Текст книги "Гауляйтер и еврейка"

Автор книги: Бернгард Келлерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Он смеялся так громко и заразительно, что сидевшие за соседними столиками обернулись.

– Какой величины долже быть этот мост Героев? – сквозь слезы спрашивал Вольфганг. – Миля, две, три мили? Вообще, я вижу, этот Таубенхауз здорово вскружил всем головы своими потемкинскими деревнями.

– Значит, ты не веришь, что в первую очередь им руководило желание вдохнуть новую жизнь в наших упавших духом горожан?

Вольфганг снова рассмеялся, а Фабиан заказал еще бутылку вина.

Оба они ушли из «Глобуса» поздно ночью. И расстались как друзья, как братья.

Наутро после примирения с братом Фабиан поздно пришел в контору. Он еще не успел снять пальто, как его позвали к телефону. Услышав голос Таубенхауза, Фабиан испугался и вместе с тем обрадовался. Бургомистр просил его явиться немедленно.

Фабиана ждал весьма любезный прием. Бургомистр был уже не так бледен, легкий румянец играл на его лице, а глаза казались покрасневшими и воспаленными.

– К сожалению, я никак не мог раньше выкроить время, – начал Таубенхауз. – И теперь только хочу сказать, что очень доволен вами. Господин гауляйтер весьма похвально отозвался о докладе и моих планах, а также выразил желание при первой возможности познакомиться с вами.

Фабиан поклонился.

– Он приказал мне сообщить вам об этом, – продолжал Таубенхауз. – Я решил учредить центральное бюро, куда будут стекаться все планы по перестройке города. Там же будут рассматриваться все старые и новые предложения по этому вопросу. Между прочим, господину гауляйтеру особенно понравилась моя мысль переделать мостовую в городе. – Таубенхауз улыбнулся. – Теперешняя мостовая, сказал гауляйтер, не годится для машин, разве что для коров и прочих парнокопытных.

Тут улыбнулся и Фабиан.

Таубенхауз, видимо, спохватился, что впал в излишнюю фамильярность, и продолжал уже сухим, официальным тоном:

– Для вышеупомянутого бюро мне нужен человек, соединяющий в себе трудолюбие с изобретательностью. Последнее никогда не повредит. Это первое условие. Кроме того, он должен обладать кое-какими правовыми знаниями и известными дипломатическими способностями. Разумеется – и вы с этим, несомненно, согласитесь, – такого человека сыскать нелегко, но мне кажется, что я его нашел. – На губах бургомистра снопа промелькнуло некое подобие улыбки, и он продолжал: – Руководителем Бюро реконструкции я назначаю вас, господин доктор Фабиан!

Фабиан поклонился и пробормотал несколько слов благодарности.

Таубенхауз взял в руки какой-то документ, тем самым давая понять, что беседа окончена.

– С сегодняшнего дня вы принимаете на себя руководство Бюро реконструкции, – добавил он. – Я хочу, чтобы наше бюро выглядело в высшей степени представительно, в первую очередь помещения для приема посетителей. Представительность – все! Вам придется об этом позаботиться! Для начала вам хватит помещения в восемь – десять комнат. Дом должен, конечно, находиться в одном из лучших кварталов города. В ваше распоряжение будет предоставлен обслуживающий персонал в том количестве, в каком вы найдете нужным, а также служебная машина, даже две, если потребуется. Через неделю прошу явиться ко мне с докладом. Надеюсь, что мы с вами сработаемся!

Фабиан поблагодарил и удалился. В оцепенении шел он по гулким коридорам. Это был успех, большой успех! Фабиан стоял в преддверии многообещающей карьеры, это он чувствовал всем своим существом. Размышлять он был еще не в состоянии.

На другой день в газетах появилось подробное сообщение о Бюро реконструкции, в качестве руководителя назывался Фабиан.

Конечно, недоброжелатели и завистники есть везде и всюду. И Фабиан через несколько дней обнаружил у себя на столе таинственное письмо, смысл которого он не мог разгадать. Письмо, напечатанное на пишущей машинке, состояло из одной строчки, гласившей: «И ты, Брут?», и подписи: «Неизвестный солдат».

Непонятно! Фабиан бросил загадочное письмо в корзину.

V

В тот же день Фабиан приступил к работе. Первым делом надо было найти внушительный дом, который удовлетворял бы требованиям Таубенхауза. «Через неделю прошу явиться ко мне с докладом».

В свою контору Фабиан почти не заглядывал или лишь на считанные минуты. Фрейлейн Циммерман приходилось туго.

– Мне нужен доктор Фабиан.

– Его сейчас нет на месте.

– Передайте, пожалуйста, что звонила фрау Беата Лерхе-Шелльхаммер.

– Хорошо, передам.

Фрау Беата звонила каждый день, но никогда не заставала Фабиана. Каждый день ему об этом докладывали, но он почему-то все не удосуживался позвонить ей.

Наконец фрау Беата вышла из терпения.

– Нет на месте? Передайте доктору Фабиану, что, если он не объявится, я приглашу другого адвоката. Он не один в городе… И еще передайте, что я скоро уезжаю за границу, через несколько дней он меня уже не застанет.

– Хорошо, передам.

Все это черным по белому записывалось в его блокноте на письменном столе.

– Все забываю, забываю! Фрейлейн Циммерман, позвоните и скажите, что завтра в пять я буду к ее услугам.

И хотя времени у него по-прежнему было в обрез, он решил пойти. Слова «уезжаю за границу» его испугали.

Фабиан быстро шел по Дворцовому парку, кутаясь в пальто. Стояла осенняя пора. Липовые аллеи были желто-коричневого цвета. Временами Фабиан не слышал собственных шагов, таким толстым ковром устилали землю опавшие листья. Зеленый свод местами был весь изрешечен, местами его вообще больше не существовало. Итак, незаметно для него подкралась поздняя осень. Погруженный в деловые хлопоты, Фабиан даже о Кристе не вспомнил последние дни. Только завидев дом Шелльхаммеров, он попытался собраться с мыслями.

Переговоры с братьями фрау Беаты сейчас приостановились, и об этом ему предстояло осторожно сообщить ей. Оба брата внезапно заняли равнодушную, уклончивую позицию. В подобных переговорах терпение, пожалуй, является главным фактором. Сначала братья назвали сумму отступного, превзошедшую ожидания Фабиана. «Лишь бы не торговаться», – как они выразились. Тогда он предложил фрау Беате потребовать от них еще и ренту. Она согласилась, но ее требования возрастали день ото дня.

– Вы только не разводите с ними особых церемоний, – говорила она, – и не вздумайте уступать этим негодяям. Хватит им обряжать своих разжиревших супруг в меха и брильянты. Я ни одним грошом не поступлюсь. Когда миллионеры предлагают вам талер, с них надо требовать тонну золота. Вот и требуйте с них тонну, вы ведь только мой адвокат, вам нечего стесняться. А я учрежу сиротский приют на сто коек – пусть видят, что я не такая жадина, как их супруги.

Из-за этих требований фрау Беаты, собственно, и приостановились переговоры. «Надо придумать что-то новое, иначе все застрянет», – размышлял Фабиан.

Он позвонил.

– Ах, как давно я вас не видела! – воскликнула Криста, и легкий румянец мгновенно окрасил ее щеки.

Зато фрау Беата встретила его градом упреков.

Фабиан, смеясь, вытался оправдаться.

– Я сейчас кручусь, как белка в колесе, – заявил он со смехом. – К сожалению, в переговорах в настоящее время произошла заминка, но надеюсь, что их в любое время можно будет возобновить.

– Нет, – резко оборвала его фрау Беата. – Хватит этих переговоров, с меня довольно. Пожалуйста, войдите. – Она заперла дверь и предложила Фабиану сесть.

– Нужно скорее добиться соглашения, друг мой! – воскликнула она и затем ясно и деловито, как человек, все взвесивший и продумавший, добавила: – Вернитесь к той сумме отступного, которую мои братья назвали вам в последний раз. Попытайтесь всеми способами добиться вместо ренты повышения суммы отступного. Вы меня поняли? В случае, если вы не добьетесь этого повышения я уполномочиваю вас без долгих разговоров согласиться на ту сумму, которую они вам предлагали. И конец.

Она выпалила все это так быстро, что у нее перехватило дыхание.

– Не нужно мне никакой ренты, – продолжала фрау Беата, помолчав, – потому что я не хочу иметь ничего общего с заводом. Поставьте об этом в известность моих братцев. Теперь я знаю, почему они хотели во что бы то ни стало выжить меня из дела. Негодяи эдакие! А сейчас я вам скажу, что руководит мною. Криста, закрой дверь на террасу, становится прохладно. И принеси сюда качалку, кстати на ней лежат мои сигары.

Криста закрыла дверь, ведущую в сад. Терраса была усыпана мокрыми листьями. В комнате сразу стало темно.

Фрау Беата уселась в качалку, старую и обтрепанную, по-видимому доставшуюся ей еще от матери. Она закурила сигару и, медленно покачиваясь, начала:

– Ну, а теперь, милейший, слушайте, что руководит мною. Я спокойно все изложу вам.

– Не надо волноваться, мама, – попросила Криста.

Фрау Беата тряхнула головой и продолжала спокойно курить.

– Да я и не волнуюсь, – сказала она. – Все волнения уже позади.

Итак, фрау Беата перед путешествием поехала на завод, чтобы там проверили, в порядке ли ее большой автомобиль. Инженер, который обычно осматривал эту машину, был занят, и фрау Беату направили в шестой цех. В шестом цехе столпились инженеры, техники и какие-то офицеры. Они стояли вокруг какой-то машины и горячо спорили.

– Но, друг мой, вы, наверное, захотите узнать, что это за машина?

Фрау Беата своим глазам не поверила. У этой машины вместо колес была гусеничная передача. Ужас! Она вся помертвела. Это был танк!

– Танк! – выкрикнула фрау Беата, в волнении вскочила, вынула из шкафчика хрустальный графин и налила себе полную рюмку коньяку.

Наконец ей удалось подозвать к себе знакомого инженера, продолжала фрау Беата, шагая взад и вперед по комнате, чтобы скрыть свое волнение.

– Это что – танк? – спросила она его. – Уж не затеваете ли вы войну?

Этот болван расхохотался ей в лицо. Нет, просто это новый военный заказ. Их завод должен выпустить двести таких танков.

– Но, значит, вы все-таки затеваете войну, – настаивала фрау Беата.

– Если армия вооружается, то это еще не значит, что она собирается воевать, – отвечал этот дуралей.

Фрау Беата засмеялась.

– Вы так полагаете? А я лучше знаю жизнь. Все это мне известно еще со времен мировой войны. Вам втирают очки, а вы, дураки, верите. Что это за офицеры?

Инженер ничего не ответил ей.

Фрау Беата остановилась. Пепел с ее сигары упал на пол. Да, теперь она знала достаточно. И она ни за что не согласится получать ренту с завода, который работает на вооружение. Ни за что, и дело с концом!

Криста вышла распорядиться насчет чая, и фрау Беата объяснила, что в мировой войне она потеряла мужа, который был тяжело ранен в танковом бою под Суассоном. Он был майор. Уж кто-кто, а она-то знает, что за штука танк. От волнения фрау Беата налила себе еще рюмку, коньяку, выпила ее и налила снова. Затем опять закурила сигару и уселась в кресло.

– А теперь я попрошу вас только об одном, – обратилась она к Фабиану, когда Криста опять появилась в комнате: – Постарайтесь как можно скорее прийти к соглашению. Кланяйтесь моим братьям и передайте, что я прошу поторопиться. Мы намерены в самом ближайшем будущем отправиться в Италию, чтобы провести зиму во Флоренции и в Риме.

Фабиан почувствовал укол в сердце.

– Вы уже опять собираетесь уезжать? – спросил он.

– Да, – отвечала Криста вместо матери с какой-то невеселой улыбкой.

– И как можно скорее! – воскликнула фрау Беата.

– Не будет ли автомобильное путешествие в это время года слишком утомительным? – осведомился Фабиан.

– Утомительным? – Фрау Беата рассмеялась.

– А может быть, нам послать машину вперед, мама?

– Нет, я сяду в нее у самого подъезда и буду ехать до тех пор, пока мы не застрянем где-нибудь в сугробах. Ты увидишь, девочка моя, как быстро мы окажемся во Флоренции.

Тут горничная внесла чай.

VI

Фабиан изо дня в день разъезжал с маклерами на машине в поисках подходящего помещения для своего Бюро реконструкции. Переговоры с братьями Шелльхаммер он вел очень вяло. В конце концов, нельзя его осуждать, если он хотел несколько отсрочить путешествие дам Шелльхаммер. Уже сейчас он страшился этой зимы без Кристы.

Однажды вечером, когда Фабиан один как перст сидел в «Звезде», в погребок вошел советник юстиции Швабах со своими друзьями. Немного позднее Швабах подсел к Фабиану.

– Превосходные новости! – объявил он. – Поверенный вашей жены был у меня сегодня утром. Радуйтесь, Клотильда хочет идти на мировую.

– Клотильда… на мировую? – недоверчиво переспросил Фабиан.

– Да, во всяком случае, я сделал именно такой вывод из длинной речи моего коллеги. Но вы, кажется, совсем не рады?

Фабиан, улыбаясь, покачал головой.

– Я вам очень признателен, господин советник юстиции, – ответил он. – Но это известие так неожиданно, что я не могу сразу собраться с мыслями. Завтра утром я зайду к вам в контору.

Первое чувство, вызванное в нем сообщением Швабаха, было торжество. Клотильда хочет примирения! Прекрасно, но теперь он не хочет. Клотильда проиграла! Другая, более достойная, вошла в его жизнь, и он начнет жизнь сначала. Прощай, Клотильда! Он больше не любил ее. Теперь он ее ненавидел. Конечно, он всегда будет помнить, что она подарила ему двух способных, здоровых сыновей, но не забудет и обид, которые она ему нанесла. Однажды они поссорились, Клотильда схватила свою подушку и положила ее в ногах постели. Другой раз она среди ночи забрала свою постель и ушла в другую комнату. Таких обид мужчина не забывает! Он и по сей день чувствует себя оскорбленным.

– Ваше здоровье, господин советник, – воскликнул Фабиан, поднимая свой бокал.

Швабах, сидевший за соседним столиком, ответил ему тем же.

Назавтра он зашел к Швабаху и наотрез отказался от примирения, заявив, впрочем, что ничего не имеет против того, чтобы разойтись полюбовно.

И уже на следующий день почувствовал результаты своего отказа: Клотильда больше не выходила к столу.

– Фрау Фабиан обедает сегодня в будуаре, – смущенно сообщила Марта.

Клотильду часто стали навещать дамы высшего общества, еще в передней заводившие разговор о политике. Иногда Клотильда приглашала их к обеду.

– У фрау Фабиан гости в столовой, – сказала однажды Марта. – Не прикажете ли, господин доктор, подать в кабинет?

– Спасибо, не надо, – ответил Фабиан. – Я не буду больше обедать дома.

«Клотильда уязвлена, – думал он со злорадством, – теперь она видит, что проиграла».

Клотильда передала Фабиану через адвоката Швабаха, что и она предпочитает мирно разъехаться и не доводить дело до бракоразводного процесса, главным образом из нежелания повредить карьере Фабиана. Но в свою очередь выставляет два условия.

Первое: чтобы сыновья были всецело предоставлены ее попечениям; второе: чтобы квартира отошла к ней.

Клотильда знала его слабые места и била по ним без сожаления.

Фабиан нежно любил своих мальчиков. Робби было десять лет, Гарри – двенадцать. Он тысячи раз говорил себе, что «как отец и христианин» не может допустить, чтобы они росли в той атмосфере, которая окружала их мать. Еще недавно он решил настоять, чтобы они года три-четыре пробыли в пансионе – пусть подрастут вдали от дома. Сердце его обливалось кровью при мысли о разлуке с мальчиками, с которыми он связывал столько честолюбивых помыслов, но он смирился. Ради Кристы. Удивленному Швабаху он объяснил, что всегда считал жестокостью разлучать мать и детей. Такая жестокость претила ему. Кроме того, он пришел к убеждению, что мужчине, легче, чем женщине, устроить себе новую жизнь.

Втрое условие было значительно легче.

С того дня как он понял, что действительно любит Кристу и сам, по-видимому, ей не безразличен, он стал стремиться внести ясность и недвусмысленность в свою жизнь. Тогда же у него возникло намерение разъехаться с Клотильдой. О том, что фактически их брак больше не существовал, знали все в городе, и Криста, конечно, тоже.

Фабиан заранее принял меры. Он был в хороших отношениях с Росмайером, владельцем «Звезды», дела которого вел, и тот по сходной цене предоставил в его распоряжение две недурные комнаты.

В день, когда мать и дочь Лерхе-Шелльхаммер собирались выехать на машине по маршруту Флоренция – Рим, Фабиан обедал у них. Когда же Криста пообещала время от времени присылать ему весточку, он дал ей адрес «Звезды».

– Разве вы теперь живете в «Звезде»? – удивленно спросила она.

– Да, – с удовлетворением ответил он, – через несколько дней я буду жить в «Звезде». Когда придет ваша первая весточка, я уже совсем обоснуюсь там.

Криста покраснела, и по ее блуждающему взгляду Фабиан понял, что она сразу же все сопоставила и уяснила себе.

– От всей души желаю вам счастья, – сказала Криста, протягивая ему руку.

«Мое счастье в ваших руках», – хотел он ответить, но вместо этого произнес нечто туманное:

– Большое спасибо. Я еще льщу себя надеждами.

Клотильда удивилась, вдруг обнаружив в своей квартире десять ящиков. Пять из них стояли в прихожей, другие пять – в кабинете Фабиана. Они условились, что он возьмет с собой свои книги, письменный стол и несколько домашних вещей.

На следующий день он переехал. Вскоре две комнаты в гостинице, заполненные «обломками его семейной жизни», приобрели довольно уютный вид. Хотя он привык к комфорту и просторной, хорошо обставленной квартире, он все же внушил себе, что чувствует себя здесь как дома.

Итак, для него началась новая жизнь, волнения его улеглись, и мысли текли спокойно, не стесненные больше тысячами будничных мелочей, которые, как мухи, облепляли его, и вечной претенциозностью Клотильды, деспотизм которой в последнее время проявлялся даже в самых несущественных житейских мелочах.

В первые вечера он наслаждался тишиной своих комнат. Он усаживался в кресле, удобно вытягивал ноги, курил сигару и ничего больше не делал. Потом он набросился на чтение, а когда ему и это надоело, пригласил на ужин своего брата Вольфганга, чтобы открыть ему тайну своего нового местопребывания.

Они прекрасно поужинали, а когда кельнер принес еще бутылку шабли, Вольфганг спросил:

– Скажи, что у тебя за праздник сегодня?.

– Ах, да, – смеясь, ответил Фабиан, – ты, ведь не знаешь, что я уже две недели, как живу в «Звезде». Я окончательно расстался с Клотильдой.

Вольфганг пригубил шабли и кивнул головой. Помолчав, он проговорил:

– Это, конечно, достаточная причина для празднования. У тебя великий талант исправлять совершенные ошибки. Поразительный талант. В последнюю минуту ты умудрился отделаться от священнического сана, теперь ты разрываешь брак с Клотильдой, от которого тебя отговаривали друзья. Итак, можно надеяться, что твое последнее увлечение политикой тоже кончится когда-нибудь.

– Увлечение? – переспросил Фабиан.

– Не обижайся, но я считаю это не более как увлечением. Теперь давай поговорим о бедняжке Клотильде. Ты знаешь мое мнение о ней. Клотильда – охотничья собака, ей подавай дичь! По-моему, она неумна.

Фабиан улыбнулся.

– Неумна?

– Да, холодна.

«Может быть, Вольфганг и прав, – подумал Фабиан, – хотя ум и душевное тепло – вещи разные». Ему вдруг вспомнились те два оскорбления, которые он не мог забыть.

Фабиан был полон новых жизненных сил. Медлительности и лени как не бывало! Началась новая жизнь, со старой покончено. Итак, вперед!

Фабиан с увлечением окунулся в дела. Он снял нижний этаж виллы на Гётештрассе, очень подходивший для его Бюро реконструкции. Вилла эта была расположена в нескольких минутах ходьбы от ратуши, на улице, обсаженной молодыми каштанами. Несколько недель он провозился с перестройкой дома, еще несколько недель – с внутренней отделкой, но наконец все было готово. Пора приступать к работе!

Ежедневно ровно в девять к «Звезде» подавалась служебная машина, а дней его часто видели разъезжающим по городу.

VII

Как только Фабиан ушел из дома и переселился в «Звезду», Клотильда взялась за осуществление планов, с которыми она уже давно носилась. Марте велено было подмести кабинет, имевший довольно жалкий вид без письменного стола, рабочего кресла и многотомной библиотеки. В тот же день Клотильда отправилась в обойный магазин Маркварда и занялась выбором обоев.

– Цена не имеет значения, – сказала она молодому продавцу, – но вы должны запастись терпением, молодой человек, мне нелегко угодить, а обои я собираюсь менять в восьми комнатах.

Наконец-то, наконец-то она может выбирать по своему вкусу, не выслушивая замечаний педантичного супруга, который дрожит над каждой копейкой и к тому же не отличается хорошим вкусом.

– Отложите вот эти обои благородного серебристо-серого цвета. Они подойдут для прихожей. И вот эти бирюзовые с темно-золотистыми полосами, они просто очаровательны.

– Один из самых благородных рисунков, которые у нас имеются, – осмелился заметить продавец.

Клотильда засмеялась.

– Вот увидите, что я выберу все самые благородные рисунки.

Продавец терпеливо развертывал рулон за рулоном, очарованный небесно-голубыми глазами белокурой дамы, для которой цена не имела значения.

После того как Клотильда, проведя в магазине несколько часов, отобрала наконец обои, она сказала:

– Отложите их для меня, завтра я приду со своей приятельницей, баронессой фон Тюнен, и тогда решу окончательно. Сегодня у меня уже устали глаза.

Потом она направилась в мебельный магазин Штолля, где пожелала говорить с самим владельцем. У него на витрине выставлено очень удобное низкое кресло, ей нужно таких полдюжины, и к тому же безотлагательно. Штолль вызвался немедленно позвонить на фабрику и узнать, в какой срок могут быть изготовлены кресла. Вот такой низкий стол ей тоже необходим, но только в два раза больше. Штолль пообещал заказать и стол.

Из мебельного магазина Клотильда поспешила в магазин Кемницера за гардинами. Тем временем наступил вечер.

Боже мой, сколько ей всего нужно! Несколько дней она провела в сплошной беготне по городу. Чайный сервиз на двадцать персон и рюмки для ликера, ведь мужчины не переступят порога ее дома, если им не подать ликер. Необходимо иметь постоянный запас ликеров и крепких напитков, чтобы каждый раз не бегать в магазин. Она купила целый ящик бутылок.

Часто ее сопровождала баронесса фон Тюнен.

– Я поселила своего мужа в «Звезду», пока не будет окончен ремонт в квартире, – сказала Клотильда.

– А потом вы, наверное, возьмете домой и ваших мальчиков, дорогая?

– Вы точно читаете мои мысли. К сожалению, только придется с этим немного повременить – мне еще предстоит уйма хлопот с квартирой.

Обе дамы целую неделю ходили по городу в поисках большого ковра. Они даже дали объявление в газету. Наконец им предложили ковер такой величины, что он закрыл весь пол в новом салоне Клотильды. Ковер этот принадлежал одной знакомой баронессы – генеральше, которая мечтала от него отделаться.

По дороге к этой генеральше баронесса с Клотильдой прошли мимо ювелирного магазина Николаи; перед его витриной толпились множество народу, в особенности молодых девушек. Интересно, что же там такое выставлено? Посреди витрины лежала черная бархатная подушка, к которой наподобие ордена была прикреплена брильянтовая свастика. Возле этой подушки виднелась карточка с надписью: «Собственность фрау Цецилии Ш.»

– Цецилия Ш.? Кто эта счастливица? – с почтительным изумлением спросила баронесса.

– Цецилия Шелльхаммер. Есть только одна женщина в городе, которой может принадлежать такая вещь, – не задумываясь, ответила Клотильда.

Баронесса не могла оторвать глаз от сверкающей свастики.

– Вот счастливица, ей можно позавидовать, – повторяла она. – Но нам надо идти, дорогая, я обещала генеральше не опаздывать.

Ковер оказался прекрасным и достаточно большим. Цена его – шесть тысяч марок – нимало не смутила Клотильду, ведь пока они официально не разведены, платить будет Фабиан.

Наконец все было закончено. Новый салон Клотилды выглядел поистине великолепно. Стены были оклеены бирюзовыми обоями в золотую полоску, бирюзовыми же кистями были подхвачены занавеси слоновой кости. Роскошный ковер и новомодный приглушенный свет дополняли картину. Клотильда, надо отдать ей должное, обладала изысканным вкусом.

Она пригласила баронессу на чашку чаю, чтобы похвалиться салоном и, наконец, посвятить ее в свою сокровенную тайну.

– Чтобы служить Германии и ее гениальному фюреру, – начала она дрожащим от волнения голосом, – я решила открыть политический салон.

Баронесса вскрикнула.

– Политический салон! – Она обняла Клотильду. – Моя дорогая, это замечательно. Гениальная, положительно гениальная идея! Это просто гениально! – без устали повторяла она.

Обеим дамам понадобилось немало времени, чтобы прийти в себя.

Первая овладела собой баронесса.

– Ну и удивится же наш доктор, когда увидит все это! «Как моя женушка все замечательно устроила!» – скажет он.

Но у Клотильды наготове был еще один сюрприз. Она открыла шкафчик, битком набитый ликерами всех сортов и дюжинами ликерных рюмок.

– Чудесно! Чудесно! – в восторге восклицала баронесса. – Вы уловили дух нашего великого времени. Эта эпоха создает великое, но не лишает людей и маленьких радостей жизни. – Она поздравила Клотильду. – Я не ошибусь, предсказывая, что ваш салон вскоре прогремит на весь город.

Обе дамы выпили по рюмочке бенедиктина.

VIII

В «Звезде» все выколачивали и чистили, даже плевательницы в углах коридора наполнили свежим песком. В полдень кельнеры вынесли и поставили перед входом кадки с лавровыми деревьями, а посредине мостовой вдруг так ярко засияла лысина Росмайера, что Фабиан заметил ее со своего балкона на третьем этаже. Росмайер властными движениями толстого указательного пальца дирижировал кельнерами, пока кадки не были установлены как следует. Затем у подъезда расстелили красную дорожку, как на богатых свадьбах, и Росмайер, перешедший на противоположный тротуар, чтобы еще раз все проверить, последним властным движением указательного пальца загнал своих людей обратно в дом. Ну, теперь пусть, приезжает хоть сам император.

Несколько часов спустя четыре элегантных, совершенно одинаковых серебристо-серых автомобиля резко затормозили у подъезда. По их цвету и скорости можно было догадаться, кому они принадлежат. В ту же минуту между лавровыми деревцами вновь мелькнула шишковатая лысина Росмайера и торжественно склонилась перед вторым автомобилем. Росмайер, содержавший когда-то гостиницу в Ницце и встречавший на своем веку немало князей, миллионеров, знаменитостей, знал, как это следует делать.

Гауляйтер Ганс Румпф и его долговязый адьютант Фогельсбергер в черных мундирах вышли из машины. Гауляйтер, сияющий, пышущий здоровьем, приветливо протянув руку Росмайеру, почтил его несколькими шутливыми словами. Золотые зубы гауляйтера блеснули на солнце. Шишковатая лысина Росмайера несколько раз подпрыгнула, адъютант весело рассмеялся. Потом они быстро вошли в гостиницу, не обратив ни малейшего внимания на лавровые деревья и красную дорожку. Росмайер почтительно склонил свою лысину перед другими автомобилями и немедленно отошел в сторону, пропуская целую свиту адъютантов и офицеров.

Когда несколько дней спустя Фабиан спросил Росмайера, что ему сказал гауляйтер, тот ответил:

– Он, знаете ли, постоянно отпускает одни и те же остроты по поводу моей лысины. На этот раз он сказал: «Рога все еще не вылезли наружу».

Когда начало смеркаться, к гостинице стали подъезжать вереницы автомобилей. То и дело слышался визг тормозов, хлопанье дверок; в вестибюле стоял гул голосов, ибо весь второй этаж был предназначен для гауляйтера. Садовники еще накануне начали украшать зал. Стол, настоящий цветник из белых роз, очень любимый гауляйтером, ломился от серебра и сверкающего хрусталя. В вестибюль проникали волшебные запахи ракового супа и жареных кур, рыбы и других яств, которые вот уже несколько дней подряд в поте лица заготовлял шеф-повар.

С восьми часов из комнат доносились звуки рояля. Играл знаменитый берлинский пианист. Гауляйтер страстно любил музыку.

Фабиан взял отпуск и остался в гостинице, так как Таубенхауз обещал в этот раз представить его гауляйтеру. Фабиан был наготове и обедал у себя в комнате. По временам он отворял дверь в коридор и вдыхал ароматы, заполнявшие всю «Звезду» от нижнего этажа до самой крыши. Иногда он подходил к перилам поглядеть, что делается внизу. Видел он, впрочем, немного, – снизу до него доносился только звон бокалов. Кельнеры с бутылками в руках стремительно пробегали мимо, где-то вдали промелькнула шишковатая пламенеющая лысина Росмайера. Росмайер проверял марку каждой проносимой мимо бутылки с вином: дело шло о его чести. А как прекрасно играл Моцарта берлинский пианист! Одного только Моцарта – «Фигаро», «Дон-Жуана»! Музыка опьяняла Фабиана. В его сердце пробуждались желания и честолюбивые мечты. Может быть, завтра если Таубенхауз не соврал?

После одиннадцати Фабиан уже собирался лечь спать и наполовину разделся. Вдруг послышались торопливые шаги на лестнице и в коридоре. Фабиан даже испугался, услышав стук в свою дверь. К вящему его изумлению, в комнату вошел долговязый адъютант, за ним ворвались звуки Моцарта.

– Гауляйтер ждет к себе господина доктора Фабиана!

Вихрь радости и страха, буря самых различных ощущений пронеслись в сердце Фабиана. Он побледнел и вскочил

– Сию минуту, – пробормотал он. – Вы видите, я уже хотел ложиться.

Фогельсбергер, улыбаясь, смотрел на растерянного Фабиана.

– Надо полагать, через две-три минуты вы будете готовы, – сказал он, закрывая за собой дверь.

«Прихоть властелина, – подумал Фабиан, надевая мундир. – Почему нельзя было немного раньше известить меня, что он хочет говорить со мной после обеда?» Он пытался спешно придумать возможные вопросы и находчивые ответы на эти вопросы, но в тот момент, когда он засмотрелся в зеркало на свои великолепные коричневые бриджи и для репетиции несколько раз щелкнул каблуками, на лестнице вновь раздались те же торопливые шаги, и адъютант влетел в комнату, даже не постучавшись.

– Идемте же! – запыхавшись, крикнул Фогельсбергер. – Гауляйтер сказал, чтобы я привел вас в том виде, в каком застану. – Он помог Фабиану надеть мундир и за руку потащил его к двери, которая так и осталась открытой настежь.

Жемчужная россыпь финала, одного из очаровательных финалов Моцарта, сопровождаемая бурными аплодисментами, донеслась до них из вестибюля.

– Вы можете по дороге привести себя в порядок. Скорей, он рассвирепел, потому что я не сразу привел вас. У нас всегда так.

Фабиан, на ходу застегивавший мундир, едва успел бросить на себя взгляд в зеркало, как Фогельсбергер уже протащил его через зал, где множество народу толпилось вокруг пианиста в черном фраке. На них никто не обратил внимания. Фогельсбергер открыл дверь в комнату, где за несколькими столами играли в карты. В клубах табачного дыма Фабиан заметил неподвижное, бледное лицо Таубенхауза. Элегантный, небольшого роста адъютант, одетый вовсе черное, сидевший возле стола, указал на какую-то дверь, и в ту же минуту Фогельсбергер, выпустив руку Фабиана, поспешил к двери и осторожно постучал. Потом он распахнул дверь, кивнул и, пропуская Фабиана вперед, возгласил: