Текст книги "Вытащить из петли"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Бернард Корнуэлл
Вытащить из петли

Глава 1

В давильном дворе сэр Генри Форрест, банкир и олдермен лондонского Сити, едва не задохнулся от чудовищной вони. Сэр Генри непроизвольно попятился, прижал к лицу носовой платок и задержал дыхание, опасаясь, что его вырвет.

– Я-то к здешнему запаху притерпелся, сэр, – хихикнул провожатый сэра Генри. Осторожно, сэр, тут ступеньки, не споткнитесь.

Сэр Генри нерешительно опустил платок и заставил себя открыть рот:

– Почему двор называется Давильным?

– В стародавние дни, сэр, узников аккурат здесь и давили. Плющили, стало быть, сэр. Камни на их наваливали, чтоб до правды допытаться. Нынче мы так не делаем, сэр, и напрасно, потому как врут они, что твой индийский факир.

Провожатый – из надзирателей – был тучным мужчиной в кожаных штанах, грязном сюртуке и с дубинкой в руке.

– Спросить тут любого мужика или женщину, сэр, – рассмеялся он, – так ни одного виновного не сыщете!

Сэр Генри старался не дышать, чтобы не наглотаться пагубных миазмов, состоявших из вони, запаха пота и гнили.

– Тут имеются вода и канализация? – спросил он.

– А как же, сэр, самая что ни на есть современная. В Ньюгейте отличные стоки. Но они же грязные скоты, сэр, где жрут, там и гадят.

Тюремщик закрыл и запер на засов дверь из железных прутьев, через которую они попали во двор.

– Осужденные вольны находиться в Давильном дворе в дневные часы, сэр, – сказал он, – кроме праздников и неприсутственных дней вроде нынешнего. – Надзиратель ухмыльнулся, давая понять сэру Генри, что пошутил. – Поверните налево, сэр, и найдете других джентльменов в Общей зале.

– В Общей зале? – переспросил сэр Генри.

– Там, сэр, в дневные часы собираются осужденные, сэр, – объяснил тюремщик, прибавив: – А те вон окошечки, сэр, что слева, – это «солонки».

На другом конце длинного двора сэр Генри заметил пятнадцать зарешеченных оконцев в три яруса. Камеры за ними и были «солонками». Он не имел ни малейшего представления, почему их так называют, но знал, что в пятнадцати этих «солонках» содержат приговоренных к смерти узников Ньюгейта. Надзиратель распахнул перед сэром Генри тяжелую дверь Общей залы.

– Премного благодарен, сэр, – произнес он, когда тот вручил ему шиллинг в награду.

Смотритель Уильям Браун поздоровался с сэром Генри. Рядом со смотрителем стоял, елейно улыбаясь, священник.

– Позвольте представить вам нашего пастыря, – произнес смотритель. – Его преподобие доктор Хорейс Коттон. Сэр Генри Форрест.

Сэр Генри снял шляпу:

– Ваш покорный слуга, доктор Коттон.

– Всегда к вашим услугам, сэр Генри, – подобострастно ответил тюремный священник, отвесив низкий поклон.

– Сэр Генри, – доверительно сообщил ему смотритель, – находится здесь по долгу службы.

– О! – выкатил глаза преподобный Коттон, давая понять, что сэру Генри предстоит редкостное удовольствие. – Вы тут впервые?

– Впервые, – признался сэр Генри.

– Не одна душа обратилась к Христу после такого испытания, – изрек доктор Коттон с улыбкой и поклонился вслед сэру Генри, которого смотритель повел знакомиться с шестью другими гостями, приглашенными на завтрак в Ньюгейте.

Последний гость, Мэтью Логан, в представлении не нуждался, поскольку, как и сэр Генри, был городским олдерменом, а Ньюгейтская тюрьма находилась в управлении Суда олдерменов. Логан подхватил сэра Генри под руку и увлек к камину поговорить с глазу на глаз.

– Вы уверены, что хотите пробыть до конца? – заботливо осведомился Логан. – Вы чертовски бледны.

Сэр Генри, богатый и удачливый банкир, был красивый мужчина с прямой осанкой, умным и тонким лицом. Ему только что исполнилось пятьдесят лет. Но в эту минуту он выглядел старым, больным и осунувшимся.

– В предрассветные часы, Логан, я чувствую себя не лучшим образом, – объяснил он.

– Разумеется, но это зрелище не всякий вынесет, хотя, должен сказать, завтрак нас ждет отменный. По висельным дням у смотрителя подают почки под пряным соусом. Как поживает леди Форрест?

– Прекрасно, спасибо.

– А дочка?

– Элинор справится с неприятностями, можно не сомневаться. От несчастной любви еще никто не умирал. Будь на то моя воля, Логан, я бы позволил ей выйти за Сандмена, но Флоренс не желает и слышать.

– Матери, как правило, лучше понимают в таких делах, – легкомысленно обронил Логан, и тут приглушенный шум голосов затих: гости повернулись к зарешеченной двери, которая с резким скрежетом отворилась.

Тяжело ступая, вошел мужчина с плотно набитой кожаной сумкой. Дородный, краснолицый, в коричневых гетрах, черных штанах и черном же, застегнутом на все пуговицы сюртуке, из-под которого выпирал массивный живот. При виде знатных господ он почтительно снял потрепанную шляпу.

– Мистер Джеймс Боттинг, – шепнул Логан сэру Генри, – по прозвищу Проситель Джемми.

Боттинг бросил на стол кожаную сумку, открыл, извлек восемь мотков тонкой белой бечевки и выложил их рядком на столешнице. Потом вынул четыре белых хлопчатобумажных мешка шириной около тридцати сантиметров каждый и положил рядом с мотками. В заключение на свет появились четыре крепкие веревки, причем каждая с одного конца завершалась петлей, а с другого – «ушком». Разложив их на столе, Джеймс Боттинг отступил и сказал:

– Доброе утро, джентльмены.

– А, Боттинг! – произнес смотритель таким тоном, словно только что заметил его присутствие. – И вам доброго утра.

– Нынче оно в придачу и ясное, сэр. На небе ни облачка, сэр. На сегодня по-прежнему всего четверо, сэр?

– Да, всего четверо, Боттинг.

– Но собрали они изрядно народу, сэр, весьма изрядно.

– Вот и прекрасно, – рассеянно бросил смотритель и вернулся к прерванному разговору с одним из приглашенных.

Логан посмотрел на сэра Генри:

– Наблюдаем процедуру до конца, сэр Генри, зато потом переходим к почкам. – Логан поднял руку. – Слышите?

Сэр Генри услышал какое-то звяканье. Все опять замолкли, и он ощутил леденящий страх.

Вошел другой надзиратель, поклонился смотрителю и встал у лежавшей на полу деревянной колоды. В руках он держал большой молот. В дверях появились шериф и его заместитель, они сопровождали узников – троих мужчин и женщину. У последней, почти девочки, лицо было бледное и испуганное.

– Не желаете бренди, сэр? – подошел к Мэтью Логану и сэру Генри один из слуг смотрителя.

– Благодарю. – Логан взял с подноса два стакана и протянул один сэру Генри со словами: – Успокаивает желудок.

Внезапно раздался звон тюремного колокола. Девушка вздрогнула. Надзиратель велел ей поставить ногу на деревянную колоду, чтобы сбить кандалы. Сэр Генри прихлебывал бренди, опасаясь, что не сумеет удержать выпитое. Его охватило чувство легкости и нереальности происходящего. Надзиратель сбил заклепки с первого обруча, и сэр Генри увидел, что лодыжка у девушки стерта до мяса.

– Она украла хозяйкино жемчужное ожерелье и, видимо, успела продать, потому что его так и не нашли, – пояснял Логан. – Высокий парень за ней – разбойник с большой дороги. А те двое убили зеленщика в Саутуорке.

Боттинг подозвал осужденную, щелкнув пальцами.

– Выпей, если хочешь. – Он показал на стакан бренди, стоящий на столе рядом с веревками.

Девушка разлила немного спиртного – у нее тряслись руки, – но остаток выпила с жадностью и выронила стакан, который со звоном покатился по каменным плитам.

– Опусти руки вдоль тела, – велел ей Боттинг.

– Я ничегошеньки не украла, – заплакала девушка.

– Тише, дитя мое, тише. – Преподобный Коттон подошел и положил руку ей на плечо. – Господь наша сила и спасение, дитя, уверуй в Него всем сердцем. Ты раскаиваешься в своих черных грехах, дитя мое?

– Я не крала.

Сэр Генри заставил себя глубоко дышать.

– Вы избавились от облигаций бразильского займа? – спросил он Логана.

– Продал Драммондсу – и чертовски вам благодарен, Генри, чертовски благодарен.

– Скажите спасибо Элинор. Она прочитала отчет в какой-то парижской газете и сделала правильный вывод.

– Жаль, что ее помолвка расстроилась, – заметил Логан. Он не сводил глаз с обреченной девушки – та продолжала громко плакать.

– Руки вперед, женщина, – приказал Боттинг. Она неловко приподняла руки, и он намертво завязал запястья.

Разбойник положил на стол у стакана с бренди монету.

– Молодец, – тихо сказал палач.

Эта монета покупала разбойнику быструю смерть.

Сэр Генри отвернулся от осужденных и сказал Логану:

– Элинор сильно переживает, я-то вижу.

– Сандмен был весьма достойным молодым человеком, – заметил Логан.

– Весьма достойный молодой человек, – согласился сэр Генри, – но теперь у него решительно никаких видов на будущее. К тому же Элинор не может выйти за человека из опозоренного семейства.

– Естественно, не может, – поддакнул Логан.

– Хоть и не по своей вине, но остался Райдер Сандмен без гроша, – покачал головой сэр Генри. – Как есть без гроша.

– Он должен получать офицерскую пенсию, – нахмурился Логан, – разве нет?

– Он продал патент, а деньги отдал на содержание матери и сестры.

– Элинор, полагаю, не осталась без воздыхателей?

– Отнюдь, – мрачно заметил сэр Генри. – Хоть пруд пруди, но Элинор в каждом находит недостатки.

– Ну, это она умеет, – тихо заметил Логан без всякого осуждения – он любил дочь друга, хотя и считал ее крайне избалованной. – Тем не менее она, конечно же, скоро выйдет замуж?

– Можно не сомневаться, – ответил сэр Генри.

Его дочь была и сама по себе привлекательна, а сэр Генри не делал тайны из того, что весьма щедро обеспечит будущего зятя. Поэтому его порой искушала мысль выдать Элинор за Рай-дера Сандмена, но жена не желала и слышать об этом. Флоренс хотелось, чтобы Элинор достался титул, а у Райдера Сандмена титула не было, теперь же не стало и денег. Тут размышления сэра Генри о видах дочери прервал вопль осужденной. Он обернулся и увидел, что Джеймс Боттинг набросил ей на плечи петлю и она съежилась от ужаса.

Преподобный Коттон раскрыл молитвенник. Все осужденные уже стояли со связанными руками.

Шериф и его заместитель, оба в длинных одеждах и при символах должности – цепях и жезлах с серебряными наконечниками, подошли к смотрителю. Тот отвесил поклон и вручил шерифу бумагу.

– «Я есмь воскресение и жизнь, – нараспев читал преподобный, – верующий в Меня, если и умрет, воскреснет».

До тех пор четверо осужденных пребывали в ведении смотрителя Ньюгейта, но теперь поступили в распоряжение шерифа лондонского Сити. Шериф извлек из кармашка часы, щелкнул крышкой и произнес:

– Думаю, пора идти.

Он первым вышел из Общей залы, остальные потянулись за ним. Преподобный Коттон направлял девушку, положив руку ей на плечо, и громко читал заупокойную молитву. Шериф провел процессию вниз по каменным ступеням в темный унылый проход под главным тюремным зданием.

– Я ничегошеньки не украла! – вдруг взвизгнула девушка.

– Тише, девица, – цыкнул смотритель.

Мужчины тревожились – им хотелось без хлопот довести осужденных до места.

– «Скажи мне, Господи, кончину мою», – молился священник.

– Прошу вас! – стонала девушка. – Не надо! Прошу!

Надзиратель был рядом, готовый в случае чего ее поддержать, но она продолжала идти на подгибающихся ногах.

Сэр Генри смотрел, как осужденные поднимаются по ступеням, и думал, что не нужно ему было приходить.

– Господа, – обратился шериф к приглашенным, – соблаговолите подняться на эшафот. Слева и справа для вас поставлены кресла.

Прямо перед собой сэр Генри увидел темное пространство под эшафотом, который держался на свежеотесанных балках. Передняя и боковые стенки помоста были обтянуты грубым черным сукном, так что свет сочился только через щели между досками верхнего настила. Деревянные ступеньки вели в крытый павильон.

Толпа встретила появившихся на помосте гостей радостными криками. Сами по себе они ее не интересовали, но следом должны были выйти осужденные. Олд-Бейли была забита народом. В каждом выходящем на улицу окне мелькали лица, люди сидели даже на крышах.

– За место у окна берут десять шиллингов, – заметил Логан и добавил, указав на трактир прямо напротив эшафота: – В «Сороке и пне» самые дорогие окна – из них видна яма, куда проваливаются висельники. – Он хихикнул: – Но нам, конечно, отсюда куда лучше видно.

Сэр Генри хотел занять место подальше, но Логан уселся в первом ряду, и он сел рядом. Сэр Генри был потрясен. Столько народу! Море лиц, и все обращены к эшафоту. Помост перед павильоном был двенадцать метров длиной, пятнадцать – шириной, над ним шла массивная балка, в которую снизу были ввинчены крючья, на какие мясники вешают туши. К балке была приставлена лестница.

– Пришли поглазеть на девушку, – сказал Логан.

Он, судя по всему, наслаждался происходящим. Плохо же мы знаем наших друзей, подумал сэр Генри и пожалел, что рядом с ним Логан, а не Райдер Сандмен. Последний всегда ему нравился. Сандмен – солдат и, как предполагал сэр Генри, тот вряд ли пришел бы в восторг от такого примитивного умерщвления.

– Надо было разрешить ей за него выйти, – произнес сэр Генри.

– Что? – Логану пришлось повысить голос: толпа ревела, требуя, чтобы скорее вывели осужденных.

– Так, ничего, – ответил сэр Генри.

Тут собравшаяся публика заметила девушку – та выбралась на помост следом за тюремщиком. Раздался оглушительный рев, все на улице разом подались к эшафоту. Сэру Генри сделалось дурно, он вдруг заметил на краю помоста четыре гроба со снятыми крышками. Рот у девушки был открыт, по щекам текли слезы. Боттинг поставил ее на крышку люка посреди эшафота, крышка скрипнула. Палач вытащил из кармана белый мешок и натянул девушке на голову. Она завизжала и попыталась вырваться, но преподобный Коттон стиснул ей руку, а Боттинг тем временем взял наброшенную ей на плечи веревку и полез по лестнице. Он насадил веревку «ушком» на крюк, спустился, накинул петлю на голову осужденной, закрепил скользящий узел под левым ухом и легонько дернул. Девушка закричала.

Сэр Генри закрыл глаза.

– «Научи нас так счислять дни наши, – читал нараспев священник, – чтобы нам приобрести сердце мудрое».

– Аминь! – с жаром отозвался сэр Генри.

Теперь все четверо осужденных стояли на крышке люка – со скрытыми под мешками лицами и с удавками на шеях.

– Покайтесь в грехах своих! – возгласил преподобный Коттон.

– Я ничего такого не сделала! – крикнула девушка.

– Давайте, Боттинг! – распорядился шериф, которому хотелось поскорее со всем покончить.

Палач скользнул мимо него к лесенке в глубине павильона.

На залитом солнцем помосте остались только осужденные и священник. Девушка пошатывалась, сэр Генри видел, что под мешком ее рот судорожно открывается и закрывается.

Под помостом палач дернул канат, прикрепленный к деревянному брусу, что удерживал крышку люка. Брус подался, но застрял на полпути. Толпа взвыла как один человек, но разом смолкла, поняв, что жертвы так и не провалились в люк. Боттинг изо всех сил потянул за канат, крышка упала, и четыре тела рухнули вниз. Их падение было коротким – всего полтора метра или чуть больше.

– В Тайберне вешали с телеги и получалось быстрей, – сказал Логан, – но зато здесь висельники дольше пляшут.

Сэру Генри не понадобилось спрашивать у Логана, что тот имел в виду: повешенные извивались и дергались. То была пляска висельников в петле, предсмертные коленца тех, кто расстается с жизнью в муках удушья. Ничего этого сэр Генри не видел, потому что закрыл глаза. Толпа охрипла от крика, когда Боттинг взобрался разбойнику на плечи и присел, чтобы тот поскорее испустил дух.

– Ну вот, с первым покончено, – сказал Логан, когда Боттинг слез с мертвого тела. – У меня, ей-богу, разыгрался волчий аппетит.

Трое остальных продолжали дергаться, хотя и слабо. Мертвый разбойник покачивался в петле с запрокинутой набок головой. Боттинг всем телом повис на лодыжках девушки. От этого зрелища сэру Генри сделалось совсем дурно, он неуверенно спустился по ступенькам в прохладный мрак каменной пещеры перед эшафотом, и его вывернуло наизнанку.

Глава 2

В понедельник Райдер Сандмен проснулся поздно: ему заплатили семь гиней за игру в команде сэра Джона Харта против команды Суссекса (победившая сторона получала в награду сто гиней), Сандмен набрал шестьдесят три пробежки за первый период и тридцать две за второй, но команда сэра Джона все равно проиграла. Это было в субботу. Наблюдая за отбивающими своей команды, Сандмен понял, что они нарочно заваливают игру. Букмекеров основательно обобрали – все рассчитывали, что ребята сэра Джона без особого труда одолеют противника, не в последнюю очередь потому, что за них выступал знаменитый Райдер Сандмен, но кто-то, видимо, поставил на суссекских изрядные деньги. Поговаривали, что сэр Джон сделал ставку против собственных игроков.

Так что капитан Райдер Сандмен, бывший офицер Пятьдесят второго королевского пехотного полка, возвратился в Лондон пешим порядком. Он не пожелал ехать в одном экипаже с игроками, проигравшими матч за деньги. Сандмен любил крикет, прекрасно в него играл, но не терпел продажности и отличался твердым характером. Он насмерть разругался с вероломными товарищами по команде, и, когда те заночевали в удобном особняке сэра Джона, а наутро со всеми удобствами доехали до Лондона, его с ними не было. Не позволила гордость.

Он заночевал на сеновале, прошагал весь день и почти насквозь протер подошву на правом сапоге. До чердачной комнатенки, что он снимал в таверне на Друри-лейн, он добрался поздно вечером, разделся догола, рухнул на узкую койку и погрузился в сон. Он спал – и все. Когда на Олд-Бейли упала крышка люка, он все еще видел сон: в ушах у него стояли конский топот, треск мушкетов и грохот орудийной канонады. Сон должен был завершиться прорывом кавалерии сквозь тонкие ряды красных английских мундиров, но тут цокот копыт превратился в звук торопливых шагов на лестнице и легкий стук в дверь. Он открыл глаза и не успел сказать ни слова, как Салли Гуд уже была в комнате.

– Никак я вас разбудила? – рассмеялась Салли. – Ой, ради бога, простите!

– Не переживайте, мисс Гуд. Который час?

– У Святого Эгидия только что пробили полдевятого.

– Не может быть! – Сандмен сел в постели и вспомнил, что на нем ничего нет. – Мисс Гуд, там на двери висит халат, не могли бы вы…

Салли нашла халат.

– Я-то совсем припозднилась, – объяснила она, – братец с утра пораньше смотался, а у меня дел полно, и платье вот надо застегнуть на крючки, поглядите. – Она повернулась и показала голую спину: – Я просила миссис Ганн, да только нынче казнят, она ушла посмотреть. Не бойтесь, вставайте, я закрыла гляделки.

Сандмен осторожно выбрался из постели. Высокий, голубоглазый мужчина со светло-золотыми волосами и вытянутым костлявым лицом. Он не был красив в общепринятом смысле слова – черты его отличались некоторой грубостью, – но благородство и доброта, читавшиеся на этом лице, западали в память. Надев халат, он спросил Салли:

– Надеюсь, вы хорошо устроились?

– Я другого хотела – работать на сцене. – Салли называла себя актрисой, хотя Сандмен не очень ясно представлял, какой прок будет для театра от Салли, которой и без того с большим трудом удавалось сохранять респектабельность. – Но работа все равно хорошая – и приличная.

– Не сомневаюсь.

Сандмен задался вопросом, почему Салли так напирает на то, что работа приличная. А Салли задавалась вопросом, почему Сандмен, по всем статьям джентльмен, проживает в мезонине таверны «Золотой сноп» на Друри-лейн. Что фортуна от него отвернулась, было яснее ясного, но «Золотой сноп» пользовался славой притона для воров всех мастей, от карманников до взломщиков и грабителей лавок, а капитан Сандмен казался Салли человеком абсолютно законопослушным.

– А вы-то как, капитан? – спросила она. – Служите где?

– Ищу работу, мисс Гуд, – ответил Сандмен, что было чистой правдой, ибо работа все не находилась.

Он был слишком стар, чтобы выучиваться на клерка, и слишком брезглив, чтобы погонять рабов на плантации сахарного тростника на каком-нибудь острове.

– Я слыхала, вы играете в крикет. Зарабатываете на нем?

– Меньше, чем нужно, – ответил Сандмен. – У меня тут маленькая трудность – нескольких крючков не хватает.

– Никак не выкрою время починить, вы застегните, капитан, какие есть, а это вот проденьте в дырки. – Салли перебросила через плечо потертый шелковый носовой платок. – Кстати, ежели собираетесь позавтракать, так поторопитесь, не то после девяти не останется ни кусочка. В «Снопе» не повернуться, когда в Ньюгейте вешают, на людей от этого жор нападает, – объяснила Салли. – Братец туда же отправился.

Брат Салли, загадочный молодой человек, работал в часы, для трудов отнюдь не предназначенные. Они с братом занимали в «Золотом снопе» две большие комнаты на втором этаже.

– Им нравится, что он приходит. Понимаете, обыкновенно промеж бедолаг дергунчиков бывают такие, которых он знает.

– Дергунчиков?

– Висельников, капитан. Повешенных, вздернутых, удавленных. Которые пляшут в Ньюгейте на подмостках у Джемми Боттинга. Вам придется научиться воровскому языку, капитан, раз уж вы тут живете.

– Придется, – кивнул Сандмен и только начал продевать платок в дырочки, как в полуоткрытую дверь протиснулся, ухмыляясь, трактирный посыльный Доддс.

– Закрой свою чертову пасть, не то мух наглотаешься, – сказала ему Салли. – Он мне только платье застегивает.

Доддс оставил ее выпад без внимания и протянул Сандмену запечатанный конверт:

– Вам письмо, капитан.

Сандмен потянулся к сложенной в кресле одежде, чтобы найти пенни на чай посыльному.

Салли оттолкнула руку Сандмена, выхватила у Доддса письмо, вытолкнула парня из комнаты и захлопнула дверь.

Закончив операцию с шелковым платком, Сандмен отступил со словами:

– У вас весьма привлекательный вид, мисс Гуд.

Ее светло-зеленое платье было украшено васильками, и эти цвета прекрасно сочетались с медовой кожей Салли и ее вьющимися волосами такого же светло-золотого оттенка, как у Сандмена. Она была хорошенькой девушкой с ясными голубыми глазами и заразительной улыбкой.

– Вы думаете? Спасибо. Закройте глаза, повернитесь три раза и громко назовите любимую по имени, а потом откройте письмо.

– Что мне это даст? – улыбнулся Сандмен.

– Добрые вести, – улыбнулась она и исчезла.

Сандмен посмотрел на письмо, отложил его и, чувствуя себя последним дураком, закрыл глаза, три раза повернулся вокруг своей оси и громко произнес заветное имя:

– Элинор Форрест.

Затем открыл глаза, сорвал с конверта печать красного сургуча и развернул письмо. Прочитав, он стал ломать голову – добрая это весть или нет?

Виконт Сидмут свидетельствовал свое почтение капитану Сандмену и просил последнего оказать ему честь, прибыв при первой возможности в министерство виконта Сидмута.

Сперва Сандмен решил, что весть плохая, что его отец взял в долг у виконта Сидмута и теперь его светлость намерен потребовать жалкие остатки состояния Сандменов. Однако же отец, насколько было известно Райдеру Сандмену, никогда не водил знакомство с лордом Сидмутом, в противном случае он бы непременно этим похвастался, потому что любил бывать в обществе значительных персон, а мало кто в стране был персоной более значительной, чем первый государственный секретарь – министр внутренних дел его величества.

Так зачем Райдер Сандмен понадобился министру?

Выяснить это можно было только одним способом.

Виконт Сидмут был сама худоба: тонкие губы, жидкие волосы, узкий нос и узкая челюсть. Он заставил Сандмена два часа протомиться в приемной и встретил вошедшего хмурым взглядом, не встав из-за письменного стола.

– Мне рекомендовал вас сэр Джон Колборн. Вы, кажется, сражались в его батальоне при Ватерлоо?

– Совершенно верно, милорд.

Сидмут хмыкнул, словно отчасти не одобрял участия в битве при Ватерлоо. Скорее всего, подумал Сандмен, так оно и есть. Наполеоновские войны вот уже два года как отошли в прошлое, однако британцы, судя по всему, все так же делились на тех, кто воевал с французом, и тех, кто сидел дома. Последние, как подозревал Сандмен, завидовали и при случае были не прочь намекнуть, что пренебрегли возможностью погулять за границей ради процветания Британии.

– Сэр Джон сказал мне, что вы ищете работу.

– Вынужден искать, милорд.

– У вас нет источника дохода? – спросил Себастиан Уитерспун, личный секретарь министра, молодой человек с пухлыми щеками и колючим взглядом. Он сидел у стола патрона.

– Есть, незначительный, – ответил Сандмен, сочтя за благо умолчать о том, что этот источник – крикет. – Его недостаточно, – уточнил Сандмен, – и много из заработанного уходит на оплату долгов, оставшихся от отца.

– По закону, Сандмен, – нахмурился Уитерспун, – вы не отвечаете за долги отца.

– Я отвечаю за доброе имя семьи, – возразил Сандмен.

Его отец наделал огромных долгов, ему грозило заточение или изгнание, и тогда он покончил с собой, запятнав свое имя и оставив жену и дочь без средств к существованию.

– Мне нужен человек для одного дела, – сказал министр, – но должен сразу предупредить, что работа временная.

Он кивнул на высокую корзину, которая стояла на ковре и была доверху набита бумагами. Тут были свитки, конверты с сургучными печатями и даже несколько бумаг, перевязанных красной тесьмой наподобие юридических документов.

– Все это прошения, капитан. Осужденный преступник может просить государя о смягчении наказания и даже о полном прощении. Все прошения поступают сюда, и, если преступление не особенно страшное и за осужденного ходатайствуют достойные лица, мы можем проявить милосердие. Скажем, смертный приговор заменить на каторжные работы.

– Вы, милорд? – спросил Сандмен, которого поразило «мы» в словах Сидмута.

– Прошения подаются на высочайшее имя, – пояснил министр, – однако ответственность за решения возлагается на это министерство, а мои решения утверждает Тайный совет. – Сидмут бросил Сандмену прошение. – Иной раз какое-нибудь прошение побуждает нас вникнуть в существо дела. В таких крайне редких случаях мы назначаем дознавателя. – Министр помолчал и добавил: – Лицо, приговоренное к смерти, уже прошло через суд, и вина его доказана. У нас не принято ставить под сомнение компетентность судей, капитан, но в исключительных случаях мы все же проводим дознание.

Сандмен развернул свиток и прочитал: «Господь мне сведетель он добрый мальчик и ни убевал Леди Эйвбери потому как знаит Господь он и мухи ни обидит».

– Речь идет о Шарле Корде, – пояснил лорд Сидмут, – а прошение подала его мать и подписала фамилией Кратвелл, но парень, видимо, взял французскую фамилию, почему – одному Богу ведомо. Его осудили за убийство леди Эйвбери. Злодей ее изнасиловал и заколол, так что заслужил виселицу. Когда казнь? – обратился он к Уитерспуну.

– Через неделю, милорд.

– Зачем же тогда дознание? – спросил Сандмен.

– Затем, что просительница Мейзи Кратвелл – белошвейка ее величества королевы Шарлотты и ее величество милостиво выказала интерес к этому делу, – ответил лорд Сидмут тоном, не оставлявшим сомнений в том, что он с удовольствием придушил бы супругу короля Георга III за подобную милость. – Мой долг верноподданного – заверить ее величество, что в виновности осужденного нет и малейших сомнений. Я написал ее величеству и уведомил, что назначаю дознавателя. Я спрашиваю, капитан, хотите ли вы им стать.

Сандмен колебался. Он не был уверен, что справится с расследованием преступления. Лорд Сидмут принял его колебания за нежелание и раздраженно бросил:

– Задание едва ли обременит вас, негодяй явно виновен, и требуется всего лишь успокоить королеву, которая по-женски озабочена этим делом. Месячное жалованье за день работы.

Месячное жалованье было Сандмену как нельзя кстати.

– Разумеется, я согласен, милорд. Почту за честь.

Уитерспун встал, давая понять, что аудиенция окончена. Министр кивнул на прощание, сказав:

– Уитерспун выдаст вам письменную доверенность, а я жду отчета. До свидания, сэр.

Сандмен проследовал за секретарем в приемную, где за столом корпел над бумагами письмоводитель.

– Поставить печать на доверенности займет минуту-другую, – сказал Уитерспун, – присядьте, пожалуйста.

Сандмен еще раз перечитал прошение. Мейзи Кратвелл настаивала на невиновности сына, однако в подтверждение не могла привести никаких доказательств.

– В письме сказано, – заметил Уитерспун, держа над свечкой палочку сургуча, – что вы проводите дознание от имени Министерства внутренних дел, и содержится просьба оказывать вам содействие. Но заметьте, капитан, мы не можем его требовать на законном основании, а можем только просить. Я бы рекомендовал вам не очень увлекаться дознанием. Осужденный, безусловно, виновен. Вы найдете Корде в Ньюгейте, проявите должную настойчивость, он признается в своем преступлении, и ваше задание будет выполнено. Чего нам решительно не хочется, капитан, так это осложнять дело. Представьте краткий отчет, который позволит министру убедить королеву, – и забудем об этом прискорбном случае.

– А если он невиновен? – спросил Сандмен.

Предположение, судя по всему, ужаснуло Уитерспуна.

– Такого не может быть! Его же признали виновным.

– Совершенно верно, – произнес Сандмен, забирая у Уитерспуна доверенность. – Министр упоминал о вознаграждении. – Ему было противно говорить о деньгах, джентльмену не пристало касаться этой темы. – Не согласились бы вы, мистер Уитерспун, выдать наличными? Неизбежны расходы…

Он замолк, поскольку, хоть убей, не представлял, в чем они могут состоять.

Уитерспун и письмоводитель уставились на Сандмена с таким видом, будто у того свалились штаны.

– Наличными? – переспросил Уитерспун.

Сандмен понял, что краснеет.

– Вы хотите поскорее решить проблему, так что…

– Прендегаст, – обратился Уитерспун к письмоводителю, – будьте добры, сходите к мистеру Ходжу и попросите выдать пятнадцать гиней… – Он взглянул на Сандмена: – Наличными.

Получив деньги, Сандмен покинул Министерство внутренних дел.

Теперь он мог позволить себе обед. Обед, немного вина, а после – поиграть в крикет. Соблазн был велик, но Сандмен не привык манкировать своими обязанностями. От обеда придется отказаться, а крикет отложить.

Сперва следовало поговорить с убийцей.

На Олд-Бейли разбирали помост. У тюремных ворот к Сандмену обратился облаченный в форму привратник:

– Вашей чести кто-нибудь нужен?

– Мне нужен Шарль Корде. Я капитан Сандмен, лорд Сидмут поручил мне провести дознание. Возможно, мне следует засвидетельствовать почтение начальнику?

– Смотрителю почтениев не требуется. Вы просто идете, сэр, и находите заключенного. Как там его?

– Корде.

– Это который приговоренный? Так он будет в Давильном дворе, ваша честь. Он вам скажет, что это не он сделал, сэр. Тут кого ни возьми, все неповинные. – Привратник осклабился. – Часы у вас есть, сэр? Есть? Лучше с собой не брать – стащут. Запру их сюда в шкаф. За угол, сэр, там будет лестница. Ступайте вниз, не сворачивайте и по запаху дойдете.