Текст книги "Чудовища морских глубин"

Автор книги: Бернар Эйвельманс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 42 страниц)

Эйвельманс Бернар
Чудовища морских глубин

Морские чудовища живы (несколько слов от составителя)

В послеобеденные часы 31 октября 1983 года ремонтная бригада округа Марин, Калифорния, работала на участке Хайвея № 1, как раз там, где он проходит над берегом океана. Начальник бригады решил перекурить и взглянул на море ― что-то не очень понятное и большое плыло по поверхности в сторону берега: тонкое, в сотню футов длиной, с тремя вертикальными горбами! Так осенним днем дорожники наблюдали… морского змея. Они четко видели, как животное высунуло голову из воды и огляделось. Потом, резко повернув, изменило направление, голова снова ушла под воду, и тварь подалась в сторону моря. Все шестеро рабочих в тот день видели одно и то же зрелище, и их описания совпадали в деталях ― в том, что касалось размеров, окраса и повадок. 19-летний Роланд Керри тоже видел змея в тот день. Чуть позже он поведал репортерам, что неделю назад уже видел это существо и рассказал об этом свой подружке, но та подняла его на смех. Но сейчас-то он все прекрасно разглядел и не даст смеяться над собой!

Через три дня после случая на Стенсон-Бич группа наблюдателей видела подобное чудовище в 400 милях южнее, у Коста-Меса. Хатчинсон, 19-летний серфист, поведал, что оно поднялось из воды близ устья реки Санта-Ана, прямо в десяти футах от него. Сначала Хатчинсон воздерживался от разговоров на эту тему, справедливо полагая, что его сочтут сумасшедшим. Но, прочитав в газетах о случае в округе Марин, подтвердил: «Оно было точно такое же, каким его описали рабочие ― длинным черным угрем».

На протяжении нашего столетия таинственные создания постоянно являлись людям по всему тихоокеанскому побережью, но никто так и не смог определить, о каком же животном идет речь. Ученые склонялись к выводу, что случай 1983 года ― это всплывшие останки кита, блестевшие в солнечном свете. Другие считали, что это стадо морских свиней, вытянувшихся в цепочку.

Как мы видим, истории о морском змее и прочих неопознанных существах продолжают поступать, причем наиболее урожайными оказались 80-е годы, ― точно так же как в прошлом веке! Может, это связано с определенными жизненными циклами чудовищ? Работы Бернара Эйвельманса, которые мы предлагаем вниманию наших читателей, написаны довольно давно. Однако, это вовсе не относит их к разряду устаревших: факты, приводимые в них, гипотезы и версии, выдвигаемые всевозможными специалистами, работают и сегодня, позволяя объемнее оценивать последние открытия в области криптозоологии. Совсем недавно американский ученый Клайв Рупер отправился в экспедицию на поиски гигантского кальмара. Существование этого животного, давно получившего латинское название Architeuthis dux, уже не оспаривается: в разных районах мира волны выносили на берег его останки, по которым зоологи смогли определить размеры головоногого до 30 метров в длину вместе со щупальцами! Но живого архитевтиса никто не видел. Клайв решил восполнить пробел в знаниях. На борту «Тангароа», своего рода плавучей лаборатории, оснащенной «карманной» субмариной, научная экспедиция взяла курс на Новую Зеландию: холодные воды, в которых только и живет гигантский кальмар, не так давно выбросили на берег четырех гигантов. Одна только мантия, этих сказочных животных достигала в длину четырех метров! Измерения показали: головоногие оказались самыми крупными из когда-либо найденных экземпляров. Выпуклый черный глаз одного гиганта приближался по размерам к волейбольному мячу, а тело весило больше тонны. На мини-подлодке «Джонсон си-линк» Клайв спустился на значительную глубину и… увидел головоногого. Не замечая работающих кинокамер и шума мотора, животное спокойно развернулось спиной и исчезло. Но дело было сделано ― загадочный обитатель холодных глубин заснят на пленку. Кто знает, может быть, в один прекрасный день точно так же попадется в видоискатель и морской змей ― один из персонажей нашей книги.

За занавесом волн

Многие любят повторять вслед за греческим поэтом Оппианом, что море скрывает многое. Но большинство людей не верят больше в истинность этого утверждения, и поэтому опасение сказать банальность не должно нас останавливать.

Миражи торжествующей науки

Коллективное убеждение в том, что наша планета прекрасно изучена во всех ее уголках, мало-помалу утвердилось в течение XIX века, вплоть до того, что приняло в конце его характер какого-то исступления. Опьяненные волной удивительных изобретений ― электрического освещения, автомобиля, беспроволочного телеграфа, воздухоплавания, и т. п., ― которые должны были произвести революцию в повседневной жизни, люди полагали, что у них есть основания верить во всемогущество Науки, возведенной в ранг божества. Что же касалось великих жрецов новой религии, господ ученых, то считалось, что они способны все знать и даже ― почему бы нет? ― что они уже знают все или почти все, за немногим исключением. Некоторые ученые в конце концов убаюкали себя этой иллюзией. В этой атмосфере эйфории и блаженного оптимизма, окрашенной неким псевдорелигиозным фанатизмом, незнанию, сомнению, неуверенности, необъяснимости, иррациональности не было больше места. Некоторые ученые и философы этого времени несколько напоминали тех юных студентов и простодушных профанов, которые благодаря чтению часто открывают для себя внушительную сумму знаний, накопленную от зари цивилизации, равно как и неисчерпаемые, по-видимому, возможности техники, и которые немедленно мнят себя все знающими и на все способными. Они обладали высокомерием тех самоучек, которые за отсутствием глубоких научных знаний в салонной беседе на все имеют ответ и могут разрешить любой вопрос с видом, не допускающим возражений, тогда как специалист, вовлеченный в разговор и часто сомневающийся и вынужденный благоразумно молчать или придерживаться частных суждений, сдержанных и ограниченных, в результате неизбежно кажется законченным дураком.

Действительно, XIX век был эпохой первенства науки, и в этом отношении по крайней мере он оправдывает данное ему Леоном Доде наименованием «глупого».

Увы! Мы все еще расплачиваемся по счетам прошлого века. Преувеличенный позитивизм апостолов торжествующей науки все еще витает в воздухе. Положение остается особенно плачевным в массах, которые с опозданием реагируют на прогресс мысли и питают досадную склонность к обобщениям.

Все это в полной мере относится к нашим знаниям о подводном мире. Раз уже пятьдесят лет назад утверждали, что океан изборожден вдоль и поперек и изучен вплоть до последнего из мельчайших необитаемых островков, то разве теперь, в наше время, это не должно быть тем более верно? Снабженные двигателем суда избавили нас от необходимости придерживаться путей, зависящих от ветра или морских течений. Сверх того, скафандры и подводные лодки позволили приподнять колышущийся занавес волн и увидеть скрытый за ним мир. Рыболовецкие флотилии, поделившие между собой все богатые рыбой воды земного шара, неуклонно используют глубины в той мере, в какой это позволяют делать наиболее современные приборы. Несколько океанографических экспедиций пошли еще дальше: с помощью зондов и других специальных приборов они достигли дна бездонных океанских впадин. Благодаря ультразвуку была сделана подробная съемка рельефа затонувших континентов. Наконец, в своих батисферах и батискафах люди погрузились в недра царствующей в морской бездне вечной ночи, которую осветили бледным светом прожекторов. Пусть бы еще существовала неизвестная нам сардина, но пусть нам не говорят о таинственных существах размером с человека или, особенно, о доисторических чудовищах.

Вот как многие люди думают. Но на практике дело оборачивается совсем иначе.

Едва приоткрывшийся мир

В своей книге, «Следы невиданных зверей», я старался продемонстрировать несовершенство и частичный характер наших знаний о континентах, по которым мы способны, казалось бы, свободно передвигаться. Наше неведение морского мира значительно больше. Оно так велико, что я смело могу утверждать, что все еще возможно в океане. Перед необъятным царством Нептуна некоторая легковерность представляется более уместной, чем все отрицающий скептицизм. Если завтра объявят о поимке настоящей сирены, не безобразного ламантина, а существа, наделенного бюстом Мэрилин Монро и хвостом целаканта, позиции того зоолога, который пожелал бы ее увидеть, будет более оправдана с научной точки зрения, чем позиция его коллеги, просто пожавшего плечами.

Надо вспомнить о том, что вода занимает более трех пятых земной поверхности и что наши корабли пересекают ее, следуя неизменными и достаточно узкими дорогами.

«Могло бы показаться удивительным, ― писал уже в конце прошлого века старый морской волк Франк Буллон, ― что такое пугливое существо, как кашалот, хорошо себя чувствует в водах Малаккского пролива, несмотря на значительное движение паровых судов. Но нельзя забывать о том, что сегодня эти корабли следуют заранее определенными путями, не отклоняясь от них, пароходные винты на нарушают морской поверхности нигде, кроме как вдоль этих морских путей. Так, например, изучение бортовых книг судов, пересекающих Красное море, показывает, что за пределами линии, соединяющей город Суэц с островом Перим, это море практически пустынно».

Появление моторной навигации не только не расширило, а еще более сузило сферу наших морских путешествий: корабль, снабженный винтом, больше не должен принимать в расчет часто капризные попутные ветры, он может бороться с течениями, то есть его маршрут остается более постоянным. К тому же, находясь в море, часто в неблагоприятных обстоятельствах, морские путешественники не любят терять время, даже если они путешествуют для развлечения, не отклоняются от маршрута, для того чтобы посетить чем―либо замечательные места или полюбоваться пейзажем ― морской пейзаж безнадежно однообразен. Если самый короткий путь между двумя портами не всегда является прямой линией, то, во всяком случае, это линия неизменная. И все навигационное искусство в том и состоит, чтобы от нее не отклоняться.

Наши представления о морских животных, обитающих на поверхности моря, в целом сравнимы с познаниями натуралиста, знакомого с зоологическим богатством области лишь на основании того, что ему удалось увидеть, путешествуя вдоль больших дорог.

К тому же, если фауна земной поверхности развивалась практически в двухмерном пространстве, то есть не принимая в расчет толщу воздушного пространства [1]1
  В действительности можно не принимать во внимание воздушное пространство, обитателей которого всегда можно увидеть, находясь на земле. Вместе с тем они связаны с поверхностью земли, поскольку должны туда возвращаться для отдыха, воздух для них лишь переходная стихия. Практически плотность живой оболочки земли ― биосферы ― в каждой точке земной поверхности ограничена, с одной стороны, глубиной, на которую проникают в землю роющие животные, а с другой стороны, высотой самых больших деревьев. Следовательно, и над, и под поверхностью земли она ограничена лишь несколькими дополнительными десятками метров, где плотность ее значительно уменьшается.


[Закрыть], морская фауна обитает в настоящем трехмерном пространстве. Глубина его в некоторых местах превышает, по-видимому, 10 тысяч метров, а в среднем составляет более 3 тысяч метров.

Исследование этого третьего измерения подводного мира едва началось. Аквалангисты и даже водолазы в скафандрах редко спускаются глубже чем на 100 метров, их погружения происходят обычно вблизи берегов над континентальными цоколями. Следовательно, они никогда не встретят ничего, кроме очень обособленной части морской фауны, ибо морские ареалы так же дифференцированы, как и наземные, и каждый из них имеет своих исключительных насельников.

Что же касается нескольких многообещающих погружений в морские впадины, совершенных в батисфере, прикрепленной к кабелю, а также в свободно плавающем батискафе, то они были такими редкими и пространство их исследований было до такой степени ограниченным, что в настоящее время можно пренебречь ими без особых угрызений совести ― лишь в том, разумеется, что касается их результатов, а не в том, что они представляли сами по себе. В завоевании скрытого за занавесом морских волн Нового Света роль пионеров Бертона и Биба была равноценна той, которую сыграли искавшие приключений викинги, значительно раньше Колумба высадившиеся в Винланде. Профессор Огюст Пикар был Америго Веспуччи ― просвещенным умом этой эпопеи; капитан Уот и инженер Уиллм первыми его конкистадорами. Однако они сделали лишь начальные шаги.

Даже океанографические экспедиции, посвятившие себя систематическим исследованиям, совершили в морских глубинах не более чем работу, соответствующую распашке нови. Они были не так уж многочисленны со времени бессмертного путешественника на «Челленджере» в 1872 году, и наиболее изощренные средства, которыми они располагали для исследования океанской фауны, находились во всех отношениях в самом зачаточном состоянии. С помощью траловых сетей и вершей нельзя выловить ни очень крупных, ни достаточно быстроходных животных, ни животных достаточно умных для того, чтобы избежать этих приспособлений, действующих вслепую. К несчастью, именно самые интересные животные лучше всего защищены от нашего любопытства!

Не надо думать, что рыболовецкие флотилии, постоянно прочесывая океаны, составили, таким образом, полный список жителей по крайней мере их поверхности. В 1949 году научная конференция «За сохранение и использование природных ресурсов», проходившая под эгидой ООН с участием экспертов из всех стран, установила, что 98 процентов рыбы вылавливается в настоящее время в Северном полушарии, причем в большинстве своем выше Тропика Рака. В этом полушарии только 60 процентов поверхности занимает вода, в то время как в Южном полушарии морское пространство составляет 80 процентов поверхности. Коротко говоря, в той части света, которая почти полностью покрыта водой, рыболовецкая активность совершенно незначительна.

Поскольку вода не является нашей природной стихией, наши возможности сбора зоологических экземпляров на земле нельзя сравнить с теми, которыми мы располагаем в море. Эти два процесса радикально отличаются друг от друга: рыбная ловля всегда ― слепая охота, подобно охоте с капканом. В этом отношении подводные охотники совершили настоящую революцию, но мы знаем, насколько ограничено поле их действий.

В целом наши методы исследования океанической фауны представляют до сих пор ненадежную технику ударов, наносимых шпагой по воде. Мудрость говорит устами увлекательного писателя-натуралиста А. Хайатта Берилла, когда он пишет в своей книге «Удивительные доисторические животные»:

«Если бы обитатели другой планеты, обозревая издалека нашу собственную, забросили на ее поверхность сети, какие сведения о нашей фауне удалось бы им получить?»

Случайная находка: целакант

Нашему желанию полнее узнать морскую фауну чаще всего способствует случай. Крупные морские животные, случайно выброшенные на отмель, более чем что―либо другое обогатили наши знания о них. Эти вынесенные на берег трупы были для нас как бы метеоритами, упавшими с неба, посланцами чужих миров, куда нам не было доступа. Страшно подумать, сколько морских пород мы в первый раз узнали таким способом и сколько таких, которые мы знаем только благодаря случайным встречам.

Именно та или иная удача обычно наводит нас на правильный путь и затем направляет наши дальнейшие исследования.

«Они наловили бы насекомых, изредка, может быть, лягушек, ящериц, черепах, при случае ― собаку, кошку, сурка или другое небольшое млекопитающее, например овцу или свинью; наконец, домашнюю птицу. Но у них был бы один шанс из миллиона поймать животных крупных видов или людей. Ученые Марса или Меркурия, изучая свой улов, никогда не смогли бы себе представить, что мужчины и женщины, слоны и жирафы, носороги и лоси, а также сотни других животных существуют на земле. Однако, пользуясь именно такими приемами исследования океанских глубин, мы достигли тех немногих знаний, которыми сейчас располагаем».

Если бы 22 декабря 1938 года капитан Гусен на обратном пути из района, где он обычно ловил рыбу в южноафриканских водах, не забросил, повинуясь случайному импульсу, свою траловую сеть на глубину 65 метров перед устьем реки Халумны, мы, без сомнения, никогда бы не узнали о существовании отряда рыб, которые считались исчезнувшими 70 миллионов лет назад. Вместе с тем нужно было, чтобы этого человека поразил необычайный вид этой большой рыбы, покрытой голубой чешуей, попавшей в сети вместе с полутора тоннами съедобной рыбы и двумя тоннами акул. Что, без сомнения, могло привлечь внимание экипажа, так это то, что, не погибнув под тяжестью улова, подобно другим рыбам, странное существо, шевелившее зачатками лапок, попыталось свирепо вцепиться в руку капитана. В дальнейшем надо было, чтобы в самом разгаре южного лета рыба попала в достаточно хорошем состоянии в руки специалиста. Им оказалась мисс Куртенэ-Латимер из Музея Ист-Лондона, молодая женщина достаточно искушенная в естествознании, чтобы позаботиться о том, чтобы законсервировать этот экземпляр и сообщить об этом специалисту-ихтиологу, способному определить принадлежность этой рыбы к отряду целакантов, а именно профессору Дж.-Л.-Б. Смиту. После фантастической ночи, проведенной с глазу на глаз с невероятным существом, уцелевшим на Земле с доисторических времен, почтенный ихтиолог должен был признать реальность его существования. И, словно желая придать ему больше весомости, он наделил его латинским названием Latimeria chalumnae.

Итак, потребовалось совпадение исключительных обстоятельств, чтобы произошло самое удивительное открытие века в области зоологии. В заключение надо сказать, что этот случай поимки странной рыбы не был ни первым, ни единственным. На Коморских островах местные жители иногда ее вылавливали и употребляли в пищу в соленом виде, называя ее комбессой. Многие жители тех мест прозаически использовали шероховатую поверхность чешуи «живого ископаемого» для зачистки прохудившихся велосипедных камер.

Когда же область распространения целаканта была определена благодаря искусным вычислениям профессора Смита, когда поимка следующего экземпляра около острова Анжуан подтвердила его выводы и когда, наконец, Мадагаскарский институт научных исследований с помощью туземных ловцов занялся систематическим его изучением, ― тогда за два года были выловлены еще семь экземпляров этой рыбы!

Надо хорошо проникнуться этой мыслью: если бы первый целакант был немедленно отведан гурманами, падкими на сенсации, если бы он был выброшен в море беспечными рыбаками, если бы он совершенно разложился, прежде чем попал в руки специалиста, ― короче говоря, если бы зоологи располагали лишь подробным его описанием, то практически никто не поверил бы в его существование.

Впрочем, история доказала, что недоверчивость некоторых ученых может зайти гораздо дальше. Даже когда драгоценная латимерия была законсервирована в лаборатории, где эксперт-ихтиолог уже определил ее, все еще находились профессионалы, отрицавшие ее существование, казавшееся им слишком неправдоподобным.

В своем захватывающем описании истории открытия целаканта ― «Старины Четверонога» ― профессор Дж.-Л.-Б. Смит рассказывал о том, как один ученый из министерства, с которым он был знаком много лет, пришел к нему в его кабинет в университете вскоре после опубликования материалов об удивительной находке. Он положил ему руки на плечи и сказал торжественным тоном: «Профессор, что заставило вас это сделать? Ужасно видеть, как вы портите свою научную репутацию».

Смит спросил его, что он имеет в виду; посетитель уточнил: «Назвать ту рыбу целакантом…» И он принялся убеждать его, что ведь это не мог быть целакант, подумайте! Это был не целакант! И, покачивая головой, с горьким вздохом добавил: «Нет, старина, я только что был у X. Так вот, он говорит, что вы сошли с ума, что эта рыба всего лишь мероу с искалеченным и зажившим хвостом».

Существо, никогда не всплывавшее из пучины

Словно для того, чтобы найти оправдание своей выжидательной позиции, многие зоологи способствовали распространению слухов о том, что Latimeria. обитает в «недоступных глубинах океана». Это, с их точки зрения, было единственным объяснением того, что она так долго оставалась неизвестной. Такой, в частности, была позиция палеонтологов, для которых доживший до наших дней целакант был живым оскорблением, язвительным опровержением их тщательно проделанной работы по реконструкции прошлого, основанной часто на самых хрупких догадках и предположениях. Разве недостаточно они утверждали, что отряд целакантов полностью вымер в конце мелового периода, поскольку в слоях позднейших отложений не было найдено их окаменелых останков? Следовательно, немедленно отправить ее обратно в самую морскую пучину, в вечную тьму, где любое невежество вполне законно.

Однако капитан рыболовного траулера был точен: рыбу поймали на глубине 40 морских саженей, что составляет примерно 65 метров. Ба! Достаточно было вообразить, что он ошибся…

Но это мнение не выдерживало критики даже с точки зрения самого неискушенного зоолога, ибо все в облике целаканта говорило против его глубоководного происхождения. Его толстый панцирь, состоящий из крупной зазубренной чешуи, костные пластины на голове и мощность его плавников ― все это выдавало животное, приспособленное для жизни между скалами и коралловыми рифами, способное с быстротой молнии укрываться в расщелинах, не опасаясь при этом пораниться. Рыбы, живущие на большой глубине, в большинстве своем невелики или очень вытянуты в длину, так что имеют почти нитевидную форму, в любом случае они очень слабы и хрупки. Не только сама латимерия, которая весит 40 килограммов и имеет в длину 1 метр 25 сантиметров, не имеет ничего общего с ними, но даже ее огромные челюсти и мощная мускулатура не кажутся предназначенными для охоты за столь незначительной добычей. И наконец, рыба была чудесного голубого, с металлическим отливом цвета, ― до сих пор не было известно ни одной глубоководной рыбы с такой окраской. Глубоководные рыбы окрашены обычно в черные, серые и темно-коричневые цвета. Существо голубого цвета было бы ярким пятном в этом суровом мире.

С другой стороны, если способность выжить под давлением нескольких тонн улова кажется необычной даже для рыбы, живущей на небольшой глубине, то для глубоководных рыб, погибающих часто просто из-за понижения давления, такая живучесть кажется просто немыслимой.

Категорические и настойчивые утверждения профессора Смита не смогли убедить общественное мнение. Фотография живого целаканта, сделанная на глубине 15 метров пловцом итальянской экспедиции летом 1953 года, была принята за подделку. Также не было принято всерьез свидетельство подводного охотника Дж.-Ф. Картрайта из Солсбери, который, занимаясь своим любимым спортом в октябре ― ноябре 1952 года в Малинди, в Кении, встретил между коралловыми рифами и даже пытался загарпунить рыбу, по всем признакам отвечающую описанию латимерии.

Ничего не помогало, и, когда было объявлено, в соответствии с утверждением туземных рыбаков, что второй экземпляр был пойман на глубине 32 метров, пресса, особенно французская, без всякого стыда преувеличила цифру. Датской экспедиции якобы даже удалось поймать целаканта в океанской впадине. И когда восьмой экземпляр, пойманным живым рыбаками с Коморских островов, на этот раз на глубине 252 метра, не удалось сохранить живым дольше нескольких часов, профессор Ж. Миллот поставил следующий неосторожный диагноз: «Без сомнения, смерть была вызвана понижением давления и увеличением температуры».

На это профессор Дж.-Л.-Б. Смит, старый и опытный удильщик, должен был вскоре заявить: «Возможно, профессору Милтону и его сотрудникам неизвестен тот следующий из опыта факт, что крупные рыбы, пойманные на удочку живыми, никогда не остаются в живых долго и, в аквариуме, большинство из них, во всяком случае, погибает».

То, что целакант является живым ископаемым, существом, почти не изменившимся в течение трехсот миллионов лет, ― один этот факт должен был убедить натуралистов в неправдоподобности его предполагаемого глубоководного образа жизни. Для того чтобы переселиться в морские впадины, надо быть существом прямо противоположным «живому ископаемому», то есть существу архаического строения. Такие животные должны были бы относиться к молодому, малодифференцированному виду, сохранившему еще гибкость и способность приспосабливаться к царящим в глубине невероятно трудным условиям: полному отсутствию света и, следовательно, растительной жизни, необходимости исключительно плотоядного рациона, сплющивающему давлению воды и сильному холоду. Как подчеркивает Рашель Карсон в своей замечательной книге «Это море, которое нас окружает», «глубоководные условия жизни слишком суровы для того, чтобы допустить существование неизменных форм жизни, не стремящихся использовать всякую возможность, благоприятствующую существованию протоплазмы в мире едва лишь менее враждебном, чем мрачные межпланетные пространства».

Понятно, что по причине чертовски негостеприимных условий жизни морские впадины оказались последним ареалом, завоеванным варварскими ордами. И, следовательно, именно здесь вопреки надеждам океанографов прошлого века особенно маловероятна встреча с уцелевшими животными далекого прошлого. В моей последней работе я показал, что на нашей планете существуют запоздалые представители всех геологических эпох и что, следовательно, всегда сохраняется вероятность обнаружения других, подобных им, еще неизвестных животных. Ископаемые животные живут рядом с нами. Нигде это утверждение не справедливо больше, чем в огромном океане, где условия жизни изменились гораздо меньше, чем на поверхности Земли. Зоологические виды и отряды в море существуют гораздо дольше, чем на суше. Как говорят, вода оберегает… И если океанская завеса продолжает скрывать неких доисторических существ, то в противоположность Апокалипсическому чудовищу они появятся не из глубин морской бездны.