Текст книги "Чудовища морских глубин"
Автор книги: Бернар Эйвельманс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)
Острова, принимавшиеся за китов
В былые времена мореплаватели часто удивлялись, не находя земли, обозначенной на неточных, грубо выполненных картах своих предшественников. Случающиеся иногда движения земной коры, в результате которых исчезают острова или появляются новые, которых раньше никто не видел, способствовали постепенному рождению странного поверья: некоторые острова, состоящие, по всей вероятности, из сверхлегких материалов, пемзы например, должны плавать! Так, Геродот считал, что Киянейские острова или Эгадские в Босфоре были некогда плавучими. И Плиний уверяет, что остров Делос, один из Киклад, в прежние времена качался на волнах.
От такого взгляда до веры в то, что некоторые передвигающиеся острова были живыми, один шаг. Кто докажет, в конце концов, что исчезнувшие островки, принимавшиеся мореплавателями в незапамятные времена за новые земли, не были спиной какого-то морского чудовища, гревшегося на солнце?
Вот почему совсем не исключено, что Святой Брандан находился невольно под влиянием легенды о плавучем острове: он был одним из первых представителей Запада, который сделал после своих плаваний описание разных далеких островов, которые позднейшие географы помещали одни ― западнее островов Зеленого мыса, другие ― у берегов Ирландии, а кое-кто ― в Бразилии и даже в Индийском океане! Ввиду ускользающего, неуловимого характера описанных земель даже самые прозаические умы считали их плавающими; и можно найти в различных трактатах, вплоть до времен Ренессанса, замечания вроде нижеследующего, взятого из сочинения Педро де Медина, написанного в 1544 году (описанный остров очень походит на остров Брандана):
«Недалеко от острова Мадера находится другой остров, называемый Антилия, который сегодня уже нельзя увидеть; он находился среди Антильских островов, которым дал свое имя».
Поэты вслед за эрудитами тех времен, узнав о существовании морских чудовищ, похожих на острова, не упустили случая сравнить их с «блуждающими землями».
Одна иллюзия рождала другую, что придавало постепенно легенде о живых островах такую основательность, что писатели Возрождения повторяли ее с непоколебимой уверенностью в ее реальности. Так, например, Олаф Магнус, архиепископ из Упсалы, сообщает в 1556 году в своей «Истории северных народов», что в северных морях водится громадный кит, на спину которого морякам случалось бросать свои крюки и даже высаживаться.
Кит-остров в зоологической литературе
Западный мир встретил это авторитетное свидетельство о чудесах в северных морях как неопровержимое доказательство обоснованности своих верований. На самом деле почтенный Олаф ни в коей мере не был естествоиспытателем или наблюдателем природы: большую часть своей жизни он провел под жарким солнцем Рима, а свой документальный труд о Скандинавии построил отчасти просто на слухах. Не скроем, что он даже никогда не исполнял обязанности архиепископа в Упсале. Эти обязанности нес его старший брат, который был всего лишь архидиаконом собора в Стренгнесе. Когда Густав Васа, освободив Швецию от датского ига, проводил Реформацию в своем новом королевстве, Иоанн Магнус сначала пытался противостоять государю, но тот проявил твердость и настоял на его отъезде в Рим со всем имуществом. Его брат Олаф посчитал тогда, более благоразумным отказаться от своих должностных обязанностей. После смерти Иоанна папа торжественно передал его титул младшему брату, но Олаф должен был остаться в Италии до конца своих дней и так никогда и не вступил во владение своим епископатом. Он продолжал жить в Риме, в монастыре Святой Бригитты, основанном шведами. И что ему оставалось делать, как не беседовать о потерянной родине с другими беженцами, оставшимися верными папству, и пытаться под влиянием ностальгии познакомить со своей страной тех, кто его приютил?
Так родилась «История северных народов», книга воспоминаний, более или менее точных, маленькой группы эмигрантов. Это значит, что в основу ее легли как самые необыкновенные легенды, так и различные реальные факты, часто, правда, искаженные. Большая часть документальных материалов была позаимствована наверняка из Ватиканской библиотеки! Что касается зоологии, с уверенностью можно сказать, что в этом отношении большое влияние на мемуаристов оказал «Физиологус» ― либо по скандинавским информационным каналам Олафа (поскольку существует исландский вариант XIII в. этого произведения), либо через средиземноморских коллег автора.
В подтверждение истории о ките, принятом за остров, Олаф Магнус приводит, например, кроме свидетельства некого Жората [17]17
Этот автор произведения под названием «De animalibus» цитируется многими энциклопедистами XIII века.
[Закрыть].
Он, таким образом, должен был быть известным в то время, поскольку эти авторы пользовались только солидными источниками. Я не пытался узнать о нем больше, так как такой серьезный историк, как Шарль Виктор Ланглуа, признается, что не знает его, и добавляет: «…востоковеды, с которыми я консультировался, не могли сказать, кто это такой». Еще одно упоминание о нем есть у двух отцов церкви, живших в IV веке: Святого Иеронима, переводчика Библии на латинский язык, и Святого Амбруазия. Этот последний, бывший архиепископом в Милане, утверждал в пятой книге своего «Гексамерона», сборника проповедей по поводу шести дней творения, что, когда кит всплывал на поверхность вод, казалось, что остров поднимается из океана, с горами, вершины которых касались неба. Что же до Жората, он сообщал, что спина чудовища проросла корнями и на ней растут плодовые деревья и кусты. Как же тут не поверить, вместе с Амбруазом, что такие случайные всплытия китов были причиной многих ошибок, когда обманутые моряки наносили эти иллюзорные острова на карты!
Итак, нет сомнения, что «Физиологус» был великим источником вдохновения для таких комментаторов. Знаменитый «бестселлер» наложил такую глубокую печать на зоологические описания отца Амбруазия, что его святейшество стал одним из тех, кому единодушно приписывалось авторство, до тех пор пока не были открыты более ранние следы этой книги.
В конце концов легенда, сочиненная предком авторов всех «Бестиариев», получила с течением времени такое распространение во всем мире, что различные варианты, более или менее сверхъестественные, ею порожденные, накладывались друг на друга, подтверждали друг друга и в результате приобрели репутацию бесспорной истины.
Последний акт этой комедии обманов был разыгран, когда этот концерт анекдотов о живом острове достиг ушей современника Олафа Магнуса, швейцарца Конрада Геснера. Престиж его был очень велик в течение многих веков, поскольку он считался, вероятно, одним из самых эрудированных и хорошо организованных умов своего времени: врач, зоолог, ботаник, филолог… В возрасте одиннадцати лет этот уроженец Цюриха был потрясен актом военного вандализма ― когда турки сожгли и разграбили королевскую библиотеку в Буде, в Венгрии. Это разрушение носителей мысли, ужасное чувство непоправимости, которое он испытал, побудило его посвятить свою жизнь титаническому труду компиляции и синтеза, чтобы ограничить возможные потери в будущем. Его великолепная «Универсальная библиотека» (1551―1587), являющаяся, несомненно, шедевром, дала ему прозвище германского Плиния.
Конрад Геснер, которого точнее было бы назвать Плинием гельветским (Гельвеция ― латинское название Швейцарии), был, таким образом, первым, кто предпринял создание «Универсальной библиотеки» (1535―1555), всеохватывающего библиографического указателя, как мы назвали бы такой труд сейчас. Ограничиваясь только сочинениями на мертвых языках (латинском, греческом, древнееврейском), она содержала не менее 15 тысяч названий. И на каждую книгу Геснер давал часто аннотацию или выдержку из текста, так как он практически все их прочел или по меньшей мере навел о них справки.
Не приходится удивляться поэтому, что он тоже отмечает в своей «Истории животных»; мореплаватели часто ошибались, принимая спину кита за остров. Он, должно быть, так часто читал об этом, что счел своим долгом констатировать это как факт! Геснер уточняет, что моряки-северяне называли кита-обманщика Trolwal, что означает по-норвежски «кит-людоед» или «кит-злодей». А по-немецки его называли Teufelwal (кит-дьявол).
Кит-остров вошел в зоологическую литературу, причем через широко открытые двери.
Черепаха-остров у арабов и ее превращения
До сих пор у читателя могло создаться впечатление, что в течение Средних веков истории об островах-животных концентрировались постепенно вокруг одних только китов. На самом деле ничего подобного. Уже говорилось о том, что Яскониус, по которому ходили товарищи Святого Брандана, был, скорее, разновидностью морского змея. А если справиться у арабских авторов, можно обнаружить, что на Востоке такие же легенды слагались по поводу совсем другого животного.
«Что касается морских черепах, ― пишет Касвини в XIII веке в своей книге „Чудеса живого творения“, ― они такие громадные, что моряки принимают их за острова. Один купец так рассказывает об этом: „Мы нашли остров, возвышавшийся в море, на котором росли зеленые растения. Мы тотчас же высадились на него и выкопали ямки, чтобы развести огонь для приготовления пищи. В ответ на это остров пришел в движение, а моряки сказали: „Поднимемся на корабль, потому что это черепаха и огонь костра обжег ее; поспешите, если вы не хотите, чтобы она утащила вас с собой““. По причине громадности своего тела, рассказывал купец, она походит на остров, а на земле, скопившейся со временем на ее спине как на поле, выросли растения».
Другой арабский эрудит, Ибн аль-Уарди из Алеано, повторяет эту историю в очень похожих выражениях в своей «Жемчужине чудес». Он, впрочем, часто берет за образец Касвини. Именно на рассказах двух этих авторов, очевидно, базируется эпизод с островом-животным из «Тысячи и одной ночи», во время первого путешествия Синдбада-Морехода. Но любопытно, что в рассказе Синдбада речь идет о ките, а не о черепахе. И все же источником информации для этого эпизода послужили именно книги Касвини и Уарди, поскольку далее следуют описания еще двух необычных рыб (взятые из этих книг), встреченных Синдбадом в том же путешествии.
Появление в арабском фольклоре кита-острова западного происхождения легко объяснимо. Действительно, возникновение «Тысячи и одной ночи» не отмечено определенной датой. Это сборник народных сказок, несомненно египетского происхождения, который непрерывно пополнялся с течением веков, причем с одинаковым энтузиазмом туда включались как чудеса, взятые из западных источников, так и легенды, распространенные на Востоке. До последнего времени самым старым манускриптом знаменитых арабских сказок считался текст 1536 года, а европейские переводчики работали с более поздними текстами. Но сказки эти гораздо более старые: Масуди, умерший в 956 году, уже подсмеивался над абсурдными легендами, включенными в книги, дошедшие до нас и переведенные с персидского, индусского и греческого… в том числе «Книгу тысячи сказок», которую называют «Книгой тысячи и одной ночи». В 1948 году арабист из Чикагского университета мисс Набия Аббот открыла к тому же фрагменты рукописи, датированной самое позднее IX веком.
Очевидно, что детали первого путешествия Синдбада, повторенные Касвини и Уарди, жившими соответственно в XIII и XIV веках, были включены в книгу ранее этого времени. Можно также предположить, что под более поздним влиянием западных писателей черепаха Касвини превратилась в кита.
Сладкий аромат и амбра
Легенды о ките-острове, черепахе-острове и змее-острове так похожи в мельчайших деталях, что можно с уверенностью сказать: они имеют один источник. Почему же главное действующее лицо этих историй разное в восточных, западных и северных вариантах?
Первое, что приходит на ум, ― речь идет просто о самом большом морском животном, характерном для каждого из этих регионов или для фольклора этих регионов: так, в индийской мифологии земля держится именно на черепахе, а в северном фольклоре часто фигурирует морской змей.
Но, анализируя ситуацию, можно все же задаться вопросом, является ли кит все же первообразом этой истории. Не по ошибке ли первоначальный cetus был назван китом?
Обратимся сначала, для очистки совести, к «Бестиарию» Филиппа де Таона и найдем там действительно подробности техники охоты, характерные для кита:
«Cetus имеет такую натуру, что когда он проголодается, то начинает зевать, и при зевоте изо рта его идет запах такой сладкий и приятный, что мелкие рыбешки, привлеченные этим ароматом, заплывают в его пасть. Он ее закрывает и рыбок съедает».
Гийом Нормандский также упоминает, на этот раз именно по поводу кита, что на свой сладкий аромат он ловит рыбу как на удочку. Однако ничто в физиологии собственно китов (то есть китообразных, имеющих китовый ус) не позволяет приписать им сладкий аромат. Но в свете современных знаний можно предположить, что здесь речь идет об особенностях кашалота.
Действительно, этот зубастый кузен китов питается в основном головоногими моллюсками и, чтобы привлечь их, использует тактику, напоминающую приемы средиземноморских рыбаков: опускает под прямым углом свою узкую нижнюю челюсть, покрытую острыми зубами. Возможно, что в подводных сумерках их белизна обманывает кальмаров, которые принимают их за рыбу, совсем как осьминоги, которых ловят на оливковые веточки. В самом деле, можно сказать, что, когда кит проголодается, он начинает зевать, чтобы привлечь добычу.
Кроме того, если и нет никаких данных о приятном аромате самого кита, известно что из его пищеварительного тракта выделяется воскоподобное вещество с тонким ароматом, называемое амброй; его находят иногда на берегу или в воде. Кто-то может заключить на этом основании, что так пахнет вся утроба кита, с одного конца до другого.
Чудесное снадобье давних времен
Поскольку амбра является одной из главных деталей интересующей нас головоломки и в каком-то смысле служит связующим звеном между китами и гигантскими головоногими моллюсками, она заслуживает особого внимания. Это загадочное вещество представляет интерес во многих отношениях, и в частности из-за своей рыночной цены, которая превышала цену золота. Разве не достойно интереса сокровище, на которое можно наткнуться, гуляя по пляжу?
Уже в течение многих тысячелетий амбра ценилась за свои многочисленные достоинства, главная из которых ― способность поглощать запахи и восстанавливать их в более тонкой и стойкой форме. Этим объясняется широкое ее использование на Востоке в парфюмерии; за ним последовал и Запад, ― точно неизвестно когда, но самое позднее в конце античной эпохи. От Северной Африки до Зондских островов, по всему побережью Индийского океана это вещество используется в кулинарии: чтобы подчеркнуть аромат пряностей и букет вин. И наконец, амбра входила в состав индийских пастилок, которые посасывали утонченные парижане прошлого века, чтобы придать свежесть своему дыханию. Амбра и сегодня входит в состав некоторых ароматических веществ.
Античные авторы, тексты которых дошли до нас, не упоминают амбру. Тем не менее они должны были ее знать, если верить свидетельствам более поздних писателей, таких, как Симеон Сет и Этиос (благодаря этому последнему, греческому врачу, жившему в VI в. при дворе Юстиниана I в Византии, мы познакомились с многими произведениями античности, уничтоженными временем).
Предполагают, что древние египтяне курили амброй в храмах, как ладаном. Во всяком случае, мусульмане долго использовали ее именно таким образом, особенно когда собирались отправиться в паломничество в Мекку. Она входила также в состав большинства тех растительных ароматических курений в форме конуса, которые называются «пастилками сераля».
Более прозаичные арабские ученые Средних веков ― Разес, Авиценна, Серапион, Аверроэс ― ввели это вещество в состав некоторых лекарств, так как ему приписывались успокаивающие и спазмолитические свойства. Западные фармацевты следовали их примеру, и популярность амбры по ее терапевтическим свойствам продержалась вплоть до прошлого века.
Вышедшая в 1691 году «Лондонская фармакопея» Пургона характеризует это вещество как придающее силы больному, стимулирующее, устраняющее засорение, провоцирующее выделение патогенных субстанций и ускоряющее выздоровление. «Оно укрепляет мозг и сердце, оживляет сознание: натуральное, витальное и животное. Его тонкая сульфурная природа дает прекрасный аромат; оно предохраняет от чумы и защищает сознание от заразы». Автор этого труда, «Искусство целения и химическая практика», сообщает нам также, что это вещество, созревшее до желательной кондиции, ароматизирует все, к чему прикасается, успокаивает мигрень, снимает ячмень, подбадривает людей холодных или вялых, предупреждает апоплексию и эпилепсию, укрепляет все части тела и лечит бесплодие. Одним словом, это настоящая панацея.
Спустя немного более столетия очень знающий доктор Ипполит Клоке в своей «Фауне врачей» (1822―1825) сообщает о превосходных результатах, полученных им при использовании амбры для лечения нервной диспепсии и хронических катаров. Вышедший в то же время «Новый кодекс» медицинского факультета содержит формулы многих настоек на основе амбры как для внутреннего, так и для наружного применения в соответствии с указаниями.
Арабы и турки, люди чувственные, но по природе своей вялые, особенно ценили амбру как возбуждающее средство. В Марокко она всегда входила в состав кушанья, вроде варенья, которое было в ходу в гаремах. Недаром маркиз де Сад рекомендовал пить компот из амбры после обеда для стимуляции любовного пыла.
В наши дни в европейских странах амбра используется только в парфюмерии для придания тонкости цветочным и мускусным запахам и для увеличения их стойкости.
Как распознать плавающее золото
Чаще всего амбра в виде воскоподобного вещества плавает на поверхности воды или выбрасывается на берег.
«Считается, ― писал в 1675 году химик Никола Лемери, ― что ее находят только в восточных морях, хотя иногда она встречается на берегах Англии и в других местах Европы. Больше всего ее на берегах Мелинды, в Восточной Африке, в устье реки Рио-де-Сены (Замбези)».
Очень свежая амбра выделяет тошнотворный запах гнилого навоза, но, омытая морем и окисленная воздухом, она теряет постепенно неприятный запах и начинает пахнуть как гумус или свежевспаханная земля. Оставленная стареть в погребе, она достигает такой степени чистоты, что в ее запахе остается только мускусный компонент, тонкий и обволакивающий, напоминающий запах росного ладана.
Серый цвет амбры не всегда бывает таким. Сначала она всегда коричневато-черная, похожая на гудрон. От долгого пребывания в морской воде она постепенно светлеет. После затвердевания цвет ее колеблется от темно-коричневого до пятнисто-зеленого или грязно-белого.
Доктор Элис Траутон из Австралийского музея, которой часто приходилось иметь дело с образцами амбры, так описывает ее консистенцию:
«Ее структура напоминает немного структуру сухой коровьей лепешки на срезе. Она не крошится, как спрессованный говяжий жир, который не пачкает пальцы, и становится хрупкой только после многолетнего хранения. Если ее слегка нагреть, она становится мягкой, как пластилин, и похожей на смолу, которой пользуются сапожники».
По причине своей редкости и высокого спроса на рынке амбра всегда держится в очень высокой цене. Цена колеблется в широких пределах в зависимости от чистоты продукта и масштабов его производства. Амбра высшего качества продавалась по цене 5 тысяч новых франков за грамм. Еще несколько лет назад она стоила 15―35 долларов за унцию, или 190―430 франков за грамм. В связи с использованием в парфюмерии некоторых синтетических веществ ее цена упала до 100 франков за грамм (8 долларов за унцию).
Легендарное вещество, получившее прозвище «плавающее золото», находят в виде кусков, весящих иногда несколько килограммов, а в исключительных случаях сотни килограммов. Такая находка может принести доход, равный доходу от золотой жилы. Поэтому, гуляя по берегу, смотрите зорче, а главное, принюхивайтесь.
Увы, распознать амбру в комке грязи нелегко, если никогда прежде вы ее не видели и не нюхали. Ни цвет, такой разнообразный, ни запах не могут служить критериями. Вот почему хранителей музеев естественной истории так часто беспокоят люди с глазами, горящими надеждой, подсовывая им для экспертизы куски старого мыла, комья сала или гудрона, разложившееся мясо, губки, куски шлака, гнилого дерева и даже заскорузлые ботинки, а также все остатки от пикников, которые только можно себе вообразить.
Чтобы точно определить, имеете ли вы дело именно с амброй, следует помнить, что она всегда плавает на поверхности воды, размягчается при нагревании на умеренном огне до состояния пластичности и растворяется в холодном виде в чистом спирте и в эфире. Когда в нее погружают иглу или проволочку, раскаленную докрасна, она выделяет, в виде пузырьков, смолистую жидкость, черновато―коричневую, которая не липнет ни к металлу, ни к пальцам. Поднесенный к пламени свечи, кусочек амбры тут же улетучивается в виде белого пара. И наконец, положенная на стол музейного работника, амбра без труда распознается по первой его реакции на вашу находку.
