Текст книги "Преступный маскарад"

Автор книги: Боб Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

5

Эдит торопливо спускалась по лестнице и вдруг остановилась, наткнувшись глазами на портрет Фрэнка в форме полковника. Да, это был он, точно такой, каким она его помнила. Художнику удалось передать все – теплый блеск глаз, мягкую улыбку, разворот мощных плеч, нежность сильных рук. С портрета на нее смотрел живой Фрэнк, мужественный, добрый и любящий. Эдит невольно залюбовалась им. Таким он навсегда останется в ее памяти…

Почувствовав на себе чей-то взгляд, она посмотрела вниз и увидела дворецкого. Значит, он заметал, что она задержалась у портрета…

– Машина ждет вас, мисс Филипс, – произнес он.

– Спасибо, Генри, – ответила Эдит, посмотрев на портрет в последний раз.

– Мистер Фрэнк был замечательным человеком, – печально сказал дворецкий. – Нам всем будет его очень не хватать.

На мгновение их взгляды встретились. Эдит прочла в глазах старого слуги понимание и сочувствие.

Генри проводил ее и помог сесть в лимузин.

– Куда вас отвезти, мэм? – спросил Джордж, выезжая из ворот.

– На Фигероа-стрит.

– Хорошо, мэм.

Не следовало вкладывать в бар все сбережения, думала Эдит. Это было ошибкой. Зря она вообще переехала в Лос-Анджелес. Наверное, стремилась во что бы то ни стало вырваться из той квартирки, где они жили с отцом, и вытравить из памяти кошмар последних лет его жизни. Почему она помнила только этот ужасный период? Отчего забыла то время, когда отец, молодой талантливый журналист, обожавший дочерей-близнецов, читал им стихи, водил в музеи и на утренние спектакли в оперный театр? Почему память удержала только пьяные истерики, ругань и крики по ночам?

Эдит вздрогнула: так явственно прошлое предстало перед глазами. Но желание забыть пережитый кошмар не было единственной причиной ее бегства из Сан-Франциско. Существовала еще одна причина. В Лос-Анджелесе жил Фрэнк.

Никто не знал о ее тайной любви. Она никому не показывала папку, в которой хранила вырезки из газет с его фотографиями. Иногда, запершись у себя в комнате, она доставала свое сокровище и подолгу разглядывала газетные снимки. Чета де Лорка на горнолыжном курорте в Аспене, на скачках в Беверли-Парк, полковник на собрании республиканской партии… Она видела Фрэнка и Маргарет не только на фотографиях. Стараясь оставаться незамеченной, наблюдала за ними на представлениях по случаю Дня инвалидов в Санта-Аните и на премьерах в театрах Лос-Анджелеса.

Иногда Эдит отваживалась на более рискованный шаг: подходила к дому де Лорка и, прячась за деревьями, подолгу ждала, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как Фрэнк уезжает в свой загородный клуб. Однажды ее заметил полицейский патруль. Ей удалось придумать подходящее объяснение, она, мол, надеялась увидеть знаменитую кинозвезду, жившую по соседству.

Все кончилось три дня назад, когда Эдит, купив «Лос-Анджелес таймс», бросила взгляд на первую страницу. Под большой фотографией Фрэнка было помещено следующее сообщение:

«Франсиско де Лорка, 60 лет, известный землевладелец, спортсмен и последний представитель старейшей династии Лос-Анджелеса, скончался в среду вечером от острой сердечной недостаточности в своем доме на Беверли-Хиллз.

Франсиско де Лорка вел активный образ жизни, несмотря на болезнь сердца, впервые проявившуюся во время его службы в Европе в годы второй мировой войны. По словам его вдовы, в девичестве Маргарет Филипс, муж пожаловался на усталость и решил прилечь перед обедом. А в 6.15 вечера она обнаружила, что он мертв».

Эдит вчитывалась в скупые газетные строчки, силясь понять смысл написанного. Даже сейчас, после похорон, она не могла представить себе Фрэнка мертвым. Он так любил жизнь во всех ее проявлениях, так умел радоваться ей…

Лимузин миновал небоскребы на Сансет-стрит, потом Голливуд и выехал на бульвар Сансет. Джордж всю дорогу молчал, понимая состояние своей пассажирки, но желание поговорить наконец пересилило.

– Странная штука жизнь, правда? – обратился он к Эдит. – Предки хозяина трудились не покладая рук, чтобы увеличить свое богатство и передать его следующему поколению. И что же? С его смертью пришел конец династии. Некому унаследовать огромное состояние. Все труды насмарку. – Помолчав, он с гордостью добавил: – А я, простой шофер, имею семерых внуков, и все мальчики!

Эдит почти не слушала его.

– Да… – отозвалась она рассеянно, – единственный наследник умер.

– Что, простите? – переспросил Джордж.

– Я говорю: единственный сын Фрэнка де Лорки умер.

– Но, мэм, насколько мне известно, у хозяина не было детей – ни сына, ни дочери.

Эдит удивленно взглянула на него.

– Наверное, вы просто не знаете. Это было двадцать лет назад.

– Двадцать лет, мэм? Я служу в этой семье уже сорок лет.

Эдит выпрямилась.

– Вы уверены, что миссис де Лорка не родила мальчика в первый год после свадьбы?

– Совершенно уверен, мэм.

– Но… может, ваши хозяева были тогда в Европе?

– Нет, мэм. Первый год после свадьбы да и следующие года два они провели дома. Мистер Фрэнк, помнится, сказал, что вдоволь наездился, когда служил в армии, и хочет отдохнуть от путешествий. Кроме того, ему надо было привести в порядок семейные дела.

Эдит молчала. Неожиданное открытие потрясло ее до глубины души. Когда «роллс-ройс» остановился на углу Фигероа и Темлл-стрит, она пробормотала «спасибо», вышла из машины и почти бегом бросилась домой, стараясь справиться с душившим ее гневом.

6

Войдя с улицы, залитой ярким солнечным светом, в полумрак своего бара, Эдит на секунду остановилась, чтобы глаза привыкли к темноте. Вскоре она начала различать смутные очертания знакомой обстановки. Побывав в роскошном особняке Маргарет, Эдит словно впервые увидела все, что годами окружало ее. Бар ютился в первом этаже шаткого деревянного дома. Вдоль стоики тянулся ряд обтянутых искусственной кожей табуретов на длинных хромированных ножках, купленных на распродаже, а посреди тесного помещения – несколько столиков со стульями. Единственным украшением служила неоновая реклама пива, укрепленная над стойкой.

В дальнем углу бара находилась сколоченная из досок эстрада, которую Эдит обтянула хлопчатой бумагой и разноцветной фольгой. На эстраде стояли электроорган и набор ударных инструментов. Эдит предпочитала «живую» музыку и терпеть не могла музыкальные автоматы.

Дэн, бармен и вышибала, молодой парень атлетического сложения, оторвался от иллюстрированного журнала и поднял глаза на Эдит, стоявшую в дверях.

– Звонил Бимис, – сообщил он вместо приветствия. – Просил передать, что зайдет попозже. Сказал, что вы в курсе. – Эдит не двигалась. – Вы чем-то расстроены?

– Да, – ответила она, подходя к стойке. – Налей мне чего-нибудь.

Только теперь Эдит заметила, что они не одни. У стойки примостились двое мужчин в поношенных костюмах. За одним из столиков, угрюмо уставившись в стаканы, сидела парочка.

В дверях появился тощий субъект небольшого роста.

– Привет, Эдит! – весело крикнул он, на ходу засовывая руку во внутренний карман пиджака. – У меня есть для тебя кое-что интересное.

– Сомневаюсь, – холодно ответила Эдит.

Субъект воровато оглянулся по сторонам и шепнул:

– Лотерейные билеты. Достались мне бесплатно.

Эдит нетерпеливо отмахнулась от него.

– Возьми, Эди. Вдруг тебе повезет. Кто знает?

– Да уж, непременно, – криво усмехнулась Эдит. – Мне всю жизнь везет. – Она взяла стакан и направилась к лестнице.

– Испытай свою судьбу, – неслось ей вслед. – Что ты теряешь?

Эдит поднялась по темной лестнице в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь. Комната имела довольно убогий вид и без слов говорила о том, как ее хозяйка жила последние годы. Мебели было немного: узкая кровать, кресло-качалка, деревянный стул с высокой спинкой, в углу кухонный стол с электроплиткой, на которой она готовила себе еду, и обшарпанный туалетный столик. На нем в беспорядке валялись шпильки, расческа и щетка для волос. Единственное окно выходило на бетонную стену соседнего дома, поэтому в комнате всегда было темновато. Не выпуская из рук стакан. Эдит подошла к зеркалу, висевшему над туалетным столиком, медленно сняла шляпку и тряхнула головой. Волосы рассыпались по плечам. Из зеркала на нее смотрела Эдит Филипс, хозяйка бара на Темпл-стрит, чья красота начала увядать под неумолимым напором времени, чья жизнь была теперь бессмысленна и пуста. Фрэнк умер. Он никогда не будет принадлежать ей. Место рядом с ним украла ее собственная сестра.

Как это похоже на Маргарет! Она всю жизнь добивалась своего путем лжи и обмана. Притворялась, что любит отца, хотя на самом деле презирала его. Когда сестры оставались одни, Маргарет ругала его последними словами, говорила, что терпеть не может запаха виски, передразнивала его шатающуюся походку и остекленевший взгляд.

Маргарет сумела внушить отцу, что она добрая и порядочная девушка. Но Эдит знала, что это не так. Когда они подросли и начали вдвоем бегать на свидания, Маргарет обычно устраивалась на заднем сиденье автомобиля с очередным дружком и позволяла ему делать с собой все что угодно, а вернувшись домой, смеялась над Эдит, обзывая ее дурой и святошей. На какие только хитрости она не пускалась, чтобы выманить у отца побольше денег! Когда денег стало совсем мало, она объявила отцу, что едет в Лос-Анджелес работать манекенщицей, а на самом деле сбежала с очередным любовником-актером. Никто, кроме Эдит, не догадывался об истинной сущности Маргарет. Она читала в сердце Маргарет, как в открытой книге. И в нем царило зло.

На лестнице послышались шаги. Эдит встрепенулась, проводя рукой по лицу. В дверь постучали.

– Эди, это я, Джим.

Она глубоко вздохнула.

– Входи, Джим. Дверь не заперта.

Джим Хобсон не принадлежал к новому поколению лос-анджелесских полицейских, закончивших университеты и одевающихся по последней моде. Это был честный малый, добросовестно исполняющий свой долг и имеющий четкие понятия о добре и зле. Звезд с неба он не хватал и продвигался по служебной лестнице медленнее других, но никто не посмел бы сказать, что он плохо знает свое дело.

– Привет! – сказал Джим, широко улыбнувшись.

– Привет…

– У меня есть кое-что для тебя. – Он протянул ей маленькую коробочку. – С днем рождения!

Эдит взглянула на коробочку, потом на радостное, смущенное лицо Джима.

– С днем рождения? – непонимающе спросила она и, наконец сообразив в чем дело, невесело рассмеялась. Джим удивленно смотрел на нее.

– Я никогда не забываю дни рождения моих друзей и всех родственников поздравляю с Рождеством и разными годовщинами. Посмотри, что там. Это награда за то, что ты живешь так долго.

– Ах, Джим… – вздохнула Эдит, разворачивая бумагу. – Как мило с твоей стороны. Надо же, вспомнил, что у меня день рождения, а я об этом совершенно забыла. Оно и к лучшему, в моем-то возрасте.

– Глупости. Ты самая хорошенькая из всех моих знакомых.

– Вот тебе за это твои любимые сигары, бери. – Она указала на коробку, лежавшую на столе.

– Ну вот, день рождения у тебя, а ты делаешь мне подарок, – Джим с нетерпеливым ожиданием смотрел, как она открывает коробочку.

– Часы! – восхищенно произнесла Эдит. – Какая прелесть! Джим, ну зачем? Они, наверное, ужасно дорогие.

– Это тебя не касается, – заявил Джим, довольный произведенным эффектом.

Эдит молча разглядывала часы с ажурным золотым браслетом, и глаза ее наполнялись слезами. Джим забеспокоился.

– Дай, надену их на руку. Они тебе не нравятся?

– Ну что ты, дурачок, – нежно проговорила она.

– Значит, нравятся?

– Ну конечно.

– Тогда почему ты плачешь?

Эдит поцеловала его в щеку.

– Не обращай на меня внимания. – Она протянула ему бутылку виски. – Налей себе.

– Вообще-то я на службе… – неуверенно начал он и, широко улыбнувшись, добавил: – Но и день рождения бывает только раз в году.

– Вот именно.

– Твое здоровье. – Он поднял стакан и залпом осушил его.

Эдит взяла с кровати свое пальто и подошла к шкафу.

– Эди, поедем в воскресенье на ту птицеферму, о которой мы говорили?

– Птицеферму? – рассеянно повторила она.

– Ты что, забыла? Я твержу о ней уже несколько месяцев.

Повесив пальто в шкаф, Эдит прислонилась к дверце. От запаха старой одежды у нее вдруг резко заболела голова, и тошнота подкатила к горлу.

– Да… разумеется, помню, – ответила она слабым голосом и закрыла шкаф.

Джим с тревогой смотрел на нее.

– Что с тобой?

– Ничего, все в порядке. – Она присела на кровать.

– У тебя неприятности?

– Да нет же, нет!

Джим сел рядом и, всматриваясь в ее побледневшее лицо, серьезно произнес:

– Не скрывай от меня ничего. Если я могу чем-нибудь помочь…

– Ничего не надо.

– Что сегодня случилось?

– Я ходила на похороны.

Джим сочувственно кивнул.

– Вот оно что… – Он привык иметь дело со смертью. – Родственник?

Эдит отрицательно покачала головой.

– Хороший знакомый, да? Я знаю, как это тяжело. Один мой приятель умер от инфаркта. Никогда не болел, работал и вдруг… А недавно погиб мой сослуживец, его пырнул ножом подросток-наркоман. Полез в винный магазин, чтобы…

– Джим, прекрати!

Хобсон замолчал, удивленный ее резкостью. Некоторое время тишину нарушал только шум кондиционера.

– Извини, – пробормотала Эдит. – Нервы сегодня не в порядке… Мне нужно идти в бар. Дэнни просил. Не сердись, ладно?

– Конечно, Эди, ну что ты…

Джим спустился с Эдит вниз, озадаченно поглядывая на нее, и уже собрался уходить, как вдруг она схватила его за руку.

– Джим, пойдем куда-нибудь вечером, ладно? В кино, в кафе, все равно куда.

– Так я и хотел тебе предложить, но…

– Вот и прекрасно! – перебила она.

– Ты мне не дала договорить. Джо заболел, и мы с Беном должны выйти на дежурство.

Лицо Эдит разочарованно вытянулось.

– Очень обидно, – продолжал Джим, – надо же, в такой день…

– Ничего, – безучастно проговорила Эдит.

– Я пойду?

– Пока.

Она отвернулась. Джим направился к выходу и в дверях столкнулся с двумя чернокожими музыкантами, работавшими по вечерам в баре. Они поднялись на эстраду и стали снимать чехлы с инструментов. Пора было начинать вечернее представление.

– Привет, Эди.

Эдит повернулась и в первую секунду не поняла, кто ее окликнул. Потом разглядела в полумраке лицо Бимиса, франтовато одетого человечка с непроницаемым лицом.

– Я заходил утром, но тебя не застал, – сказал он холодно. – Извини, Эди, но за тобой должок.

– Знаю.

– Я тебя предупреждал. Ты третий месяц не платишь за аренду помещения. И еще наняла этих черномазых. На нашей улице ни в одном баре нет оркестра. Слишком дорогое удовольствие. А ты швыряешься деньгами. Слушаешь меня?

– Да, – угрюмо буркнула Эдит, глядя в сторону.

– В общем, так, – продолжал Бимис, – мое терпение лопнуло. Либо плати, либо выметайся в конце месяца.

Эдит молчала. Органист взял несколько тихих аккордов, а ударник выбил на барабане залихватскую дробь.

– И не говори мне о долгосрочной аренде, – гнул свое Бимис. – Прочти контракт повнимательнее. Я могу в любой момент выгнать тебя на улицу.

– Да-да, – нетерпеливо сказала Эдит. – Я все поняла.

Бимис бросил на нее злобный взгляд, нахлобучил на лоб шляпу и вышел, хлопнув дверью.

Эдит подошла к телефону-автомату, висевшему на стене у лестницы. Телефонистка набрала для нее нужный номер. Эдит назвала себя и через минуту услышала голос сестры.

– Маргарет, это Эдит. Немедленно приезжай ко мне. Прямо сейчас.

– Но, Эди, я не могу. У меня массажистка. И потом нам, по-моему, больше не о чем говорить.

– Я все знаю, Маргарет. – Молчание. – Я сказала, что все знаю. Ты поняла? Изволь немедленно приехать сюда. Или ты хочешь, чтобы я приехала к тебе?

– Нет!

– Я так и думала. Жду тебя через час. Джордж знает дорогу.

7

За окном сгущались сумерки. Эдит задернула занавески, подошла к тумбочке, достала из верхнего ящика пистолет, зарядила его и сняла с предохранителя. Осмотрела комнату, словно запоминая, где что лежит, и спрятала пистолет в верхнем ящичке туалетного столика, прикрыв его ночной рубашкой. Потом подвинула к столику кресло-качалку, снова огляделась и удовлетворенно вздохнула.

Сняв платье, она запихнула его в шкаф, сдернула с крючка поношенный розовый халат и, облачившись в него, взглянула на себя в зеркало. Ее волосы были накручены на бигуди. Под зеркалом валялись неровные пряди волос, которые она срезала полчаса назад. Собрав их, она выбросила все в мусорное ведро. Потом взяла лист бумаги и стала что-то писать.

Вдруг она услышала шум подъехавшей к бару машины и, подбежав к окну, увидела черный «роллс-ройс». Джордж уже стоял на улице и открывал заднюю дверцу. Из лимузина вышла Маргарет. На ее лице застыло презрительное выражение. Эдит поправила занавеску и бросилась к туалетному столику, на ходу снимая бигуди. Внизу, в баре, заиграла музыка, и комната наполнилась звуками электрооргана.

В дверь осторожно постучали.

– Это я, Маргарет.

Эдит провела расческой по волосам и торопливо подровняла ножницами слишком длинную прядь. Затем встала и распахнула дверь. На пороге стояла Маргарет в черной котиковой шубке и шляпке с вуалью. Не глядя на сестру, она прошла в комнату и с отвращением огляделась.

– Не нравится? – усмехнулась Эдит.

Маргарет оставила это замечание без внимания и перешла к делу.

– Зачем ты просила меня приехать?

– Велела, а не просила, – поправила сестру Эдит. – Снимай шубу и шляпу. Меня тошнит от твоего показного траура.

Маргарет смерила ее негодующим взглядом, но шубу все же сняла. Внешне она казалась совершенно спокойной, но внутри у нее все дрожало от страха. Зная Эдит, она понята, что та в ярости, и решила не раздражать ее. Что именно ей известно, лихорадочно думала Маргарет. Кто ей сказал? Она явно что-то знает, иначе почему так злится? Маргарет могла одурачить любого, но только не сестру та видела ее насквозь.

– Нравится моя новая прическа? – спросила Эдит.

– Она тебе идет, – осторожно ответила Маргарет.

– Раз такая прическа идет тебе, значит, и мне должна быть к лицу, не так ли? Мы же близнецы.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не важно. Расскажи поподробнее о своем ребенке, который умер в младенчестве.

– Почему это тебя так интересует?

– Потому что я тоже когда-то могла родить Фрэнку сына.

– О Господи, опять ты за свое!

– Как его звали?

Маргарет заколебалась.

– Франсиско де Лорка, как отца.

– Сколько ему было, когда он умер?

– Меньше года.

– Сколько месяцев?

Маргарет вспыхнула.

– Эдит, мне не нравится этот допрос!

– Сколько месяцев? – упрямо повторила Эдит.

– Семь.

– Отчего он умер?

Маргарет гневно сверкнула глазами и выкрикнула:

– Ладно, Эди! Твоя взяла. Никакого ребенка не было. Ты этого добивалась?

Эдит горько усмехнулась:

– Да, именно этого.

Маргарет облегченно вздохнула. Слава Богу, ты не знаешь всей правды, дорогая сестричка, подумала она, и теперь уже никогда не узнаешь.

– Кто тебе сказал?

– Какая разница? Знаю, и все тут. Догадалась.

– Ах, Эди, я так хотела выйти замуж за Фрэнка! У меня совсем не было денег, а он мог мне помочь.

– Ты никогда не любила его по-настоящему.

– Он был такой добрый…

– И такой богатый! А главное, он был мой! Вот что тебя злило больше всего, не так ли, Мэгги? Вот почему ты решила украсть его у меня!

– Прекрати, Эди! Хватит жить прошлым. Зачем ворошить старое и ссориться? У тебя еще все впереди. Ты успеешь найти свое счастье. – Маргарет вынула из сумочки чековую книжку и ручку. – Ты могла бы избавиться от этого бара, – продолжала она. – Здесь так убого, Эди. Ты заслуживаешь лучшего. Почему бы не отправиться в путешествие, посмотреть мир?

Эдит не сводила с сестры горящих ненавистью глаз.

– Деньги для меня не проблема, – беспечно говорила Маргарет. – Сколько тебе нужно?

– Всех твоих денег не хватит, чтобы заплатить мне за погубленную жизнь, – Эдит выхватила из рук Маргарет книжку и швырнула ее на пол. Маргарет изумленно уставилась на сестру. В эту минуту музыканты внизу заиграли что-то особенно громкое.

– Сядь! – приказала Эдит. – Сядь!

Маргарет послушно опустилась в кресло. Она судорожно подыскивала обидные слова, как делала в детстве, когда хотело прервать приступ гнева у Эдит. Но, как назло, ничего не могла придумать и только в ужасе смотрела на сестру, чувствуя, что все ее существо охватывает противный липкий страх.

– Читай! – Эдит сунула ей в руки листок бумаги. – Вот зачем я тебя вызвала. – Пока Маргарет, дрожа всем телом, читала записку, Эдит незаметно приоткрыла ящик туалетного столика.

Музыканты в баре словно обезумели. Органист выдал несколько басовых пассажей, а ударник так оглушительно бил в тарелки, что старое здание сотрясалось, словно в лихорадке. Прогремело заключительное крещендо органа, сопровождаемое бухающими ударами барабана, и музыка оборвалась. Послышались жидкие аплодисменты.

Широко раскрыв глаза, Эдит смотрела на сестру. На правом виске чернело крошечное отверстие, из которого сочилась кровь. Кресло качалось взад и вперед, все медленнее и медленнее…