Текст книги "Голая суть"

Автор книги: Бонни Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава десятая

Огонь вечернего костра вздымался все выше и выше. Скай сидела рядом с Титой на положенной плашмя доске. Дети уселись лицом к ним на земле, слушая с широко раскрытыми глазами, как Тита заканчивает свою историю. Скай же высматривала Крадущегося За Добычей Волка. Он так и не появился, когда стали подавать говяжью похлебку и жареные лепешки. И даже тогда, когда у костра собралась большая толпа, его нигде не было видно.

Скай три раза заходила в типи. Никого. Она даже какое-то время побыла в типи, делая записи в книжке о пау-вау и фиксируя сюжетно-технические сведения о сделанных ею снимках.

Она пыталась внимательно слушать рассказ Титы, но ничего не получалось. Голова и сердце переполнялись восторгом ожидания. Где он? Она жаждала с ним увидеться, сказать ему, как она гордится тем, что является его женой. Как она восхищается его индейским наследием, а, особенно, танцами. Она хотела, чтобы он знал, какое она до сих пор испытывает возбуждение, как только представит себе, как он вертится и ступает с места на место под барабанный бой. Если бы он только пришел поскорее, чтобы она смогла рассказать…

– А теперь хотите услышать новый рассказ? – спросила Тита, потянувшись к Улыбающейся Салли.

– Да! Да! – закричали дети.

– Утреннее Небо? – Голос Титы вывел Скай из мечтательного состояния.

Она привстала и выпрямилась.

– Утреннее Небо расскажет вам свою историю. Особенную историю, – объявила Тита.

В животе у Скай похолодело. Какую историю? Тита дала ей кое-какие советы насчет сюжета, но Скай не импонировал ни один из вариантов. Легенд племени Осаге она совсем не знала. Точнее, почти не знала. Ведь она слышала историю Титы о Пауке. И видела рассказы в картинках на стенах типи.

Вспомнив нарисованные сюжеты, Скай закрыла глаза. Она попыталась представить себе, как выглядела бы их с Волком жизнь, если бы она была изображена на стенах типи. Их история. Она открыла глаза и нервно улыбнулась открытым, глядящим на нее лицам. «Они ждут. Начинай же рассказывать!»

– Не так давно одна женщина зашла в лесную чащу. Она не следила, куда идет, хотя должна была бы это делать. От глупости своей она не оставляла колышков и зарубков, которые бы привели ее назад к… костру.

Она прошла много миль, размышляя о том… чего ей не хватало в жизни. У нее не было мужа. У нее не было детей. У нее был один только долг. Долг по отношению к отцу. Долг по отношению к работе, куда она ходила каждый день. И она чувствовала себя одинокой.

Когда мысли ее прояснились, она обнаружила, что находится среди высоких деревьев, вздымающихся прямо к небу. Зловещие тени падали на землю, как когтистые пальцы. Сердце у нее забилось. Солнце село, и она знала, что вскоре опустится тьма. Она испугалась. Она… потерялась.

Дети сбились поближе, и Скай заметила, что к рассказу ее прислушиваются даже взрослые.

– Конечно, я сама могу найти дорогу назад, уговаривала она себя.

– Она была бесстрашной, – вставила реплику Улыбающаяся Салли.

– Ну, почти что. Но тут тени вокруг стали еще гуще.

Скай сделала паузу.

– И что случилось, Утреннее Небо? – спросила Салли.

– Она услышала какой-то звук. Кто-то двигался по лесу. Затем раздался глухой рык. Женщина обернулась и поглядела в глубь деревьев. Но увидела лишь два огромных желтых глаза, уставившихся на нее.

– Волк, волк! – обрадовались дети.

– Желтые глаза перемещались среди деревьев, следя за ней. Волк был от нее так близко, что она даже могла различить темные волоски на морде и хребте. Она побежала. Но потом, поняв, что от волка не убежишь, она оперлась спиной об огромную сосну и встретила его лицом к лицу.

– Она была храброй. Очень храброй! – прошептала Салли.

– Но волк вдруг исчез, а на его месте оказался красивый воин из племени Осаге, одетый в черную кожу.

– Оборотень! – прошептали дети.

Скай никогда еще не слышала об «оборотнях». По-видимому, племя Осаге верило в то, что животное способно обратиться в человека. Вот почему Волк называл Ночную Птицу «он». Волк полагал, что сова, летающая над лагерем, несет в себе дух его дяди, Томаса Ночной Птицы.

– А что случилось потом, Утреннее Небо? – стали спрашивать дети.

– Красивый воин вышел из-за деревьев. Его длинные волосы были черны, как вороново крыло…

Откуда взялся этот ворон? Скай задумалась. Она говорила вполне в духе Осаге, как и Тита. Судя по выражению детских лиц, они верили в ее рассказ. Скай бросила взгляд вокруг, чуть ли не ожидая появления спустившейся с деревьев Ночной Птицы – Томаса Ночной Птицы.

– Но женщина увидела, что серые глаза у воина – добрые. И когда он протянул руку, она пошла к нему без страха. Он повел ее к своему черному с серебром пони. И они вместе поехали к ней в деревню. А в дар он преподнес ей маленький латунный компас, какими пользуются «англо», чтобы она больше никогда не заблудилась.

– А красивый воин вернулся? – спросила Салли. – Он предложил ее отцу много пони, чтобы тот отдал ее ему в жены? Да? Да?

Все повернули головы, когда Крадущийся За Добычей Волк вошел в огненный круг. Скай увидела его чудесные серые глаза, преисполненные доброты. Она увидела, как они потемнели, а потом зажглись огнем любви.

Нервные окончания ее пальцев свело от звуков его голоса.

– Она полюбила его, – продолжил Волк. – А он полюбил ее. Она раскрыла одеяло и пустила его к себе. И они поехали верхом на пони вслед за солнцем.

Внезапно Скай захотелось от всей души, чтобы их история в настоящей жизни приобрела такой же счастливый конец, как и в сказке. Возможно, еще не поздно начать все сначала. Он этого хотел. Теперь хотела и она.

– Он предложил ей все, что у него было. – Волк прошел прямо к ней, в набедренной повязке и кожаной безрукавке. С каждым грациозным его шагом звенели подвязанные под коленями колокольчики.

Она подумала о журнальной статье. Что он почувствует, когда она расскажет ему о своем плане, что она хотела воспользоваться пау-вау рода Волка, чтобы сделать фотоснимки для «Голой сути»? Она обязана рассказать ему. Она обязана рассказать ему об этом сегодня же.

Дети веселились и хлопали в ладоши.

Скай поняла, что рассказ о первой их встрече был по-настоящему принят, когда зааплодировали и взрослые.

– Хорошая история, Утреннее Небо, – крикнул Золотой Початок. – Такой историей гордилась бы сама Тита.

– Всем нашим сказительницам положена высокая награда.

Скай позабыла про рассказ, про глазеющих детей, про все на свете, за исключением мужчины, чья кожа отливала красным при свете костра.

– Тебе, Тита. – Волк вынул серебряный браслет.

Тита взяла в руки широкий браслет и показала всем.

– А это тебе. – Он нежно поставил Скай на ноги и раскрыл другую руку, медленно отгибая пальцы. – Вот это.

– Серьги. Какие красивые!

Волк поднял руку, чтобы видели все. Сверкали и плясали вращающиеся серебряные круги. Она глядела на разделенные круги. Такие круги рисовал на земле Золотой Початок в тот день, когда она приехала на пау-вау.

– Волшебные колеса судьбы, – сказала Тита, а затем обратилась к Скай: – Погляди на серебряные перья и красные, и желтые бусинки. Красное – это Осаге, желтое – это твои светлые волосы. Сплав сердец, его и твоего. Это ваша судьба.

– Разреши, я помогу тебе, – сказал Волк.

Скай подалась вперед, прикрыв его руку своей, когда он откинул ей волосы, чтобы продеть серьги в ее уши. Она почувствовала, как серебряные перышки щекочут ей щеки. Волк наклонился пониже, внимательно разглядывая ее, словно ожидая какого-то знака, проявления чувств. А она как бы посылала ему свою благодарность, свою любовь.

Какое проявление чувств, подумал Волк. Перед лицом всего племени. Сердце его преисполнилось вдохновением. «Пусть они увидят. Пусть все увидят, что такое сердце мужчины из племени Осаге».

Он хотел не просто поднести Утреннему Небу подарок. Он хотел поцеловать ее прямо сейчас. Она облизывала губы, и влажный ее язычок ходил взад и вперед, лаская мягкий, сладострастный ротик.

Как ему устоять? Да и надо ли? Он хотел ее поцеловать. Попробовать на вкус сверкающий ротик. Она, прижимаясь, склонилась к нему, и он нежно ее поцеловал.

Дети столпились вокруг них, смыкая круг. Эмоции переполняли его сердце. Он чувствовал мощь единения и узнал, что она тоже это чувствует. Она видела, с какой любовью относятся Осаге к своим детям. Детям, принадлежащим племени, как принадлежала ему и она. Это могли быть и ее дети. Ее, чтобы любить. Ее, чтобы учить. Ее, чтобы учиться у них, как учился он. Ей только надо было порвать с прошлыми ошибками и принять предложенную ей любовь. Его любовь. Любовь детей.

К ним тянулись маленькие ручки, дотрагиваясь до него. Дотрагиваясь до нее точно так же, как в тот день, когда она приехала на пау-вау. Он никогда не был так заодно с ней, как сейчас. Они стали едины духом. Интимно близки.

Мягкие, узорные перья щекотали ему щеки. Незачем смотреть на это глазами простого смертного. Волк ощутил его присутствие и кивнул. Спасибо за столь сильное лекарство от любви, Ночная Птица, пело его сердце.

Волк поцеловал Скай во второй раз, слегка чмокнув в щечку. Он провел пальцем по лицу, которое он так хорошо знал, и почувствовал, как приливает жар, который не способен остудить осенний вечер.

– Пора идти, вождь! – воскликнул Золотой Початок.

Волк подвел Скай к себе и повернулся с нею лицом к собравшимся членам рода. Он чувствовал себя женихом, стоящим перед племенем доброжелателей в брачную ночь, разве что меняли картину собравшиеся вокруг дети. Дети, которым улыбалась Скай. Дети, которые глядели на нее с обожанием.

– Спасибо за подарок. – Скай дотронулась пальцами до сережек. – И за них за всех. – Она прикоснулась к одной из толстых косичек Скай.

«Спасибо тебе, дядя, – молился Волк. – Спасибо за то, что ты нам показал этой ночью». Он сам наблюдал за тем, как Скай вновь открывает для себя мир. Она наконец-то поняла, что значит брать на руки любого ребенка, как своего собственного. Она за эти два дня узнала о том, что значит принадлежать к племени Осаге, гораздо больше, чем многие из «англо» узнают за всю жизнь.

Гордость влекла его вверх, словно крылья Ночной Птицы, взмывающие к небу, усеянному звездами.

Она опять его жена. Его жена из племени Осаге. Его любовь. Его потаенная душа. Сегодня она дошла до самых сердечных глубин и рассказала историю их любви так же ясно, как если бы она была нарисована на стенах типи. Сегодня она превратила их любовь в легенду. Когда-нибудь Улыбающаяся Салли расскажет эту историю своим детям и детям своих детей.

Луна сезона урожая распростерлась над ними, как серебряное типи.

В горле у него стало сухо.

– Ты, должно быть, проголодался, – сказал Золотой Початок.

Внезапно до Волка дошло, что он не пил и не ел целый день.

– Позаботься о своем мужчине, Скай, – продолжал Золотой Початок. – Ему надо восстановить силы. Верно, Крадущийся За Добычей Волк?

Скай потрясенно посмотрела на них, точно она только что вспомнила о том, что он постился.

– Ты, должно быть, действительно проголодался, – сказала она, уводя его от толпы к небольшому костру, где находились вода и пища.

– Проголодался. – Он замедлил шаг, и они остановились. Больше всего ему был нужен еще один поцелуй. Он хотел лишний раз убедиться в том, что она хочет его точно так же, как он хочет ее. И когда их губы встретились, он уже знал ответ.

Они зашли в типи. Он сбросил с себя кожаную безрукавку сразу же, как вошел. Потом скинул медные колокольчики и мокасины. Его не соблазнил даже запах принесенной ею похлебки. Для него тут была только она и специфический, связанный с нею голод. Голод до такой степени острый, что у него болело все внутри.

Шедший из очага дым от горящего орешника окутывал их, словно серебряное обручальное кольцо. Волк опустил ее на пол, у потрескивающего очага. И они встали на колени лицом к лицу, и руки их были уже готовы изучать друг друга.

Ему хотелось достать до нее рукой и всюду ее трогать. Но он отгонял от себя это искушение, внезапно испугавшись, что рядом с ним не она, а видение. Он уже сотни раз представлял ее себе подле очага, увы, только в фантазиях.

Снаружи, на ветру, пела песня любовной флейты. И тут он понял, что она – настоящая, такая же настоящая, как и его к ней любовь. Он прислушался к флейте, тело его прониклось ее ритмом, а сердце вторило рефрену.

– Ты слышишь? – спросил он.

Она кивнула и подала ему чашку с водой.

Он медленно пил из чаши, наслаждаясь прохладой. Вода казалась еще слаще, потому, что ему ее подала она. Кусочки мяса, которые она вылавливала для него в общей миске, казались нежнее всего, что он ел когда-то. Он вгрызался в куски говядины, подтягивая ее пальчики поближе к своим губам. И когда он положил в рот последний кусочек мяса, то она не отняла пальцев от его губ, а стала водить ими по всему их контуру. И губы его ощутили привкус сладких трав. Он всосал ее указательный палец, слизывая с него остатки соуса, наслаждаясь нежным вкусом ее кожи. Он облизал ее пальцы все поочередно, пока не осталось единственное ощущение: смесь запахов его и ее кожи.

Он взял чашу у нее из рук и поставил ее рядом с ритуальными красками.

Скай сложила руки на груди, защищаясь от его жадных взоров. Ей было удобно в желто-красной рубашке, схваченной поясом на талии. Шли ей и блестящие голубые ленточки, ниспадающие с плечевых швов.

Дети дали ей верное имя. Глаза у нее были такие же голубые, каким бывает небо. А волосы ее соперничали с солнцем. Грудь его раздувалась от гордости. Она была его. Его Утренним Небом.

– Мне тебя так не хватало, Скай.

– А мне – тебя.

Голос любовной флейты прорезал ночной воздух.

– Ветер несет любовь, – проговорил он.

– Я слышу. – Она отпила воды из чаши, аккуратно приложив губы именно к тому месту, откуда пил он. Жест был эротическим, завораживающим.

– Но на тебе слишком много одежды. – Он расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки. Сделал то же самое со второй и третьей. Тыльной стороной ладони прошелся по ложбине меж обнаженных грудей. Никакого лифчика. Руки его сжались в кулаки.

Ему бы так хотелось просунуть ей руку под рубашку и взять ее мягкие округлости. Как свои собственные. Но он этого не сделал. Решившись действовать медленно, он расстегнул пояс Осаге у нее на талии. Подержал его минутку, ощутив горячую ткань, а затем аккуратно свернул его и положил рядом с горшочками с краской.

– Волосы у тебя такие светлые! Глазам больно. – Он запустил в них рукой, как бы расчесывая их и опуская их золотые колечки ей на плечи. Колечки, которые, как ему хотелось, должны связать их друг с другом навсегда.

Она подтянулась поближе. Он откинулся назад, вытянув ноги, как бы призывая ее оседлать их у колен. Он подтянул ее поближе, пристроив в естественный изгиб ног.

Она плотно обхватила его бедра своими. Жар. Жар. Это было все, что он ощутил, когда почувствовал у себя на бедре ее вес. А потом взяла верх чувственность. Тело его пело от желания, затянув молитву еще древнее той, что он возносил утреннему солнцу. Он стал твердеть и приподнял мускулистое бедро для того, чтобы приблизить к себе самую интимную часть ее тела, до того покоившуюся у него на ноге.

– Волк? – Она подалась вперед, снимая вес с его ноги.

Пульсация в низу живота сдерживалась набедренной повязкой. Судя по выражению восторга на ее лице, она полностью отдавала себе отчет в том, что она с ним делала. Его бедро у нее между ног делало с ней то же самое. Не было стремления сделать все поскорее и погасить жгучее желание. Было влечение до того примитивное и могучее, что он понял, что должен был чувствовать пра-волк, после долгой разлуки вновь увидевшийся со своей пра-волчицей.

Она откинулась, полностью переместив весь свое вес на его ногу. Как же следовало ему сосредоточиться на самой лучшей из попок, когда-либо прикрывавших его обнаженное бедро?

Он замер, пытаясь перегруппироваться, отдать ей под контроль свое влечение.

Их стала обволакивать тишина так же, как обволакивала тоненькая струйка дыма.

Скай почувствовала, как ее тела коснулась струя прохладного воздуха, когда он расстегнул последнюю пуговицу у нее на рубашке.

– Я никогда на тебя не нагляжусь, – пропел он. – Никогда не натрогаюсь. Не нацелуюсь, не наемся досыта.

Рубашка скользнула по ее рукам, обнажив трепещущие груди.

– Твои глаза такие голубые. – Рука его потянулась к ближайшему горшочку с краской. Тому, на котором была голубая каемочка. – Голубые, как само небо.

Она почувствовала, как теплая струйка краски под его пальцем легла ей на лоб. Ее глаза говорили: «Я люблю прикосновения твоих рук. Дотронься до меня. Сделай из меня радугу. Живую радугу».

– Голубая, голубая, моя Скай. – Он опять коснулся краской ее лица. Сначала одной щеки, затем другой. – А волосы у тебя такие золотые.

Краска текла по ее щекам, точно солнечные лучи, разливаясь по ней, согревая, завораживая ее. Волны желания захлестывали ее чувства, как бешеные лесные потоки, несущиеся по отшлифованным ими камням. Она позволила этим ощущениям затопить ее, вызвать у нее влагу.

– Знаешь ли ты, что в племени Осаге делает муж с самой любимой женой?

Свободной рукой он зарылся ей в волосы, откинув ей голову назад. Она заблудилась, совершенно заблудилась под взглядом его серых глаз.

Она покачала головой.

– Он метит ее, ставит клеймо на своей самой любимой, чтобы это увидело все его племя.

Сердце у нее заколотилось, когда он добрался до макушки и развел волосы указательным пальцем, пальцем, жирным от красной краски.

– Он красит ее в красный цвет, такой же, как у земли, на которой живет племя Осаге. Это цвет мужской страсти и гордости за свою жену. За свою женщину. За свою подругу. – Палец задвигался взад и вперед по пробору. Губы у него прижались к ее уху. – Я бесстыден даже перед лицом собственного племени. Я хочу, чтобы все видели, что я испытываю к тебе, Скай. Мое Утреннее Небо.

Нижняя губа у нее дрожала, когда его рот стал тереться о ее рот.

– Твоя рубашка сводила меня с ума весь день. Я видел, как колышутся твои груди. Груди такие мягкие и такие вкусные.

– Волк! – Соски ее ждали влажного прикосновения его языка, сосущего движения губ. Она выгнула спину, предлагая себя.

– Ни одна женщина не может быть такой вкусной.

Соски у нее напряглись, когда к ним прикоснулись сосущие губы. Она вдавливала груди все глубже и глубже ему в рот, желая, чтобы он попробовал ее всю. Кожа ее горела, когда она ощущала прикосновение зубов к каждому из торчащих пиков.

Он опять полез за краской. На этот раз он поднял руки, втирая голубое в обе ладони.

– Мягкая, бледная кожа. Где бы я тебя ни тронул, везде мне кажется, будто я лечу по воздуху.

Она откинула голову назад, когда он взял ладонями обе груди. Плоть, которая столько месяцев находилась в спячке, ожила. Его руки овладели ею, позволили ей выпустить давно сдерживаемые эмоции на свободу, под вольный ветер. Пальцы его как бы формовали деликатные ее очертания, скользя по ней, накатывая на нее голубую краску, точно земля спаривалась с безоблачным небом.

– А теперь ты на самом деле моя. Сделай же меня твоим. Раскрась меня. Раскрась меня своими цветами, Скай. Потрись о меня. Преврати свое тело в живую кисть.

– Голубизна от твоего Неба. – Она подползла на коленях совсем-совсем близко, пока ее груди не уперлись в его грудь. Стон наслаждения сделал ее более решительной и отчаянной. Как соблазнительная распутница, она опустила плечи и отодвинулась.

Потом воздела руки высоко к небесам, вообразив себя раскрашенным исполнителем танцев племени Осаге. Раскачиваясь, она уселась у него меж бедер, пододвигая груди все ближе и ближе, пока его обнаженная грудь не оказалась от них на расстоянии шепота.

Где-то далеко бой барабана Осаге накладывался на звуки любовной флейты. Тело ее подхватило примитивный ритм.

Двигаясь в такт барабанному бою, она пользовалась телом, как тонкой колонковой кистью, и ее груди выписывали липкие завитушки на его груди. Чувственные прикосновения ее грудей охватывали всего его, дразня в одинаковой степени их обоих.

Чувствуя необходимость не отрываться от реальности, она запустила пальцы в ночной шелк его волос. Она подтянула его лицо к своему, потерлась щеками о его щеки, раскрашивая его солнечным сиянием. Пылающий огонь его тела слился с ее солнцем. Бледная кожа с голубыми подтеками прижалась к его бронзовой груди.

– Мой дикий, дикий Волк! Наконец-то ты меня нагнал!

Он откинул ее, расстегнул ей джинсы, а затем сделал так, что от них и от ее штанишек осталось одно воспоминание. Теперь она была такой, какой, как он осознавал, она и должна быть: нагой, лежащей перед ним, как экзотическая радуга. Он занял свое место, сверкая над ней, радуясь чуду зовущей его женщины.

Когда он понял, что больше не вынесет радостной боли желания, то сказал:

– Ты вошла в мой мир. Скажи, что останешься. Скажи, что мы вместе построим свою жизнь.

– Я готова попробовать, если ты готов.

– Скажи, что ты после пау-вау едешь со мной домой.

– Да. Да.

Он подтянулся поближе, коснувшись грудью ее грудей. Рот его обжег ее рот, губы раскрылись. Язык его заплясал и встретился с ее языком.

– Без тебя нет ничего, одна лишь пустота. Я люблю тебя, Скай. И нуждаюсь в тебе.

Она подтянулась к нему, упиваясь могучей его силой, готовностью и жаром. Он улегся меж ее бедер, она же плотно зажимала его ноги своими ногами.

Он позволил своему телу всем весом вдавить ее бедра в лежащий под ними мех.

– Дай мне ощутить тебя. Ощутить, как глубоко я вошел в тебя. – Он как бы втерся своими бедрами в ее бедра и замер.

– Я так глубоко проник в тебя, Скай. А ты такая влажная от желания!

Она туго сжала свое женское лоно, взяв его в плен. Еще туже. Свободнее. Снова туже.

– Господи, да ты там все сжимаешь и разжимаешь, как кулачок! Ты же выдавливаешь из меня жизнь! Не могу… То есть… Прости меня, любовь моя. Я хотел сделать это медленно.

– Не надо медленно. Пожа-а-алуйста!

Он привстал над ней.

Она приподняла бедра.

Он резко вдавился вглубь.

Она раскрылась.

Он заработал, словно поршнем.

Она не просто пошла ему навстречу.

Он взял ее и стал обладать ею как-то по-новому. Первобытно. С полной самоотдачей. Бедра ее колыхались, словно волны. Губы ее искали его губы, переполненные бешеным, ненасытным желанием слить с ним каждую точечку. Рот прильнул и присосался. Языки сплетались так же, как сплелись их тела.

– Крадущийся За Добычей Волк! – выкрикнула Скай. Точно взвыла одинокая, жаждущая пра-волчица, напевая имя возлюбленного, исполняя любовную мантру, но зато, когда его голос стал вторить ее голосу, ускорилось биение их сердец, а дух их воспарил к солнцу.

Они не отрывались друг от друга, переполненные экстазом. Тишину нарушал лишь стук бьющихся сердец. Первой зашевелилась Скай.

– Не надо. Хочу, чтобы ты никогда не отрывался от меня. – Руками он притянул ее за плечи. – Здесь твое место. Здесь ты и должна быть.

Чувствуя себя совершенно сытой, она уткнулась лицом ему под подбородок.

– Хочешь пить?

– Хочешь есть?

– Нет. Я сыт везде и весь. Совершенно сыт. – Он закатился набок, увлекая ее за собой. – А ты?

– Со мной то же самое.

Она пристроила голову поближе к его бьющемуся сердцу и прислушалась к тому, как неровные толчки сменяются размеренным ритмом.

– Я так много узнала о твоем народе…

Он быстро поцеловал ее в щеку.

– О нашемнароде.

– О нашем народе, – повторила вслед за ним Скай, радуясь поправке. Именно так она стала ощущать себя в племени Осаге. Оно стало и ее народом. Отныне и вовеки, оно всегда будет ее народом. – Но я хочу узнать больше. Узнать все. Особенно, о том, что происходит между мужчиной и женщиной племени. Расскажи, как бы ты ухаживал за мной, если бы я была невестой из племени Осаге.

Она ощутила, как сердце у него в груди дало сбой.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Раз ты так хочешь, закрой глаза. И слушай флейту.

Он мысленно представил себе те времена, когда могущественные Осаге носились на пространствах от Канзаса до Миссури. Времена, когда еще не было белых с их обещаниями, ломавшимися, словно сухие кедровые палочки. Он вспомнил предания, рассказанные Ночной Птицей, устную историю былого образа жизни племени Осаге.

Впервые он расскажет ей, как жил род Волка. Он отведет ее в потаенные места своего сердца. Места, где он хранит память о незабвенном прошлом. Места, куда вход будет разрешен только ей.

– Трава в прериях очень высокая, – начал он рассказ о далеких временах. – Такая высокая, что я вынужден встать на спину пони, чтобы увидеть свой лагерь. Я могу различить дым от твоего типи. Ты дочь вождя, хотя и иного племени. Я вижу тебя всегда издалека. Холостой мужчина не имеет права подходить к незамужней женщине.

Глаза у Скай широко раскрылись.

– А почему?

– Племя Осаге свирепо оберегает молодых женщин. Но, как и большинство влюбленных, мы встречаемся почти каждый день, естественно, случайно.

– Естественно.

– В первый раз мы увиделись возле ручья, где ты брала воду. Я глядел на тебя из лесной чащи и заметил, как грациозно ты ходишь. Как раскачиваются из стороны в сторону твои бедра.

– Тебе нравится, как я хожу?

– Очень. Очень. Затем я иду за тобой следом, когда ты собираешь дикую черную смородину, и мы опять встречаемся совершенно случайно. Случайность тут самое главное.

– И я скромно опускаю глаза.

– Совершенно верно.

– Ибо если я погляжу прямо в это красивое лицо, я пропала.

– Ни одна девственница из племени Осаге не сумела бы устоять.

– А я девственница?

– Сегодня ночью – да. Сегодня наша первая ночь.

Да, сегодня, когда они занимались любовью, она почувствовала себя точно так же> как тогда, когда он в первый раз дотронулся до нее.

– И я ощутила то же самое.

– Я люблю тебя, Скай. Люблю так, как счел бы невозможным. – Поцелуй не дал ей возможности ответить.

Пальцы его затерялись в золоте ее волос. Он забирал их в руки, сколько мог ухватить, сжимал в кулаке, как золотоискатель – первую добычу.

– Я люблю, когда волосы у тебя распущены. Не так, как у тебя было, когда ты ходила на симфонический концерт. Ты выглядела тогда по-другому…

Она резко оторвала голову и подперла ее ладонями.

– А откуда ты знаешь, что я ходила на симфонический концерт и как я тогда выглядела?

– Видел фотографию в газете.

Волк накручивал ее локон на палец. Он вовсе не хотел, чтобы она знала, что он видел ее фотографию в разделе светской хроники газеты «Пост диспэтч». Он попал в ловушку. Расставленную его же собственным длинным языком. Черт!

– Волк, я знаю Уолтера Морганфорда с двенадцатилетнего возраста. У него была пара билетов на симфонический концерт, середина четвертого ряда, и я пошла.

– Ты страстная женщина, Скай. Год без мужчины – это очень долго. – Он поглядел ей прямо в глаза. – Неважно, с кем ты была и что случилось. Важно лишь то, что ты здесь.

– Волк…

– Не надо. Объяснять ничего не требуется.

Она дотронулась до его щеки, обняла ее ладонью, наслаждаясь тем, как реагировала на нее умиротворенная кожа точеного подбородка.

– Была всего-навсего середина четвертого ряда, обед в «Биво-Милл» и проводы до дома. Никаких объятий. Никакого прощального поцелуя, даже в щечку.

В груди у него встал ком, мешающий дыханию, притоку воздуха в легкие, в чем он отчаянно нуждался. Она не была ни с кем. Эти влажные сексуальные губы не касались никого, кроме него.

– Спасибо тебе за это. – Он стиснул ее в объятиях. – Что до меня, то у меня тоже никого не было. Никого, кроме тебя.

Мысли в голове у Скай рассыпались, как хрупкий известняк. Они жили врозь наполненные отчаянием двенадцать месяцев. Дневные часы она умудрялась заполнять журнальной работой. Но оставались ночи. Он хотя бы имеет понятие, что такое ночи? Ночи, переполненные одиночеством.

– Прошло столько ночей!

– Я знаю. – Голос его стал хриплым. – Но они уже прошли. Мы больше никогда не расстанемся. Никогда.

– Никогда. – Она устроилась в прочном кольце его рук. В священном круге, существующем только для мужа и жены, подумала она, прежде, чем ее сморил сон.

Еще задолго до того, как Скай раскрыла глаза, она почувствовала, что он смотрит на нее. Он лежал рядом, обхватив руками ее голову, точно подушку.

– Пора вставать? – спросила она, все еще пытаясь сфокусировать свой взгляд на его красивом лице. Картина прояснилась: просто черты его лица смазывал неверный свет, а глаза его еще не отошли ото сна. По щекам текли полосы желтой и синей краски. На груди голубое и канареечно-желтое дали в смеси зеленую краску леса.

Большим пальцем он прошелся по своей обнаженной груди.

– У тебя великий дар. Прямо настоящий Рембрандт! – Потянувшись к ней, он отогнул угол одеяла. Взял в ладонь ее грудь и нежно задержал в руке.

– Развратная парочка! – проговорила она, разглядывая собственные груди. На сосочках и коже безошибочно отпечаталась его синяя рука.

– Я тебя пометил. – И он провел большим пальцем по всей окружности груди. – Вот здесь. – И погладил синий сосочек. – И здесь. – Он опустил уголок рубашки в остатки воды, которую они пили вечером.

Она закрыла глаза, чувствуя, как мокрая ткань гуляет по ее щекам. Она разрешила ему действовать по-своему, помыть ей лицо, но когда почувствовала, что он лезет ей в волосы, решила его остановить.

– Оставь красное, – прошептала она. А вдруг он не хочет, чтобы кто-нибудь увидел этот красный пробор? Вдруг ему неловко в связи со столь смелым проявлением любви?

Он вопросительно поглядел на нее.

– Тебе неважно, если кто-нибудь увидит эту краску?

– Да, если неважно и тебе.

Он улыбнулся.

– А краску на теле?

Она ухватила его за запястье, прикладывая мокрый кончик рубашки к его лицу.

– Давай оставим краску на теле до тех пор, пока мы не приедем в Огасту.

И когда она смыла с его лица последние остатки желтого и синего, он уложил ее на спину, прикрыв ее тело своим телом.

– И когда мы приедем в Огасту…

– То встанем под душ и…

– И что? – спросил он, обнимая ее и пальцами раздвигая нежные лепестки самого потаенного из ее укромных уголков.

– Ты само совершенство. Ты знаешь об этом? Розовое совершенство. Теплое. Влажное. И…

Рука ее пробежала по всей длине его дикой плоти. Хватаясь и поглаживая ее твердый жар.

Слова им больше были не нужны. Как не нужно было ничего, кроме них самих.

Когда Скай вышла из типи, среди детей пошел шепоток. Она потрогала щеку, размышляя, не осталось ли на ее лице несмытой краски. Волк стоял позади, как полуденная тень.

– Ты разбила себе голову, Утреннее Небо? – спросила Салли.

– Нет. Утреннее Небо в полном порядке, – заявил Волк.

– Но ее голова, она выглядит так, будто она…

– Это красная краска, Салли. – Волк взял Салли за руку, и все трое пошли к стоявшим в ряд Осаге, державшим в руках тарелки в ожидании завтрака.

– У племени Осаге муж раскрашивает красным свою любимую, – небрежно, как бы между делом бросил Волк.