Текст книги "Пять лет повиновения"

Автор книги: Бернис Рубенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава 12

– Ты хочешь избавиться от меня? – начала атаку миссис Воттс. Неплохое начало для первого дня нового года, как, впрочем, и для любого дня в году.

– Если ты не хочешь ехать, – без раздражения ответил Брайан – у ее ног стояли уже собранные чемоданы, – никто тебя не заставляет. Ты же мечтала о «Петунье». Теперь все счастливо устроилось благодаря моей работе: ты можешь жить в довольстве всю свою жизнь. Но если ты не хочешь, – повторил он спокойным тоном, снимая пальто, – все останется на своих местах, и мы будем жить как прежде.

Она, конечно, хотела ехать. Очень хотела. Она так волновалась, что не спала всю ночь, а утром ее постель была мокрой. Брайан выставил пока матрас за окно проветриться, он уже решил, что, как только вернется домой, сожжет его.

– Как ты будешь без меня? – Она продолжала ныть. – Как ты будешь справляться один?

Он готов был немного подыграть ей в предвкушении скорого освобождения.

– Я буду скучать по тебе.

Он улыбнулся. Улыбка вышла фальшивой. Ее губы так же фальшиво растянулись в ответ. Ну не могла же она прямо сказать, что пора наконец надеть пальто: это выдало бы ее нетерпение и едва сдерживаемое желание отправиться в «Петунью».

– Я думаю, надо идти, – покорно сказала она, – ты ведь уже за все заплатил.

Брайан не сдвинулся ни на сантиметр. Он не пошевелится до тех пор, пока она не выдавит, что сама хочет этого.

– Об этом можешь не волноваться. Я внес только предоплату и могу получить все обратно.

Она была загнана в угол.

– Но там уже ждут меня. Особенно миссис Винтерс, она очень расстроится, если я не приду. Я не хочу заставлять ее страдать.

– Надеюсь, она справится с разочарованием и переживет это, – отрезал Брайан.

Это была явная победа: он сел, расстегнул пиджак, сбросил ботинки, как будто собирался провести весь день дома.

Миссис Воттс была обезоружена.

– Но все-таки нам надо идти, – прошелестела она.

– Почему?

– Потому что ты уже все устроил! – в бессилии выкрикнула она.

– Я так же легко могу все «разустроить», – пожал он плечами.

Она рыдала. Слезы были настоящими, она больше не играла.

– Так ты действительно хочешь ехать или нет?

Он продолжал безжалостно добивать поверженного противника.

Она молча кивнула в знак согласия. Он надел пальто.

– Я пойду за такси, а ты подожди меня с сумками внизу.

Он вышел на улицу и пошел к перекрестку с Главной улицей. По улице шел уверенный в себе человек, точно знавший, куда и зачем он идет по жизни. И это было действительно так: Брайан просчитал свое будущее до мельчайших подробностей. Не в пример мисс Хоукинс он регулярно контролировал свой дебет и кредит: все данные были известны и выверены. Его доход немного сократился, но теперь у него было уже достаточно клиенток, чтобы обеспечить насущные потребности. И самое главное, он был уверен, что сможет держать мать в «Петунье» до конца ее дней.

Мистер Воттс преуспел за последние несколько лет. Работал столько, сколько считал нужным. Увеличивать обороты своего процветавшего бизнеса не мог и не стремился – это истощило бы его силы и, как следствие, понизило бы качество предоставляемых услуг, что было бы губительно – ведь его дело полностью зависело от рекомендаций клиенток. После его случайной удачной встречи с миссис Макинс он больше не нуждался в частых посещениях библиотек и супермаркетов в поисках клиенток. Она рекомендовала его знакомым, а те, в свою очередь, посоветовали его меню своим знакомым. Его клиентура напоминала теперь сладкую и разросшуюся гроздь винограда. Он честно служил им всем, аккуратно приходя в назначенный час и уходя через заднюю дверь.

За последний год несколько его клиенток покинули этот мир, одна из них – буквально у него на руках, в объятиях стоимостью три фунта. Брайан заботливо уложил ее на кушетке и поправил сбившееся платье. Потом, как наемный убийца, крадучись выбрался через черный ход. Это событие потрясло его и на некоторое время выбило из колеи. Он отсиживался дома и посылал обеспокоенным клиенткам сообщения о своей внезапной простуде. Зато, вернувшись к своим занятиям, не мог не заметить, как возрос аппетит вынужденных поститься гурманов. Некоторые из особенно изголодавшихся дам прямо обезумели от счастья вновь обретенного удовольствия. Благодаря этому случаю он открыл для себя необходимость временных перерывов в четком рабочем расписании, например под видом непродолжительной болезни. Определенно, это того стоило – доходы росли: милые дамы очень привязались к нему. Постепенно разделы меню расширились. В этом ему очень помогла миссис Макинс, научив, как она любовно говорила, «маленьким причудам» своего покойного благоверного. Оказалось, «причуды» не были ни маленькими, ни бесполезными, и Брайан добавил в список предоставляемых услуг раздел «деликатесов». Теперь большинство его дам легко обходились без первых двух вступительных разделов, поскольку стремились распробовать «горячие блюда». «Закуска» в этом случае не требовалась. В то же время, благодаря дешевым предложениям первых двух «холодных» разделов меню, его бизнес был защищен в случае потери самых рьяных чревоугодниц. Итог первых лет работы вдохновлял создателя бизнеса: он сумел скопить кругленькую сумму. Брайан позволил себе пару новых костюмов и ежедневный шоколад для матери. И еще, к миссис Макинс мистер Воттс приходил с цветами. Он был глубоко признателен ей – она очень способствовала расширению его небольшого предприятия. Прежде он никогда не поверил бы, что так много дам нуждаются в подобного рода услугах и готовы с радостью платить за получаемые по списку удовольствия. Интересно, миссис Макинс чувствовала то же самое, что и все остальные клиентки? Он по-настоящему привязался к ней. Милая Виолетта, она ни разу не намекнула на свое привилегированное положение, ни разу не попросила комиссионных за оказанное содействие и оплачивала его работу наравне со всеми остальными. Одно-единственное удовольствие, которое не значилось и никогда не могло появиться в списке, она получала бесплатно: он целовал ее и делал это от души и по собственному желанию. Эти поцелуи окрашивали их отношения какими-то совсем другими, нежными и интимными красками и давали ощущение настоящей близости, к которой так стремились и которую не получали все остальные прилежно обслуживаемые клиентки.

В работе он был скрупулезно честен и обходителен – предоставление такого рода услуг стало профессией, вне ее он вел открытую жизнь добропорядочного человека. Только мисс Хоукинс была исключением. Мысли о ней не давали ему покоя и терзали душу – она была обманута им во всем. Поэтому он всегда появлялся у нее в одном и том же костюме их первой встречи и скрывал свою отточенную большой практикой виртуозность, тем более что ее простые заказы и не требовали мастерства. Но визиты к ней повторялись с завидным постоянством, и так незаметно и нежно он вытряхнул из нее больше тысячи фунтов. Каждый раз, приходя к мисс Хоукинс, Брайан чувствовал себя не в своей тарелке не от осознания аморальности занятия как такового, а от явного жульничества по отношению к ней. Иногда она задавала робкие вопросы о капиталовложениях, которые он сделал для нее, но каждый раз он уходил от этой темы, отделываясь туманными объяснениями. Когда-нибудь, он знал и страшился этого, когда-нибудь она перестанет быть столь застенчива и наберется храбрости, чтобы потребовать полного отчета.

Конечно, он в любой момент мог бросить ее. Да и потом, неоспоримое преимущество его бизнеса состояло именно в том, что жульничество было практически недоказуемо и ненаказуемо. Ну кто из обманутых «любительниц сладкого» обратится в полицию? Все так. Но, несмотря на все успокоительные отговорки, Брайан искренне сочувствовал ей, своей первой клиентке, и сожалел, что она так и не продвинулась дальше скромных желаний прилежной школьницы. Едва ли он решится когда-нибудь рассказать ей, что ее деньги ушли вместе с его матерью в «Петунью», откуда уже не было возврата и тем более процентов. Ведь первоначальный взнос обеспечивал лишь возможность помещения туда матери и был обязательным и безвозвратным. Только в случае смерти часть этого взноса засчитывалась в счет похорон. В самом начале Брайан собирался поместить деньги мисс Хоукинс, как и обещал, под выгодные проценты, но, когда из «Петуньи» пришел счет на оплату зарезервированного места, ему пришлось забыть о данном обещании – это была единственная крупная сумма в его руках. Доходы от остальных клиенток уходили на еженедельные нужды, и бедная мисс Хоукинс навсегда лишилась своих сбережений. Иногда, правда, Брайан немного добавлял от себя к заказанным ею блюдам – этого требовала его ноющая совесть. Но и нарушать правила рыночных отношений он тоже боялся, чтобы не давать ей бессмысленной надежды. К тому же теперь у него была Виолетта, а это совсем другое.

Пока ждал такси на углу, проверил свой ежедневник. Как он и опасался, именно на сегодня было назначено свидание с мисс Хоукинс. Хорошо бы она не надумала отмечать с ним Новый год: не хотелось опять вводить ее в лишние траты.

Он поймал такси и вернулся к дому. Мать ждала его у подъезда, как несчастная беженка, опершись коленями о сумки. Ее глаза горели, под ногами темнела небольшая лужица. Брайан поднял сумки. Она пошатнулась. Он подал ей руку. Вдруг мать сделала нечто неожиданное: ее пальцы скользнули по рукаву его пальто, и она вложила свою руку в его ладонь. Никогда в жизни он не держал ее руки, и сейчас ему казалось, будто холодная, скользкая змея заползает ему в рукав. Он схватил мать за локоть и почти затолкал ее в машину. Такси тронулось. Она ни разу не оглянулась… Она прожила в этом доме больше сорока лет – и ни разу не оглянулась. Как будто у нее не было никакой истории и воспоминаний, никаких неудач и провалов. Ее не будет мучить ностальгия. Через пару недель она забудет обо всем, даже цвет обоев на стенах своего бывшего дома: они просто выцветут в ее памяти окончательно.

В «Петунью» они должны были прибыть как раз к ланчу. Все было устроено и продумано. Брайану удалось найти для матери комнату в пристройке к основному зданию. Здесь было немного дешевле, условия те же, даже своя ванная, только чуть длиннее путь в столовую, от которой пристройку отделяли несколько зеленых газонов. В этом здании уже жили четыре постоялицы – неплохая компания. А одна из них, миссис Винтерс, проявляла явное желание сблизиться с его матерью. Она не вызывала в нем симпатии, очевидно, и остальные дамы предпочитали избегать ее. Миссис Винтерс с нетерпением ожидала прибытия миссис Воттс.

Такси въехало в ворота «Петуньи» и остановилось у входа в пристройку. Их встретила санитарка и проводила в комнату миссис Воттс. Брайан не успел бросить на кровать сумки, как в дверях появилась миссис Винтерс. Это была сухая, суровая дама. Ее морщинистое лицо неловко растянулось в принужденной улыбке. Казалось, она родилась с этими морщинами несчастья и нелюбви на лице, а годы только огрубили и углубили их. Ему страшно хотелось поскорее сбежать.

Как только Брайан начал распаковывать вещи матери, миссис Винтерс почти вплотную подошла к кровати и впилась немигающим взглядом в содержимое чемодана, стараясь подробно разглядеть имущество и определить статус своей будущей наперсницы. Брайан вынул пару нового нижнего белья, недавно купленную на легальные доходы, и два платья в цветочек. Все вещи в чемодане были переложены листами тонкой цветной бумаги, которую Брайан обычно использовал для оформления меню. Изысканно упакованные сумки матери больше походили на багаж новобрачной, и миссис Винтерс, очевидно, тоже с удовлетворением отметила это.

Послышался звонок.

– Это зовут к ланчу. Сегодня среда, значит, будет печенка.

В ее голосе звучало удовольствие от предвкушения обещанного блюда, но лицо сохраняло холодное, суровое выражение.

Санитарка была уже у дверей, пригласила Брайана остаться на ланч. В «Петунье» так было принято – в день прибытия новых постояльцев приглашать к трапезе их близких. У Брайана была назначена клиентка на четыре часа дня, и он от нечего делать мог себе позволить попробовать угощение повара фешенебельной богадельни. Он принял приглашение, и санитарка поспешила сообщить в столовую о присутствии на ланче гостя.

– Хотите посмотреть мою комнату? Это следующая дверь, – не отставала миссис Винтерс.

Миссис Воттс было любопытно увидеть комнату новой соседки, и она дергала Брайана за рукав. Они последовали за миссис Винтерс в ее жилище. Комната была стандартной, такой же, как и у матери, но, оказавшись внутри, Брайан ясно ощутил, что суровая миссис Винтерс живет здесь не одна. Да, похоже, она жила здесь с Иисусом Христом: Его присутствие было везде, Его светлый лик смотрел на пришедших отовсюду. Над изголовьем кровати Он провозглашал, что Он и есть любовь, на прикроватном столике Он истекал кровью на распятии. На каминной полке Он был младенцем в яслях, окруженным коровами и сеном из папье-маше. У телевизора, как бы противостоя всему, что было ниже Его, под Ним, Он возвышался в позе учителя и пророка. Его рука была простерта к заблудшим грешникам. Но все же главной фигурой всей святой композиции была керамическая Богородица, прикрытая сверху полиэтиленовым пакетом, который миссис Винтерс убирала обычно только в дни празднования Рождества. Сегодня она сделала исключение, чтобы показать гостям предмет своей гордости. Дело здесь было не просто в красивом лице Богоматери. Миссис Винтерс легонько дотронулась до святой, и от поворота руки Девы Марии заиграла мелодия «Священной Ночи». Миссис Винтерс дождалась окончания «Тихой Ночи» и опять накрыла Богоматерь пакетом. Все это походило на кусочек Диснейленда, чем, видимо, и гордилась миссис Винтерс. Сейчас она оглядывалась вокруг, пытаясь найти для демонстрации что-нибудь подходящее из своей светской жизни. Подошла к туалетному столику, где стояла большая групповая фотография, похожая на фотографию выпускников какого-то учебного заведения. Суровая сухая женщина в центре, окруженная со всех сторон детьми с застывшим страхом на лицах.

– Это мои приютские сиротки. – Миссис Винтерс гордилась собой. – Приют Святого Сердца. Я работала там старшей воспитательницей. Они звали меня матроной.

Неожиданно в ее голосе заскрежетал металл, а на лице появилась блуждающая улыбка. Было непонятно, как одно уживалось с другим. Миссис Воттс была под впечатлением от всего увиденного – бесконечные обращения к Иисусу абсолютно соответствовали ее представлениям о добродетели.

– У меня было сорок девочек и мальчиков. И все они выросли богобоязненными христианами. Я проработала там больше тридцати лет. – Улыбка смялась и увяла на ее лице, голос затих. – После ланча я расскажу вам о них.

Столовая «Петуньи» была похожа на ресторан гостиницы средней руки: отдельные столики, и на каждом из них вазочка с запылившимися букетиками петуньи, очевидно очень выносливого цветка. Вновь прибывших проводили к постоянному столику матери Брайана в углу зала с видом на зеленый газон. Столик был накрыт льняной скатертью и такими же салфетками и сервирован серебряными приборами. Миссис Воттс довольно хихикнула от такого избытка роскоши. Брайан же испугался появления лужи. Конечно, в их старом грязном жилище это было обычным делом: старые скомканные тряпки всегда валялись на всякий случай в гостиной. В их квартирке это выглядело вполне естественно и не раздражало глаз. Но случись это здесь, на толстых, мягких коврах, посреди такого великолепия, он был бы посрамлен, как ее сопровождающий и невольно ответственный за ее недержание. Он опустил глаза вниз, на ковер. К счастью, под ногами было сухо. Успокоенный, Брайан огляделся вокруг: за столиками сидело человек сорок, в основном женщины. Непаханное поле для его бизнеса. Но эта бредовая мысль тут же покинула его: все дамы были слишком стары даже для услуг первой, щадящей категории его списка. В начале своей карьеры он был бы рад и такой добыче, но сегодня, на волне успеха, «мастер» не разменивался по пустякам. Неожиданно опять вспомнил о мисс Хоукинс – коричневый гороховый виндзорский суп предательски потек по подбородку. Если она сегодня вернется к неприятному разговору, придется снова соврать. Скажет, что ее деньги надежно вложены. Если бы он мог немного поднатужиться и подзаработать, чтобы отдать ей все и отделаться от нее раз и навсегда! Но все эти «если бы» были пустыми мечтаниями – Брайан знал, что просто физически не может позволить себе больше ни одной дополнительной клиентки, даже если это будет клиентка первой категории. Его дело было успешным, но достаточно утомительным: одни разъезды чего стоили. Он брал теперь с клиенток плату за проезд, но и это не спасало. А тысяча фунтов означала годы невинных поглаживаний рук и ног… Он уже был слишком профессионален для детских заигрываний. Надо срочно избавиться от навязчивых мыслей о мисс Хоукинс, да еще миссис Винтерс лезет с пыльными рассказами о своем мрачном прошлом.

Миссис Винтерс разошлась не на шутку:

– Это были счастливейшие дни в моей жизни.

Ее ледяное лицо перечеркивало и опровергало каждое слово. На самом деле это было честным признанием одинокой и несчастливой матроны, потому что, уйдя на пенсию, она вдруг почувствовала себя еще более одинокой и покинутой.

– Должна признаться, я больше любила девочек. Они были очень полезны в хозяйстве.

Если бы она была откровенна сейчас, как перед Господом на смертном одре, то должна была бы признаться, что не любила никого: ни девочек, ни мальчиков. Девочек просто ненавидела меньше. Но за все эти годы она придумала и давно надела на себя маску любящей и доброй второй матери несчастных сироток и уже сама почти искренне верила в этот добродетельный образ.

– Я ведь и сама сирота, поэтому лучше других чувствовала их и знала их проблемы. Им больше повезло, чем мне: я росла в работном доме. Я вовсе не стыжусь этого, потому что тяжело работала и всего добилась сама.

Постепенно миссис Винтерс перешла на крик. Да, она была отталкивающе неприятна, как раз под стать его матери.

– Конечно, конечно, дорогая. Это видно.

Миссис Воттс спешила выразить уважение и подтвердить свое соответствие суровой дочери долга.

– Мне кажется, то же самое можно сказать и про меня. Не правда ли, Брайан?

Ее глаза запрещали ему противоречить, да он и сам боялся непредвиденной лужи и с готовностью согласился.

– Я ведь тоже приютская.

Мать врала. Или нет? К своему удивлению, Брайан понял, что никогда прежде ничего не слышал о ее детстве. Она всегда кляла годы своей семейной жизни и тяжкую ношу, которую несла с момента его появления на свет. Как ни старался, он не мог представить себе мать в детстве, ребенком, не важно, сиротой или нет. Сейчас он жадно слушал ее воспоминания о настоящем или выдуманном детстве. Когда она упомянула о приюте, он заподозрил ее в явной лжи из желания оказаться с миссис Винтерс в одной лодке в бушующем море жизни. Но она назвала адрес приюта, где-то на севере Англии, и сделала это довольно бойко и без запинки. Она оставила школу в четырнадцать и, как все остальные девочки, пошла в прислуги. Выполняла разную работу, но никогда не поднималась выше судомойки. Миссис Винтерс чуть запрокинула голову и подняла подбородок не в знак презрения к низким занятиям: она не одобряла пассивность и отсутствие всякой инициативы у миссис Воттс. Миссис Воттс уловила это неодобрение и уже клялась, что все так случилось не по ее вине, а из-за вражды и козней главной экономки. Миссис Винтерс будто окаменела, как она каменела всякий раз в бытность матроной, когда сталкивалась с ленью и своеволием. Бедная миссис Воттс поняла, что ошиблась уже на старте, и заторопилась перейти к беспроигрышным воспоминаниям об ужасном замужестве. Этот рассказ пришелся по душе суровой миссис Винтерс, что сразу стало понятно по ее смягчившемуся скрытой улыбкой голосу и застывшему ледяному лицу.

– А потом появился он, и это окончательно меня убило.

Это был заключительный аккорд в истории загубленной жизни миссис Воттс. На Брайана она даже не взглянула. Для убитой миссис Воттс выглядела достаточно здоровой и бодрой и так вошла в роль, что продолжала излагать подробности своих злоключений до тех пор, пока миссис Винтерс не решила покончить с этим и вернуться к своим воспоминаниям.

– Я всегда старалась вразумить своих воспитанниц по поводу брака и всего, что с этим связано, – быстро проговорила она. – Я не переставала напоминать им обо всех опасностях, которые подстерегают их, когда они уйдут от меня. Я старалась научить их, как избежать беды.

Глядя на суровую миссис Винтерс, с трудом верилось, что ее советы по поводу семейной жизни почерпнуты из собственного жизненного опыта. Чем она могла поделиться с ними, кроме общепринятых предрассудков и предубеждений? Ее нельзя было назвать отвратительной, но что-то непреодолимо отталкивающее сквозило в каждом ее жесте и слове. Нет, не противный запах и не явное уродство. Она, очевидно, была чистюлей и для своего возраста хорошо сохранилась. Но воздух вокруг нее был пропитан мрачной злобой, и можно было только догадываться о последствиях, грозивших тому, кто осмелился бы приблизиться к ней и вынудить ее защищаться. Брайан и не собирался. Он был счастлив разом избавиться от них обеих: обе фурии теперь оказались заключены в крепкие тиски горечи мрачных воспоминаний.

После ланча он проводил мать в ее комнату. Миссис Винтерс последовала за ними. Она всячески оберегала неприкосновенность своей личной жизни, но эта привычка не распространялась на других. Когда Брайан прощался, она уже входила в комнату миссис Воттс.

– Я приеду к тебе. Как-нибудь на следующей неделе.

– Только если сам захочешь.

Он совсем не хотел видеть мать, так же как не хотела и она. Теперь миссис Воттс была устроена роскошно на всю оставшуюся жизнь, и единственное, чего она хотела теперь, – стереть все воспоминания своей предыдущей жизни, все, что было до «Петуньи».

– Я обязательно буду на следующей неделе.

Он совершенно не знал, как поставить точку и уйти. Хотя, наверное, присутствие миссис Винтерс значительно облегчало его положение: можно обойтись формальным «до свидания». Он и подумать не мог о том, чтобы поцеловать мать на прощание, и дотрагиваться до ее холодной, змеиной руки он тоже не собирался. Подошел к ней сзади и неуклюже клюнул во вдовью кучку поредевших волос на затылке, которую заметил впервые в жизни. Пошел к двери. Мать даже не взглянула на него: она аккуратно и сосредоточенно устанавливала пресс-папье из цветного стекла на каминной полке. Брайан боком обошел и миссис Винтерс, стараясь не коснуться ее. Когда они наконец заметили его отсутствие, он уже был на улице и садился в такси.

Дома Брайана встретила визитная карточка матери в виде скомканной тряпки. «Это последнее, что от нее осталось здесь», – думал он, вытирая пол. Эта мысль согревала его. Потом он выбросил мерзкие, вонючие тряпки вместе с матрасом в мусорный бак на улице.

Следующий час он посвятил генеральной уборке квартиры. Подметая под кроватью, наткнулся на ее тапочки. Он уже потянулся за ними, чтобы отправить их вслед за матрасом и тряпками, но внезапно остановился: ему показалось, будто он хоронит мать заживо. Он вдруг понял, что ему недостает ее надоевшего присутствия, что он скучает по ней. Сел на пружины голой кровати и постарался сосредоточиться на неожиданных, незнакомых ему чувствах. Он уговаривал себя, что ей лучше там, где она теперь. И это ведь благодаря его заботам она будет хорошо накормлена и под присмотром. К тому же у нее впервые в жизни появилась подруга… Все эти годы он ухаживал за ней и содержал ее на то, что зарабатывал всеми доступными ему способами: легальными и нелегальными. Но, несмотря на все доводы и уговоры, он все еще чувствовал внутри странную щемящую боль. Если бы он смог глубже проникнуть в причины внезапной ноющей тоски, то понял бы, что виной всему не долгожданное расставание с матерью – просто ее истрепанные тапки были точь-в-точь такими же, как убогие тапочки мисс Хоукинс. Брайан не сразу понял, что плачет. Почему? Он не знал. Да и какая разница. Он оплакивал все свои обиды и обиды, нанесенные другим. Он плакал по любви, которой всегда был лишен. Впервые в жизни Брайан Воттс осознал, что прежде всего он – человек.