Текст книги "Хаос ШАРПА"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Это означало, что они послали не меньше роты, чтобы обойти холм с юга и скрытно подняться на вершину, и необходимо было их опередить. У Шарпа не было доказательств, что французы участвовали в этой гонке, но он считал, что нельзя недооценивать врага. Приходилось только молиться, чтобы французы уже не заняли форт. Дождь припустил сильнее. В такую погоду никакое оружие стрелять не будет. Придётся драться мокрой сталью, кулаками и прикладами. Ботинки Шарпа вязли в мокром мху и скользили по камням. Он совсем задохнулся, но всё же взобрался по боковому склону и вышел на тропу, которая вела на вершину холма с севера. Шарп, чтобы загрузить людей работой, заставил их расширить и утрамбовать дорогу, вырубив ступени в самых крутых местах и установив перила из берёзовых жердей, и теперь это позволило ускорить движение. До вершины оставалось совсем немного, но он решил пока не смыкать ряды. Сейчас важнее всего подняться на вершину. Тот, кто придёт вторым, отправится прямиком к дьяволу. Он всматривался в вихри туч и потоки дождя, но не увидел ничего, кроме мокрых камней и ослепительно вспыхнувшей молнии, ударившей в каменную стену. Шарп подумал о том, что деревня обречена. Он сожалел, что не мог ничего сделать, но у него было слишком мало людей, чтобы защитить селян, и он пытался предупредить их о грозящей опасности.

Дождь бил в лицо, ослепляя. Он скользил на бегу. В боку кололо, ноги горели огнём, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Винтовка моталась на плече, патронная коробка билась о левое бедро. Шарп вытащил палаш из ножен, но выронил его, когда, поскользнувшись, схватился за выступ скалы. Пока он подбирал оружие, его нагнал Висенте. Харпер отстал шагов на двадцать, еле дыша. Шарп оттолкнулся от валуна и побежал дальше. На востоке вспыхнула молния, очертив чёрные контуры холмов и косо хлещущие потоки дождя. Гром прокатился по небу, оглушительно грохоча. Шарпу казалось, что он поднимается в сердце шторма, чтобы присоединиться к неведомым богам войны. Буря рвала его на части. Его кивер снесло с головы. Ветер вопил, стонал, был полон дождём и раскатами грома, и Шарпу казалось, что он уже никогда не доберётся до вершины, но вдруг перед ним выросла первая линия укреплений его маленького форта, где тропа зигзагом шла между двумя небольшими редутами. Молния ударила вниз, справа высветилась тёмная, мокрая бездна, из которой они только что поднялись. В течение краткого мига он думал, что вершина пуста, но потом увидел отсвет молнии, отразившейся от лезвия штыка, и понял, что французы уже здесь. Вольтижёры Дюлона за несколько секунд до этого заняли сторожевую башню, но не успели добраться до северных редутов, где появились люди Шарпа.

– Выбросьте их оттуда! – проревел Дюлон своим солдатам.

– Бей ублюдков! – крикнул Шарп.

Его клинок скользнул по штыку, скрежетнул по дулу мушкета, и он ринулся вперёд, отбросив врага и нанося лбом сокрушительный удар ему в нос. Его обогнали те, кто шли следом, в темноте рядом зазвенели штыки. Шарп добавил оглушённому противнику эфесом палаша по физиономии, вырвал у него мушкет, отбросил в сторону и поспешил навстречу группе французов, пытавшихся организовать оборону высоты. Они целились из своих мушкетов, и Шарпу оставалось надеяться, что в этом водяном смерче кремнёвые замки просто не сработают. Двое сцепились слева от него, Шарп рубанул сбоку по синему мундиру. Француз уклонился от клинка, и Харпер сбил его с ног ударом приклада.

– Боже, спаси Ирландию, – Харпер диким взглядом смотрел на французов возле сторожевой башни.

– Мы собираемся атаковать этих ублюдков! – крикнул Шарп стрелкам, собирающимся около него.

– Боже, спаси Ирландию…

– Огонь! – скомандовал французский офицер.

Кремни щёлкнули о сталь, но высеченные искры умерли в потоках дождя.

– Теперь прикончим их! – проревел Шарп. – Немедленно, дьявол их побери!

Французы были на его вершие, на его земле, и в его душе бушевал гнев столь же мощный, как буря, ревущая в небе. Он ринулся в гору, длинные штыки французских мушкетов опустились вниз. Шарп не забыл, как дрался в Гавилгуре на крутом склоне бреши, и он повторил тот же приём: поднырнул под штык, схватил француза за ногу и сдёрнул вниз. Француз с криком покатился по склону, и в него вонзились три штыка. Португальцы Висенте, понимая, что не могут стрелять во врага, начали швырять в них камни, и под их градом лягушатники дрогнули. Повинуясь приказу Шарпа, стрелки пошли врукопашную. Отбив удар штыком палашом, он перехватил мушкет левой рукой и дёрнул на себя, так, чтобы его противник напоролся на штык Харпера. Харрис рассекал воздух топором, которым он обычно расчищал дорогу через заросли берёз, лавров и дубов в лесу, и французы расступались перед этим страшным оружием. Камни свистели в воздухе, и стрелки Шарпа, захлёбываясь рычанием, пробивались с боем наверх. Француз пнул Шарпа в лицо, но Купер перехватил его ботинок и перерубил ногу штыком. Могучий Харпер вращал винтовкой, как дубиной, сбивая французов с ног. Стрелок завалился назад, хлещущую из горла кровь немедленно смыл дождь. Его место занял португальский солдат, нанося штыком удары и выкрикивая оскорбления. Держа палаш обоими руками, Шарп вонзал его в тело, поворачивал, вытаскивал и наносил удар снова. Ещё один португалец рядом с ним вонзил свой штык в пах французу; сержант Мачедо, оскалив зубы, дрался ножом. Лезвие, влажно блестя, окрасилось кровью, которую смыло струями дождя, – и вновь окрасилось кровью. Французы отступали к открытой каменной площадке перед руинами сторожевой башни; офицер зло кричал на них, потом выступил вперёд, подняв саблю. Шарп встретил его, клинки сшиблись, и Шарп нанёс врагу удар головой в лоб. Вспышка молнии высветила гримасу удивления на лице француза, но он, очевидно, учился в той же «школе», потому что немедленно попытался пнуть Шарпа в пах и нанести удар пальцами по глазам. Шарп уклонился и хотел врезать противнику в челюсть эфесом палаша, но офицера оттащили назад двое его солдат, спася от сокрушительного удара.

Высокий сержант-француз налетел на Шарпа, крутя мушкетом. Пытаясь отстраниться, Шарп упал, но Висенте сделал прямой выпад саблей, и её остриём разорвал сержанту трахею. Хрипя, как дырявый бурдюк, француз рухнул, фонтанируя брызгами розовой, разбавленной дождевой водой, крови. Потрясённый Висенте отступил назад, но его солдаты шли вперёд мимо него, врываясь в южные редуты, с энтузиазмом дырявя французов штыками. Нож сержанта Мачедо застрял в груди француза, он схватил французский мушкет, орудуя им, как дубиной. Вольтижёр попытался вырвать оружие из его рук, и сержант выпустил ствол, а потом пнул его в живот. Поскользнувшись на краю утёса, француз ошеломлённо выпучил глаза, поскользнулся и рухнул с криком вниз. Его длинный вопль прервался влажным ударом о скалы где-то далеко внизу, мушкет загремел о камни, но всё потонуло в раскатах грома. Молния пронзила тучи. Шарп заорал своим людям:

– Обыщите башню!

С лезвия его палаша капала смешанная с дождевой водой кровь. Новая вспышка молнии высветила большой французский отряд, поднимающийся по тропе с юга. Они были на полпути к вершине. Шарп понял, что они сейчас столкнулись с авангардом. Им повезло, что основные силы противника, которые должны были занять высоту, опоздали, иначе они с лёгкостью отразили бы отчаянную контратаку Шарпа и Висенте. Висенте размещал людей на позиции в расположенном ниже на тропе редуте. Один из стрелков лежал мёртвым возле сторожевой башни.

– Это Шон Доннели, – сказал Харпер.

– Жаль, – сказал Шарп. – Хороший был человек.

– Маленький злобный ублюдок из Дени, – заметил Харпер. – Остался должен мне четыре шиллинга.

– Он хорошо стрелял.

– Когда не был пьян, – согласился Харпер.

Пендлтон, самый юный из стрелков, принёс Шарпу его кивер:

– Нашёл на склоне, сэр.

– Что вы там делали, когда должны были драться? – требовательно спросил Харпер.

– Я только нашёл это, сэр, – Пендлтон был испуган.

– Вы кого-нибудь убили? – настаивал Харпер.

– Нет, сержант.

– Тогда сегодня вы не заработали свой клятый шиллинг, не так ли? Райт! Пендлтон! Вильямсон! Додд! Симс!

Харпер организовал группу, чтобы вернуться туда, где лежал оставленный перед атакой груз. Шарп послал двух человек раздеть мёртвых и собрать оружие и боеприпасы. Гарнизона, который Висенте сформировал в южной части форта, было достаточно, чтобы удержать французов от попытки второго штурма высоты, и португальский лейтенант присоединился к Шарпу у сторожевой башни, где ветер свистел в разбитых камнях.

– Что мы можем сделать для деревни? – спросил он.

– Ничего.

– Там женщины! Дети!

– Я знаю.

– Мы не можем оставить их!

– Что вы хотите, чтобы мы сделали? – спросил Шарп. – Чтобы мы пошли и спасли их? А что в это время произойдёт здесь? Ублюдки захватят высоту, – он ткнул пальцем во французских вольтижёров, которые топтались на полпути к вершине, не зная, продолжать ли подъём или оставить свои намерения. – А когда вы доберётесь до деревни, что вы найдёте там? Драгунов! Сотни проклятых драунов! И когда погибнут последние из ваших солдат, вы почувствуете удовлетворение от мысли, что попытались спасти деревню… Нет, вы ничего не можете сделать для них.

Но Висенте был упрям:

– Мы должны попробовать.

– Вы хотите послать людей в патруль? Сделайте это, но остальные будут здесь. Это место – наш единственный шанс остаться в живых.

Висенте содрогнулся:

– Вы не собираетесь идти на юг?

– Если мы спустимся с этого холма, – сказал Шарп, – драгуны скосят нас своими чёртовыми саблями. Мы в ловушке, лейтенант.

– Вы позволите мне послать патруль в деревню?

– Троих, – уступил Шарп.

Он бы даже троим не разрешил идти с Висенте, но видел, что портулагьский лейтенант отчаянно хочет узнать, что случилось с его соотечественниками.

– Передвигайтесь скрытно, лейтенант, – приказал Шарп, – Укрывайтесь в деревьях. Передвигайтесь очень осторожно.

Висенте вернулся три часа спустя, так и не добравшись до деревни. Вокруг Вила Реаль де Зедес было слишком много драгун и синемундирной пехоты.

– Я слышал крики, – сказал он.

– Да, – согласился Шарп. – Вы сделали, что могли.

В долине, ниже виллы, сырой тёмной ночью горела деревенская церковь. Это был единственный свет, который он видел во мраке. Ни звёзд, ни мерцающих огоньков свечей и ламп в деревенских окнах – только мрачное красное пламя пожара. И Шарп понимал, что завтра французы придут сюда снова.

Утром французские офицеры завтракали на террасе, укрытые сенью увившей решётки виноградной лозы. Деревня изобиловала продовольствием, и на завтрак подали недавно испеченный хлеб, ветчину, яйца и кофе. Дождь прошёл, в ветре ещё ощущалась его влага, в долине пряталась ночная тень, но небо обещало тёплый солнечный день. Дым сожженной церкви плыл на север, и с ним – тошнотворный запах горелой плоти.

Рыженькая Мария принесла подполковнику Кристоферу его утренний кофе. Подполковник извлёк изо рта зубочистку из слоновой кости и весело поблагодарил её:

– Obrigado, Мария.

Мария содрогнулась, но торопливо кивнула и удалилась.

– Она заменила вашего слугу? – спросил бригадир Виллар.

– Несчастный парень куда-то делся, – пожал плечами Кристофер. – Сбежал.

– Хорошая замена, – заметил Виллар, следя за Марией. – Она гораздо симпатичней.

– Была, – согласился Кристофер. – Но будет симпатичной снова.

Лицо Марии было покрыто ужасными синяками и всё распухло, и от былой красоты осталось немного.

– Вы сильно избили её, – с лёгким упрёком сказал Виллар.

Кристофер отхлебнул свой кофе.

– У англичан есть поговорка, бригадир. Чем больше колотишь собаку, женщину и ореховое дерево, тем лучше.

– Ореховое дерево?

– Говорят, чем сильнее трясёшь ствол, тем больше нападает орехов. Понятия не имею, верно ли это, но точно знаю, что женщину надо сломать, как собаку или лошадь.

– Сломать? – Виллара покоробил хладнокровный цинизм Кристофера.

– Глупая девчонка сопротивлялась, – объяснил Кристофер, – Устроила драку. Я показал, кто её хозяин. Каждой женщине нужно показать это.

– Даже жене?

– Особенно жене, – сказал Кристофер, – Хотя тут надо действовать медленнее. Хорошую кобылу надо объезжать неторопливо. Но эту нужно было быстро вздуть. Я не возражаю, если она злится на меня, но никто не хочет, чтобы жена кисла от недовольства.

Не у одной Марии сегодня утром было разбито лицо. У угрюмого майора Дюлона на переносице красовалась чёрная отметина. Именно он с небольшой группой своих людей добрался до сторожевой башни, опередив британских и португальских солдат, и был потрясён свирепостью, с которой враг напал на него.

– Позвольте мне вернуться, mon General, – умолял он Виллара.

– Конечно, Дюлон, конечно.

Виллар не обвинял офицера в ночном конфузе. Оказалось, что британские и португальские солдаты, которые должны были оказаться на конюшенном дворе за виллой, почему-то двинулись на юг и оказались на полпути к сторожевой башне, когда начался штурм. Но майор Дюлон не привык терпеть неудачи, и поражение больно ударило по его гордости.

– Разумеется, вы вернётесь, – заверил его бригадир. – Но не сразу. Думаю, мы вначале позволим проделать этот грешный путь les belles fille.

– Красивым девушкам? – Кристофер удивился, зачем это Виллару посылать девушек к сторожевой башне.

– Так император называет пушки, – объяснил Виллар. – На батарее в Валенго есть пара гаубиц. Я уверен, что артиллеристы будут рады позволить нам поиграть их игрушками, не так ли? Один день учебных стрельбищ – и те идиоты на вершине будут сломлены, как и ваша рыжая.

Бригадир кинул взгляд на девушек, которые готовили завтрак.

– Я осмотрю нашу цель после завтрака. Может быть, вы предоставите мне честь воспользоваться вашей подзорной трубой?

– Конечно, – Кристофер передал трубу через стол. – Но будьте осторожнее, мой дорогой Виллар. Это очень ценная для меня вещь.

Виллар достаточно знал английский язык, чтобы прочесть на латунной табличке инициалы:

– Кто это – «АW»?

– Сэр Артур Уэлсли, разумеется.

– И за что же он выразил вам благодарность?

– Неужели вы ожидаете, что джентльмен ответит на подобный вопрос, мой дорогой Виллар? Это было бы хвастовсто. Будет достаточно сказать, что я получил сей дар не за то, что ваксил его ботинки.

Кристофер скромно улыбнулся и обратил своё внимание на хлеб и яйца.

Офицер с запросом о паре гаубиц в сопровождении двухсот драгун быстро съездили назад в Валенго и вернулись тем же утром. Правда, только с одной гаубицей. Но Виллар знал, что этого более чем достаточно. Стрелки были обречены.

Глава 6

– На самом деле вам нужна мортира, – сказал лейтенант Пеллетье.

– Мортира? – бригадного генерала Виллара удивила самоуверенность лейтенанта. – Вы считаете себя вправе давать такие советы?

– Вам нужна мортира, – упёрся Пеллетье. – Проблема в том, что цель расположена на высоте.

– Проблема, лейтенант, – заявил Виллар с явным намеком на невысокое звание Пеллетье. – в том, чтобы наглые ублюдки на той проклятой вершине захлебнулись в собственном дерьме, – он ткнул пальцем в руины сторожевой башни. – Я не хочу ничего слышать о высоте. Я хочу знать, что они уничтожены.

– Уничтожение – это наша работа, мсье, – ответил лейтенант, совершенно не задетый гневной тирадой Виллара. – но, чтобы это сделать, я должен приблизиться к наглым ублюдкам.

Лейтенант был очень молод, настолько, что Виллар задался вопросом, начал ли Пеллетье бриться. К тому же он был худой, как палка, и его белые лосины, белый жилет и короткий тёмно-синий мундир висели на нём, как тряпьё на чучеле. Тощая шея торчала из жёсткого синего воротника, на длинном носу красовались очки с толстыми линзами, придававшими ему вид несчастной, полудохлой от голода рыбы. С истинно рыбьим хладнокровием Пеллетье повернулся к своему сержанту:

– Двухфунтовым на двенадцать градусов, верно? Если мы приблизимся примерно до трёхсот пятидесяти toise?

– Toise? – Бригадир знал, что стрелки пользовались старыми единицами измерения, в которых он не рзбирался. – Какого черта вы не говорите по-французски?

– Триста пятьдесят toise? Это примерно…, – Пеллетье замялся, производя подсчёты.

– Шестьсот восемьдесят метров, – встрял его сержант, столь же худой, бледный и молодой.

– Шестьсот восемьдесят два, – уточнил Пеллетье.

– Триста пятьдесят toise? – вслух размышлял сержант. – Двухфунтовым зарядом? На двенадцать градусов? Думаю, получится, мсье.

– Может быть, – пробормотал Пеллетье и повернулся к бригадиру. – Цель высоко, мсье.

– Я знаю, что высоко, – с сарказмом заметил Виллар. – Это ведь холм.

– Сложилось мнение, что гаубицы замечательно поражают цели на высотах, – продолжил Пеллетье, игнорируя сарказм Виллара. – На самом деле угол подъёма ствола у гаубицы чуть больше двенадцати градусов от горизонтали. Мортира имеет угол подъёма значительно больше, но, наверное, ближайшая мортира есть лишь в Опорто.

– Я хочу всего лишь, чтобы эти ублюдки сдохли! – прорычал Виллар, и вдруг ему на память пришло кое-что ещё. – А почему трёхфунтовый заряд? Артиллерия использовала трёхфунтовые заряды при Аустерлице.

Он хотел добавить: «Ещё до вашего рождения», – но сдержался.

Сержант-артиллерист был настолько поражён невежеством бригадира, что выпучил глаза, но Пеллетье понял причину его недоумения и попытался объяснить доступно:

– Только трёхфунтовый. Эта гаубица из Нанта, мсье. Отлита в Средневековье, до революции, и качество отливки просто ужасное. Её напарница взорвалась три недели назад, мсье, и убила двух человек в расчёте. В металле был воздушный пузырь. Я же говорю – ужасное качество отливки. Из неё небезопасно стрелять зарядами свыше двух фунтов.

Гаубицы обычно развертывались в парах, но произошедший за три недели до этого взрыв оставил Пеллетье с единственной гаубицей в батарее. Это была странная, словно игрушечная пушка, взгромоздившаяся на несоразмерно большой для неё лафет: ствол длиной всего в двадцать восемь дюймов торчал между колесами, высотой в человеческий рост. Зато это орудие могло то, на что не были способны другие полевые орудия: стреляло высокой дугой. Ствол полевого орудия редко поднимался больше, чем на один-два градуса от горизонтали, и его ядро летело по пологой траектории, а гаубица выстреливала заряды высоко вверх, и они летели вниз на врага. Её предназначение состояло в том, чтобы поражать оборонительные укрепления или вести огонь поверх голов пехоты. Гаубицы никогда не стреляли твёрдыми зарядами. Ядро, выпущенное из обычного полевого орудия, ударяясь о землю, подпрыгивало, летело дальше, и даже после четвёртого или пятого удара о землю всё ещё обладало достаточной силой удара, чтобы искалечить или убить. Выпущенное же в воздух и упавшее потом на землю ядро, вероятнее всего, просто зарылось бы в грунт и не нанесло никакого другого повреждения. Гаубицы стреляли зарядами, заключёнными в оболочку, которые взрывались при ударе о землю.

– Дважды по сорок девять, мсье, потому что у нас с собой и боезапас взорвавшейся гаубицы, – ответил Пеллетье, когда Виллар спросил его, сколько зарядов у него в наличии. – Девяносто восемь разрывных снарядов и двадцать два снаряда с картечью. Двойной боезапас!

– Забудьте про картечь! – приказал Виллар.

Картечь, мелкая, как дробь для утиной охоты, применялась для поражения живой силы на открытых пространствах, а не для пехоты, укрывшейся среди скал.

– Забросайте снарядами ублюдков. Если понадобятся ещё боеприпасы, мы привезём ещё. Но вам они не понадобятся, потому что вы уничтожите ростбифов, не так ли? – добавил Виллар недобро.

– Мы здесь именно для этого, – с удовлетворением заявил Пеллетье. – И, со всем моим уважением, мсье, пока мы здесь беседуем, ни одна англичанка не овдовеет. Лучше я поищу место развёртывания орудия, мсье. Сержант! Лопаты!

– Зачем лопаты? – спросил Виллар.

– Нужно выровнять основание, сэр, – ответил Пеллетье. – Видите ли, Бог не думал об артиллеристах, когда творил мир. Он создал слишком много камней и слишком мало ровных мест. Но мы исправляем его недоделки.

Он повёл своих людей к холму в поисках площадки, которую можно выровнять под позицию. Всё это время подполковник Кристофер осматривал гаубицу, но теперь, когда Пеллетье оставил их, заметил:

– Вы отправляете на войну школяров?

– Он, кажется, дело знает, – неохотно признал Виллар. – Ваш слуга вернулся?

– Проклятый мошенник пропал. Должен был побрить меня.

– Побрейтесь сами, а? – усмехнулся Виллар. – В жизни встречаются проблемы, подполковник, иногда весьма крупные.

А иногда, подумал он, просто убийственные – наподбие тех, что ждут дезертиров, укрывшихся на вершине холма.

Наступил сырой рассвет. Порывы ветра стремительно несли облака с юго-востока. На рассвете Додд разыскал на северном склоне холма беженцев, которые прятались в скалах от французского патруля, двигавшегося вдоль опушки леса. Их было семеро: шестеро оставшихся в живых бойцов из отряда Мануэля Лопеса и Луис, слуга Кристофера.

– Это всё подполковник, – сказал он Шарпу.

– Как это?

– Подполковник Кристофер. Он там, в деревне. Он привёл их, он сказал им, что вы здесь!

Шарп посмотрел вниз, где столб чёрного дыма поднимался от обугленных развалин церкви.

– Ублюдок, – сказал он спокойно, потому что удивлен не был.

Уже не был. Он только винил себя в том, что не сразу сообразил, что Кристофер – предатель. Луис рассказал обо всём: о поездке на юг ради встречи с генералом Крэддоком, о званом обеде в Опорто, где французский генерал был самым дорогим гостем, и о том, как Кристофер иногда носил вражескую форму, – но честно признал, что не знал о кознях подполковника. Луис видел у Кристофера драгоценную подзорную трубу Шарпа, и ему удалось украсть старую трубу подполковника, которую он торжественно преподнёс Шарпу со словами:

– Сожалею, что она не ваша собственная, сеньор, но подполковник носит её в кармане мундира. Я теперь буду драться за вас, – добавил он гордо.

– Вам приходилось воевать? – спросил Шарп.

– Человек может всему научиться, – сказал Луис. – И никто лучше парикмахера не сможет перерезать горло. Я, обыкновенно, думал об этом, когда брил клиентов. Это, должно быть, легко. Конечно, я никогда этого не делал, – торопливо добавил он, чтобы Шарп не подумал, что имеет дело с убийцей.

– Думаю, лучше я побреюсь самостоятельно, – улыбнулся Шарп.

Висенте выдал Луису один из захваченных французских мушкетов и коробку боеприпасов, и парикмахер присоединился к отряду, засевшему в редуте на вершине. Людей Лопеса привели к присяге как потругальских солдат. Один из них сказал, что предпочитает рискнуть пробираться на север к партизанам, но сержант Мачедо с помощью кулаков заставил его принять присягу.

– Хороший парень этот сержант, – одобрительно заметил Харпер.

Влажность, ощущающаяся в воздухе после дождя, вначале сгустилась туманом, потому что мокрые склоны парили под утренним солнцем, но постепенно утро становилось всё более жарким, и дымка рассеялась. Теперь со всех сторон холма стало видно драгун. Они патрулировали долину, ещё один большой отряд перекрыл южную тропу; спешенные, они следили за фортом от опушки леса. Шарп понимал, что их окружили, и пытаться бежать бессмысленно: порубят на фарш.

Широкое лицо Харпера, внимательно следящего за перемещениями врага внизу, блестело от пота.

– Знаете, сэр, я кое-что заметил с тех пор, как вы стали нами командовать в Испании.

– Что?

– Нас всегда окружает превосходящий числом враг.

Шарп не обратил внимания на заявлеие Харпера, оценивая обстановку.

– Что-нибудь заметили?

– То, что мы окружены и их больше, сэр?

– Нет, – Шарп замолчал, вслушался и нахмурился. – Ветер с востока?

– Более или менее.

– Не слышно канонады, Пат.

Харпер вслушался:

– Господи, сохрани, вы правы, сэр.

Висенте это тоже заметил и заглянул в сторожевую башню, где Шарп устроил командный пункт.

– Из Амаранте ничего не слышно, – печально сказал португальский лейтенант.

– Значит, там сражение закончилось, – прокомментировал Харпер.

Висенте перекрестился, признавая этим поражение португальской армии, оборонявшей мост на Тамега.

– Мы не знаем, что произошло, – попытался подбодрить его Шарп.

По правде говоря, его тоже угнетала мысль, что Амаранте пал. Пока с востока звучала отдалённая канонада, все были уверены, что кто-то воюет с французами, что война продолжается, и есть надежда, что они когда-нибудь соединятся с союзниками, но тишина утра была зловещей. И если португальцы отступили в Амаранте, что делают британцы в Коимбре и Лиссабоне? Садятся на корабли в широком устье Тахо, готовые к отправке домой? Из Испании уже выгнали армию сэра Джона Мура, и теперь удирает и меньший контингент из Лиссабона? Внезапно Шарп почувствовал противный страх при мысли, что он – последний британский офицер в Северной Португалии, последний кусок пирога, который готовится сожрать жадный враг.

– Это ничего не означает, – соврал он, видя тот же самый страх на лицах своих товарищей. – Прибудет сэр Артур Уэлсли.

– Неплохо бы, – сказал Харпер.

– Он и правда так хорош? – спросил Висенте.

– Он, чёрт возьми, лучше всех, – но это пылкое заявление ободряющего действия не возымело, и Шарп решил занять чем-нибудь Харпера, чтобы ему было некогда киснуть.

Провиант, который удалось донести до сторожевой башни, сложили в одном из углов руины, где Шарп мог контролировать его сохранность. Так как позавтракать ещё не успели, он распорядился, чтобы Харпер проконтролировал распределение:

– Давайте порции поменьше, сержант. Один Бог знает, как долго нам здесь сидеть.

Висенте вышел вслед за Шарпом на маленькую площадку перед сторожевой башней, с которой можно было наблюдать за передвижениями находящихся далеко внизу драгунов. Волнуясь, он бессознательно дёргал отпоровшийся кончик белого шнурка, украшавшего его тёмно-синюю форму, и всё сильнее его отрывал.

– Вчера я впервые убил человека саблей, – выпалил он и, нахмурившись, оторвал ещё пару дюймов оторочки. – Это тяжело.

– Особенно такой саблей, как эта, – кивнул на ножны лейтенанта Шарп.

Сабля португальского офицера была тонкой, слишком прямой и не выглядела прочной. Такая годилась для парада, для того, чтобы красоваться перед дамами, но не для грязной драки под дождём.

– Посмотрите на мой, – Шарп погладил висящий в ножнах на поясе свой тяжёлый кавалерийский палаш. – Он не режет, он рубит ублюдков, нанося тяжёлые удары. Этим клинком можно зарубить быка. Найдите себе палаш, Джордж. Такие клинки сделаны для убийства. А с саблей пехотного офицера можно танцевать.

– Мне было трудно смотреть ему в глаза, когда убиваешь, – сказал Висенте.

Я понимаю, – ответил Шарп. – Но вы всё сделали правильно. Думаете, лучше смотреть на саблю или штык? Но только если видишь глаза противника, понимаешь, что он собирается делать. И никогда не смотрите туда, куда собираетесь нанести удар. Продолжайте смотреть в глаза и наступайте.

Висенте, наконец, сообразил, что отрывает шнурок от мундира и запихнул висящий кончик в петлицу.

– Когда я стрелял в своего сержанта, это, казалось, происходило не со мной. Словно в театре. Но он не пытался меня убить, как тот, вчера вечером. Это было страшно.

– Проклятье, это и должно быть страшным, – сказал Шарп. – В такой драке, в темноте, под проливным дождём, много чего может случиться. Нужно действовать быстро и безжалостно, Джордж, наносить удар за ударом.

– Вы отлично сражались, – сказал Висенте печально, словно жалея Шарпа.

– Я очень долго был солдатом, а наша армия много воюет. Индия, Фландрия, Дания, теперь вот здесь.

– Дания? Что вы там делали?

– Бог его знает, – пожал плечами Шарп. – Это всё их флот. Он нам был нужен, они не захотели его отдавать, поэтому мы пошли и забрали его.

Он пристально всмотрелся в группу французов, которые, раздевшись до пояса, ниже по северному склону, ярдах в ста от опушки леса, начали расчищать площадку среди папоротников.

Он вынул подзорную трубу, которую ему дал Луис. Она была маленькая, словно игрушечная, внешняя линза свободно болталась, из-за чего изображение получалось размытым, а увеличение – вполовину от того, что давала его собственная труба, но это всё же лучше, чем ничего. Он нацелил её, прижал внешнюю линзу кончиком пальца и посмотрел повнимательнее на французов.

– Дерьмо.

– Что случилось?

– У этих ублюдков орудия, – пояснил Шарп. – Молите бога, чтобы это не была клятая мортира.

Висенте удивился и попытался рассмотреть орудие, но ничего не увидел.

– А что будет, если это мортира?

– Мы все умрём, – Шарп представил себе орудие со стволом, похожим на котёл, высоко выбрасывающее в воздух снаряды, которые отвесно падают прямо им на головы. – Или умрём, или попытаемся бежать, и нас схватят.

Висенте перекрестился второй раз за утро. Шарп не видел, чтобы он делал это в первые недели их знакомства, но за последнее время Висенте далеко ушёл от прежней адвокатской жизни, в которой правили законы и рассудок. К нему возвращались древние инстинкты, он начал верить в удачу, предрассудки и судьбу, слепую и беспощадную.

– Я не вижу орудие, – сдался он, наконец.

Шарп показал на работающих французов:

– Те педики ровняют площадку, чтобы лучше прицеливаться. Нельзя допускать перекоса орудия, если хочешь стрелять точно.

Он спустился на несколько футов по северной тропе:

– Дэн?

– Сэр?

– Видишь, где ублюдки собираются поставить орудие? Насколько это далеко?

Хэгмэн, пристроившись в расщелине между валунов, присмотрелся.

– Немного меньше семисот шагов, сэр. Слишком далеко.

– Мы можем попробовать?

Хэгмэн пожал плечами:

– Я могу, но может быть, позже?

Шарп согласился. Лучше не показывать французам дальнобойность винтовки, когда положение станет по-настоящему отчаянным. Так как Висенте, похоже, ничего не понял, пришлось пояснить:

– Винтовочная пуля летит далеко, но нужен гений, чтобы попасть точно. Дэн – почти гений.

Он подумывал взять несколько стрелков, спуститься вниз по склону и с расстояния трёхсот или четырёхсот ярдов попортить жизнь ариллеристам, но орудийный расчёт с той же дистанции ответит им картечью. На склонах много скальных выступов, но немногие достаточно велики, чтобы защитить человека от картечи, и он неизбежно понёс бы потери. Шарп все же пошел бы на это, если бы орудие действительно оказалось мортирой: такое орудие никогда картечью не стреляло, – но в любом случае французы ответят на его вылазку шквальным мушкетным огнём. Аткак и контратака. Он колебался. Единственное, что оставалось – молиться, чтобы это не была мортира.

Это была не мортира. Через час после того, как артиллеристы начали ровнять площадку, прикатили орудие, и Шарп увидел гаубицу. Ничего хорошего, но у его людей появился шанс: снаряд гаубицы ударит в землю под углом, можно будет укрыться за большими валунами на вершине. Висенте позаимствовал маленькую подзорную трубу и наблюдал за тем, как французские артиллеристы готовили боеприпасы. С длинного гробоподобного снарядного ящика сняли обитую мягкой подстилкой крышку (артиллеристы обычно на ней сидели во время переездов), и взгляду открылись уложенные ровными рядами мешки с порохом и снаряды.