Текст книги "Шкаф (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

     – Я… да есть бритва уже.

     – Я так и знала! А вот женщинам ничего такого не нужно.

     – А я где-то слышал, что некоторые женщины бреются.

     – Да лицо, что ли! Но об этом после, – спохватилась наша героиня. – Пощупай лучше мои шелковистые волосы. Сейчас они стянуты в хвостик, потому что я работаю. Распускать сейчас не хочу, долго потом затягивать. Мальчишки сейчас нам подражают, тоже носят «хвостики», но разве это красиво у них? Скажи!

     – Н-нет, нехорошо даже. Я не такой, вот, пощупай.

     – Н-да, а постричься не мешало бы. Впрочем, дело своё, успеешь ещё до учебного года. О моих волосах речь, не о твоих. Мы, девушки, голову моем очень часто, и она у нас всегда читая. А ты, небось, думал – это она сама такая, безо всяких усилий? Нет, шалишь, малыш!

     Она почувствовала, как он вдохнул у самых у волос. А ведь раньше говорил, что запах шампуня выветрился. Значит, начал воспринимать неуловимы аромат женственности. На глазах растёт мужчина! Что ж, от целомудренных частей тела дошли до зон более пикантных, пора ему и туда входить.

     – Чтоб ты не заблудился, возьму-ка я твои ручонки за запястьюшки – вот так. А ты ладошками по телу шарь, шарь. Вот, это моя грудь… грудная клетка. Чуешь рёбра? Они такие же, как и у тебя, только жирком смазаны, да вся клетка поуже, как у женщин водится. Ага, назад руки протяни, там пощупай. Жировые складки, да, а так ничего особенного. Вот нижний край рёбер, чуешь, какой чёткий?

     – Д-да. А их больше, рёбер у тебя, чем у меня? Говорят, Адам Еву из ребра того…

     – Но не меня! Наверное, поровну у нас их, но считать не будем, оставим.

     Вот здесь, ниже рёбер, начинается живот. Внимание, – она дёрнула его руки вниз, – а вот и пупок! Когда-то он надёжно прятался под одеждой…

     – А сейчас у всех девчонок наружу. Ого, на ощупь прямо как мой! Или больше?

     – Не щекоти, пощупал, и будет. Да, он общий у нас, одним же образом на свет появлялись. Ага, ты задел резинку трусов. Она проходит ниже пупка, вообще, ниже самой выпуклой части живота. Ты щекотнул – я втянула. Давай-ка посерьёзнее.

     Лекторский тон уничтожал стыдливость. Будто урок биологии виду, только сама вместо манекена. Если в темноте, то ничего.

     – Непривычно мне, – признался «ученик». – Я ведь ещё в детсаду охотился за девочками, чтоб их трусики увидеть, в школе следил, как они выглядывают, сверху или снизу, а вот так чтобы трогать…

     – Ну, и как на ощупь? Ладно, пощупай ещё, хочешь же, только осторожно, лучше сбоку.

     – Ого! Да, нежные и тянутся. На мне-то обычно сатиновые семейные, а ты почти что в плавках.

     – Да, женские трусы и похожи на мужские плавки, только синтетику лучше не носить.

     – Э-э, да на боках их почти нет!

     – Этим-то они и отличаются, женские трусы. Широкие боковинки нужны, когда трусам есть что подтягивать снизу, а у женщин нет, вот они и тонкие. Есть вообще на завязках. А типов трусов множество: стринги, танги, викини… – Вспомнилось несколько названий из Кириного списка. – Это не щупать, это смотреть надо, какие они.

     Она не стала признаваться, что сама пока «плавает» а этом разнообразии, но твёрдо решила за первый же семестр разобраться и сдать Кире экзамен по современному белью.

     Незаметно подтянула трусики.

     – Говоришь, непривычно тебе?

     – Дак… впервой же. Ты так близко, и я… голова аж кружится. Скажи, это наяву всё – или я сплю?

     – Наяву, хотя и в темноте. Не упадёшь, за меня же держишься. Ну, поскольку тебе стрёмно, давай-ка перейдём для постепенности назад… да ты стой, я к тебе сама спиной повернусь… вот так… и посмотрим, что девушки обтягивают джинсами и в таком виде выставляют напоказ.

     Но сначала задержи руки на боках. Ага, вот так, здесь у меня самые широкие места. Тазовые косточки. У нас таз шире, чем у мужчин, если не совсем дурак, догадаешься, почему.

     – Ага. А ты и вправду девочка?

     – Нет, мальчик! Я же тебе столько толковала об отличиях. И в окно ты выслеживал именно девочку, так?

     – Я к тому – говоришь, прямо как учительница. И учишь, а темноте, вслепую, но учишь. Голова уже пухнет, как после уроков. Почти как… ну, на экскурсии – посмотрите туда, обратите внимание на это. – Он передразнил голос:, вероятно, своей учительницы.

     А и верно, Ева сама себя не узнавала. Куда только делась робость, стеснительность, застенчивость! Выходит, всё относительно. В обычной компании, где она слабее всех… или считает себя такой, она робка и неслышна, а те-а-атет со слабым существом спешит над ним взять власть, как бы отталкиваясь от его слабости и усиливаясь неимоверно. Даже развязной становится. Надо же, устроить щуп-экскурсию по собственному телу! Да ещё с заходом в особые места. Ничего подобного раньше с ней не случалось, а и позже не планируется, в нормальных условиях. Шкаф же не повторится.

     Впрочем, почему не было? А когда она оставалась одна в саду? О-о, какой смелой она тогда становилась! Правда, показать своё новое состояние некому было, ведь появись кто, и снова девочка ниже травы, тише воды. Так что это не считается, наверное, раз никто не видел.

     Хотя… однажды её попросили посидеть с ребёнком, соседка куда-то уходила, а девочка уже большая, справится с делом нехитрым. Полгода мальчику или чуть больше, несмышлёный ещё, не говорит, глаза без понимания. Ева при нём и осмелела. Разделась донага и начала играть. И ребёнок будто признал мать, стал спокойнее, чем при одетой «незнакомке». Пытался даже поймать сосок и пососать. Вот и тряхнула стариной, старушка, вспомнила «дочки-матери», даже вот с натуралистическими добавлениями. Вкушать там ребёнку было нечего, а вот «мамочка» предвкушала своё будущее, ощущения какие-то. Будет что потом при настоящем кормлении вспомнить.

     А как он топнул крохотной ножкой прямо в её волосатый лобок! Для него всё это большое-мягкое тело – нечто само собой разумеющееся, из такого же он появился на свет, а вот теперь будто дверь ногой закрыл… хотя и не ту. Хотя, скорее всего, это было просто бесцельное движение. Ева радовалась – есть хоть кто-то, кто «приходует» её наготу и при этом не заставляет стесняться. Редкая отдушина для скованной души.

     И вот «ребёночек» повзрослее, но не наглый, не насилующий, и к тому же под покровом темноты. Что-то она про темноту слышала, что-то в голове мелькало, не вспомню только…

     – И ты – прилежный экскурсант, – сказала вслух. – Продвинь ладошки вверх, вот так. Чуешь, как тело сужается? Узкая талия, широкий таз – это для девушки красиво, у парней всё положе. Ну, это ты сто раз видел, не замечал только – ведь джинсы девушки на этом самом широком, что ты щупал, носят. А пупок голый, так что боковые дорожки до талии видны. Любуйся изгибами, напоказ всё. А пока можешь ощупать. Вперёд ладонь, по пупка, назад, по всему кругу. Здесь начинается мой низ. Жировые складки, да, тоже отличия, как здорово, чуешь?

     Долго шарить по себе она не дала, а то ещё поймёт, что ласкает девушку, и войдёт, чего доброго, во вкус. Конечно, словами-то я над ним доминирую и руки стараюсь контролировать, придерживая за предплечья, – но кожа-то на ощупь пассивная, отпора не дающая, и не походе, чтобы могла дать. К тому же гладить её приятно… и ей, кстати, тоже приятно становится. Потому-то и надо не задерживаться. В темноте обостряются другие чувства, ещё, чего доброго, услышит, как изменилось её дыхание, как её тело против воли льнёт к его ладошкам – помогут ли тогда гневные слова?

     – Довольно! Теперь давай ручки вот так – запястья у кромки трусов, ладони вниз, выворачивай, выворачивай. Плотно прижми по всей длине. До самого выпуклого места дошёл, чуешь, как выступает? Это, милый мой, женская попа. Лучше даже говорить – попка. Я знаю, мальчишки о ней плохо говорят, иной раз и на букву жэ даже. Из зависти, наверное, она ведь великолепна. У парней попы плоские, им только сидеть на них да порку получать, а у нас пышнее.

     – А вам не сидеть, что ли?

     Вопросы учительнице – это хорошо, за это всегда хвалят. Этот, правда, прозвучал не очень вежливо, но «ученик», должно быть, сосредоточился на ощупи. Вон, даже взял ягодицы и пригоршни, развёл пальцы. Вот опять свёл…

     – Отвечаю. Ф-фух, ф-фух. – Не дать ему понять, что приятно мне! – Во-первых, раз таз шире, значит, и в другом измерении объём должен больше быть. Во-вторых, учти жир, там у нас не одни мускулы. В-третьих, и самых интересных. Попа – для чего она?

     – Ну-у… Есть, и хорошо.

     – Ягодицы поддерживают тело в прямом положении, у животных, если кошку гладил, они много меньше. А женщины не только своё тело носят, но ещё и ребёнка, если он на руках… или… вообще…

     Не успела подумать, стоит ли уточнять, где это «вообще», как почуяла сдавливание – мальчик подогнул первые фаланги пальцев и устроил эдакий размазанный щипок, поддомкратил её под нижний скос ягодиц, придавливая запястьями верхний. Просто исследуя, не игриво. Но Ева тут же вспомнила, что она когда-то краем уха слышала о темноте.

     Не о темноте – о масках. В Испании и Латинской Америке часто устраиваются карнавалы в масках, и на них многие сводят счёты. Пырок ножом – и в толпу. Полиция не знала, что делать. И тогда на Кубе власти запретили маски. Хочешь веселиться – веселись, но от своего лица, своего имени. Маску можешь носить только на затылке. И убийства сразу же прекратились.

     Почему? Ведь и человека без маски в густой толпе поймать очень сложно, можно так протянуть руку с ножом, что и не поймут, кто пырнул. Один умный человек объяснил: не в страхе поимки дело. Человек, надев маску, погрузивший совё лицо, окромя глаз, в темноту, отрешается от самого себя. В каждом из нас, глубоко или не очень, сидит усталость от себя самого, от той роли, которую мы вольно или подневольно играем в жизни, желание раскрепоститься. Скрываются под маской черты лица – на время уходит и опостылевшая личина, рождайся заново, живи, кем хочешь.

     Оттого-то так популярны карнавалы и «вольные» вечеринки, маски и пляски в одежде другого пола, оттого-то такая дикая радость там и царит. Но отрешение от себя настолько глубоко, что ряд личностей сбрасывает и моральные запреты и становится готово даже к убийству. А потом маску прочь – и снова законопослушный гражданин, добропорядочный отец семейства.

     Темнота в шкафу, словно маска, сыграла с нашей героиней такую же шутку. Она стала готова к духовному преображению – на время. А присутствие испуганного, готового подчиняться существа указало направление этого преображения. И, похоже, она готова пройти по этому пути довольно далеко, раз уж момент вызволения от неё не зависит.

     Просто спешить очень уж не надо, как она до сих пор не спешила.

     – Не так. – Глубоко вздохнула. – Ладошки у тебя маловаты – женскую попку обхватить. Вот так попробуй. Клади одну руку на живот пупок чтоб чуять, а вторую ставь сзади, вот сюда сдвинь. И начинай, не давя, медленно водить вверх-вниз, постоянно сдвигаясь по меридианам. Будто в темноте греческую амфору ощупываешь, какая она. Составляй впечатление об объёме. Только – трусы не сдвинь, не три сильно.

     Строгим тоном сказала, без налёта игривости. И ещё свою ладонь поверх его положила – на пупке. Второй рукой готова была шлёпнуть назад и его руку перехватить, если чего.

     Мальчик стал осторожно водить ладонью по её заднице, а Ева размечталась. Раньше баре заставляли крепостных чесать себе пятки или там веерами обмахивать. Вот и её «крепостной» так же обихаживает. В отличие от любовных ласк равноправием и не пахнет, хочу – казню, хочу – милую. Ужо прикажу ещё чего…

     Очнуться от грёз заставило навязчивое повторение ощущений, уже дискомфортное. Средний, самый длинный палец пажа попал в попкину расщелинку, приглушённую трусами, и теперь ходил туда-сюда, вероятно, не давая ладони двигаться круголя ягодиц. А почему же раньше не застревал? Да потому что раньше ягодицы были сомкнуты, она непроизвольно напряглась, пуская чужую руку в заповедные места, да ещё на животе тут. А теперь вот расслабилась, распустила мышцы, даже… о ужас, она и ноги немножко расставила, вот расщелинка и обозначилась, стала ловушкой.

     Но не только она. Средний палей подушечкой выискивает задний проход. Ну-у, хитрец, побоялся действовать напрямую, вот пытается ощупать «мимоходом», хотя какое там «мимо», если палец прямо над проходит! Щупает осторожно, застенчиво, но целенаправленно, будто царапается в дверь, если уподобить анус двери. Нет, это надо прекращать, вдруг он решил, что нащупал не ту дырочку… да палец уже и в промежность доходит, вот-вот ощупает уже ту… или не ту… в общем, партизанит парень без разрешения, а она уже возбуждаться начала, тело-то на автомате, а он чувствует, и может обнаглеть. Надо конча… прекращать.

     Но прекращать надо, переводя стрелки на что-то не менее… э-э… привлекательное. Надо, чтоб всё шло бесконфликтно, своим ходом, естественным образом. Кажется, знаю, куда перенаправить.

     Когда ладонь вместе с лукавым пальчиком ушла вверх, Ева тихонько сдвинула ноги и напрягла мышцы, закрывая промежность. Палец разочарованно уткнулся в смычку бёдер.

     – Погладь теперь сзади бёдрышки мои, ведь ягодицы выступают на их фоне. Бёдра у женщин толще, чем у мужчин, за счёт того же жира. Ощупай, ощути переход от бёдер к ягодицам! – Она поиграла там мышцами, чтобы заинтересовать.

     Прилежный ученик выполнил задание, но без былого усердия. Бёрда уводили его из заповедных мест, а когда ещё будет случай туда вернуться, при его-то характере! В каждую минуту может заскрежетать ключ в замке.

     Но глухой ропот не успел перерасти в «бунт на корабле», помогла команда «свистать всех наверх!»

     – Теперь перейдём к изучению второго предмета женского белья, составляющего минимальный набор. – Поскучнее фразы, будто училка или канцелярская крыса какая, разбавляй обыденностью деликатность предмета. – Первый, имеющий сходство с таким же мужским, то есть трусы, ты уже изучил, сзади только, зато вдоль и поперёк. Заметил, что снизу они прилегают к телу плотнее плавок у мужчин, по понятным причинам.

     Крохотная пауза. Нет, ничем не показывает, что понял её хитрый намёк, что зашёл дальше, чем дозволялось. Не хохотнул, не стал извиняться. Если бы так, она бы призадумалась, идти ли дальше. А сейчас решила – чего там, пошли! Отступления на «закрепление пройденного» сильно успокаивали совесть, снимали чувство вины, активизировавшееся посещением заповедных мест. Если что – она не гнала!

     – Этот второй предмет, вызывающий наибольший интерес у парней, – лилась «экскурсоводная» речь, – называется лифчик, или бюстгальтер. Как мы будем дальше его называть? – не упустила она случай притормозить.

     – А какая разница?

     Сопит уже, наверное, нечасто женщины с ним о своём, о женском разговаривают, не обходя острых углов, называя вещи своими именами, да ещё спрашивая его мнение – какое из имён более своё.

     – Ну, одно – русское слов, второе пришло из немецкого. А так синонимы.

     – Но почему два?

     Тоже не хочет спешить, желает сначала привыкнуть к тому, что слова открыто говорятся. Молодец! Я тоже.

     – Дело в том, – стала Ева излагать то, что успела услышать в своё время от Киры, – что лифчики пришли к нам из стран мусульманского Востока, где они с незапамятных времён вместе с шароварами были верхней одеждой женщин. Оригинальное восточное слово не пришлось к русскому языку, использовали уменьшительное от известного «лиф» – то есть верхней, над поясом, части платья. А бюстгальтер произошёл от распада на части корсета, бытовавшего в Западной Европе. Слово для обозначения верхней части произвели от слов «бюст» и «держатель» – «гальтер», а как ещё? То есть это по смыслу своему нижняя функциональная одежда, а не верхняя покрывающая. Но это всё различия исторические, а сейчас эти слова синонимы.

     – А ты сама как называешь?

     – Ну, обычно – «лифчик», а когда хочу поторжественнее, поофициальнее, то, конечно, «бюстгальтер».

     – А у бикини как лучше называть?

     – У бикини? – Ева быстро нашлась. – Только «лифчик», потому что это тогда верхняя одежда, и пока плаваешь, хоть на животе, хоть на спине, бюст поддерживать не надо.

     – Тогда давай и мы… лиф-чик… пусть это будет верхней одеждой.

     – Хорошо, давай.

     – Так на тебе лифчик?

     Она чуть было не прыснула, но вовремя догадалась, что наивный вопрос означает: «Так то, что на тебе, называется лифчиком?» К тому же он первый раз произнёс это слово твёрдо, не заикаясь.

     Вместо банального «да» Ева ответила на вопрос: «А ты что, летом носишь лифчик?»

     – Да, летом многие девушки не носят лифчиков, надевают одни топики, но я ношу. И сейчас на мне именно он. Нижний, неказистый, белый. Видишь светлое пятно на уровне груди?

     – Что-то такое… А почему не носят?

     Что же, хочет выяснить как можно больше, пока есть возможность. Чем-то и при друзьях щегольнёт, а пока, небось, краснеет в темноте.

     – Ну, у нас пока не мусульманский Восток, чтобы в одних лифчиках щеголять – не на пляже, я имею в виду. Нужно что-то подлиннее, хотя бы чуточку. А под это «подлиннее», ну, топик или маечку, многие считают жарким и лишним что-то пододевать. Там, в этих топиках, такая полочка устроена, что можно обойтись и без лифчика. Присмотрись к окружающим девушкам, и ты это заметишь.

     – А тебе не жарко?

     Похоже, в детстве он был завзятым «почемучкой», а сейчас вот наступил всплеск этого занятия.

     – Я же здесь работаю. Отрабатываю. Должна ходить в казённом халате, а под него лифчик вынь да положь. Халат – это не топик с полочкой, ничего такого там нет.

     – А трусики девочки летом тоже не все носят?

     Нет, пора переходить к занятиям на живой натуре!

     – Не знаю, канты не всегда проступают, спрашивай сам, у кого интересно. А теперь давай руки вот сюда. Лифчик состоит из задней планки с застёжкой, двух бретелек через плечи и передних чашечек. Да ты не только пальцами води, то попробуй растянуть, оцени эластичность. Бретельки попробуй подтянуть вверх, ощути, что они держат. Смелее, смелее!

     Она схитрила – положила руки на чашки и стала давить вниз, когда парень отпустил бретельки. А иначе их на место не вернёшь. Ну и груди у неё, если судить по этом «ныркам»!

     – Так, погоди, повернусь передом. Положи пальчики на бретельки и веди вниз. Чувствуешь, началось расширение? Это они переходят в чашки. Ощупай, не бойся, только не мни.

     Со сладким чувством замирания в груди ощущала она возню чужих пальцев в своём «заповеднике», пусть и прикрытом.

     – Схватил форму – и прослеживай, как чашки по бокам переходят в поперечную планку, промерь на пальцах, как далеко от подмышек. Представь в уме, как это выглядит. Попробуй оттянуть от кожи, только не стреляй. Проявляй инициативу, ты же парень!

     Что же тут произошло?

     Сначала Еве показалось, что он опять полез ей на перёд – в рамках «ненаказуемой инициативы». Да нет, обеими руками возится сзади, потягивает планку, ощупывает застёжку. Кто же впереди у неё балует? Неужели… её собственные… груди?

     Они. Видать, очень уж похода была возня впереди на дело рук… ручек младенца, такая же хаотическая, нисколько не эротическая, безо всякого желания возбудить. И бюст откликнулся. Мгновенно наполниться молоком он не мог, но всё то, что отвечало за доставку содержимого в детский ротик, стало приходить в боевую готовность. Напряглись, стали подниматься, выпячиваться молочные железы, прямо на глазах. Это с её-то нулевым размером! Похоже, он уже не нулевой, ибо чашки подались вперёд, а бретельки спереди почти перестали прилегать к коже, они будто косые канаты, удерживающие полные ветра паруса. И ещё точечные ощущения зародились на «острие атак», похоже, проснулись соски. Стали разворачиваться, округляться, наливаться цветом…

     Очень непривычные ощущения, очень. И подталкивающие к мысли, что она сама должна что-то сделать, чтобы пройти по всей гамме чувств до логического конца. Попросту говоря, хотелось чесаться, массировать, сдавливать железы, раз уж нельзя приложить к соскам младенца. Но шила в мешке не утаишь, пока этот рядом сопит. Вот пусть он и поможет, раз сумел расшевелить!

     – Ну что же ты не проявляешь инициативу? Всё тебе подскажи, на мысль наведи. Вот посередине застёжка. Попробуй расстегнуть её, снова застегнуть, поиграть.

     – В темноте?

     – Непонятливый какой! Она же сзади, застёжка, значит, застёгивается не на глазах, и к тому же вывернутыми назад руками. А у тебя руки в порядке, вот и давай.

     Возня, потом – щелчок. Выпустил от неожиданности концы, бюст ощутил свободу. Нашарил на спине, стал подтягивать, тянуть туда-сюда. Будто вожжи лошадиные тянул.

     И ещё больше расшевелил спящих до того красавиц. Ева почуяла, как из её тела, напрягая чуть не до лопанья кожу, выворачиваются молочные железы. Будто невидимая рука их ведёт вперёд, а ведь это собственные грудные мышцы! Откуда же у меня столько плоти?

     А этот всё возится с застёжкой, не сходятся концы с концами. Не догадался бы о чём.

     – Погодь. – Тяжёлый вздох. – Отпусти концы. – Ещё вздох.

     И вот тут Ева испытала впервые ощущение, которое тщетно потом пыталась повторить – ощущение баланса ягодиц и бюста. Этого не передать, в это можно только поверить. У кого большой бюст, у тех он рос, разумеется, постепенно, и девочка-девушка медленно вплывала в этот баланс, либо оставаясь в нём, и, значит, не замечая, как не замечаем мы воздух. Либо – выплывала в обратную сторону, если бюст в итоге перевешивал ягодицы. Память о былом заставляла таких девиц заниматься спортом, накачивать ягодицы, утяжеляя их, укрепляя и бёдра, но если и удавалось чего достичь, так тоже постепенно. Дух не захватывало.

     А у Евы словно за считанные секунды выросли груди и уравновесили ягодицы. Весомо, грубо, зримо она это почувствовала. Такое не каждой даётся.

     Парень же вдруг сильно ощутил на себе плавки, мешающие свободе тела. Те же почти ощущения, что тогда, в скаутском лагере.

     В домике тогда собралась дюжина мальчишек примерно одного возраста, класса шестого-седьмого. И вот, неумело разбирая свой «тряпочный» багаж, они разговорились и обнаружили, что дома им не дают спать в плавках – только в пижамчиках.

     Одним запрещали домашние прямо, открытым текстом, другим просто не советовали. У третьих просто, без слов, контролировали гардероб, а четвёртом эту мысль внушали исподволь, как о мытье рук и смене носков.

     Из такого всеобщего неодобрения вырос большой запретный плод. А он, как известно, сладок. Захотелось надкусить хотя бы. И ситуация как нельзя более подходит. Никакого над тобой контроля, никакой опеки.

     Попробовали. Дружно, скопом.

     Разницы не заметил, прохрапел до утра, всего один – из тех, кому пижаму подсовывали исподволь. Ему что одно, что другое. А может, просто не созрел ещё, низ вёл себя по-девочкиному. В общем, спал на зависть другим, да и всё тут.

     Остальные в разной мере нарушили сон. Кто ощущал грубую ломку привычки, кто страшился, что вот придут и застукают – хотя и некому было, беспричинный это страх. И неконтролируемый. Что тут поделаешь? Только наступление утра оправдывает надетые на страшащихся плавок – на ручку, мол, собрался.

     А некоторые сообщили, что всё у них там напряглось, вспухло. Будто шарик воздухом надули, и ощущения новые. Хотя особых неудобств не было, новые ощущения сон ломали. Лежали с закрытыми глазами, в полузабытье впадали.

     Одному, впрочем, мешало не только это. А может, он лучше других прислушивался к себе, мог выразить развёрнуто свои ощущения, переживания. И сделал акцент на новизне ощущений в интересном месте мальчикового тела, на неизбежном ожидании того, что вот-вот они станут ещё интереснее. Что-то неиспытанное случится. Разве тут уснёшь! Простое мальчишеское любопытство не даст.

     Посовещавшись, решили так или иначе научиться засыпать и спать до утра в плавках. Спортивный интерес появился в этом. А новые ощущения пускай им в сон проникают, а если они того заслуживают – хозяин проснётся уж.

     И началось настойчивое овладение новым умением. Знаниями в школе так не овладевали, как этим.

     Многие одолжили плавки попросторнее у своих более крупных соседей. Сами крупные на первое время стали своё ночное бельишко приспускать, а привыкши – подтягивать на прежнее место. Кто-то засыпал с аутогенной тренировкой, внушая себе, что он в привычном ночном. Некоторые в медпункте всеми правдами и неправдами раздобыли успокоительную настойку. Было и чистое упорство, стремление превозмочь себя. Не посплю ночку-другую, так потом сон с ног свалит, мелочам мешать себе не позволит.

     Медленно, со скрипом, по бессонница стала отступать. Правда, обнаружились неожиданности.

     Двое, дезориентированные глушением позывов от низа, обдулись в первую же ночь, которую им удалось проспать от отбоя до подъёма. Позор-то какой! Хорошо ещё, что на ужине поили мало, стакан компота всего. Тут уж ночные плавки отпали сами собой. Восстановить бы рефлекс в мягких трусиках!

     У других плавки тоже стали мокрыми, но по другой причине. К утру заскорузли, не отдерёшь их от интимных мест. Тут уж смотри, кайфуешь ли ты во сне или как. Если да, по позаботься о переодевании утором, ликвидации следов. Воспитательницы к ним заходили иногда, проверить, чисто ли, порядок поддерживают? Освой профессию прачки, не к девчонкам же обращаться. Впрочем, это двусмысленно звучит…

     Один мальчик интуитивно выбрал для сна удобную позу на спине: ноги слегка разведены, под коленками валик из запасной простыни, голова без подушки и даже немного назад запрокинута, руки раскинуты, но через край не свешиваются. В таком положении тело у него сильно расслаблялось, словно сникая, уменьшаясь в объёме, что всякая одежда «пропадала» и наступал хороший сон. Но стоило во сне позу эту нарушить, как в сновидения вплывал давно знакомый мотив полного мочевого пузыря. Парень с трудом просыпался и обнаруживал, что вздулся у него отнюдь не пузырь и что не «по-маленькому» ему хочется, а… ну, скажем, «по-минималенькому», если по объёму, и"по-великому", если по ощущениям. В пижаме же способ засыпания был стопроцентным, дома только так и стал спать.

     Кто-то просто спал, но похуже обычного, а извергал редко, раз в неделю или дней десять. Направление снов сменилось, многие усилили или обрели интерес к девочкам. Впрочем, ни во что серьёзное это не выливалось, «мужские» разговоры, подсматривание, фантазии.

     Если спящий во сне метался, вскрикивал, мешал спать соседу, тот знал, на что вспухшее надо нажать основанием ладони, чтобы наступила влажная разрядка, на лицо снизошло блаженное выражение, вскрики сменились дыханием кайфующего, наступило успокоение. Мальчишеская взаимовыручка, не более.

     Тут подфартило в тренировке. Выдали мальчишкам для учебных тревог противогазы. И кому-то пришла в голову мысль, приучить себя спать с обтянутой резиной головой. То есть отвыкнуть от привычки засыпать непременно с головой свободной и свободой разбросанного под одеялом тела, не обращать внимания на стеснения, голова то или таз. Без боли, конечно, без большого дискомфорта. В общем, в чём весь день проходить ништяк, в том и в ночь уходить – конечно, реально весь день в этом не ходя.

     Коробки, естественно, отвинтили. Клапаны вот не сумели, а выдирать не решились, пришлось привыкать и к слабому стеснению дыхания, и к щелчкам. А дыхание-то во сне пореже будет и поглубже. Выдохнет парень, долгая пауза тишины, вдохнёт поглубже – и тут щёлк! – резвый выдох и срабатывает клапан. Просыпаешься в какой-то тревоге, что такое, не поймёшь. И голова будто в мешок сунута. Это всё равно как нога при засыпании мышцами расслабится, дёрнет, из сна вырвет.

     Не все, но привыкли. Некоторые даже стали отваживаться полуприворачивать коробки – но только когда в сон так клонит, что всё отдашь, лишь бы голову на подушку. Только тогда и закемаришь с шансом провалиться в обычный сон. Он у дыханием стеснённых тяжеловат, что-то грудь всё время давит, даже вроде как кошмар подступает. Но кошмар – это тоже приключения какие-никакие, день прозой проживёшь – ну, и ночью остроты добираешь. Рановато пока это делать через девчонок, да и не все отважатся. А вот резина на голове, плавки на тазе, связанные руки (так тоже засыпать учились) – в самый раз пока.

     Конечно, жизнь в лагере не сводилась к ночным шалостям, дни проходили не менее интересно. Однако лишняя добавка перцу никогда не помешает. И выбор теперь есть, как спать: как дома или по-новому. По секрету скажем, что открыт был и третий вариант – в чём мать родила. Особенно кто описывался.

     Кстати, у скаутов в лагере был курс-тренинг «Поведение в плену». Кто их может пленить, где, зачем – покрыто мраком, но кое-чему полезному учили, в том числе и выживанию среди дикой природы. Говорилось, в частности, об умении расслабляться и отдыхать в любой ситуации, чтобы затем в бодром духе ловить шансы на побег, освобождение. В том числе – связанным по рукам и ногам, с кляпом даже во рту, замотанным в ковёр, в наручниках и иже с ними. Кое-какие проводили учения, а больше советовали упражняться самим, по ночам.

     Инструктор, кстати, был молоток. Вот что он выделывал.

     Смастерил себе пару наручников и ножных кандалов – проволока, резина, железяки какие-то. Главное, в наручники влез, вертухнул руками – и они будто защёлкнуты по-настоящему. Надоело – вертухнул в обратную сторону и сымай. Кстати, внутренний обвод был замшей отделан, чтоб сильной боли не причинял.

     А в месте соединения парных частей был проточен полукруг такой, по диаметру тонкой металлической трубки, что у него в квартире турником служила. Висели на ней «браслеты» чтоб.

     Турник этот пришлось снизить примерно до метра от пола – только гномам и крутиться. Но послужить ему предстояло по-иному.

     Семён (не буду уж по отчеству, раз такими делами балуется) пододвигал табуретку, вешал на трубу кандалы, становился на табуретку коленками, поднимал ступни выше трубы и, изгибаясь не знай как, вдевал ноги и закреплял в щиколотках. Труба при этом шла не между коленями, а выше и сбоку.

     Держась руками за трубу над головой, он перебирал ими и распростирался в висячем положении, провисал под ней, одну руку закидывал назад и нащупывал наручники, нырял в одно кольцо и умудрялся как-то зацепиться за трубу, чтоб смочь оторвать вторую руку, занести её назад и сунуть во второе кольцо. Отпускал зажим, наручники ехали, выворачивая немножко руки, тело славно провисало и прогибалось, будто на дыбе. Оставалось движением запястьев зафиксировать кольца. Всё, закован и распят!