Текст книги "Между верой и любовью"
Автор книги: Бернардо Жоаким да Силва Гимараенс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
Глава одиннадцатая
Спустя несколько дней после того, как Эугенио было запрещено общаться с Маргаритой, дом Умбелины наполнился гостями. Беспрерывно пыхтела печь, кругом разносился запах готовящейся еды, казалось, что тут происходит какой-то праздник – крестины или свадьба. Но нет, это было всего-навсего мутирао.
Мутирао! Одно лишь это слово сразу переносит в крестьянский быт, заставляет нас прислушаться к звукам музыки, стуку каблуков и насладиться праздником жизни. Я не уверен, что все мои читатели знакомы с этим словом, которое, скорее всего, не найти ни в одном словаре. Поэтому расскажу, что же это.
Мутирао – обычай мелких землевладельцев или просто малоимущих крестьян, живущих на земле, принадлежащей крупному землевладельцу. Когда приходит время собирать урожай или же сажать новый, землевладелец приглашает своих родных, друзей, да и всех соседей помочь ему, и те не вправе отказать, но вправе ждать такой же помощи взамен.
Мутирао это праздник взаимопомощи и взаимовыручки, когда каждый может надеяться на соседа, и тот всегда придет на помощь. Но мутирао – не просто способ воспользоваться помощью добрых соседей. Хозяин или хозяйка обязаны принять своих помощников самым лучшим способом, накрыв им щедрый стол для отдыха после работы. Так что, проработав весь день, ночью люди отдыхали за столом, пили и плясали.
Умбелина пригласила на праздник друзей и знакомых из самых отдаленных деревень, а некоторые из них даже остались погостить у нее подольше. Днем они помогали ей в работе, а по ночам, как водится, пели и танцевали. На этот праздник приходили и молодые люди с соседних дворов.
В то время как из дома тети Умбелины доносилась музыка и слышались возгласы танцующих, Эугенио, запертый в родительском доме, не находил себе места и был готов рыдать от отчаяния. Он не мог увидеться с любимой даже ночью, дом Умбелины был полон людей, их могло бы увидеть множество любопытных глаз и услышать много длинных ушей. К тому же, так как в доме обычно бывало жарко, праздновали люди прямо на улице, в тени тех самых любимых ими деревьев.
Всю ночь, лежа на кровати без сна, Эугенио прислушивался к музыке и песням, разносившимся по тихой долине, и приходил в исступление от боли и обиды, что не может быть там. Он пытался придумать способ оказаться там, но ему это не удавалось.
Он все больше и больше терял спокойствие духа и мечтал лишь оказаться там, на мутирао, среди всего этого люда, пусть даже на совсем короткое время. Но и другая мысль не давала ему покоя – он хотел видеть, как же ведет себя Маргарита среди всех этих гостей.
Придя к выводу, что разрешение у родителей получить не удастся, Эугенио решил обмануть их. Он попросил родителей отпустить его погостить на один день к двоюродному брату, жившему в соседнем городке и к которому он был очень привязан. Родители, видевшие, в какой грусти находится их сын, и решившие, что все это от раскаяния и желания забыть Маргариту, отпустили его гостить у кузена, сколько ему захочется.
В тот же вечер Эугенио сел на лошадь и отправился к двоюродному брату, до которого он, конечно же, так и не добрался. Дорога, что вела от фазенды Антунесов в соседний город Тамандуа, делала поворот у дома тети Умбелины, перед которым Эугенио натянул поводья и повел лошадь медленным шагом. И едва солнце скрылось за горизонтом, направился к дому Умбелины. Там он собирался провести всю ночь, а утром вернуться домой.
Издалека он услышал звуки гитары – праздник в тени деревьев уже начался. Весь двор был залит лунным светом и освещен ярким пламенем двух костров, разожженных у дома. Вокруг виднелись очертания множества фигур, танцевавших или просто отдыхавших на земле.
Маргарита, еще издалека заметившая его, радостно вскрикнула и подбежала к нему.
Конечно же, молодые люди из соседних деревень с радостью принимали приглашение в дом Умбелины во многом привлеченные красотой ее дочери. Та же, абсолютно искренняя в своей наивности, и не подозревала о причине их визитов и не обращала на них внимания, которого они так искали.
Среди молодых людей особенно огорченным выглядел искусный погонщик скота Лусиано – статный и красивый молодой человек двадцати пяти лет отроду, который происходил из благочестивой семьи, однако был довольно дерзок и грубоват. Он смотрел свысока на других юношей и молодых людей, абсолютно убежденный, что никто кроме него не может привлечь внимание очаровательной Маргариты и снискать благосклонности тети Умбелины. Среди всего этого люда, наводнившего дом, лишь он имел в собственности достаточно угодий и потому (по крайней мере, сам он был в этом уверен) мог рассчитывать на взаимность.
Лусиано не был знаком с Эугенио, никогда не видел его ранее и никак не мог предположить, что у Маргариты есть друг. Когда же он увидел, как она обрадовалась при виде юноши, как нежно и трогательно разговаривала с ним, когда заметил взгляды, которыми они обменивались, то сердце его загорелось огнем ревности.
Глава двенадцатая
В доме Умбелины танцевали куатражем[11]11
Куатражем – афро-бразильский танец, популярный в XVIII–XIX вв. Исполняется в круговом построении с заводилой-солистом в центре. Для танца характерны пружинистые движения и особый танцевальный элемент умбигада – соприкосновение телами на уровне живота. Посредством умбигады солист передает роль заводилы другому участнику танца.
[Закрыть] – самый любимый танец простого люда в Минас-Жерайсе, без которого не обходился ни один крестьянский праздник. Мелодичный напев, под который танцоры выразительно его исполняют, разносится далеко за окрестные поля. Танец этот не такой резкий, как батуке[12]12
Батуке – бразильский танец в характере шествия. Исполняется в линейном построении. Регулярно представляется в ходе знаменитого ежегодного карнавала в Рио-де-Жанейро. Батуке считается прародителем самбы.
[Закрыть], и не такой монотонный и медлительный, как квадрилья[13]13
Квадрилья – бразильский танец, аналог приобретшей впоследствии в Европе популярность кадрили.
[Закрыть] – он как будто бы олицетворяет собой радость и томность одновременно.
В танце принимают участие не менее четырех человек. Сами же танцоры и играют на музыкальных инструментах – виуэлах и бубнах. Куплеты в этой песне довольно неотесанные, шутливые и экстравагантные, но встречаются и вполне сдержанные, вдохновленные красотой окружающей природы.
Маргарита сидела рядом с Эугенио, от которого не отходила с того самого момента, как он появился на празднике.
Начался новый танец. Лусано, державший в руке виуэлу, направился к Маргарите и пригласил ее танцевать. Она отказалась, сказав, что очень устала, так как уже много танцевала за вечер.
– Ну, чего сидишь, малыш? – обратился Лусиано к Эугенио.
Он хотел зацепить его и тем самым утолить свою ревность и досаду, не дававшие ему покоя весь вечер.
– Я совсем не умею танцевать, – смутившись, ответил Эугенио.
– Да как же так! Что за оправдания?.. Нам как раз не хватает одного человека… Пойдем, не заставляй себя упрашивать!
– Ну правда же, я не умею танцевать… Я ни разу в жизни не танцевал.
– Так зачем же ты ходишь на праздники?
– Хороший вопрос! Чтобы посмотреть…
– Чтобы посмотреть? Ну да! Я тебя помню, не ты ли недавно помогал на службе в церкви в городе?
– Да, это он, – пришла на помощь Маргарита, поняв, что пора заступиться за любимого. – Это сын капитана Антунеса.
– Капитана Антунеса? Да уж… И что же он тут делает? Наверняка сбежал из дома и пришел сюда. Вот уж надает ему отец, когда узнает, что он пришел общаться с простым людом!
Природная доброжелательность не позволила Эугенио ответить своему обидчику в таком же тоне. Да ведь к тому же он все еще был семинаристом…
Маргарита же, в силу своей пылкой натуры, приняла все сказанное близко к сердцу и не могла промолчать в ответ на эту грубую шутку.
– С простым людом? Смотрите на него… – закричала она, вскочив на ноги. – Этот, как ты сказал, малыш, вырос вместе со мной и всегда был желанным гостем в нашем доме. И его отец знает это, а кто ты такой, чтобы лезть в наши дела?
– Браво, Маргарита! Не думал, что этот мальчонка так тебе дорог! Вот почему… Вот почему сеньора так высокомерна с остальными!
– Сеньор Лусиано!.. – Маргарита готова была продолжить с ним разговор, но тот, довольный отпущенной колкостью, повернулся спиной и пошел в костру.
Лусиано, оскорбленный до глубины души, терзаемый ревностью, только и думал, как отомстить Эугенио, которого так рьяно защитила Маргарита.
Эугенио же, поборов свою робость, уже готов был дать отпор самодовольному наглецу, если тот подойдет к нему еще раз.
Но когда объявили следующий танец, Лусиано подошел к Маргарите. Она же, уже достаточно раздраженная, без лишней вежливости резко бросила:
– Не хочу!
– Не хочешь?.. – удивился Лусиано с натянутой улыбкой. – В недобрый час появился здесь этот молокосос, этот святоша, этот высокомерный недоросль!
– Сеньор ведет себя неподобающе… – выдавил из себя Эугенио, поднявшись с места и пытаясь урезонить сильного, накачанного верзилу. Один Бог знает, каких усилий стоило ему произнести эти слова.
– Это кто же такой смелый?! Может, повторишь, что сказал? – Лусиано, подбоченясь, встал перед Эугенио, готовясь к атаке. – Щенок! Если скажешь еще хоть слово, я здесь же оттаскаю тебя за уши…
– Потише, сеньор, – взревел где-то рядом голос, и чья-то рука отвела руку Лусиано. – Зачем сеньор обижает гостя? Если хочешь, так говори со мной.
– Смотрю, объявился защитник! – ответил Лусиано, быстро поворачиваясь.
Вокруг уже стали раздаваться недоуменные мужские и женские выкрики, но тут в перепалку вступила Умбелина:
– Хватит, хватит! Ну что ты так, Лусиано! – вскричала она. – Никогда бы не подумала, что именно ты затеешь склоку в моем доме, где до этих самых пор, спасибо Господу, не случалось даже самой мелкой перепалки! И перед кем ты решил бравировать? Перед ребенком, еще вчера лежавшем в пеленках!
– Так это он в пеленках?! Он крутит любовь с твоей дочкой!
– Лусиано, не пори чушь! Они выросли вместе и очень привязаны друг к другу…
– Браво! – разразился смехом Лусиано. – И эта туда же! Очень хорошо! Скоро увидите, чем все это кончится!
– Замолчите, сеньор Лусиано! – закричала Умбелина, пылая от гнева, и топнула ногой. – Сеньор считает, что если у него тугой карман, так он может себе все позволить, может говорить, что хочет? И поливать грязью наших дочерей?!
Лусиано хотел было ответить, но множество голосов, поддержавших Умбелину, заглушили его слова.
– Правильно, Умбелина! Так его!
– Чего приперся, пусть уходит, только портит всем праздник!
– Верно, мы ему покажем!
– Скандалист!
Полный негодования, Лусиано повернулся к Умбелине.
– Я ухожу! – тяжело дыша, промолвил он. – Сам виноват. Что я делаю среди вас, неотесанных простолюдинов? Прощай, тетя Умбелина! Можешь быть уверена, что Лусиано Гаспар де Оливейра Фария Андраде больше не переступит порог твоего домишки!
– Ой-ой-ой, сеньор Лусиано! – отвечала Умбелина, сдерживая смех. – Жаль, что вы не приняли такого решения раньше!
Лусиано в ярости зашагал прочь.
Все это время Эугенио и Маргарита, затаив дыхание, сидели рядышком у стены дома, которая так часто была единственной свидетельницей их детских бесед.
Глава тринадцатая
Эта ссора, непременно закончившаяся бы увечьями, если бы не вмешательство Умбелины, испортила всем гостям настроение, и праздник потихоньку пришел к своему финалу.
Эугенио уехал в город вместе с другом, который и заступился за него перед Лусиано. В доме своего защитника Эугенио провел всю ночь, а утром направился таки навестить двоюродного брата, в доме которого с позволения родителей и провел несколько дней.
Словно раб, однажды сбежавший из неволи и больше всего на свете боящийся вновь оказаться во власти мучителей, страшился Эугенио гнева родителей, так как знал, что рано или поздно им станет известно, что он провел ту ночь отнюдь не у кузена, а на празднике мутирао у тети Умбелины и Маргариты.
Если и можно было надеяться, что Умбелина и все ее гости утаят произошедший там неприятный инцидент от его отца, то ждать подобной деликатности от Лусиано отнюдь не приходилось – чтобы насолить Эугенио он непременно поспешил бы поведать о ссоре на празднике лично сеньору Антунесу.
Через пару дней сам сеньор Антунес приехал в город забирать сына.
Даже палач, в день казни появившийся перед преступником с топором в руках, не произвел бы столь ужасающего впечатления на свою жертву, как сеньор Антунес напугал сына своим прибытием.
Он отвез его домой, даже не показав, что знает о произошедшем на мутирао. Эугенио было перестал нервничать, но гроза должна была разразиться по прибытию домой.
– А теперь, Эугенио, присядь-ка, и мы немного поговорим – сказал сеньор Антунес, усаживая сына перед собой. – Я думаю, пора уже и готовиться к отъезду в семинарию… Или ты еще не устал от приключений?
Тон, которым отец произнес эти слова, уколол Эугенио.
– О каких приключениях идет речь, отец? – ответил он скромно. – Разве не ты разрешил мне погостить в городе пару дней, если я захочу?
– А я не разрешал тебе, случайно, идти на какой-то там мутирао?
– Я? На мутирао? Кто сказал такое?
– Посмотрите на него! Кто мне сказал? Ты что, станешь это отрицать?
Юноша понял, что отцу все известно, опустил голову и приготовился к самому худшему.
– Да как же так, Эугенио! – продолжал отец. – Ты готовишься стать священником! Обмануть отца, чтобы отправиться ко всякому сброду и пить там в окружении неизвестно кого! Вот уж чего я не ожидал! Что уж говорить о сеньоре Умбелине и ее дочке, только и знающих, что совращать чужих сыновей, устраивая пирушки! Лучше бы она молилась и обучала этому девочку! Она у меня посмотрит! Этого я на своей земле не потерплю! Пусть отправляются восвояси и зарабатывают на жизнь, как смогут! А ты, видите ли, вырос! Изображаешь из себя святого, а сам выхваляешься перед девчонкой, ввязываясь чуть ли не в потасовку! Ты о нас подумал? Каково нам с твоей матерью?! Хорошего же священника мы тут готовим!
– Но отец… – пробормотал Эугенио. – Я не ввязывался в драку… Там просто был очень наглый гость…
– Закрой рот! Это твоя вина! Зачем ты вообще туда пошел? Чего ты ждал, якшаясь с таким людом? Ты там встречал порядочного человека? Сомневаюсь!
Эугенио, утопая в своем стыде, готов был провалиться сквозь землю. Слезы выступили у него на глазах, а сдерживаемые рыдания просто душили его. Юноша понял, что отец и так знает о произошедшем, и нет никакого смысла обманывать, а его единственный шанс – открыться ему, как открылся он матери.
Собравшись с силами, он начал было:
– Но отец, я…
Эугенио не смог продолжить. Подступившие слезы хлынули из глаз, и он разразился рыданиями. Слов его было почти не разобрать.
– Но что?
– Но… я не…
Новый порыв слез охватил его.
– Я не, я не…
– Да что такое? Говори, и покончим с этим.
– Я не… хочу…
Тут рыдания вконец овладели юношей и роковые слова застряли в горле.
– Да что такое! Заканчивай! – в нетерпении воскликнул отец. – Чего ты не хочешь? Говори уже… Значит, ты считаешь себя взрослым, ходишь и щеголяешь собой, а рыдать перед отцом, как маленький, не стесняешься! Говори же, чего ты там не хочешь?
– Быть священником, отец.
Эугенио быстро проговорил эти слова, словно боялся обжечься ими.
– Да уж, ах вот как! Отлично, просто прекрасно, мой любезный сын! – сеньор Антунес разразился сардоническим смехом. – И почему же ты не хочешь быть священником? Должно быть потому, что решил жениться на Маргарите, не так ли?
– Отец… – лишь вздохнул юноша, все еще надеясь на понимание.
– Ты еще так глуп, мой бедный мальчик. Ты еще не знаешь жизни, а эта девчонка все бередит тебе сердце.
– Отец, это не она…
– Не перебивай. Я уверен, что если бы не она, подобный вздор не приходил бы тебе в голову. И ты считаешь, что я поддержу тебя в том, чтобы ты сошел с праведного пути и бросил обучение, на которое мы не жалели денег, ради любви несчастной простолюдинки?
– Отец, это не так, здесь нет ее вины…
– Вставай, иди. И не надо больше пытаться меня обманывать, я хорошо тебя знаю, да и ее тоже… Хватит об этом. Я скажу тебе, когда пора будет возвращаться в семинарию. Зря я попросил отправить тебя домой на каникулы, твои учителя ведь меня предупреждали. Хватит с тебя каникул. Уходи и не возвращайся, пока я сам тебя не позову. Послезавтра ты уедешь.
Бедный, несчастный Эугенио! Слова отца разбили вдребезги его сердце. Уехать, оставить Маргариту и не вернуться назад еще шесть или семь лет, а может и никогда, кто знает? Одна лишь мысль эта для его сердца была равносильна смерти.
Уже послезавтра! Эти слова прозвучали, словно звук рога, возвестившего о конце света; настоящее, прошлое и будущее, да и весь мир – все исчезло для него, и душа его словно провалилась в бескрайнюю пропасть вечной тьмы.
Но не только известие об отъезде затмевало его взор и бередило душу, заставляя покрываться ледяным потом. Закрывая глаза, он видел бледную, плачущую Маргариту, убитую горем от безысходности и необходимости расставания.
А сеньор Антунес, закончив свою гневную тираду, развернулся спиной и зашагал прочь.
Оцепенение, длившееся некоторое время, отпустило юношу. Он надеялся найти утешение в объятиях матери, ища у нее защиту от отцовского гнева и утешение своего горя.
Но мать хоть и покрыла его любящими поцелуями и была намного мягче отца, оставалась тверда в своем решении – сын не смеет ослушиваться отца. Та ужасная сцена со змеей, обвившейся вокруг Маргариты, глубоко засела в ее памяти, и сеньора Антунес была абсолютно уверена, что то был демон, который через Маргариту пришел искусить ее сына, и что только аскетичная монастырская жизнь может спасти его от погибели души.
Ласковые объятия и теплые слова матери лишь на недолгий миг облегчили сердце Эугенио, но не смогли развеять страшную тьму, сгустившуюся в его душе.
Так утренний бриз может рассеять легкий туман над холмом, но он не в силах погасить пламя вулкана.
Глава четырнадцатая
Всю ночь Эугенио метался в мучительных кошмарах.
Лишь к рассвету ему стало немного лучше, он поднялся с кровати и подошел к окну.
Утреннее зарево разливалось во всем своем блеске. Солнечный свет, едва показавшийся за вершинами гор, мягко струился по кромкам деревьев, ласкал траву и золотом разливался по горизонту. Где-то вдали стволы старых деревьев, помилованные дровосеком, тонули в этом зареве, напоминая древние бронзовые колонны, оставшиеся стоять на месте давно разрушенного храма.
Прозрачный пар поднимался от земли и окрашивался светом зари во все цвета радуги, взмывая вверх над долиной и исчезая на верхушках деревьев, словно лепестки роз, разбрасываемые невинной девой.
Ветви кустарника, усыпанные цветами, мерно покачивались на ветру, с каждым движением ветвей с цветов осыпались лепестки, подобно каплям дождя падая на землю и изливая свой аромат. Стайки птиц в веселом щебете пересекали синюю даль и скрывались в облаках. Все живое вокруг дома радовалось наступлению нового дня, просыпалось от первого поцелую солнца, едва появившегося на небосклоне. В деревьях разливались трелями птицы, будто исполняя оду великолепной гармонии светлого утра.
Легкий ветерок с поля доносил пьянящие ароматы цветов апельсина, маракуйи и жасмина, а также бесчисленного множества диких цветов.
И вот в это блаженное время, когда вся природа радовалась пробуждению ото сна, и сама земля будто бы улыбалась небесам, щедро разливающим на нее солнечный свет, Эугенио был хмур и невесел. Он не сводил глаз с живописной долины, где между холмами прятался домик Умбелины. Вершины холмов скрывали от него сам дом, но он так хорошо представлял его себе, словно видел воочию. Долгое время сидел он так, утопая в печали. Рано в душе его проснулись глубокие чувства, как остро ощущал он болезненную тоску, как страдал от всепоглощающей страсти!
Выйдя из оцепенения, Эугенио направился к матери.
– Мама, нельзя ли мне хотя бы сегодня отправиться в гости к тете Умбелине и попрощаться с ней и с Маргаритой? Лишь Господь знает, увижу ли я их снова!
– Не говори так, сынок, Господь позволит тебе еще много раз повидаться с ними.
– Не знаю, мама, ведь…
– И что мы можем сделать? Нам нужно собирать тебя в дорогу, завтра ты уезжаешь, это не обсуждается. Я извинюсь за тебя перед ними…
– Но мама! Времени хватит! Я не задержусь и часа, я управлюсь и за полчаса, если ты пожелаешь. Мне ведь надо уехать на шесть или семь лет, или даже больше… А может, и навсегда, и никогда больше я не смогу попрощаться с ними.
– Хочешь, я скажу тебе правду, сынок?.. С того самого дня я очень на них рассержена. Я не хочу, чтобы ты появлялся там. Если бы ты знал, какой страх я пережила, когда узнала, что ты проводишь время среди всякого сброда и ввязываешься в неприятности!
– Но мама, то была не моя вина…
– Да, но если бы у моей подруги была бы хоть капля совести, она не позволила бы тебе остаться там и на минуту.
– Я ведь обманул ее, мама… Она думала, что меня отпустил отец…
– Я бы в это не поверила, да и она вовсе не глупа. Сразу же было понятно, что ты убежал, она поверила тебе, потому что ей так хотелось. Они с моей крестницей только и думают о том, как тебя приворожить!
Эугенио понял, что нет смысла больше спорить с матерью.
Он уже смирился со своей судьбой. У него оставался лишь один шанс попрощаться с Маргаритой – сделать это под покровом ночи, наступления которой он ждал с нетерпением.
Лунный свет незаметно залил сонную долину, освещая сгустившуюся мглу, и в этой ночной мгле дом Умбелины, стоявший под сенью раскидистых деревьев, был похож на птенца, укрытого от ночи под крылом матери. Словно два гиганта высились могучие деревья, отбрасывая пугающие тени. Ночной ветер шелестел листвой, и редкие крики ночных птиц эхом разлетались вокруг.
Слившись с ночными тенями, Эугенио и сам подобно тени быстро пересекал луг. Казалось, что он и не касается земли ногами. Быстро оказавшись на месте, он припал к окну дома.
В ночной тишине можно было услышать сдавленный шепот, робкие поцелуи, вздохи и плач, но все это было легко принять лишь за шелест листвы.
– Прощай, Маргарита!.. Прощай!
– Как, уже? Подожди немного, хоть чуть-чуть!
– Я хотел бы… Но если меня хватится отец… Я должен уйти до рассвета… Еще один поцелуй, Маргарита!
– Ты ведь всегда будешь мне желать добра, помнишь, ты обещал!
– Всегда! Обещаю, клянусь! И священником я не стану! А теперь прощай!
– Прощай, Эугенио…
– Не плачь так, ты разбиваешь мне сердце. Вытри слезы, я хочу запомнить тебя счастливой!
– Дай мне поплакать, Эугенио. А что мне еще делать?.. Я буду лишь молиться, пока ты не вернешься.
– Вернусь Маргарита, я вернусь, я буду умолять мать, просить ее, чтобы она отправила за мной поскорее, и однажды, Маргарита, я вырасту, я стану мужчиной, и мы будем жить вместе, и ничто на свете не сможет нас разлучить.
– Но… но до тех пор я умру от тоски!
– Нет, Маргарита, нет… Я изо всех сил буду стараться покинуть семинарию и вернуться как можно скорее… Ну не плачь же… Я же тебя просил!
– Ладно… Видишь, я уже и не плачу… Но ты… не задерживайся там надолго, слышишь? Возвращайся скорее, Эугенио.
– Будь спокойна, любимая, я вернусь. Прощай… Еще один поцелуй…
Весь этот разговор был прошептан дрожащими, сдавленными от слез голосами, и никто не мог представить себе что за глубокая тоска и тяжкие терзания скрывались за этим нежным воркованием, которое больше походило на шелест травы в безлюдном поле.
И вот Эугенио, ранее легко преодолевший долину, медленно брел по ней обратно, словно стараясь слиться с безмолвной тишиной ночи. Лишь изредка он останавливался, оборачивался назад и, положив руки на грудь, еле сдерживая рыдания, тихо повторял: «Маргарита!.. Маргарита…»
