенном считаю долгом сообщить вашему превосходительству.

Прошу ваше превосходительство принять уверение в совершенном моем почтении и преданности.

Лопухин».

Лавров не знал всего этого, и фигура Мануйлова не вызывала у него уважения. Поэтому он отнесся к прожектам Лопухина с большим скепсисом и уклонился от обсуждения этого вопроса. Он продолжал считать, что главным препятствием на пути осуществления планов создания по-настоящему эффективной контрразведывательной службы является некомпетентность сотрудников Департамента полиции в военных вопросах. Еще тогда, когда Департамент полиции лишь только собирался решать поставленную перед ними задачу по разработке иностранных военно-морских атташе и обеспечения безопасности 2-й Тихоокеанской эскадры в пути на Дальний Восток, он указывал: «…организация Департамента полиции не имеет надлежащей связи с Морским министерством и некомпетентна в морском деле». Он считал, что выход из складывающейся ситуации заключался в том, чтобы создать в охранном отделении кадры специалистов в военной области как для контрразведывательной, так и для разведывательной деятельности. Время подтвердило прозорливость и правильность предложений и прогнозов Лаврова.

Противниками Лаврова в Департаменте полиции оказались люди, более искушенные в политическом интриганстве. Это были чиновник для особых поручений Департамента полиции Иван Федорович Манасевич-Мануйлов и жандармский ротмистр Михаил Степанович Комиссаров. По-своему это были очень талантливые, незаурядные личности. Они имели склонность к авантюризму, были достаточно честолюбивыми и даже тщеславными людьми, которые не чурались никаких средств ради достижения своих карьерных целей. Судьба уготовила им жизнь, полную стремительных взлетов к вершинам властных структур и таких же стремительных падений.

Так, начальником специального подразделения Департамента полиции – совершенно секретного Отделения дипломатической агентуры был жандармский ротмистр М. С. Комиссаров. Он родился в 1870 г. в казачьей семье, окончил Полоцкий кадетский корпус, а затем 3-е Александровское военное училище. Военную службу проходил в 1-м артиллерийском мортирном полку. В мае 1904 г. перешел на службу в Отдельный корпус жандармов, где отвечал за проведение «деликатных» мероприятий (контрразведка, перлюстрация, печатание погромных антисемитских прокламаций) Департамента полиции. Это был серьезный, зрелый офицер, знающий несколько иностранных языков и обладающий хорошими организаторскими способностями. У коллег по Отдельному корпусу жандармов он особым расположением не пользовался. Они считали, что это был «совершенно беспринципный человек, способный на что угодно, вплоть до убийства мешавшего ему по каким-либо причинам человека, пьяница, развратник, наглец и провокатор…». О нем распространялись слухи, что он увел жену своего начальника генерала А. В. Герасимова и женился на ней в бытность того начальником Санкт-Петербургского охранного отделения. «…Высокий, полный, с красным лицом и серыми глазами, бегающими под синеватыми очками», – такое, в общем, нелицеприятное описание внешности Комиссарова оставил в своих воспоминаниях служивший под его началом в Перми офицер Отдельного корпуса жандармов Н. А. Кравец. Однако Комиссаров очень быстро делал свою служебную карьеру и к 30 годам стал уже полковником, поэтому такая нелестная характеристика вполне могла быть всего лишь выражением зависти к более удачливому и талантливому коллеге. Добавим также, что никто не отказывал ему в храбрости и личном мужестве при проведении сложных операций по обезвреживанию террористов.

Чиновник для особых поручений Департамента полиции надворный советник И. Ф. Манасевич-Мануйлов был личностью весьма неординарной. По официальной версии он родился в 1869 г. в бедной еврейской семье Западного края. Его отец Тодрес Манасевич за мошенничество, выразившееся в подделке акцизных бандеролей, был сослан на поселение в Сибирь. Там его старший сын Иван, когда ему исполнилось 7 лет, был усыновлен богатым сибирским купцом Мануйловым и стал впредь именоваться Иваном Федоровичем Манасевичем-Мануйловым. По другой версии он был внебрачным сыном П. Л. Мещерского и еврейской девушки X. Маншон. По просьбе Мещерского он был усыновлен богатым сибирским купцом Ф. П. Манасевичем-Мануйловым. До 14 лет воспитывался в его доме и был крещен приемным отцом. В 1880-е гг. вместе семьей переехал в Петербург, где принял лютеранство, окончил реальное училище Гу-ревича и был записан в купеческое сословие. По завещанию своего приемного отца он унаследовал весьма приличное состояние 100 тыс. руб., получить которые мог, однако, лишь по достижении 35-летнего возраста. Но это не помешало ему вести широкий образ жизни, занимая деньги у ростовщиков под будущее наследство.

В 1890-е гг. Манасевич-Мануйлов начал подвизаться на ниве журналистики, активно сотрудничая в газетах «Новое время» и «Новости». Он становится известным как автор хлестких фельетонов и нескольких театральных пьес. Его любимым литературным псевдонимом с этих дней становится Маска. Вместе с Б. И. Бентовым он переделал для русской сцены полтора десятка французских пьес и фарсов. Одновременно при поддержке своего сводного брата по отцу В. П. Мещерского в 1892 г. был принят на государственную службу (по дворцовому управлению). Несколько позднее он стал чиновником Министерства внутренних дел Российской империи – сначала сотрудником Петербургского охранного отделения, находясь на связи у полковников Секеринского и Пирамидонова, а затем чиновником для особых поручений министра внутренних дел В. К. Плеве.

В 1894 г. он командируется в Париж для ознакомления с настроениями французского общества по поводу участия Франции в торжествах по случаю открытия Кильского канала и одновременно по поручению департамента полиции для сбора сведений о положении заграничной агентуры Департамента полиции. Официально Манулов был аккредитован как секретарь газеты «Новости». В 1899 г. Манасевич-Мануйлов был командирован в Рим, где с 1901 г. исполнял обязанности агента по римско-католическим делам. Ему было поручено организовать секретное наблюдение за прибывающими из России священнослужителями Римско-католической церкви, особенно за сношениями последних с кардиналом Ледоховским, который являлся в это время главным руководителем антирусской агитации среди католического духовенства. В своих донесениях он указывал следующее: «Мною были приняты меры к подысканию в известных сферах людей, которые за денежное вознаграждение могли бы держать меня в курсе всего того, что происходит. После тщательного ознакомления с отдельными кружками мне удалось заручиться сотрудничеством 2-х католических священников, пользующихся полным доверием в здешних посольских сферах. Кроме того, я имею возможность войти в сношения и пользоваться услугами двух лиц в Кракове и одного во Львове. Мне казалось возможным заручиться содействием итальянского правительства, что и было достигнуто путем дипломатических переговоров поверенного в делах и соглашением, происшедшим между директором политической полиции в Риме г. Леонарди и мною. С известными сотрудниками и содействием местных властей наблюдения за польскими происками могут дать полезные результаты».

Одновременно Манасевич-Мануйлов вел наблюдение за русскими революционными группами. В 1902 г. по приказанию В. К. Плеве он был командирован в Париж «для установления ближайших сношений с иностранными журналистами и представителями парижской прессы в целях противодействия распространению в сей прессе ложных сообщений о России с отпуском ему 1500 руб. жалованья и 300 руб. на расходы». В октябре 1903 г. он информировал руководство Департамента полиции, что установил связь с римским журналистом Белэном, который согласился снабжать его сведениями обо всем, что происходит в итальянских социалистических кружках и в редакции газеты «Аванти». Другим сотрудником стал польский журналист Домбровский, который давал сведения из сфер, близких к журналу «Европеец».

Во время Русско-японской войны Мануйлов начал активно заниматься контрразведывательной деятельностью. 24 марта 1904 г. русский военный агент в Париже Владимир Петрович Лазарев информировал начальника Военно-статистического отдела Главного штаба В. П. Целебровского, что чиновник Министерства внутренних дел Мануйлов сообщил ему, что «центром японской разведывательной службы является Вена».

В справке Департамента полиции его деятельность характеризовалась так: «…Мануйловым была учреждена непосредственная внутренняя агентура при японских миссиях в Гааге, Лондоне и Париже, с отпуском ему на сие 15 820 руб., благодаря сему представлялось возможным, наблюдая за корреспонденцией миссий, получить должное освещение настроений и намерений нашего врага; кроме того, Мануйлову удалось получить часть японского дипломатического шифра и осведомляться таким образом о содержании всех японских дипломатических сношений, этим путем были получены указания на замысел Японии причинить повреждения судам 2-й эскадры на пути следования на Восток. …Мануйлов получил от Департамента поручение организовать специальное отделение розыска по международному шпионству и наблюдению за прибывающими в столицу представителями некоторых держав, сочувствующих Японии. Энергичная деятельность Мануйлова дала вскоре же осведомленность в отношении английского и шведского представителей, причем Мануйлов даже сумел проникнуть в тайну их дипломатических сношений, а равно организовал агентуру при турецком посольстве». Мануйлов попытался реализовать свои возможности и способности на поприще научно-технической разведки. Он предложил Главному артиллерийскому управлению «доставлять специальные документы, т. е. чертежи орудий и т. п.». Он достаточно тесно взаимодействовал с французской тайной полицией, которая охотно безвозмездно передавала ему документы, относящиеся к Русско-японской войне, в первую очередь относительно японской агентуры, действующей в России. Поэтому, вернувшись в Петербург, он предложил директору Департамента полиции А. А. Лопухину проект создания организации для борьбы с международным шпионажем против России.

«Мой проект, – писал впоследствии сам Мануйлов, – был одобрен министром внутренних дел, и мне было поручено организовать особое отделение при департаменте». Таким образом, летом-осенью 1904 г. было создано специальное подразделение тайной полиции, которое начало выполнять контрразведывательные функции. В отличие от Разведочного отделения Военного министерства оно располагало значительными денежными средствами. На агентурно-розыскные мероприятия руководство тайной полиции ассигновало 23 тыс. руб., что в несколько раз превосходило расходы всего Разведочного отделения Главного штаба.

Манасевичу-Мануйлову пришлось также столкнуться с деятельностью эмиссара клана «Черного Дракона» Мотодзиро Акаси.

По сведениям Департамента полиции, к осени 1904 г. кроме Вены резидентуры японской военной разведки были созданы в Антверпене и Стокгольме. Они организовали разведывательное сопровождение 2-й Тихоокеанской эскадры в ее движении на Дальний Восток. Активная разведывательная деятельность, организация диверсий, поддержка террористической деятельности левоэкстремистских революционных организаций внутри России, организация и подготовка вооруженного восстания в национальных окраинах Российской империи – вот далеко не полный перечень деятельности клана «Черного Дракона». Везде чувствовалась уверенная рука опытного противника.

Согласно законам диалектики общественно-политического развития противники и оппозиция строю, режиму, вождю всегда есть в любой стране. Вопрос в том, насколько они дееспособны, влиятельны, организованны и готовы к решительным действиям. Задачей спецслужб в отношении их является выявление их признанных лидеров и отношения к ним в обществе, армии и органах государственной безопасности. Важным является выяснение таких вопросов: пользуются ли они поддержкой извне и как изменится политический и экономический климат в регионе в случае их прихода к власти? Особое значение эти вопросы приобретали, когда речь шла о стране, которая по своему геополитическому положению представляла значительный интерес.

В свое время при разработке планов на предстоящую военную кампанию японское командование принимало в расчет даже возможный рост революционного и национально-освободительного движения в России. Уже в середине 1903 г. в меморандуме императорского японского Генерального штаба было особо отмечено и указано на российское социалистическое движение как на возможного союзника при проведении подрывных операций в тылу противника. Японским дипломатам и разведчикам было рекомендовано обратить внимание на разработку как представителей либеральной оппозиции, так и радикальных революционных групп.

В марте 1904 г. начальник Выборгского охранного отделения доносил в Департамент полиции следующее: «Серьезного внимания в настоящее время заслуживает то обстоятельство, что японская миссия в Петербурге после разрыва дипломатических отношений с Россией избрала свое местожительство именно в Стокгольме. Есть основания полагать, что это сделано с той целью, чтобы удобнее следить за всем тем, что происходит теперь в России. …Ближайшими помощниками японцев для получения необходимых сведений из России могут быть высланные за границу финляндцы, проживающие ныне в Стокгольме; для последних же добывание этих сведений не может составить большого затруднения».

Поэтому руководство российской тайной полиции приняло решение организовать плотное агентурное наблюдение за деятельностью японских военных агентов и оппозицией за границей. С этим заданием И. Ф. Мануйлов в октябре 1904 г. срочно выехал в Западную Европу. Для решения поставленных задач ему была выделена солидная сумма в размере 45 тыс. руб. Она почти в два раза превосходила годовой бюджет всего Разведочного отделения Главного штаба. Довольно скоро Мануйлов установил, что ключевой фигурой японского шпионажа в Европе является военный атташе в Стокгольме полковник Мотодзиро Акаси.

Именно он сумел наладить контакты с лидерами финляндской оппозиции, которые к этому времени располагали весьма обширными связями в русских, польских и прибалтийских революционных и либеральных кругах. Самую широкую поддержку и взаимопонимание Акаси нашел у видного политического деятеля Финляндии, известного журналиста и литератора, создателя и руководителя Партии активного сопротивления Финляндии Конрада (Конни) Виктора Зиллиакуса. Последний родился в 1855 г. в семье сенатора X. Ю. В. Зиллиакуса, получил юридическое образование и с 1978 г. служил в Верховном суде, а с 1879 г. – в канцелярии генерал-губернатора Финляндии.

В 1881 г. Зиллиакус ушел с государственной службы и вел хозяйство в собственном поместье, однако скоро разорился и уехал в США, где проживал с 1889 по 1893 г. Затем он перебрался в Японию (1893-1897), а оттуда во Францию (1897-1898). Именно в это время он получил европейскую известность как журналист и писатель, автор книг об индейцах, путевых заметок, переводов японских сказок на шведский язык. Свои публикации в газетах и журналах Европы и Америки он частенько подписывал псевдонимом Самурай.

В 1898 г. Зиллиакус вернулся в Финляндию, где в 1899-1900 гг. являлся соредактором и одним из авторов либеральной газеты «Нюа прессен». После ее закрытия переехал в Швецию, где с 1901 г. стал редактором нелегальных финляндских газет «Фриа урд» (на шведском языке) и «Вапайта санойа» (на финском языке), издаваемых в Стокгольме. Он был одним из инициаторов и организаторов подачи адреса императору Николаю II от имени деятелей европейской науки и культуры с протестом против политики русификации Финляндии. В это же время он активно занимался революционной деятельностью, связанной с нелегальной транспортировкой в Россию революционной литературы и оружия. С этой целью он приобрел яхту и установил тесные контакты с российскими либеральными и революционными деятелями, особенно социал-демократами и социалистами-революционерами. В 1902 г. в Стокгольме вышла его книга «Революционная Россия» сначала на шведском, а в 1904 г. на финском языке, в которой рассматривалась история революционного движения в России за последние десятилетия XIX в. С 1903 г. активно сотрудничал в шведском журнале «Нордиск ревыо», в котором публиковались его статьи о положении в Финляндии.