Текст книги "Пять лет повиновения"

Автор книги: Бернис Рубенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 16

Каждый последующий понедельник мисс Хоукинс порывалась разыграть самую опасную и последнюю карту. Но зеленая книжка почему-то медлила и воздерживалась от опасного приказа. Кроме того, у мисс Хоукинс не было наличных, чтобы оплатить такого рода услугу. Но если однажды дневник предпишет пройти и это, она обязана будет выполнить приказ, а значит, и найти необходимые деньги. Следовало заранее подготовиться. Огляделась. В квартире оставалась единственная вещь, стоившая таких денег, – кушетка. Решиться лишить себя главного освященного долгими годами службы места свиданий – практически исповедальни?! И если она продаст кушетку, где же тогда свершится главное жертвоприношение? Где же она принесет себя в жертву? Она уже знала – это будет кровать с засунутым под нее Моурисом. Выхода не оставалось. Надо просто смириться. Больше всего она боялась самого действия, и куда меньше ее беспокоил выбор места и уж тем более деньги. Много раз она рисовала в воображении свое несчастное одинокое будущее в случае отказа Брайана. Теперь почти не сомневалась: гореть ей в вечном огне преисподней, как и обещала матрона. Мурашки пробежали по ледяной спине. Она, всю жизнь свято хранившая целомудрие, накрепко сведя ноги, старалась не думать о даре, который собиралась принести на алтарь. Следуя логике матроны, она все равно давно уже была падшей женщиной. Долгие годы позволяла себе наслаждаться сомнительными удовольствиями, да еще потворствовала их превращению в грязные, продажные услуги. И какое теперь имеет значение, продвинется ли она чуть дальше по этой темной дорожке. Пыталась успокоить себя тем, что оставшаяся при ней невинность не более чем мусор, но не могла перешагнуть через известную с детства значимость предстоявшего поступка. Может, сохраненная добродетель и не откроет ей райские врата, но еще сможет спасти от огня чистилища? С другой стороны, Брайан почти наверняка женится на ней, и кто потом узнает, что было вначале? Бог не станет разбираться и не заметит этого. Много раз она прокручивала в голове все за и против ожидаемого приказа дневника. Эти мысли все больше возбуждали ее, что само по себе было греховно, и последний шаг уже ничего не менял. Все равно она заслуживает только вечного проклятия. А значит, границ дозволенного больше не существует и ничто уже не сдерживает и не останавливает.

На кухне лежал открытый дневник. До освобождения оставалось три недели. Фиалка уже абсолютно высохла в бумажной неволе и была готова к выполнению своей миссии. Близость конца пугала мисс Хоукинс. Ей так много нужно успеть за оставшееся время. Вернулась к сегодняшней странице и четко, размашисто вывела: «Продала кушетку».

Тут же написала небольшое объявление о продаже, описав отличное состояние вещи и указав требуемую цену – 50 фунтов. Отнесла объявление в газетный киоск и вернулась подготовить кушетку к продаже, пока было еще время. Но сначала сняла Моуриса со стены и прислонила его к углу кушетки. Села рядом, сжавшись в комочек.

– Знаешь, Моурис, до моей свадьбы осталось всего несколько недель.

Взглянула на него, проверяя, хорошо ли он видит и слышит ее. Он смотрел прямо на нее. Недоверчиво.

– Это правда, – сказала она, разозлившись. – Подожди немного и все увидишь сам.

На нее смотрели, не мигая, злые глаза Моуриса. Его недоверие начинало раздражать ее.

Собиралась рассказать ему о кушетке и о том, почему продает ее, но сейчас он совершенно не заслуживал ее доверия. Но ведь кому-то надо было открыться? Она должна была произнести ужасные слова и выпустить их наружу. Может быть, признание облегчит ей душу и можно будет надеяться на отпущение грехов.

– Он должен будет взять меня в жены, Моурис, – снова сказала твердо и убежденно. – И ты знаешь почему. Знаешь? Потому что я собираюсь… – Она остановилась, запнувшись на богохульных словах, застрявших в горле. – Ну, в общем, ты знаешь, что я имею в виду.

Он продолжал в упор смотреть на нее, только усы поникли. Ей хотелось ударить его. Отвернулась, зарылась в подушки. Недоверие Моуриса было невыносимо. Лучше бы никогда ничего не рассказывала ему. А теперь он, вероятно, совершенно разочаровался в ней. Вдруг стремительно повернулась к нему и улыбнулась:

– Я же пошутила.

Он улыбнулся с облегчением. Она все придумала. Она, мисс Хоукинс, останется целомудренной девственницей до первой брачной ночи. А пока услугами Брайана воспользуется совершенно другая женщина. И в жертву принесет себя та, другая. Она, мисс Хоукинс, будет лишь играть роль грешницы, которой предстоит гореть в вечном огне. И этой грешницей будет матрона, независимо от того, жива она или нет. Бог, конечно, узнает ее и разожжет для нее жаркое пламя. Мисс Хоукинс с радостью и удовольствием будет лишь исполнителем, действуя для матроны и от ее имени. Она была в восторге от найденного решения. Наклонилась к Моурису и обняла его.

– Как здорово! Ты понял шутку?

На следующий день, когда протирала оставшуюся в доме мебель, раздался звонок. Сняла фартук и открыла дверь.

– Вы продаете кушетку? – спросил незнакомец.

Она опешила. Совсем вылетело из головы, что вчера утром дала объявление.

– Да, – ответила тоскливо. – Проходите.

Незнакомец прошел за ней в гостиную.

Развязал шарф. Ее глаза наполнились ужасом, когда по показавшемуся из-под шарфа воротничку она узнала в нем священника. Духовника, к руке которого мечтала бы припасть и просить и умолять об отпущении грехов. Как она примет деньги от Бога, чтобы купить себе билет в ад? Уже собиралась отказаться от своей дикой затеи и сказать, что передумала и не продает. Но ему явно понравилась кушетка: его пальцы ласково поглаживали мягкий плюш.

– Мы создаем небольшой центр для престарелых. Знаете, для одиноких, брошенных стариков. Нам нужно много удобных кресел, диванов. Нет лучшего и более благородного служения нашему Господу, чем помощь и поддержка немощных и одиноких.

Господи, если бы он только догадывался, что повидала эта несчастная кушетка и свидетелем каких языческих утех была, став их невольным участником! Мисс Хоукинс молча заклинала его не касаться кушетки.

– Она мне подходит, – сказал он с невыносимой невинностью. – Только стоит немного больше, чем мы можем заплатить. Может, вы отдадите ее чуть дешевле?

Она бы с радостью просто так отдала кушетку, чтобы очиститься во искупление. Но такие щедроты невозможны для нечестивца, стоящего на пороге новых прегрешений.

– Мне нужно пятьдесят фунтов, – произнесла она просто.

Он посмотрел на банкетку.

– Вы не хотите продать и ее тоже?

Банкетка была последним стулом в доме.

Но ведь шарфу больше не требуется теплое местечко для отдыха. Мисс Хоукинс была счастлива отдать ее бесплатно в придачу к кушетке.

– Очень добрый поступок с вашей стороны, – похвалил ее священник.

Безумным взглядом она обвела комнату в поисках еще чего-нибудь, что могло пригодиться центру.

– Может, вы хотите что-либо еще?

– Вы, наверное, переезжаете? – спросил викарий, заметив наконец пустоту квартиры.

– Да, – ответила она с воодушевлением. – Я выхожу замуж. И мы переезжаем жить за город.

– Примите мои искренние поздравления. Это счастливое событие. – И, не переводя дыхания, без остановки спросил: – А обеденный стол вы берете с собой?

– О нет. Конечно, возьмите его тоже. Он, наверное, пригодится.

Бог должен видеть и слышать все. Он замечает все и повысит ей кредит.

– Вы так добры, слишком добры.

– Это в честь моей свадьбы…

Она радостно и светло смеялась, представляя, как их обеды с Моурисом переместятся на пол.

Святой отец заплатил ей пятьдесят фунтов хрустящими пятифунтовыми купюрами. Машину за мебелью пришлют позже, после обеда. Он благословил ее за добродетель и пожелал счастья в замужестве. Мисс Хоукинс немного совестилась за небольшую, вынужденную ложь. Но она ведь отдала ему последнее, что оставалось в ее пустом доме. Сегодня у них с Моурисом состоится прощальный совместный ужин. Брайан придет через три дня. За это время она подготовит матрону к вечному проклятию.

В понедельник утром мисс Хоукинс проснулась от собственного крика. Во сне она не видела ничего: ни места, ни людей. Там не было ничего, кроме черной пустоты. Только звук. Это был колокольный звон. Сначала нежный, едва слышный. Ей приходилось напрягать слух, чтобы пробиться сквозь оглушительную тишину. Как бы в ответ на ее усилия звук начал нарастать, и ей послышалась знакомая мелодия свадебного перезвона. Счастливо улыбалась и вслушивалась, подгоняя колокольчики и подпевая им, не размыкая губ. Постепенно тихие звуки набирали силу, перерастая в громкий торжественный свадебный марш. Лежала на спине и слушала. Нет, ошибки быть не могло. Она слышала, как весь невидимый мир благословляет свадебными колоколами ее свободу. Это утро принесет ей замужество, возможно не скрепленное печатью закона, но этот день станет днем свадьбы для нее и Брайана. Та услуга, которую он выполнит сегодня, и будет его клятвой верности и соединит их навеки. Она не сомневалась: колокола звонили в честь их свадьбы. Они звонили и звонили. Все громче, в нараставшем темпе. Теперь ее уже оглушали гул и грохот. Ее голова, казалось, превратилась в колокольню, и дикие звуки разрывали барабанные перепонки, пытаясь вырваться наружу. Она кричала и корчилась от боли. Быстро встала. Если бы она могла пропустить, не заметить этот наступающий день. Если бы время, сжалившись над ней, просто проглотило его. А следующим утром, проснувшись, она бы уже сама обнаружила себя у руин или на вершине безумных надежд. Знала, что ей предстоит совершить, знала, что нет альтернатив, и не могла найти в своем пустом и разоренном доме ничего, что хоть чуть-чуть подбодрило бы ее. Ничего не осталось, ничего… Значит, нечего и терять. Но унижение, последнее и самое чудовищное унижение, которое свершится сегодня, будет принадлежать матроне. Эти мысли помогли ей заставить себя одеться и приготовить завтрак: сегодня ей понадобятся все силы. Потом быстро убрала квартиру. Это отняло мало времени – ее окружала чистота пустоты. Осталась только спальня – будущий священный алтарь. Долго меняла белые простыни и тщательно закрывала их покрывалом, маскируя свои хитроумные замыслы искренним усердием. Сомневалась: стоит ли перевернуть матрас? Наверное, это должен был сделать Брайан? Она с радостью оставила бы это ему. Ей уже нечего больше отдать. Теперь ей осталось лишь заплатить названную цену, плотно закрыть глаза, разбудить матрону и разжать свои все понимающие ноги. Захлопнула за собой дверь спальни. Дольше оставаться там не было сил.

На кухне лежал открытый дневник. Семь страниц до освобождения. Пустая страница сегодняшнего дня притягивала ее взгляд. Хоть немного оттянуть написание страшного приказа… Почти безразлично перелистывала она годы своего примерного поведения и абсолютного послушания. Если и в оставшиеся дни до окончания приговора она сумеет проявить себя столь же достойно, это сотрет сомнения, перевесит все потери и принесет ощущение маленькой, но реальной победы. Даже если все вокруг полетит в тартарары ради этого. Решилась и взяла ручку, чтобы написать ужасный приказ. Самого приказа не боялась, но не могла найти подходящих слов. В ее лексиконе царила идеальная чистота, не запятнанная ни единым сомнительным словом или выражением, и в гудящей голове никак не складывалось ясное и чистое выражение того, что она намеревалась сделать. Как это описать? Выбрала простое: «Потратила 50 фунтов». Дневник, конечно, поймет, что она хотела сказать. Но, перечитав приказ, заметила некоторую неточность и лазейку для себя. Написанное просто обязывало ее истратить пятьдесят фунтов, где угодно и на что угодно. Мисс Хоукинс всегда строго относилась к себе и к выполнению своих обязанностей и не терпела нечестной игры. Поэтому сделала приписку: «Истратила 50 фунтов на услуги Брайана и заплатила только за один пункт». Осталась довольна: теперь все было предельно ясно и без всяких уловок. Еще раз прочла. Итак, приказ написан и требует исполнения.

Сомневалась, стоит ли печь непременный бисквит. Этот понедельник будет первым за долгие годы, когда она обойдется без обычной приправы к свиданию. Да и чай теперь уже пить было негде, и негде поставить свечи, и не было алтаря, скрытого от солнечного света. Но к чему сегодня церемонии? Это будет простая услуга вне храма, без святыни и без бисквита. Бог вездесущ, и Он освятит и примет все и без ритуала. Она решила не печь пирог и не наводить порядок. До прихода Брайана заняться было нечем. Пошла в спальню за носовым платком, но боялась наткнуться на белизну простынь: вдруг они смутят ее решимость своей чистотой и непорочностью. Но ведь не было пути назад. Приказ был написан и не мог быть уничтожен.

Села на пол в гостиной и постаралась не думать о том, что принесет ей этот день. Но как об этом не думать? Сидела посреди абсолютно пустой комнаты, где были только стены и она – и ни одного предмета, за который можно зацепиться взглядом. Все ее неясные мысли кружились там, над покрытым белыми простынями алтарем. Она заставляла себя сконцентрироваться на матроне. Ее ненависти должно было хватить надолго, чтобы удерживать жуткий образ. Ей нужно было держать мучительницу, пока услуга не закончится, а сколько времени потребуется на это, она совершенно не представляла. Надеялась, что все произойдет быстро и забудется легко. И тогда она сможет с чистой совестью поставить галочку в своей маленькой книжке. А потом, когда никто не будет подглядывать, перепишет этот приказ на страницу дня ее свадьбы, где ему и положено быть. Усиленно думала о матроне и впервые не могла сосредоточиться на своем давнем и надежном раздражителе. А вдруг ее темная тень притаилась где-нибудь в углу и мисс Хоукинс не сможет до нее дотянуться? Если матрона не появится, то все случится с ней, мисс Джин Хоукинс… И тогда она осквернит белоснежные простыни, и именно она будет кричать и молить Бога о снисхождении, клянясь Ему, что только выполняла приказ. Решила сейчас надеть подвенечное платье, чтобы хоть в собственном воображении все соответствовало предстоявшему действию. Она – невеста, и эти простыни – Богом данное право.

Медленно вошла в спальню и положила подвенечный наряд на кровать. Пока одевалась, включила радио. Ей повезло – играл орган, и эта торжественная и чистая музыка успокоила ее. Впервые за многие годы с тоской думала о своей матери, которую никогда не видела. Была почти уверена, что матрона ничего не могла знать наверняка, ни тогда, когда кричала, что ее мать – падшая женщина, ни теперь, когда сама Джин надела свадебную фату. Ее будущее замужество казалось ей оправданием несчастной и несправедливой судьбы матери и истинным доказательством клеветы матроны.

В белоснежном платье и фате мисс Хоукинс медленно кружила по квартире под скорбные звуки органа. Так провела она остаток утра, привыкая к своему новому статусу и готовясь к неизбежным событиям. Все происходящее теперь виделось ей совершенно реальным и естественным. И она уже готова была согласиться с супружескими обязанностями, которые предстояло выполнить. Раздражало только то, что она почему-то должна платить за них.

Сняла платье и повесила, накрыв целлофановым чехлом. Потом, после свадьбы, когда платье уже выполнит свое предназначение, она, наверное, укоротит его, чтобы подходило для коктейльных приемов, где они будут танцевать с Брайаном. Диадему со шлейфом, пожалуй, следует сохранить на память и как пропуск на небеса.

Она была слишком возбуждена, чтобы думать о ланче. Расправила покрывало: на нем отчетливо виднелся след от свадебной диадемы. Вспомнила, что не приготовила деньги за услугу Брайана. Взяла купюры викария и положила их на прикроватный столик около лампы. Там они не очень бросались в глаза. Сняла Моуриса со стены, совершенно не понимая, куда его деть. Под кровать положить не могла, потому что это было местом его наказания, а он ни в чем не провинился. Она, конечно, лгала ему и собиралась снова обмануть, но, на его счастье, вся эта ложь его не касалась. Лучше отнести его на кухню и поставить у стены в кладовке. Потом она постарается все ему объяснить. Наверное, надо сказать ему правду, и даже то, что вскоре он должен будет покинуть ее. Очень скоро она станет респектабельной замужней дамой, и, вероятно, ей придется расстаться с ним. Заботливо поставила его на пол лицом к стене.

– Мы обо всем поговорим вечером, – сказала коротко.

Прозвенел звонок и в одно мгновение разбил вдребезги все ее утренние иллюзии. Больше нельзя было прятаться от того, что должно было случиться сейчас. Ее дрожавшие колени опустились на холодный пол кладовки. Она молила Всевышнего о прощении.

Ее сердце бешено забилось, когда она увидела букет в руках Брайана. Все будет хорошо, чего бы это ни стоило. Брайан знал, что пришел к мисс Хоукинс в последний раз, поэтому готов был усердно служить и предложить ей всего себя без остатка. Его покоробил вид совершенно пустой квартиры, но он постарался не показать, что заметил голые стены. Было ясно, что нищета совершенно поглотила ее.

– Я покупаю новую мебель, – начала она, прижимая к себе цветы: поставить их было просто некуда. – Мне так надоело старье. Ну, в любом случае, – пролепетала она, – новую жизнь лучше начинать с новыми вещами.

Она громко и глупо хихикнула в замешательстве, чуть не раздавив букет.

На мгновение он смутился: стыд вернулся к нему. Но лишь на мгновение. Стыд совершенно не подходил к настоящему моменту, и Брайан быстро и без усилий сменил его на гнев. Он готов был больно обидеть мисс Хоукинс за такую детскую доверчивость.

– Вы что-нибудь придумали насчет вашей матери? – спросила она.

– Да. Я решу эту проблему, не беспокойтесь. Вы абсолютно правы. Мы должны быть вместе, вы и я.

Ее сердце выпрыгивало от счастья и благодарности. Она так сжала стебли несчастных цветов, что сок потек по ее пальцам.

– О, Брайан, – только и могла пропищать она.

Его покоробило от этого завывания, он брезгливо поморщился: этот скулеж даже не походил на имя. Но Брайан был уверен, что имя Феликс мисс Хоукинс сумела бы так же испортить.

– Ну что ж, – сказал он бойко, – где мы сегодня займемся делом?

Только сейчас он понял, что смелая маленькая мисс Хоукинс решилась попробовать самые изысканные блюда и дойти, по-видимому, до конца меню. В таком случае свинцовый бисквит и тошнотворный портвейн ожидают его у постели. Она стыдливо взглянула на него, что подтвердило его догадку.

– Пойдемте, – печально пискнула она.

И он пошел за ней, мужественно несшей свое дрожавшее как осиновый лист маленькое тело. В какой-то момент Брайану стало жалко ее, и он уже был готов отказаться и проявить хотя бы напоследок благородство по отношению к ней. Но какого черта? Пятьдесят фунтов стоят пятьдесят фунтов, а впереди медовый месяц. Нет, он будет предельно нежен с ней и даст ей лучшее, на что способен, и все это она сохранит в своей памяти.

Он действительно так думал, и, может быть, не его вина, что он оставлял ее в таком положении. Она лежала в полумраке, крепко закрыв глаза. Всеми силами старалась вызвать из темноты стыда хотя бы тень матроны. Беззвучно плакала от страха и безумной глупости обреченной на провал затеи. И молила, чтобы бедный Моурис, в ужасе приникший к стене в кладовке, не услышал ее крика боли.

– Почему вы не поставите цветы в воду? – спросил Брайан, когда они вернулись в гостиную.

Она не ответила, уронила изломанные стебли. Цветы так и лежали, рассыпанные на полу, а у нее не было сил наклониться и поднять их.

– Я помогу вам, – сказал он, собирая цветы. Протянул ей потрепанный букет. – Моей будущей жене.

– О, Брайан!

Он старался не обращать внимания на невыносимые повизгивания и продолжал:

– Вы не против, если моя мать будет жить с нами? Это единственно возможное решение.

– Конечно, с радостью, – с готовностью ответила мисс Хоукинс, не думая, что говорит.

– Я думаю… – Он приостановился, ожидая услышать щенячье «О, Брайан». Потом взял ее руку. – Мы поженимся после Пасхи.

Она открыла рот. Он нежно прикрыл ее губы пальцами: просто не мог вынести больше ее жалкого поскуливания.

– Увидимся в следующий понедельник. Нам нужно подготовиться к этому событию.

– Миссис Джин Воттс, – пропищала она. – О Брайан, не могу поверить в это.

– Сможете. И, я надеюсь, никогда не пожалеете об этом.

– Никогда.

Он обнял ее и повел к входной двери.

– Пора начинать думать о списке приглашенных и обо всем, что необходимо подготовить к нашей свадьбе. Все расходы я беру на себя.

Она была обезоружена неожиданно нахлынувшим счастьем:

– О, Брайан… – Она готова была петь его имя снова и снова, но закусила губы, чтобы не закричать.

– Значит, до следующего понедельника, мисс Хоукинс. – Он смеялся. – Я могу вас пока называть так?

Она, как всегда, смотрела ему вслед. Он уходил от нее вниз по улице. Остановился и оглянулся, широко улыбаясь счастливой улыбкой. Он мог себе это позволить. Он был абсолютно точно уверен, что больше никогда не вернется сюда и не увидит ее.

Мисс Хоукинс вернулась на кухню. Шла еле-еле: уставшее и нывшее тело почти не слушалось, да еще внезапно свалившееся счастье… Села на оставшийся стул и открыла дневник. Вслух прочла утренний приказ. Теперь могла с гордостью подтвердить, что приказ выполнен. Прежде чем поставить галочку, украсила заветную строчку рамкой из красных цветов, потом очень медленно обеими трясущимися от напряжения руками скрепила страницу алой печатью повиновения. Она надолго запомнит вкус сегодняшней победы. Теперь до окончания срока ее приговора все повеления дневника будут не чем иным, как радостными поручениями по приготовлению к свадьбе. Брайан дал слово жениться на ней, и Бог простит ее слабость и благословит их союз.

Закрыла маленькую книжку и вывела Моуриса из кладовки. Он стоял теперь перед ней на столе.

– Моурис, мы поженимся после Пасхи.

Моурис улыбался, он был счастлив за нее.

А она чувствовала, что должна извиниться перед ним.

– Я должна была так поступить. Для того чтобы удостовериться в его намерениях. Это было не особенно приятно. Честно, – уверяла она. – На самом деле все это было ужасно.

Он все понимал и сочувствовал ей. С особой нежностью повесила его на стену в гостиной. Что же с ним делать, когда она выйдет замуж? Не может же она выкинуть его после всего, что он для нее сделал? Выкинуть, как мусор, в знак благодарности за постоянную поддержку и искреннее участие? Может, стоит представить его матери Брайана? Хотя вряд ли они найдут общий язык. Или держать его в секрете от всех, под замком в кладовке? Она могла бы иногда изливать ему душу, когда устанет от докучливой старухи. Как-то ведь придется уживаться с ней ради Брайана. Уже решила, что отдаст матери Брайана ту дополнительную, гостевую комнату, которая, думала, пригодится Брайану для уединения и отдыха. Надо будет поставить туда все необходимое и небольшую газовую плитку. И если приступы недержания будут продолжаться у несчастной, то нужно будет как-то ее изолировать. Раз в неделю мисс Хоукинс будет тщательно убираться в комнате, а старая миссис Воттс ждать, сидя в прихожей. Судя по всему, Брайану придется делить со своей женой общую спальню, пока мать не умрет. Она только не понимала, как часто в их будущей семейной жизни будет повторяться то, что произошло сегодня днем. В глубине души надеялась, что одного случившегося уже раза окажется вполне достаточно. Все было очень убедительно и не нуждалось в повторении. Но если, конечно, Брайан будет настаивать на своих супружеских правах, она должна будет, стиснув зубы, уступить ему, радуясь хотя бы тому, что это будет уже бесплатная боль.

Пошла в спальню сменить простыни – хотелось убрать с глаз долой все свидетельства ее невинного шантажа. На простыне краснело пятно крови. Быстро прикрыла его, чтобы Бог не заметил. Присела на краешек кровати. Перед глазами опять плыл холодный линолеум приютской ванной комнаты и небольшое красное пятно на нем. Но она не чувствовала больше ни страха, ни злобы. Под потолком, освещенная тусклым светом лампочки, по-прежнему мерно раскачивалась в немом протесте бедная Моррис. Но сегодня ее печальная тень была тоже спокойна. Может, наконец мисс Хоукинс поймала безудержное горе и прервала череду нескончаемых лет траура? Странным образом события сегодняшнего дня всё поставили на свои места, и светлое ощущение покоя опустилось на нее. И пятно крови на простыне бесспорно доказывало, что здесь была именно матрона.