Текст книги "Голая суть"

Автор книги: Бонни Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Глава двенадцатая

Через двадцать минут по руке вновь прошла дрожь, когда она вставляла ключ в висячий замок на дверях пожарного депо. За раскрывшейся дверью сарая находилась залитая солнцем кухня. Она собрала все свои силы в кулак и храбро прошмыгнула в дом.

И замерла у открытой двери кладовки.

Он всегда покупал продукты по наитию. Она улыбнулась, увидев целый склад еды: шесть банок чили; три пакета отборной фасоли, по преимуществу, черной; и две коробки швейцарских бисквитных трубочек «Литтл Дебби». Прекрасно сбалансированная диета, подумала она. Эта мысль, однако, лопнула, как мыльный пузырь, оставив только ком в горле, когда она увидела двойные емкости яблочного сока.

Яблочного сока из Огасты. Она больше не желала думать о том, как оставит на его усмотрение статью для журнала и снимки. Она аккуратно затворила решетчатую дверь кладовки. И прошла через заднюю часть дома к лестнице. К лестнице, ведущей наверх, в спальню и детскую.

Как приговоренный, она сосчитала поштучно все шестнадцать ступенек. На верхней площадке она остановилась. Дверь в спальню была раскрыта, смятая постель не убрана. Он спал на двух подушках, по-видимому, поперек огромной кровати. Выполненной по заказу, чтобы хватило места для его длинных ног.

И прежде, чем она успела отдать себе в этом отчет, она склонилась над сосновой постелью, стала расправлять простыни персикового цвета и аккуратно стелить свадебное одеяло. Проведя рукой по кромке одеяла, она специально уложила ее так, чтобы грубая часть ткани не терлась о его щеки. Перед сном он всегда совершал ритуальное омовение и лез под простыни с еще мокрыми волосами. Он и сейчас так делает?

Она взяла в руки одну из подушек, взбила ее и погрузилась в холодный перкаль, хранящий запах его кожи. Да, она почувствовала запах лимонного шампуня. Она еще раз сделала глубокий вдох. Вспоминая. Вспоминая, как его разгоряченная душем кожа касалась ее обнаженного тела. Как они занимались любовью при свете. Глядя друг на друга, наслаждаясь тем, что видели их глаза. Выражение… Хватит себя мучить.

Она подкинула подушку, взяла за уголки и положила у резного изголовья. И приготовилась уходить. Но по пути увидела свежую, выглаженную рубашку, сложенную поверх спинки виндзорского кресла.

Расправив рубашку, она аккуратно разложила ее на краю постели. Когда он приходил домой с работы, то любил становиться под душ, а затем переодеваться в чистую рубашку и брюки. А где же его мокасины?

Возможно, полетели под кровать. Она присела на корточки и отвернула край одеяла. Да, мокасины были там, окруженные, как крытый фургон, клубами пыли. Со времени ее ухода никто под кроватью не убирал. Значит, судя по положению дел, она нужна здесь хотя бы в чисто бытовом плане, как чистящая и убирающая единица.

«Это лучше, чем ничего», – похвалялся ее внутренний голос. Но женское тщеславие взбунтовалось. Как и любая другая женщина, она хотела быть нужной не только ради домоводческих способностей, которые, надо сказать, у нее были минимальными. Сколько раз Волк говорил ей, отчего он на ней женился! И она гордилась тем, что перечислявшиеся им достоинства не имели ничего общего с ведением ею домашнего хозяйства.

Правда, с тех пор она лучше стала готовить. Она задумалась, разгоняя пыль под кроватью и посылая ее клубки к противоположной стенке. Теперь она пролезла под кровать и сдула небольшой пыльный комочек, прилипший к носку одного из мокасин. Она ровно выставила мокасины у изножья постели, чтобы он сразу же мог в них ступить, когда наденет чистую рубашку.

– Я так скучал о том, как ты выставляла мои мокасины.

Крадущийся За Добычей Волк.Она замерла на подкосившихся коленях и никак не могла собраться с силами и встать на ноги. Скай не в состоянии была обернуться. Она не в состоянии была двинуться, не то, чтобы говорить.

– И еще я скучал по твоим мокрым чулкам, висящим в душе. А, кстати, помнишь, как я жаловался, что мне не хватает места в шкафу? Зато теперь целый шкаф для одного себя мне вовсе не в радость.

– Правда? – Она вцепилась в угол одеяла и подтянулась, прежде, чем подняться на ноги и повернуться к нему лицом. Он стоял, прислонившись к белому дверному косяку. И выглядел так, как она его себе представляла все эти три дня: в черной майке, кожаной безрукавке, сапогах и плетеной головной кожаной повязке, которая, как она заметила, не могла удержать его волосы на месте. Сексуально болтающаяся прядь кокетничала с точеной его щекой. Он убрал ее, перебросив через плечо.

Да, он выглядел точно так же, как тогда, когда она видела его в последний раз, тогда, когда он нашел ее записную книжку с карандашиком. Разница только в одном… теперь он улыбался.

– Я привезла материал тебе на утверждение. – Она нагнулась и подала ему конверт, лежавший рядом с его рубашкой.

– С каких это пор я должен утверждать твои материалы?

Она раскрыла конверт.

– Я не напечатаю ничего про пау-вау, не получив твоего одобрения. То же касается и фотографий.

Он взял конверт и шлепнул его о бедро, словно споря с самим собой, следует ли вообще смотреть его содержимое.

– Мне все равно, зачем ты пришла сюда. Независимо от причин, я рад. Рад тому, что вижу тебя.

Он сделал огромный прыжок по направлению к ней и вдруг замер. Оглянулся через плечо, а потом вновь поглядел на нее.

Он не знает, побывала ли я в детской, решила она. Скай покачала головой. Нет, до детской она еще не дошла. Дыхание его стало ровным.

– Может быть, все-таки посмотришь статью и снимки, Волк?

– Ага. Конечно. – И сел на край постели, раскрыв конверт. Первой он вынул фотографию, где Улыбающаяся Салли ела трехэтажное мороженое. – Блеск!

Она облегченно вздохнула, потрясенная, как много значит для нее его похвала.

– Да, этот ребенок способен заглотать гору мороженого. – Он взял в руки следующую фотографию. – Тита и ее тканые вещи.

Скай уселась рядом.

– Ты уловила дух Титы. Ее благородство.

– Это нетрудно было сделать. Она царственная женщина. Красивая женщина. Душа традиции племени Осаге, пусть даже она и женщина девяностых годов.

Он склонил голову набок и хитро подмигнул.

– Даже несмотря на то, что она до сих пор носит с собой трубку и табак?

– Т-с-сс! Этот секрет надо любой ценой уберечь от детей. – Она нервно откашлялась. Теперь самое время сказать то, что она собиралась сказать. Извиниться. Она обязана это сделать. – Я, правда, намеревалась посвятить тебя в свой замысел о материале для журнала.

– Неужели? – Он взял следующий снимок, на котором был изображен он, окруженный смеющимися детьми из племени Осаге. – Точно?

– Да.

Он сложил снимки в конверт и закрыл его. Сердце у нее ушло в пятки. На него это не произвело никакого впечатления. Более того, он ничем не дал понять, что разрешает публиковать фотографии, не говоря уже о сопроводительном материале.

– А когда ты намеревалась рассказать мне об этом, Скай?

– Я пыталась сделать это на кухне в Огасте, как только мы вернулись, помнишь? Я думала…

– Да, ты пыталась и, в конце концов, рассказала. Все верно. Но ты планировала все это с самого начала, Скай.

– Я вынуждена была молчать. Ведь если бы я тебе сказала сразу, что одной из причин поездки на пау-вау является подготовка материала для «Голой сути», ты бы трясся со мной на мотоцикле?

Крупные его пальцы перебирали край конверта.

– Вероятно, нет.

– Вероятно? – Она придвинулась поближе, наклонив к нему лицо.

– Хорошо. Если бы ты рассказала мне о своем замысле написать статью, как только мы приехали в Огасту, я бы оставил тебя там и поехал бы на пау-вай один.

Неужели злость его проходит? Он уже не так свирепо вцепился в конверт.

– Но когда мы приехали в лагерь, – потряс он перед нею конвертом, – у тебя была масса возможностей мне рассказать.

Она опустила голову на грудь, с облегчением выслушав его признание. Теперь настало время признаваться ей.

– Получилось так, что когда мы были вместе, я теряла счет времени. А когда я делала записи, тебя рядом не было.

– Очень удобно.

Она вскинула голову.

– Это правда.

Глаза ее остановились на зеркале во всю стену против постели. Сколько раз они сидели на постели, разговаривая, смеясь… занимаясь любовью? Его глаза гипнотически глядели ей прямо в глаза. Она внимательнее стала вглядываться в эти серые глаза. Чудесные, добрые глаза. Она знала, что ничего от них не утаит. С этого момента между ними больше не будет неправды.

– Волк, когда мы вместе были на пау-вау, нас окружали родственники.

У него дернулась бровь.

– Какое-то время мы бывали наедине.

Она пристально и вызывающе поглядела на него, молясь про себя, чтобы он увидел правду в ее взгляде. И еще невысказанную любовь.

– Когда мы бывали наедине…

Бровь задергалась сильнее.

– Да?

– Ты, похоже, ни разу не был склонен к разговорам.

Он рассмеялся.

– Ситуация обрисована верно.

– Значит, ты прочтешь мою статью?

– Я прочту твою статью.

Она встала и направилась к двери, но он вцепился ей в руку и силой задержал ее.

– Ты не собираешься подождать моей реакции? – спросил он.

– Мне нужно сделать одно дело. Ты читай. А я не задержусь больше минуты.

Он вцепился в нее еще крепче.

– Разреши мне сходить в детскую вместе с тобой.

– Нет. Это я обязана сделать сама. —В глубине души она отдавала себе отчет в том, что это будет самым долгим путешествием за всю ее жизнь. Она расправила плечи и сделала первый шаг.

«Иди и не останавливайся», – говорила она себе, пытаясь сосредоточиться на цветах коридорной дорожки: разных оттенках розового, приглушенно-синего с легким оттенком сиреневого. Но ковер сразу же вылетел из головы, как только она подошла к дверям детской. Рука ее дрожала, когда она бралась за медную ручку и отворяла дверь.

Огромный бостонский папоротник все еще стоял в углу комнаты. Заходящее солнце пробивалось через строй берез под окном и пятнами ложилось на беленькую качалку. Даже стоя на другом конце комнаты, она в состоянии была прочесть надпись, вышитую желтыми и синими нитками на подушечке в углу качалки: «Добро пожаловать, маленький!»

Сердце готово было выскочить из груди, когда она увидела стоящих в ряд плюшевых клайдсдэйлов, обступивших скамеечку возле качалки. Волк принес домой первого из них, когда врач позвонил и подтвердил беременность.

Носком она задела край овального коврика и запнулась. Выпрямившись, Скай представила себе улыбающиеся лица детей из рода Волка. Ее детей. Его детей. А теперь их общих детей.

Она храбро улыбнулась и заставила себя поглядеть на белый комод и детскую лампу. У основания лампы все еще стояла карусель из пони. Все было так же, как в тот день, когда она упала на пол, пытаясь повесить кружевные занавески. «Все на месте. Все, за исключением колыбели». Она поглядела на полуоткрытый гардероб и заметила металлический край радиофицированной колыбели.

Он убрал с глаз колыбель не только ради собственного, но и ради ее душевного покоя. И все же, когда он больше всего был ей нужен, он находился со своим племенем в Оклахоме. Он сказал, что их ничто не разлучит, когда они в Огасте занимались любовью. И вдруг слова «Их ничто не разлучит» затронули у нее в сердце струну истины. Неужели отец ей лгал, когда говорил, что будто бы звонил Вулфу и сообщил ему, что она попала в больницу? Если бы Вулф знал об этом, он бы перевернул вверх ногами небо и землю, но очутился бы рядом.

Значит, это отец хотел разрушить их брак. Неужели он зашел до такой степени далеко? В глубине души Скай уже знала ответ.

Она почувствовала, что Волк рядом, прежде, чем успела заговорить.

– Папа так тебе и не позвонил и не сказал про ребенка, верно? – Сердце ее слушало. Трепетно. Ждало.

– Нет, он не звонил.

Тут она зажмурилась и прошептала:

– Почему ты не сказал мне об этом?

– У тебя и так хватало тревоги и боли. Тебе нужен был покой, а не открытая война между мною и твоим отцом.

– Но папа солгал.

– Твой отец предпочел бы, чтобы на его принцессе женился мужчина иного плана.

– Да, но я вышла замуж за принца. За принца из племени Осаге. – Она резко обернулась, чувствуя, как рушится целый мир. На свете существовал один только Волк. Только любовь, которую они открыли вновь на пау-вау. «Это и есть весь твой мир», – пело переполненное надеждой сердце.

Белки его глаз приобрели дымчато-серый оттенок, словно он провел несколько бессонных ночей. Она это только что заметила. Она тоже провела несколько бессонных ночей. Ночей, когда ей бы хотелось, чтобы он лежал рядом и видел сны, крепко держа ее в объятиях.

– Почему только теперь я поняла, что папа солгал?

– Боль. Тебя заполнила боль, Скай.

– А как же ты и твоя боль?

– Это была разделенная боль. Когда плохо тебе, плохо и мне. Так действует любовь. По крайней мере, именно так действует наша любовь.

– Наша любовь?

– Ты собираешься перестать делать вид, будто меня не любишь? – Он обнял ее и повел в прихожую.

Она обрадовалась столь легкомысленному тону.

– Я знала, что люблю тебя, еще задолго до того, как ты сделал меня своей радугой.

– Раскрашенная или нет, ты все равно будешь моей радугой. Пойдем вместе вниз, моя радуга? – Я кое-что хотел бы тебе сразу показать.

– Сразу?

– До того, как мы вернемся наверх. – Он подвел ее к пожарному столбу, обшитому медью, который она считала своим во время соревнований на скорость, кто первым спустится вниз, на уровень улицы.

– Готова? – выговорил он, стоя у другого столба.

Она обхватила столб ногами и, положив руки, крикнула:

– Готова!

– Раз, два…

Она оттолкнулась, полетев вниз, не дожидаясь конца счета. Но уголком глаза заметила, как промелькнуло мимо ее более тяжелое тело.

Сапоги его уже стучали по массивному деревянному полу, а она только коснулась его ногами.

– Мошенник!

Как бы она ни старалась опередить его, ее всегда постигала неудача. Но она не переживала, когда проигрывала ему. Если побеждал он, побеждали они оба.

– Иди сюда. Здесь стоит кое-что, принадлежащее тебе.

Она вошла в гостиную, и внезапно в поле ее зрения попал «Стейнвей», тот самый «Стейнвей» бабушки Камерон.

– Как тебе это удалось?

– Я позвонил Якоби в понедельник, в то самое утро, когда вернулся в Сен-Луи и понял, какого дурака я свалял, что уехал, не дав тебе возможности объясниться насчет истории с. материалом по пау-вау.

Она провела рукой по старинному корпусу из красного дерева, сразу вспомнив, как это дерево ощущается пальцами. Изо всех фамильных реликвий, которые она вынуждена была продать, бабушкиного «Стейнвея» ей не доставало больше всего.

– Как тебе удалось заполучить его у Якоби?

– Я разыграл богатого дядюшку и сделал ему такое предложение, от которого он не в состоянии был отказаться. У денег свой язык, Скай. Уж ты-то это понимаешь, – дразнился он.

Откинув крышку, она пробежалась по клавишам слоновой кости и быстро сыграла гаммы. Ноты заполнили пространство комнаты, точно голос давным-давно пропавшего друга.

– Спасибо. Мне его так не хватало.

– Знаю.

Она подбежала к Волку и влетела прямо в распростертые объятия, почувствовав в первый раз, что она приехала к себе домой.

Он обхватил ее руками, стал гладить пальцами волосы, а она уткнулась ему в грудь. Желая его ощутить, она провела рукой по плечу и шее. Кожа была горячей.

Он нежно поцеловал ее, подняв голову, меняя угол соприкосновения губ. Поцеловал. Пробовал на вкус. Приветствовал дома.

Потом отступил на расстояние вытянутой руки.

– Мне тогда надо было остаться и переговорить обо всем после того, как я нашел твою записную книжку, но мое мужское «я»… – Разомкнув объятия, он стал бить себя кулаком в грудь.

– Кого я обманываю? – продолжал он. – Мне плевать на свое «я» и свою гордость. Когда дело доходит до тебя, Скай, я бесстыден. Ты – это все, чего я хочу. Все, что для меня что-то значит.

– Прости меня за то, что я в тебя не верила. За то, что не понимала…

– Прощать не за что. Тебе нужно было время, Скай. Время залечить раны. Теперь мы начнем жить. Ты будешь работать в журнале…

– Алисон просит больше рабочих часов.

– Так дай! А Фил проследит за тем, чтобы она твердо стояла на ногах.

– Значит, если Алисон будет работать больше, мы сможем больше времени проводить вместе.

– А ты этого на самом деле хочешь?

Она яростно кивнула.

– Я тоже этого хочу. Я всегда этого хотел: чтобы у нас для себя было больше времени. Для нашей совместной жизни. И я никогда не заставлю тебя выбирать между нашей любовью и «Голой сутью».

– Значит ли это, что ты разрешаешь мне опубликовать статью о пау-вау вместе с фотографиями?

– Да.

Молчать нечего, подумала она. Теперь настало время задать ему последний из главных вопросов.

– А как насчет календаря для «Голой сути»?

– Ну…

– Забей мяч от имени всех коренных американцев, где бы они не находились, – бросала она вызов, щекоча в знак признательности у него под ребрами.

– Покажи свое хозяйство, мужчина из племени Осаге, как «мистер Ноябрь»!

Глаза у него засверкали. Он любил, когда ему бросают вызов, точно так же, как он любил ее, и она знала об этом.

– А что было сказало АДПИ, если бы видело тебя сейчас? – спросила она.

– Американское движение за права индейцев?

– Да.

– У него на повестке дня стоят более важные вопросы, чем бряцание оружием по поводу появления в календаре изображения одного из воинов. Скорее тыпримешь на себя часть жара и пыла со стороны моих благородных братьев, если я соглашусь появиться в твоем календаре, – предупредил он.

– То есть, не я, а Алисон. Этот календарь – целиком и полностью ее идея. – Она быстро его поцеловала. – Аппарат в машине.

– Заряжен?

Скай кивнула.

– Ты будешь для меня позировать?

– Как тебе захочется. – Руки его были заняты шелком ее волос. Ублажали ее. Напоминали ей, как они рады, что она – женщина. Его женщина.

– Значит, ты согласен позировать в ленте через лоб и набедренной повязке? – спросила она.

– И все? – Теперь настал его черед ее поддразнивать.

– Добавь только к этому затаенную полуулыбку индейца из племени Осаге.

Рот его расплылся в сексуальной ухмылке, когда он стал снимать с себя безрукавку и рубашку.

– Что ж, перейдем к самой настоящей голой сути.

Рубашка шлепнулась на пол, и он расстегнул пояс и отковырнул верхнюю кнопку ширинки.

– Фотографии для календаря следует маркировать, как «материалы общего назначения». Однако… – Глаза его потемнели от потаенного желания. – Снимки для твоего личного пользования, если захочешь, пройдут по категории «X».

– «Чиппендэйлы», будьте настороже, – радостно закричала она, пробегая руками по его обнаженной груди. – Крадущийся За Добычей Волк идет по следу!