Текст книги "Майор Барбара"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Леди Бритомарт. Оружейный завод – не торговля, Стивен. Это деловое предприятие.

Стивен. Я не намереваюсь стать дельцом какого бы то ни было рода. У меня нет ни способностей, ни склонности к делам. Я намерен посвятить себя политике.

Андерщафт (вставая). Мой милый мальчик, какое облегчение это слышать! Надеюсь, что и страна имеет все основания радоваться. Я боялся, что ты сочтешь себя обойденным и обиженным.

(Делает движение навстречу Стивену, словно для того, чтобы пожать ему руку.)

Леди Бритомарт (вставая, чтобы вмешаться). Стивен, я не позволю тебе выбросить за окно такое огромное состояние.

Стивен (сухо). Мама, перестаньте обращаться со мной как с ребенком, прошу вас.

Леди Бритомарт, глубоко оскорбленная тоном Стивена, отстраняется от него.

До вчерашнего вечера я не принимал всерьез вашего отношения ко мне, так как думал, что и у вас это не серьезно. А теперь я вижу, что вы намеренно держали меня в неведении относительно того, что должны были объяснить мне много лет тому назад. Я чувствую себя оскорбленным и обиженным. В дальнейшем я предпочту обсуждать мои планы с отцом, как следует между мужчинами.

Леди Бритомарт. Стивен! (Садится снова, и глаза ее наполняются слезами.)

Андершафт (серьезно и сочувственно). Видишь ли, милая, только со взрослыми мужчинами можно обращаться, как с малыми детьми.

Стивен. Я очень сожалею, мама, что вы меня заставили...

Андершафт (останавливает его). Да-да-да-да. Все это хорошо, Стивен. Она не станет больше вмешиваться в твои дела; ты добился свободы, получил ключ от парадной двери. Не подчеркивай этого и ни в коем случае не оправдывайся. (Садится снова.)А теперь поговорим о твоем будущем, как следует между мужчинами... Извини меня, Бидди: между двумя мужчинами и женщиной.

Леди Бритомарт (которая уже взяла себя в руки). Я очень хорошо понимаю, Стивен. Пожалуйста, иди своей дорогой, если чувствуешь себя достаточно сильным.

Стивен садится за письменный стол с видом человека, предъявляющего права на совершеннолетие.

Андершафт. Итак, решено: ты отказываешься от всяких претензий на оружейный завод.

Стивен. Надеюсь, решено, что я знать не хочу этого завода

Андершафт. Ну, ну! Нечего так дуться; это мальчишество. Свободный человек должен быть великодушным. Kpoме того, я обязан помочь тебе на первых порах, дать реванш за то, что лишил тебя наследства. Не сразу же ты станешь премьером. Может быть, у тебя есть к чему-нибудь склонность? К литературе, искусству и так далее?

Стивен. Слава богу, я, кажется, ничем не похож на богему ни по внешности, ни по характеру.

Андершафт. Может быть, ты философ, а?

Стивен. У меня нет таких смешных претензий.

Андершафт. Вот именно. Ну что ж, остаются армия, флот, церковь, суд. В суде требуются кое-какие способности. Не попробовать ли суд?

Стивен. Я не изучал юриспруденции. И пожалуй, у меня нет нужной энергии, – кажется, так юристы называют свою вульгарную назойливость, – чтобы вести дела успешно.

Андершафт. Положение довольно затруднительное, Стивен. Почти ничего не осталось, кроме сцены, а?

Стивен нетерпеливо отмахивается.

Ну, ну, ведь есть же что-нибудь такое, что ты любишь или знаешь?

Стивен (встает и смотрит на отца упорным взглядом). Я знаю разницу между добром и злом.

Андершафт (развеселившись до чрезвычайности). Да что ты говоришь? Как? Нет способностей к делам, знания законов, склонности к искусству, никаких претензий на звание философа, – нет ничего, кроме знания тайны, которая ставила в тупик всех философов, всех законоведов, всех практических деятелей и погубила почти всех людей искусства, – тайны добра и зла. Ну, милый мой, да ты гений, мастер из мастеров, прямо бог! И это в двадцать четыре года!

Стивен (с трудом сдерживая раздражение). Вам угодно шутить. Я претендую только на то, на что по праву рождения может претендовать каждый английский джентльмен. (В раздражении садится на место.)

Андершафт. О, по праву рождения на это может претендовать каждый. Возьми бедняжку Дженни Хилл, эту девочку из Армии спасения! Если ты попросишь ее стать на перекрестке и обучать народ грамматике, географии, арифметике или даже салонным танцам, она подумает, что ты над ней смеешься, но ей и в голову не приходит усомниться в том, что она может обучать морали и религии. Все вы на один лад, господа респектабельные люди. Вы не сможете ответить, каково предельное напряжение десятидюймовки, что очень просто; но все вы думаете, что вам известен предел напряжения у человека, который противится соблазну. Вы не посмеете дотронуться до динамита, зато бесцеремонно жонглируете честностью, истиной, справедливостью и долгом человека и в этой игре убиваете друг друга. Что за страна! Что за мир!

Леди Бритомарт (тревожно). Чем же ему лучше заняться, Эндру?

Андершафт. О, да как раз тем, чем он хочет. Он ничего не знает, а думает, что знает все. Это яснре указание на политическую карьеру. Устрой его секретарем к кому-нибудь, кто может сделать его товарищем министра, и предоставь его собственным силам. Он сам отыщет свое место на краешке скамьи министров, уготованное ему естественным ходом вещей.

Стивен (опять вскакивает с места). Очень жаль, сэр, что вы заставляете меня забыть о том уважении, которое я обязан выказывать вам как отцу. Я – англичанин и не желаю слушать, как оскорбляют правительство моей страны. (Засунув руки в карманы, сердито отходит к окну.)

Андершафт (грубовато). Правительство твоей страны! Я – правительство твоей страны, я и Лейзерс. Неужели ты думаешь, что десяток дилетантов вроде тебя, усевшись рядком в этой дурацкой говорильне, могут управлять Андершафтом и Лейзерсом? Нет, мой друг, вы будете делать то, что выгодно нам. Вы объявите войну, если нам это будет угодно, и сохраните мир, если нам это подойдет. Вы обнаружите, что промышленности требуются такие-то мероприятия как раз тогда, когда мы решим эти мероприятия провести. Когда мне нужно будет повысить дивиденды, вы найдете, что это государственная необходимость. Когда другие захотят понизить мои дивиденды, вы призовете на помощь полицию и войска. И за все это вы получите поддержку и одобрение моих газет, а также удовольствие воображать себя великими государственными деятелями. Правительство твоей страны! Ступай, мой милый, играй в свои перевыборы, передовицы, исторические банкеты, в великих лидеров, в животрепещущие вопросы и в остальные твои игрушки. А я вернусь к себе в контору, заплачу музыкантам и закажу какую мне нужно музыку.

Стивен (со снисходительно-покровительственной улыбкой кладет руку на плечо отца). Право, милый папа, на вас невозможно сердиться: вы не можете себе представить, как нелепо все это звучит для меня. Вы совершенно справедливо гордитесь, что заработали деньги своим трудом и то, что вы заработали так много, делает вам честь. Но из-за этого вы остались в том кругу общества, где вас ценят только за ваши деньги и уступают вам ради них, а мои убеждения сложились в школе и университете, несомненно очень старомодных и отсталых. Для вас естественно думать, что Англией правят деньги, но позвольте мне знать, как это обстоит на самом деле.

Андершафт. Так скажи, пожалуйста, что же правит Англией?

Стивен. Характер, папа, характер.

Андершафт. Чей характер? Твой или мой?

Стивен. Не ваш и не мой, а лучшие свойства английского национального характера.

Андершафт. Стивен, я нашел для тебя профессию. Ты прирожденный журналист. Для начала я куплю тебе высоконравственное еженедельное обозрение. Вот!

Прежде чем Стивен успевает ответить, входят Сара, Барбара, Ломэкс и Казенс, одетые для прогулки. Барбара подходит к окну и выглядывает на улицу. Казенс направляется к креслу. Ломэкс остается возле двери. Сара подходит к матери. Стивен идет к письменному столу поменьше и берется за письма. Леди Бритомарт выходит из комнаты.

Сара. Подите оденьтесь, мама. Коляска ждет.

Андершафт. Здравствуй, милая. Добрый день, мистер Ломэкс.

Ломэкс (скороговоркой). Как поживаете?

Андершафт (Казенсу). Ну, а вы, Еврипид, как чувствуете себя после вчерашнего?

Казенс. Как нельзя лучше.

Андершафт. Вот это хорошо. (Барбаре.)Итак, ты едешь смотреть мою фабрику смерти и разрушения, Барбара?

Барбара (у окна). Вы же видели вчера мою фабрику спасения. Я обещала нанести вам ответный визит.

Ломэкс (делает шаг вперед и останавливается между Сарой и Андершафтом). Вот увидите, что это потрясающе интересно. Я был в Вулиджском арсенале, и прямо замечательно, до чего чувствуешь себя в безопасности. Как подумаешь, сколько этих молодчиков мы можем ухлопать, если дело дойдет до драки. (Андершафту, неожиданно переходя на торжественный тон.)А все же для вас это должно быть прямо ужасно, то есть с религиозной точки зрения. Годы ваши уже не молодые, знаете ли, и все такое.

Сара. Папа, ведь вас не сердит идиотизм Чолли?

Ломэкс (разом теряясь). Ну, знаете ли!

Андершафт. Мистер Ломэкс смотрит на дело весьма здраво, моя милая.

Ломэкс. Вот, вот. Я ничего такого не хотел сказать, уверяю вас.

Сара. Ты едешь с нами, Стивен?

Стивен. Я, видишь ли, очень занят... э-э... (Великодушно.)Впрочем, я, пожалуй, поеду. То есть если для меня найдется место.

Андершафт. Я могу взять двоих в маленькую машину, она у меня на испытании для военных целей. Элегантной ее назвать нельзя, она еще не крашена. Зато ни одна пуля ее не пробьет.

Ломэкс (в ужасе от мысли предстать перед Уилтон-креснт в некрашеной машине). Ну, знаете ли!

Сара. Благодарю вас, я поеду в коляске. Барбаре все равно, в какой машине ее увидят.

Ломэкс. Послушайте-ка, Долли, вам ведь все равно, что эта машина такое пугало? Потому что, если вам не все равно, я, так и быть, поеду в ней... А лучше бы...

Казенс. Я поеду в машине.

Ломэкс. Спасибо, старина. Пойдем, сокровище мое. (Спешит выйти, чтобы занять место в коляске.)

Сара идет за ним.

Казенс (угрюмо подходит к письменному столу леди Бритомарт. Барбаре). Зачем мы с вами едем в этот производственный цех преисподней, спрашиваю я себя?

Барбара. Я всегда думала, что это что-то вроде подземелья, где грешники с черными лицами мешают кочергой дымный огонь, а мой отец командует ими и мучит их. Это так и есть, папа?

Андершафт (шокированный). Милая моя! Это безукоризненно чистый и красивый городок на склоне холма!

Казенс. С методистской часовней? О, скажите, что там есть методистская часовня!

Андершафт. Там их две: одна для тех, кто попроще, а другая для более сложных натур. Есть даже Этическое общество, но оно не пользуется успехом, потому что все мои рабочие очень религиозны. Они против того, чтобы в цехах взрывчатых веществ присутствовали агностики, – они считают, что это небезопасно.

Казенс. Однако они не против нас.

Барбара. Они делают все, что ты прикажешь?

Андершафт. Я им никогда ничего не приказываю. Я с ними разговариваю в таком роде: «Ну, Джонс, малыш здоров? И миссис Джонс хорошо себя чувствует?» – «Очень хорошо, благодарю вас, сэр». Вот и все.

Казенс. Но ведь Джонса нужно держать в руках. Как вы поддерживаете дисциплину среди ваших рабочих?

Андершафт. Я в это не вмешиваюсь. Они сами ее поддерживают. Джонс не потерпит, чтоб его подчиненный бунтовал, не потерпит, чтоб миссис Джонс была на равной ноге с женой рабочего, который получает на четыре шиллинга меньше, чем он сам. В принципе все они против меня, разумеется. На практике каждый из них распоряжается тем, кто стоит ниже. Я никогда с ними не связываюсь. Я вообще не командую. Не командую даже Лейзерсом. Я говорю, что то-то и то-то нужно сделать, но никому не отдаю приказаний. Заметьте, я не говорю, что приказания вообще не отдаются, что никто никем не помыкает, никто не командует. Рабочие помыкают учениками и командуют ими, слесари третируют метельщиков, мастера командуют и теми и другими, техники придираются и к рабочим и к мастерам, инженеры – к техникам, заведующие цехами изводят инженеров, а конторщики ходят в цилиндрах и с молитвенниками и поддерживают хороший тон, отказываясь общаться с кем бы то ни было. В результате – колоссальная прибыль, которую получаю я.

Казенс (в возмущении). Вы, в самом деле... Ну то, что я вчера говорил!

Барбара. Что он вчера говорил?

Андершафт. Это неважно, милая. Он думает, что я сделал тебя несчастной. Разве это правда?

Барбара. Неужели вы думаете, что я могу быть счастливой в этом глупом платье? Я, которая носила мундир? Неужели вы не понимаете, что вы со мной сделали? Вчера в моих руках была душа человека. Я вывела его на путь истинный, обратила к богу. А когда мы взяли ваши деньги, он вернулся к пьянству и неверию. (Страстно и убежденно.)Нет, я никогда вам этого не прощу. Если б у меня был ребенок и вы убили бы его вашим порохом, если б вы расстреляли Долли из ваших отвратительных пушек, я могла бы вас простить, для того чтобы мое прощение открыло вам врата рая. Но отнять у меня человеческую душу и превратить ее в волчью! Это хуже убийства.

Андершафт. Неужели моя дочь так легко приходит в отчаяние? Разве можно поразить человека в сердце так, чтобы в сердце не осталось следа?

Барбара (лицо ее проясняется). Да, вы правы, Билл теперь не может погибнуть. Где же была моя вера?

Казенc. О хитрый, хитрый дьявол!

Барбара. Может быть, вы и дьявол, но бог иногда говорит вашими устами. (Берет руки отца и целует их.)Вы вернули мне мое счастье; я чувствую его где-то в глубине души, хотя дух мой и неспокоен.

Андершафт. Ты кое-чему научилась. Вначале это всегда ощущается как потеря.

Барбара. Что ж, везите меня на фабрику смерти и дайте мне научиться чему-нибудь еще. Должна же быть какая– нибудь правда за этой зловещей иронией. Идем, Долли. (Выходит.)

Казенc. Мой ангел-хранитель! (Андершафту.)Вперед! (Уходит за Барбарой.)

Стивен (спокойно, из-за письменного стола). Не обращайте внимания на Казенса, папа. Он очень славный и честный малый, но ведь он профессор греческого языка и, естественно, немножко эксцентричен.

Андершафт. Ах, да, да. Благодарю тебя, Стивен, благодарю. (Уходит.)

Стивен снисходительно улыбается, важно застегивает пальто на все пуговицы и направляется к двери. Леди Бритомарт, одетая для прогулки, появляется в дверях. Она оглядывается в поисках остальных, смотрит на Стивена и, не говоря ни слова, поворачивается, чтобы уйти.

Стивен (в смущении). Мама...

Леди Бритомарт. Не оправдывайся, Стивен. И не забывай, что ты перерос свою мать. (Уходит.)

Перивэйл Сент-Эндрюс расположен между двумя холмами Мидлсекса и взбирается до половины северного холма. Дыма почти не видно, везде белые стены, красные и зеленые черепичные крыши, высокие деревья, купола, колокольни и стройные дымовые трубы; город красив сампо себе и красиво расположен. Самый лучший вид открывается со склона холма в полумиле от города на восток, с территории, где производят взрывчатые вещества. Завод прячется в котловине между холмами, и только верхушки труб выглядывают как огромные кегли. На вершине холма бетонная площадка с парапетом, на ней видна пушка устарелого образца, направленная на город. Пушка стоит на лафете оригинального устройства; возможно, это модель самоходного орудия, о котором упоминал Стивен. С внутренней стороны парапета высокая ступенька, на которой можно сидеть; на ней разбросаны соломенные маты, имеется даже такая роскошь, как меховой коврик.

Барбара стоит на ступеньке, облокотившись на парапет, и смотрит на город. Справа от нее пушка, слева – стена сарая на столбах; три-четыре ступеньки ведут к двери, которая открывается наружу, на маленькое деревянное крыльцо с пожарным ведром в углу. Несколько манекенов в более или менее растерзанном виде, с торчащей отовсюду соломой, убранные с дороги, выглядывают из– под крыльца. Еще несколько прислонены к стенке, один из манекенов свалился и лежит, как мертвое тело, на бетонированной платформе. Между парапетом и сараем свободный проход; видна дорожка, ведущая вниз, на завод, и дальше – в город. На площадке позади пушки стоит вагонетка с огромным орудийным снарядом, перечеркнутым посредине полосой красной масляной краски. Дальше, направо – дверь конторы, строения такой же легкой конструкции, как и сарай. Казенс идет по дорожке из города.

Барбара. Ну?

Казенс. Ни проблеска надежды. Все доведено до совершенства! Невероятно, но это так. Не хватает только собора, чтобы из ада этот город превратился в рай!

Барбара. Удалось вам узнать, что они сделали для старика Питера Шерли?

Казенс. Ему дали место сторожа и табельщика. Несчастный! Работу табельщика он считает умственным трудом и говорит, что она ему не по силам, а сторожка слишком для него великолепна, и он ютится в чулане.

Барбара. Бедный Питер!

Из города идет Стивен. В руках у него полевой бинокль.

Стивен (с энтузиазмом). Ну как, видели? Почему вы от нас ушли?

Казенс. Я хотел видеть все, что мне не собирались показывать, а Барбаре хотелось послушать рабочих.

Стивен. Нашли какие-нибудь недостатки?

Казенс. Нет. Рабочие зовут его Дэнди-Энди и гордятся тем, что он такой продувной старый плут. Но все здесь доведено до невероятного, противоестественного, отвратительного, пугающего совершенства.

Появляется Сара.

Сара. Боже, какая прелесть! (Подходит к вагонетке.)Видели вы детские ясли? (Садится на снаряд.)

Стивен. Видели вы библиотеки и школы?

Сара. Видели вы танцевальный и банкетный залы в здании городского совета?

Стивен. А вы заходили в страховую кассу, пенсионный фонд, в строительное общество, в магазины?

Из конторы выходит Андершафт с пачкой телеграмм в руке.

Андершафт. Ну, вы все осмотрели? Мне очень жаль, что меня вызвали. (Указывая на телеграммы.) Добрые вести из Маньчжурии.

Стивен. Опять японцы победили?

Андершафт. Не знаю, право. Нас тут не интересует, какая сторона победит. Нет, хорошие веста о том, что воздушный броненосец обнаружил поразительные достоинства: в первом же деле он стер с лица земли укрепление с тремястами солдат.

Казенс (с платформы). Манекенов?

Андершафт (направляясь к Стивену, резким движением отшвыривает с дороги лежащий манекен). Нет, живых солдат.

Казенс и Барбара переглядываются. Казенс садится на ступеньку и закрывает лицо руками. Барбара кладет ему руку на плечо. Он смотрит на нее в комическом отчаянии.

Ну, Стивен, что ты скажешь?

Стивен. О, изумительно! Истинный триумф современной техники. Надо признать, папа, я был глуп; я понятия не имел, что все это значит; сколько сюда вложено предвиденья, сколько организационного уменья, административного таланта, какой финансовый гений, какой колоссальный капитал! Когда я шел по вашим улицам, я нее повторял себе: «Мир одерживает победы не менее славные, чем война». Во всем этом я нахожу только один недостаток.

Андершафт. А ну-ка!

Стивен. Я не могу не думать, что все эти попечения о нуждах ваших рабочих подрывают в них независимость и ослабляют чувство ответственности. И хотя мы с наслаждением пили чай в вашем великолепном ресторане,– как они дают всю эту роскошь, торт, варенье и сливки, за три пенса, я просто не могу себе представить, – однако не надо забывать, что рестораны губительно влияют на семейную жизнь. Посмотрите, что делается на континенте. Вы уверены, что от всего этого не портится характер ваших рабочих?

Андершафт. Видишь ли, мой милый мальчик, когда создаешь цивилизацию, нужно раз навсегда решить, полезны ли человеку заботы и беспокойство. Если они, по-твоему, полезны, нечего и думать о цивилизации. А тогда можешь себя поздравить: на земле достанет забот и беспокойства для того, чтобы у всех нас выработался ангельский характер. Но если ты придешь к обратному решению, то уж и поступай соответственно. Тем не менее, Стивен, за наши характеры здесь не приходится опасаться. Достаточную дозу тревоги в нас вселяет то обстоятельство, что все мы в любую минуту можем взлететь на воздух.

Сара. Кстати, папа, где у вас вырабатываются взрывчатые вещества?

Андершафт. В маленьких строениях, вот вроде этого. Когда такое строение взрывается, это обходится совсем недорого; гибнут только те рабочие, которые находятся в непосредственной близости от него.

Стивен, который находится в непосредственной близости от строения, смотрит на него в испуге и быстро отходит к орудию. В ту же минуту дверь сарая открывается настежь. Мастер, в комбинезоне и легких туфлях, выходит на крыльцо, придерживая дверь для Ломэкса, который появляется на пороге.

Ломэкс (с наигранным хладнокровием). Не волнуйтесь, любезный. Ничего с нами не случится, да если б и случилось, не начнется же от этого светопреставление. Немножко британского мужества – вот чего вам не хватает, старина. (Спускается с лестницы и идет к Саре.)

Андершафт (мастеру). Что-нибудь случилось, Билтон?

Билтон (с ироническим спокойствием). Джентльмен вошел в цех взрывчатых веществ и закурил папиросу – вот и все, сэр.

Андершафт. Ах, вот как! (Подходит к Ломэксу.)Вы не помните, куда девали спичку?

Ломэкс. О! Подите вы! Что, я дурак, что ли? Я хорошенько задул ее, прежде чем бросить.

Билтон. Головка была ярко-красная внутри, сэр.

Ломэкс. Ну так что же, что была! Я ведь не бросил ее в это ваше месиво.

Андершафт. Не стоит беспокоиться, мистер Ломэкс. Кстати, не одолжите ли вы мне ваши спички?

Ломэкс (подает коробок). Пожалуйста.

Андершафт. Благодарю. (Прячет коробок в карман.)

Ломэкс (назидательно, ко всем вообще). Эти взрывчатые вещества, знаете ли, разносят все вдребезги, только когда вы палите из оружия. А когда они рассыпаны, можно поднести к ним спичку: они тлеют, как лист бумаги. (В нем пробуждается научный интерес к этой теме.)Вы это знаете, Андершафт? Пробовали когда-нибудь?

Андершафт. В больших масштабах не пробовал, мистер Ломэкс. Если вы попросите Билтона, он вам даст образцы гремучей ваты, когда будете уходить. Можете производить опыты у себя дома.

Билтон смотрит с удивлением.

Сара. Билтон не сделает ничего подобного, папа. Это уж ваше дело – взрывать там всяких русских и японцев; но бедняжку Чолли я не дам в обиду.

Билтон, махнув на нее рукой, уходит в сарай.

Ломэкс. Мое сокровище, опасности никакой нет. (Садится рядом с ней на снаряд.)

По дороге поднимается леди Бритомарт с букетом цветов.

Леди Бритомарт (стремительно). Эндру, лучше бы ты не показывал мне этот завод.

Андершафт. Почему, милая?

Леди Бритомарт. Все равно почему, не надо было, и делу конец. Подумать только, что все это (указывая на город)твое и что ты скрывал все это от меня столько лет.

Андершафт. Город не принадлежит мне. Я принадлежу городу. Он – наследие Андершафтов.

Леди Бритомарт. Нет, нет! Все эти нелепые пушки, этот шумный, грохочущий завод могут быть наследием Андершафтов, но серебро и скатерти, мебель, дома, фруктовые сады и цветочные клумбы принадлежат нам. То есть мне – это не мужское дело. Я их не отдам. Ты, должно быть, с ума сошел, что отдаешь все это так просто; и если ты будешь упорствовать в своем безумии, я приглашу доктора.

Андершафт (нагибаясь и нюхая цветы). Откуда у тебя эти цветы, милая?

Леди Бритомарт. Это твои рабочие поднесли их мне в рабочей церкви имени Уильяма Морриса.

Казенс. О, только этого не хватало. Рабочая церковь! (Рассеянно поднимается на ступеньку и облокачивается на парапет, повернувшись ко всем спиной.)

Леди Бритомарт. Да, и со словами Морриса: «Ни один человек не имеет права быть хозяином другого». Представьте себе, мозаика вокруг всего купола, каждая буква в десять футов высотой. Каков цинизм!

Андершафт. Сначала эта надпись бесила рабочих, а теперь они перестали ее замечать, как десять заповедей в катехизисе.

Леди Бритомарт. Эндру, ты стараешься отвести мне глаза своими нечестивыми шутками. Тебе это не удастся, я не брошу разговора о наследстве. Я уже не прошу о Стивене, он унаследовал твои превратные взгляды. Но у Барбары не меньше прав, чем у Стивена. Почему бы Адольфу не унаследовать завод? Я бы могла управлять городом вместо него, а он пускай смотрит за пушками, если они нужны кому-нибудь.

Андершафт. Я бы не желал ничего лучше, если бы Адольф был найденыш. В нем как раз та свежая кровь, которая нужна английской промышленности. Но он не найденыш, значит, и толковать нечего. (Направляется к дверям конторы.)

Казенс (оборачивается к нему). Это не совсем верно.

Все оборачиваются и смотрят на него.

Я полагаю – заметьте, я ничем себя не связываю и не даю никаких обещаний, – однако полагаю, что вопрос о найденыше можно уладить. (Соскакивает вниз.)

Андершафт (возвращается). Что вы хотите этим сказать?

Казенс. Я должен сделать нечто вроде признания.

Сара, Леди Бритомарт, Барбара, Стивен (вместе). Признания?!

Ломэкс. Ну, знаете ли!

Казенс. Да, признания. Слушайте все. До тех пор пока я не встретился с Барбарой, я считал себя человеком в общем честным и правдивым, потому что чистая совесть была для меня дороже всего на свете. Но в ту минуту, как я увидел Барбару, она стала для меня дороже чистой совести.

Леди Бритомарт. Адольф!

Казенс. Это правда. Вы сами, леди Брит, обвиняли меня в том, что я вступил в Армию спасения только для того, чтобы поклоняться Барбаре, и вы были правы. Она купила мою душу, как цветок на перекрестке, но купила для себя.

Андершафт. Как! Не для Диониса или кого-нибудь другого в этом роде?

Казенс. Дионис и все другие заключены в ней самой. Я поклонялся тому, что было в ней божественного, и потому моя вера была истинной. Но я тоже идеализировал ее. Я думал, что она женщина из народа и что брак с преподавателем греческого языка превзойдет самые честолюбивые мечты девушки ее круга.

Леди Бритомарт. Адольф!

Ломэкс. Ну, знаете ли!!!

Казенс. Когда я узнал ужасную правду...

Леди Бритомарт. Что вы подразумеваете под ужасной правдой, скажите, пожалуйста?

Казенс. Что она сверхъестественно богата, что ее дедушка – граф, что ее отец – Князь тьмы...

Андершафт. Ш-ш!

Казенс. ...и что я только авантюрист, который ловит богатую невесту, я унизился до того, что скрыл свое происхождение.

Барбара (вставая). Долли!

Леди Бритомарт. Ваше происхождение! Ну, Адольф, не смейте выдумывать истории ради этих несчастных пушек. Не забудьте, я видела фотографии ваших родителей, а генеральный агент юго-западной Австралии знает их лично и уверял меня, что это почтенная супружеская чета.

Казенс. То в Австралии, а здесь они отщепенцы. Их брак законен в Австралии, но не в Англии. Моя мать – сестра покойной жены моего отца, и, следовательно, на этом острове я считаюсь подкидышем.

Всеобщее изумление.

Бapбapа. Как глупо! (Забралась поближе к пушке и слушает, стоя между пушкой и парапетом.)

Казенс. Годится вам такая отговорка, Макиавелли?

Андершафт (задумчиво). Бидди, а ведь это может быть выходом из положения.

Леди Бритомарт. Пустяки! Не будет же он хорошо делать пушки оттого, что оказался собственным двоюродным братом, вместо того чтобы быть самим собой. (Садится на меховой коврик с размаху, что выражает ее откровенное презрение к казуистике.)

Андершафт (Казенсу). Вы человек образованный. Это против традиции.

Казенс. Один раз из десяти тысяч случается, что школьник от природы владеет тем, чему его хотят научить. Греческий язык не искалечил моей души, он ее воспитал. Кроме того, я учился не в английской школе.

Андершафт. Гм! Мне, конечно, не пристало быть разборчивым: спрос на подкидышей превышает предложение. Не будем вдаваться в подробности. Годитесь, Еврипид, годитесь.

Барбара. Долли, вчера вечером, когда Стивен рассказывал нам насчет традиции Андершафтов, вы что-то замолчали и после того держались очень странно и были взволнованы. Вы думали о вашем происхождении?

Казенс. Когда перст судьбы касается человека во время завтрака, ему поневоле приходится задуматься.

Андершафт. Ага! Так вы уже присматривались к делу, мой друг?

Казенс. Берегитесь! Между мной и вашими проклятыми воздушными кораблями лежит пропасть морального отвращения.

Андершафт. Сейчас не в этом суть. Уладим практическую сторону вопроса, а окончательное решение пускай остается за вами. Вы знаете, что вам придется переменить имя. Надеюсь, вы не возражаете?

Казенс. Неужели человек, которого зовут Адольф – ласкательно Долли! – может возражать против какого-нибудь другого имени!

Андерщафт. Отлично! А теперь о деньгах. Я с самого начала проявляю к вам щедрость. Вы начнете с тысячи в год.

Казенс (вдруг оживляется, и очки его поблескивают лукавством). С тысячи! Вы осмеливаетерь предлагать какую-то несчастную тысячу зятю миллионера! Нет, Макиавелли, клянусь богом, вы меня не надуете. Вам без меня не обойтись, а я без вас обойдусь. Мне нужно две с половиной тысячи в год в течение первых двух лет. Через два года, если я окажусь непригодным, я уйду. Но если я оправдаю ваши надежды и останусь, вы дадите мне остальные пять тысяч.

Андершафт. Какие это остальные пять тысяч?

Казенс. За два года, чтоб выходило по пяти тысяч в год. Две с половиной тысячи – это половинное жалованье, на случай, если от меня не будет прока. На третий год я должен получить десять процентов прибыли.

Андершафт (озадаченный). Десять процентов! Да знаете ли вы, милейший, какова у меня прибыль?

Казенс. Огромная, надеюсь. Иначе я потребовал бы все двадцать пять.

Андершафт. Однако, мистер Казенс, ведь это не шутка, а серьезное дело. Вы же не вкладываете капитала в наше предприятие.

Казенс. Как не вкладываю! А мое знание греческого языка, разве это не капитал? Мне доступны тончайшие изгибы мысли, высочайшие вершины поэзии, завоеванные человечеством, и это, по-вашему, не капитал? Мой характер, мой ум, моя жизнь, моя карьера – то, что Барбара называет моей душой, – разве это не капитал? Попробуйте только пикнуть, и я удвою себе жалованье!

Андершафт. Образумьтесь же...

Казенс (повелительно). Мистер Андершафт, вам известны мои условия. Хотите – принимайте, хотите – нет.

Андершафт (опомнившись). Очень хорошо: я принял ваши условия к сведению и даю вам половину.

Казенс (презрительно). Половину!

Андершафт (твердо). Половину.

Казенс. Предлагаете мне половину, а еще называете себя джентльменом!

Андершафт. Я не называю себя джентльменом и даю вам половину.

Казенс. И это своему будущему компаньону, своему наследнику, своему зятю!

Барбара. Вы продаете свою душу, Долли, не мою. Увольте меня, пожалуйста.

Андершафт. Ну ладно! Ради Барбары я пойду вам навстречу. Три пятых! И это мое последнее слово.

Казенс. По рукам.

Ломэкс. Вот это ловко! Я сам, знаете ли, получаю всего восемьсот фунтов.

Казенс. Кстати, Макиавелли, я классик, а не математик. Три пятых больше или меньше половины?

Андершафт. Разумеется, больше.

Казенс. Я согласился бы и на двести пятьдесят фунтов. Как вы можете успешно вести дела, когда выбрасываете такую уйму денег несчастному университетскому профессору, который не годится в подметки вашему младшему клерку? Ну, ну! Что скажет Лейзерс?