Текст книги "Слезы на лепестках роз"

Автор книги: Би Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Вот так, мистер Маккэлем. Каждое обследование, каждый тест только подтверждают предыдущие. Проверено все, никакой ошибки нет. – Честные, прямые слова, высказанные с сожалением, но без сиропных банальностей.

Врач замолчал, и в наступившей тишине эхом повисло его собственное разочарование. Зашуршали бумаги, скрипнула ветхая кожа кресла. Нежный аромат вплетался в тяжелые больничные запахи. Цветы, яркие побеги надежды в горьком отчаянии.

Надежда. Воздух, казалось, дышал ею.

Кто-то живет надеждой.

Кто-то ее теряет.

Патрик отшвырнул кресло назад и почти неслышными на толстом ковре шагами подошел к окну.

Джордана знала, что он стоит там, глядя сквозь стекло, и видит только свою рухнувшую надежду.

Она не шевельнулась, не заговорила. Они вообще говорили мало с того самого полдня, когда Патрик поднял с ковра в спальне блузу из желтого шелка и отбросил ее в сторону. Первобытные чувства того дня чурались слов. Боль в сердце не утихала. Воспоминания преследовали их. Безмятежность сменилась лихорадочностью. Кончилась их уединенная жизнь вдвоем, превратилась в безумную погоню за увеселениями, на которых он постоянно настаивал, но от которых никогда не получал удовольствия. Все их приглашали, все за ними гонялись, а они разыгрывали из себя золотую пару, пока его терпение не истощалось и он не увозил ее домой, как драгоценную вещь.

За этим следовали часы, заполненные безмолвными раздумьями и сексом. Джордана больше не притворялась, не защищалась красивыми фразами. Это был секс, вожделение, магия мучительной страсти, опустошавшая их. Темные силы, восторг, потрясение.

В их любовь вкрадывалась порочность.

А потом наступило вот это – его попытки вернуть ей зрение. Их поездки в бесчисленные медицинские учреждения протекали – под стать любовным отношениям – лихорадочно. И были такими же безутешными.

– Мне очень жаль. – Доктор обращался к Патрику.

Он, казалось, понимал, что большой шотландец сейчас такой же пациент, как и его дама. – Этот недуг неисцелим. Мисс Даниэль никогда не будет видеть.

Воздух в комнате стал непроницаемо душным. Неподвижные запахи вдруг сделались липкими.

– Есть и другие специалисты, другие больницы.

– Специалисты есть, мистер Маккэлем, – прервал врач. – Но нет таких, которые дали бы вам другой ответ. Ни здесь, в Эдинбурге, ни где-либо в мире. Другого ответа просто не существует. Примите его, научитесь с ним жить.

Нет! – Патрик сражался с правдой. Сражался отчаянно.

– Но разве у вас есть выбор? – Доктор Броуди не дрогнул. Он уже видел такое. – Уезжайте домой, уговаривал он. – Дайте отдохнуть вашей прекрасной леди. Ради вас она ездит из клиники в клинику, снова и снова выслушивая то, что ей уже давно известно.

Она измучена – физически и духовно. Прекратите все это, иначе вместо добра вы принесете ей только вред.

– Но неужели нет никакого выхода?

– Никакого. Ради нее оставьте свои попытки. Отправляйтесь к себе. Отдыхайте. Вспомните, как много радостей в жизни. Со временем вы поймете, что они неисчислимы.

Патрик отвернулся от окна, взглянул на Джордану.

Ее лицо было измученным, но спокойным. В первый раз он осознал, насколько тяжело

было ей. Насколько мучительно снова и снова выслушивать приговор. И все же она это делала.

Ради него.

Бессильный гнев сразу утих. Он пожалел о самонадеянности, заставлявшей его верить, что он способен совершить невозможное. Он ошибся, и ошибка его обернулась жестокостью.

Он подошел к Джордане, прикоснулся к ее щеке, большим пальцем распушил густые ресницы. В глазах ни горя, ни осуждения – только мужество. Проживи он вечность, ему не найти более прекрасной женщины.

Настойчиво зажужжал интерком на столе Броуди.

Доктора вызывали. Извинения его были краткими. А потом Патрик и Джордана остались вдвоем, наедине с горькой правдой.

– Ты знала. – Его ладонь все еще лежала на ее щеке, поглаживая прозрачную, бледную кожу.

– Давно знала.

– И все же ты подвергла себя всему этому ради меня.

– Разве это так важно, что я не могу видеть?

– Нет. – Под его пальцами бился пульс на ее виске. – Совсем не важно.

Но, ведя ее по мрачному коридору навстречу яркому свету дня, он знал, что солгал ей.

В Эдинбурге жизнь их вошла в новую фазу – превратилась в пародию на идиллию. Как бы ни притворялся Патрик, но его терзала тревога – тревога, свойственная сильным людям, когда им внезапно изменяют сила и уверенность в себе. Днем он изображал галантного и вежливого хозяина. Рассказывая ей о своей родине, он обретал красноречие, рисовал живые картины прошлого – легенды и историю славного клана Маккэлемов. Но это было днем, а к вечеру, когда оба они уставали от его притворства, он превращался в камень. Ужинала Джордана по большей части одна, в огромной гостиной, где, казалось, навечно залегла могильная тишина. Патрик, неизменно вежливый и обходительный, учтиво извинялся и оставлял ее, чтобы наглухо укрыться в стенах своего кабинета.

Чем ближе становилась Джордане родина Патрика, тем дальше от нее уходил он сам, превращаясь в незнакомца с отменными манерами.

– Все, этому надо положить конец, – решила Джордана, меряя шагами комнату, давно уже измеренную за долгие бессонные ночи. Ночи она проводила в одиночестве, а учтивый незнакомец, закрывшись от нее, о чем-то размышлял в темноте. Отчуждение, разраставшееся словно трещина при землетрясении, делалось невыносимым. Она хотела, нет, она нуждалась в дерзком искателе приключений. В человеке, который мог быть надменным и нежным, сводящим с ума, чарующим. Жизнь с ним редко была спокойной, но она не была тоскливой.

Направляясь к выходу из своей спальни, она понимала рискованность своего шага. Можно выиграть, а можно и проиграть. Но какой у нее выбор? Сердце ее в руках Патрика.

Расправив плечи, Джордана шагнула в коридор.

Она знала расстояние до лестницы, знала, сколько каменных ступенек ей нужно одолеть, чтобы оказаться в коридоре внизу. Потом шестьдесят три шага – и она окажется на пороге кабинета Патрика.

Шаги ее призрачным шелестом раздавались на древних каменных плитах, истертых ногами прежних поколений Маккэлемов, ногами дворецких, слуг, членов семьи. Она могла бы вызвать слугу одним звонком; но час уже поздний, все, наверное, давно спят.

Но даже если не спят, никого звать не стоит. У тяжелой двери Джордана заколебалась, одернула складки платья. Опасаясь, что он ей откажет, вошла без стука.

Комната была объята тишиной. Потом она услышала его хриплое дыхание и звяканье льдинки о край бокала.

– Что ты здесь делаешь? – Его голос стал густым от виски.

– Нам нужно поговорить.

– Вот как? – Снова в бокале зазвенел лед. – Если ты пришла, чтобы сказать мне, что нам пора отправляться домой, то это уже решено. Завтра в полдень мы улетаем.

– Я пришла не для того, чтобы обсуждать наш отъезд.

– А что же ты пришла обсуждать? – Он был холоден как лед.

Оказавшись здесь, она вдруг поняла, что не знает, о чем говорить.

– Ты пришла, чтобы обвинить меня в своем унижении? – Слышно было, как он пил – огромными, долгими глотками. – Если тебе это доставит утешение, то знай, что я живу с ощущением вины. Стоит мне о ней забыть, как тут же появляется что-нибудь желтое – цветок или полоска золотистого неба. Желтое! Куда бы я ни повернулся, оно тут как тут. И я, черт возьми, мгновенно вспоминаю, как сползает золотистый шелк с твоего тела.

– Тогда я тоже себя вела не лучшим образом.

– Ты?

– Да. Я могла остановить тебя, Патрик. Одним-единственным словом. Но я его не сказала. И мы оба знаем, почему.

Тишина давила. Она представляла, как он стоит с бокалом на полпути ко рту и ждет, не сводя с нее глаз.

– Я хотела тебя, на любых условиях. Неважно, чья гордость принесена в жертву. Моя… – она заколебалась, – или твоя.

– Ты полагаешь, что именно моя… Так почему же ты не сказала "нет"?

– Я покорилась, потому что хотела услышать от тебя слова, о которых давно мечтала, а ты взвалил на себя вину за акт необузданной страсти, которая двигала не тобой одним.

– Это было отвратительно. Акт жестокости.

– Акт отчаяния. Общего нашего отчаяния.

Бокал опустился. Она услышала негромкий стук о крышку стола.

– Я взял тебя силой, да, но от страха и гнева. Страха, что я тебя теряю. Гнева, что ты так мне дорога.

Мне необходимо было доказать свою власть над тобой, я хотел убедиться, что нужен тебе и буду нужен всегда.

– Так оно и есть.

Он покачал головой, не веря собственным ушам, гадая, понимает ли она сама, что он доказал обратное – ее власть над собой.

– Ты меня не винила? Не ненавидела?

– Винила нас обоих. А ненавидеть тебя я не смогу никогда, Патрик.

Он застонал. В этом стоне ей послышались недоверие, облегчение и что-то еще, во что она не позволяла себе верить, боясь разочарования. Скрипнула кожа, затрещало дерево – Патрик упал в кресло. Джордана ждала, когда он снова заговорит. Но ощущала только его безмолвную борьбу с самим собой. Ему было тяжело, он нуждался в утешении. Она направилась к нему легким, уверенным шагом, не опасаясь помех – в этом доме все всегда стояло на своем, раз и навсегда определенном месте.

Она обошла его стол и остановилась у кресла. От него пахло мылом и виски. Когда она дотронулась до него, легонько положив ладонь ему на плечо, он рывком обернулся к ней, его руки обвились вокруг ее тела, лоб с силой прижался к ее груди.

– Я не знал, что такое возможно. Я не смел доверять никому.

Доверие. Она так хотела его доверия.

– Ты была женщиной, недосягаемой для моего понимания. Я брал, ты отдавала. Моя надменность наталкивалась на твою доброту. Несдержанность – на терпение. На силу, отвагу, такт. Ты давала мне все, что я просил, и никогда ничего не требовала взамен. – Он тяжко выдохнул. – А мне так хотелось хоть что-нибудь дать тебе. Я надеялся, что мне это удастся.

– Ты надеялся подарить мне зрение. – Она гладила его волосы, пропуская сквозь пальцы тугие завитки, – В своей жизни я сделал очень мало по-настоящему доброго. Даже когда пытался, все у меня выходило неуклюже, но поверь – никогда я не хотел причинить тебе боль.

– Верю. Мне самой жаль, что я незрячая, – мне хотелось бы увидеть тебя. Что ж, есть вещи, которым сбыться не суждено.

– Зато некоторым суждено. – Он поднимался, наслаждаясь ощущением ее скользящих по его телу рук. Я люблю тебя, Джордана. Как бы я ни сражался с собой, мне судьбой назначено любить тебя.

– Правда? – мягко спросила она, обратив к нему лицо. – И сейчас любишь?

Она знала, что любит. Он видел это на ее сияющем лице, но ей так нужны были эти долгожданные слова, что он решил произнести их еще раз. Слова, которых он не говорил ни одной женщине, потому что на свете нет женщины, равной Джордане.

– Я люблю тебя.

Так сильно, что ее боль становится его болью и любую нанесенную ей обиду он чувствует как свою.

Так сильно, что мечтал подарить ей чудо и страдал жестоко, когда чудо не состоялось. Зрение должно было стать даром для нее…, он любит ее и слепую.

Запустив пальцы в его волосы, она прижала его к себе. Обиды и разочарования забылись. Его и ее; они растворялись в словах – в тихих нежных словах преданности и любви. Завтра они покинут Шотландию, а потом другие заботы, другие события вторгнутся в их жизнь, но сегодняшний вечер останется с ними навсегда.

Пальцы Джорданы перебирали струны гитары, извлекая мелодию ее собственных мыслей. Улыбка ее была довольной, музыка – мечтательной. Тайные сомнения, страх за свою любовь забылись. Дом Даниэлей дышал счастьем. Патрик, отдаваясь чему-нибудь, как всегда, делал это от всей души, без оглядки.

Джордана была на вершине блаженства.

В комнате, наполненной цветами из посаженного Патриком сада, она ожидала Рэнди.

Секунды сплетались в минуты, минуты – в часы ее ожидания. Звук входного звонка заставил ее отложить гитару и поспешить к двери. Радостно распахнув ее, она ждала восторженных объятий, но вместо этого на нее пахнуло пряным тяжелым ароматом – Рэнди никогда не пользовалась такими духами.

– Извините, – сказала Джордана, охлаждая свой радостный пыл. – Я ожидала не вас. Чем могу помочь?

Вопрос ее повис в тишине, но кто-то стоял здесь и в упор разглядывал ее. Женщина. Нахмурившись, Джордана прикоснулась к горлу, к бешено бьющейся там жилке, и спросила снова:

– Кто вы?

Шелест одежды, скрип гальки под ногами.

– Ну хорошо. – Джордана сделала шаг назад, намереваясь закрыть дверь между собой и враждебностью, исходившей от визитерши.

– Нет – Пальцы сомкнулись на запястье Джорданы. Тонкие пальцы с длинными, злобными ногтями. Закрывать дверь еще не время.

Джордана замерла, не желая сопротивляться.

– Я вас знаю?

– Нет, но у нас есть, так сказать, общий друг.

– Патрик!

– А! – Голос был глубокий, хорошо поставленный, полный сарказма. – Значит, вы догадались.

– Чего вы хотите?

– Поговорить с вами.

– Нам не о чем говорить, мисс…

– Дельмари. Маив Дельмари.

Джордана слышала это имя. Постарались сплетники на вечеринках, на которые ее таскал Патрик. Высвободив руку, Джордана отступила в сторону.

– Проходите, мисс Дельмари, и говорите, что хотели сказать. Присесть не приглашаю – судя по всему, вы не задержитесь.

Едва перешагнув порог, Маив Дельмари ринулась в атаку:

– Хорошо, я постараюсь быть очень краткой. Если вы любите Патрика, то не имеете права губить его жизнь.

– Я и не собираюсь губить его жизнь.

– Но именно это случится, если будет продолжаться ваша связь.

– Наша связь, как вы ее называете, вас никоим образом не касается.

– О нет, касается. Потому что он мне небезразличен. Уж я-то знаю, что ему необходимо для счастья.

Именно я могу ему дать то, о чем он мечтает. Сыновей, мисс Даниэль, сильных и здоровых, способных сохранить его родовые поместья. Сыновей, у которых должна быть мать, а не обуза. Патрику нужна жена, способная шагать рядом самостоятельно, не цепляясь за него. От которой его не затошнит после нескольких лет совместной жизни. Он спортсмен, настоящий мужчина. Чтобы его сыновья были такими же суперменами, у них должна быть полноценная мать. – В презрительном голосе дамы зазвучали льстивые нотки. – Все, кто его знает, говорят, что Патрик вас любит. Что вы – единственная женщина, от которой он никогда не откажется. Значит, вы сами должны это сделать. Вы должны отказаться от него.

– Нет!

– Да, – прошипела Маив. – Откажитесь от него до того, как его чувство к вам превратится в жалость.

Джордана нащупала ручку и распахнула дверь.

– Уходите, мисс Дельмари.

– Сейчас. – Она сделала один шаг к двери и остановилась. – Только еще одно напоследок. Не стоит притворяться, будто мои слова для вас полная неожиданность. Я лишь высказала вслух то, о чем вы и сами давно знали. Оставьте его, мисс Даниэль, пока не поздно, пока воспоминания, которые вы захватите с собой, так прекрасны.

– Уходите. – Джордану трясло. – И никогда не возвращайтесь.

Маив Дельмари взглянула на ее пепельное лицо, на хрупкую, дрожащую фигурку и злорадно улыбнулась.

– В этом не будет необходимости. Подумайте над моими словами. Вы сами знаете, что я права.

Еще долго после того, как растаял экзотический аромат, Джордана стояла на пороге – слова незваной гостьи погрузили ее в мучительное состояние приниженности, столь хорошо знакомое ей в детстве. По лицу заструились безмолвные слезы. Повернувшись на пороге, спотыкаясь и покачиваясь, она побрела в сад.

Она все еще сидела в саду, когда приехала Рэнди.

Сцепив на коленях руки, невидящими глазами всматривалась в темноту перед собой.

– Ах, вот ты где! – Рэнди смерчем ворвалась в сад. Извини, что опоздала. С трудом разыскала пряжку, какую ты хотела подарить Патрику. Зато пряжка бесподобна! – Она по привычке принялась ворчать, опуская на скамейку пакет, перевязанный лентой:

– Входная дверь распахнута настежь. Любой мог… – Ее голос потрясенно замер, как только она бросила взгляд на лицо подруги. – О боже! Что случилось?

– Ничего не случилось, – безжизненным, ровным голосом ответила Джордана.

Рэнди присела рядом, взяла в руки ледяные ладони Джорданы, вгляделась в следы слез на щеках, в потерянные глаза.

– Патрик? Что он сделал?

– Патрик ничего не сделал.

– Тогда что? Каких-то пару часов назад ты была так счастлива. А теперь у тебя такой вид, будто ты потеряла самое дорогое на свете.

– Потеряла.

– Да что случилось? Что могло случиться за несколько часов?

– Потом расскажу. – По ее щеке скатилась слезинка. Она и не подумала смахнуть ее, и Рэнди сомневалась, знает ли она, что плачет. – Я все тебе расскажу, но потом.

Рэнди убрала спутанные пряди с лица Джорданы.

– Мне уехать? – Сейчас ей меньше всего хотелось оставлять Джордану в таком состоянии, но она обязана была спросить. – Может, ты должна все решить наедине с Патриком?

– Когда он вернется, я поговорю с ним наедине, но ты жди меня. После разговора с ним я поеду с тобой.

– Поедешь со мной! Ради всех святых, зачем?

– Пожалуйста, Рэнди, не нужно вопросов.

Глаза Рэнди тоже наполнились слезами, и она прикусила губу. Никогда она не видела Джордану такой.

Даже когда та терзалась от притеснений бабушки.

Рэнди хотелось обнять и успокоить ее, как Кэсси, но она не посмела. Джордана была на грани истерики.

Утешение может стать последней каплей в чаше ее терпения.

– Ладно. А пока я постараюсь не попадаться никому на глаза. А что мне делать с пряжкой, украшенной гербом Маккэлемов?

– Упакуй ее. Мне хочется, чтобы она осталась у него. Пусть будет хоть какая-то память обо мне.

– Джордана, ты уверена…

– Никаких вопросов. Ты обещала. – Услышав вздох покорности Рэнди, Джордана продолжила: Когда Патрик вернется из офиса, подожди меня в машине. Я не задержусь.

Рэнди не стала спорить. Она как раз пододвигала к Джордане пакет с подарком, когда услышала голос Патрика. Опустив голову, пробормотав невнятное приветствие, она шмыгнула мимо него в дом. Рэнди не в силах была вынести намечавшуюся тяжелую сцену. Она страдала за обоих.

– Рэнди! – крикнул позади нее Патрик, потом, пожав плечами, отшвырнул пиджак, распустил галстук и отправился на поиски Джорданы.

Джордана замерла в ожидании, в том же положении, в каком ее нашла Рэнди. Словно окаменевшая после ухода Маив Дельмари, она просидела так несколько часов, пытаясь разобраться во всем. Пытаясь найти доводы в защиту своего счастья.

Их не было. Маив Дельмари сказала правду.

Ощутив на своих плечах его ладони, его губы на своих волосах, она едва сдержала слезы, хоть и поклялась себе, что он их не увидит. Только сейчас она поняла, что все придуманные ею объяснения, все усилия заставить его понять выше ее возможностей. Расставание не сделаешь деликатным, но она любит его, а значит, должна сделать.

– Я не знал, что дни могут быть настолько долгими. Не знал, что могу так скучать по тебе. – Любовь, в которой он долго не признавался, теперь сквозила в каждом его слове, в каждом жесте. Он стоял позади нее, нежно пробегая пальцами по ее плечам, рукам и снова возвращаясь к плечам.

– Патрик! – Она натянулась как струна. – Оставь.

Не нужно, – Не нужно? – Что-то в ее тоне насторожило его.

Он почуял ее напряжение. Грудь наливалась свинцовой тяжестью. – Не нужно – что? Не нужно говорить, что я скучаю по тебе? Не нужно к тебе прикасаться?

Что именно, Джордана?

– Ничего не нужно. Ничего. – Она покачала головой, сама не понимая, что говорит. – Пожалуйста, Патрик, а то нам будет еще тяжелее.

– Тяжелее – что? – Он отступил, его руки упали с ее плеч.

Джордана встала, зажав в руке ярко упакованный сверток.

– Мне необходимо уехать.

– Уехать? – тупо переспросил он. – Куда?

– Все равно. Мне необходимо уехать от тебя. У меня было время подумать. Я с самого начала знала, что я тебе не пара. Сегодня, оставшись одна, я много над этим думала. То, что было между нами, прекрасно, но будущего у нас нет.

Ему показалось, что мир рушится вокруг него. Он отдал ей свою жизнь, свое сердце, уверенный, что она никогда не причинит ему боль. И вот она боль, такая невыносимая, что ее можно одолеть только гневом.

– Для тебя так просто – взять и уйти из моей жизни?

– Я ухожу…, ради блага.

– Чьего? – холодно поинтересовался он. – Твоего?

Моего?

– Нашего общего. Прежде чем я уеду… – Она обеими руками протянула ему сверток, но ей пришлось снова положить его на скамью. – Я хотела подарить тебе это. На память.

Патрик отозвался горьким, презрительным смехом.

– Я тебя и так не забуду, радость моя. Без сувениров.

Сквозь ярость она услышала в его голосе муку.

– Мне очень жаль, Патрик.

Ему хотелось схватить ее, сжать в объятиях. Целовать до тех пор, пока она не заберет свои слова обратно. Вместо этого он кивнул.

– Мне тоже.

Джордана поспешно зашагала из сада. У ворот она приостановилась, но не оглянулась.

– Как ни старайся, есть вещи, которым не суждено сбыться.

Он услышал ее шепот. Голубое платье вилось вокруг стройной фигуры, и в дымке заходящего солнца Джордана казалась вспышкой синеватого пламени.

Патрик готов был позвать ее, но удержал крик и отвернулся, опустив веки на уставшие, пылающие болью глаза. Во мраке продолжал гореть синий огонь.

Сад замер. Когда он обернулся, ее уже не было.

Все кончено, всего один удар – и сердце разбито, бессмысленно, беспричинно. Остался лишь шепот, который эхом разносили лепестки роз, пурпурными слезинками усыпавшие траву.

…есть вещи, которым не суждено сбыться.

Сумерки сгущались, а он все сидел с нераскрытым пакетом в руке. Ее прощальный жест казался ему ироничным. Сколько раз делал он подарки, чтобы облегчить свой уход от женщины. И вот теперь одарили его.

Оказывается, от этого нисколько не легче.