Текст книги "Айсолтан из страны белого золота"

Автор книги: Берды Кербабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

солтан кажется, что эта картина мирной жизни

никогда не померкнет в ее памяти. Она провожает

взглядом скрывающееся за поворотом селение. Машина

огибает невысокий холм, на вершине которого небольшая

рощица. У подножья холма деревянная ограда. Ай-

солтан различает большую каменную плиту,

полускрытую под венками из живых цветов.

– Что это? – спрашивает она свою спутницу.

– Эго памятник двум девушкам-партизанкам из

здешнего села, замученным фашистами в сорок

первом году неподалеку отсюда – на подступах к Москве.

Конечно, Айсолтан и раньше знала, что в сорок

первом году фашисты подходили к Москве, она

читала об этом, слышала от Чары и от Аннака,

которые сражались с фашистами. Но сейчас она с особой

силой чувствует, в какой грозной опасности была

Москва. И этот памятник, на котором не вянут цветы,

без слов говорит ей, с каким бесстрашием, с каким

геройством защищали свою столицу, свою землю

советские люди. Ничто не сломит их, никто не покорит!

«Советские люди, – думает Айсолтан, – навсегда

изгнали врагов из пределов нашей родины и донесли

знамя правды до Берлина, до Праги, до Будапешта.

Тысячи, миллионы смелых и честных рук за рубежом

подхватили знамя правды, знамя мира и

справедливости, понесли его по всему миру, и нет такой силы,

которая могла бы их остановить, повернуть вспять.

Пусть беснуются поджигатели войны – мы их не

боимся. Они катятся в бездну, а жизнь – за нас,

история – за нас, будущее – за нас!»

Так думает Айсолтан – и так говорит в большом,

ярко освещенном зале фабричного клуба. Она

вспоминает все, что слышала на конференции и что

передумала за эти дни. Потом она рассказывает

текстильщицам о Туркменистане, о родном колхозе «Гё-

рельде», о хлопчатнике и о том, как она со своим

звеном добилась высоких урожаев хлопка.

– Хлопчатник – это такое нежное, такое

красивое и капризное растение, что сколько за ним ни

ухаживай – все ему мало, как избалованному ребенку

или своенравной невесте...

Айсолтан растерянно умолкает, поймав себя на

том, что говорит о хлопке словами Бегенча. Ну, да

кто же может об этом знать? И что тут худого, если

она повторяет слова любимого? Но все-таки

Айсолтан смущена, – хорошо, что этого никто не замечает.

Текстильщицы дружно хлопают в ладоши и что-то

кричат ей из глубины шумного зала. Айсолтан

смущается еще больше, когда понимает, что они просят ее

рассказать, за что она получила маленькую золотую

звездочку, которая горит на ее красном шелковом

платье, как живой огонек. Она говорит, сколько

центнеров «белого золота» собрало ее звено в прошлом году

с каждого гектара, но понимает, что этого объяснения

еще недостаточно.

– Мы работали не покладая рук, – продолжает

Айсолтан. – Мы всегда советовались с лучшими

старыми хлопкоробами и агрономом, держали связь

с опытной хлопководческой станцией.

Айсолтан рассказывает о работе колхозной

опытной лаборатории, организованной по ее почину, о

занятиях кружка, о новых книгах по агрономии,

почвоведению и орошению, купленных ею в Москве для

этого кружка, для себя и Бегенча, который также все

время учится и руководит комсомольской

организацией и наблюдает за поливами хлопчатника, – а это

очень сложное дело, хлопотливое и ответственное, но

он хорошо справляется с ним и поэтому его тоже

наградили орденом Ленина...

– Бегенч... – Айсолтан опять умолкает, сгорая от

смущения. Почему она все время повторяет это

имя? – Бегенч! – почти шепчет она и вдруг

поднимает голову и смело смотрит в зал. – Бегенч – это

значит радость!—восклицает она. – Это любовь, это

счастье работать на свободной советской земле,

счастье учиться и жить в великой Советской стране,

быть советским гражданином i

Какая буря рукоплесканий, восторженных криков

и приветствий поднимается в зале! Девушки

вскакивают с мест, подбегают к трибуне, тянутся к

Айсолтан. Чинно сидевшие за столом президиума пожилые

работницы, члены фабкома и парткома, сам

директор – все встают, окружают Айсолтан, жмут ей руки.

Потом Айсолтан ведут на фабрику – в огромные,

залитые светом залы, где повсюду цветы, на полу

ковры, на окнах яркие цветные шторы, где бесконечными

рядами стоят машины, которые – так кажется Айсол-

тан – работают сами, а в длинных проходах между

ними спокойно прохаживаются девушки, почти не

останавливаясь и только незаметными движениями

что-то поправляя то у одного, то у другого станка.

В прядильном цехе с неуловимой быстротой

кружатся высокие веретена, наматывая бесконечные

сверкающие нити.

В ткацком цехе спутница Айсолтан, делегатка

конференции, показывает ей свои станки – тридцать

шесть ткацких станков, которые она обслуживает

одна, делая за смену сотни метров ткани.

В цехе готовой продукции Айсолтан встречает

высокая пожилая женщина. Она преподносит почетной

гостье кусок яркой материи, отливающей всеми

цветами радуги.

– Это теой хлопок, милая Айсолтан! – говорит

она. – Давай нам больше «белого золота», и мы

оденем всю нашу великую родину в его золотое сияние!

Айсолтан кажется, что она попала в какое-то

сказочное царство. У нее кружится голова, на глаза

навертываются слезы. Без слов бросается она к этой

русской женщине-работнице и припадает к ее груди...

Огромное пространство Красной площади залито

солнцем. Айсолтан пришла сюда вместе с другими

делегатами конференции. С замирающим сердцем

приближается она к мавзолею Ленина. Вдоль всей

площади медленно движется бесконечная вереница людей.

Все эти люди стремятся попасть туда, куда идет

Айсолтан. У всех сосредоточенные лица. Никто не разго-

варивает, не шутит, не смеется, как бывает обычно на

веселых, шумных московских улицах. Здесь все

охвачены одним чувством, одним глубоким сердечным

трепетом, и не нужно говорить, чтобы делиться друг

с другом своими чувствами и мыслями, – каждый

понимает друг друга без слов, ибо сердца всех бьются

в лад, как одно большое, взволнованное сердце.

Айсолтан медленно проходит под массивным

гранитным сводом и, затаив дыхание, смотрит на Ленина.

Она мысленно беседует с ним. Она знает, что Ленин

жив и будет жить вечно. Он жив в ее сердце и в

сердцах миллионов и миллионов людей, населяющих

землю. И Айсолтан хочется рассказать ему, как отцу, как

самому дорогому, близкому человеку, о том, что она,

простая туркменская девушка, сбросив яшмак,

поднялась на высокую трибуну, откуда голос ее звучит на

весь мир. Ей хочется рассказать ему, что она, простая

туркменская девушка, вырвавшись на вольную волю

из тесной кибитки, прилетела сюда из-за степей, из-за

морей, прилетела в сказочно-прекрасный город, имя

которому Москва. Ей хочется рассказать ему о том,

как она счастлива, как счастлив весь туркменский

народ, как любит и бережет он свою прекрасную

советскую родину. Ей хочется сказать, что советский народ

никогда не забудет того, чей великий гений создал

самое счастливое и самое могущественное государство на

земле. Слезы выступают на глазах Айсолтан. Губы ее

чуть слышно шепчут:

– Спасибо, спасибо тебе, дорогой Владимир

Ильич!

Солнце поднимается в зенит, и к дому

колхозного правления со всех сторон спешат

люди. На просторной площадке перед длин-

ной верандой с резными колоннами расстав-

лены стулья и скамейки. Те, кому нехватило

места на скамейках, рассаживаются на перилах

веранды или прямо на земле, в тени урюковых деревьев.

Если и есть еще где-нибудь такие колхозы, в которых

женщины на собраниях не хотят смешиваться с

мужчинами и сидят обособленными кучками, то в колхозе

«Гёрельде» совсем другие порядки. Здесь все сидят

вместе и оживленно беседуют, перекидываются

шутками. Если есть еще такие колхозы, в которых женщины

молчат на собраниях, словно им глиной рот замазали,

то этого никак не скажешь про колхозниц «Гёрельде».

Здесь иная девушка как примется честить

какого-нибудь парня за плохую работу, так парень только

покряхтывает да пот со лба утирает. «Лишь бы, —

думает,– ее подружки еще не вцепились!» Но если

в колхозе «Гёрельде» умеют покритиковать, то здесь

и не боятся критики, относятся к ней

по-большевистски. Здесь народ дружный, и если на колхозном

собрании ругают кого-нибудь, – так, значит, за дело.

Зато если похвалят, так тоже по заслугам. А личные

отношения тут ни при чем.

На веранде, за столом президиума, поднимается

Аннак и открывает собрание.

– Товарищи!—обращается он к колхозникам.—

Сегодня мы прежде всего хотим послушать Айсолтан

Рахманову, нашего делегата на Всесоюзную

конференцию сторонников мира. А потом поговорим насчет

сбора хлопка. Принимаете повестку? Добавления

будут?

Айсолтан встает, окидывает взглядом собрание.

– А по-моему, – говорит она, – мирная жизнь

и наш труд, наш хлопок так связаны вместе, что

нечего тут делить на две части. Я хочу говорить и о

мире и о хлопке.

Прежде чем сесть на место, Айсолтан еще раз

быстро пробегает глазами по лицам колхозников. Нет!

Среди них нет Бегенча! За несколько дней до ее

приезда он уехал в Ашхабад. Когда Айсолтан узнала, что

Бегенч в Ашхабаде, она чуть не расплакалась от

досады.

«Как же так? – думала она. – Ведь он знал,

когда я должна вернуться. Почему же он меня не

встретил, почему не разыскал в Ашхабаде? Мы бы

погуляли вместе по городу, сходили бы в театр... И сегодня

его нет. Что-то он не очень спешит со мной

повидаться. Будь он здесь, я бы нашла особенные, хорошие

слова...»

Большинству колхозников предложение

Айсолтан приходится по душе, и Аннак предоставляет ей

слово.

Девушка начинает говорить. Айсолтан знает, что

она счастливица. Она была в Москве, видела этот

прекрасный город! В Колонном зале Дома союзов,

вместе с выдающимися людьми Советского Союза, она

принимала участие в работе конференции. Она была

в мавзолее Ленина. Была на одном из крупных

промышленных предприятий Москвы... Была в музеях,

театрах... Видела метро... И ей хочется рассказать

собравшимся здесь людям, близким ей с детства, людям,

с которыми у нее одна жизнь и один труд, о том, что

она видела, рассказать так, чтобы им казалось, что

они тоже были там вместе с ней. И она говорит

горячо, с воодушевлением; Айсолтан и сама не знала, что

может так хорошо, так складно рассказывать...

Колхозники с напряженным вниманием слушают

Айсолтан. Когда она говорит о том, что мир

расколот на два лагеря, что над ним снова нависла угроза

войны, у них темнеют лица, становится суровым

взгляд. Быть может, они вспоминают сейчас своих

близких, которые не вернулись к ним с полей войны,

заново переживают суровое время. Нурсолтан,

тихонько всхлипывая, вытирает глаза концом платка.

Руки Нязикджемал шевелятся, словно она вяжет

что-то.

– Если мы хотим развеять нависшую над миром

черную грозовую тучу, – говорит Айсолтан, – если

мы хотим, чтобы на наших мирных полях никогда

больше не пылал пожар войны, если мы любим

мирную жизнь, если мы любим нашу родину, наш труд,

наших детей, матерей и отцов, – мы должны все силы

положить на то, чтобы своим трудом крепить мощь

Советского Союза. Мы на наших полях растим

драгоценное «белое золото». Хлопок!..

Айсолтан на мгновение умолкает. Ее взгляд встре-

чается со взглядом Бегенча. Он стоит, прислонившись

к перилам веранды, к широко раскрытыми глазами,

с нежностью и восторгом смотрит на Айсолтан.

«Когда он приехал?» – думает девушка и

повторяет: «Хлопок!» Голос ее от волнения звенит, как туго

натянутая струна.

– Хлопок – это не только наша одежда, – это

и наша пища и наше оружие. Хлопок – это источник

радости, залог мирной, зажиточной жизни. Берегите

его! Берегите его, как мать бережет своего ребенка!

Дорожите каждым его волокном! В хлопке, который

мы собираем и сдаем нашим фабрикам, не должно

быть ни единой соринки. С наших полей не должно

быть снято ни одного килограмма нечистосортного

хлопка. Не дадим хлопку желтеть на дожде или

гибнуть от мороза. Мы должны собрать его без всяких

потерь и во-время. Мы должны добиться первенства

по сбору хлопка. Я знаю, колхоз «Гёрельде» покажет

пример всем колхозам Туркменистана. Пусть это

будет подарком к торжественному дню тридцать второй

годовщины Великого Октября, открывшего нам

дорогу к счастливой жизни.

Айсолтан садится на место, обмахивает платком

разгоряченное лицо.

«Какой странный этот Бегенч! – думает она.—

Стоит, глаз с меня не сводит, а нет того, чтобы

подойти!»

Когда на собрании речь заходит о сборе хлопка,

трибуной прочно завладевают женщины. И сейчас они

выступают одна за другой, спорят о том, где лучше

устроить склады, как лучше наладить питание во

время сбора, как организовать врачебную помощь,

напоминают о люльках для детей, о чтении вслух газет во

время отдыха, толкуют о мешках и фартуках...

Выступает и Нязикджемал; она всегда ходит

согнувшись, но сейчас говорит, важно выпятив грудь:

– Разве не хлопок дал мне кусок хлеба, а на

плечи халат? Тут говорили о соревновании между

колхозниками. Я соревнуюсь со своим сыном Сазаком.

Поглядим, кто кого. Хоть колхоз и доверил ему свои

отары, но только Сазак еще желторотый, ему за мной

не угнаться. Мои старые кости сварились,

просолились в работе, им особая цена...

Потды даже на собрании не может не посмеяться.

Указывая на белый платок Нязикджемал, из-под

которого выбились пряди таких же белых, похожих на

хлопок волос, Потды кричит:

– А ты, Нязикджемал-эдже, как положишь на

весы свой хлопок да увидишь, что недотягивает, валяй

сзма садись сверху! Белое к белому, – никто и не

заметит, что снизу хлопок, а сверху бабка!

Но шутки Потды не смешат Нязикджемал.

Уставив на него сердитый взгляд из-под седых клочкастых

бровей,, она принимается его отчитывать:

– Потды! Знай, кого затрагиваешь! Я, может,

и бабка, да не такая, над которой мальчишки

смеются, – ко мне с почетом и уважением относятся.

Я свои трудодни не на весах сидя, зарабатываю. Если

у меня волосы белые, как хлопок, так руки черные,

как земля, которую я ковыряю мотыгой. А ты, Пот-

ды-хан, глядел бы лучше за своей машиной, а то как

начнешь на каждую бабку пялить глаза, так не долго

угодить и в канаву. Или, может, ты от моего сына

Сазака, с которым у меня соревнование идет, подарок

получить надеешься?

Колхозники дружно смеются. Потды кричит:

– Хорошо сказала, бабка! Молодец! Придется

мне у тебя уроки брать...

Зычный голос АнЕака покрывает шум:

– Потды, где ты находишься?

– Да я что? Это все Нязикджемал-эдже. А я

молчу...

Нязикджемал победоносно смотрит на Потды.

– То-то, молчишь... А не замолчишь, так

заставят. Здесь тебе язык распускать не дадут. А я как

брала первенство, так и снова возьму! Вот теперь

с сыном соревнуюсь – и его побью. Разве я его

работу не уважаю? Разве мое дитя не зеница моего глаза?

Корова – и та своего теленка лижет. Да я его

подзадорить хочу, чтобы у него кровь

забурлила-заиграла... Чтобы он тоже сказал: «Эх, дай-ка я мать

обгоню!» А вот как управимся с ним – он с овцами,

я с хлопком, как выяснится, кто кого перегнал,

я большой той устрою, большой той... Я для моего

сына самую лучшую девушку приглядела...

Бегенчу кажется, что, говоря эти слова,

Нязикджемал смотрит на Айсолтан и та ей улыбается,

точно все понимает, точно они уже обо всем

договорились... Бегенч хмурит брови, насупившись, искоса

поглядывает на Айсолтан. А она вдруг оборачивается

к нему", чуть приметно кивает головой, улыбается

ласково и словно немного насмешливо. И у Бегенча

слабеют руки и ноги.

«Неужели она со мной играет? – думает он. —

Неужели у нее в глазах и на языке одно, а в мыслях

и на сердце – другое?»

Он невольно сует руку в карман, сжимает в

пальцах шелестящие листки письма, словно хочет найти

в них ответ.

«Ой, Айсолтан! – думает Бегенч. – Смотри!

Если ты меня обманешь...»

Бегенч и сам не знает, чем закончить свою угро-

зу. Разве Айсолтан не вольна в своем сердце, в своих

поступках?

– Ну, Бегенч, твой черед! – слышит он голос

Аннака. – Иди сюда, рассказывай, как думаешь

строить комсомольскую работу во время сбора хлопка?

Айсолтан внимательно слушает Бегенча, и ее

глаза расширяются от удивления. Что такое с Бегенчем?

Отчего он путает? Нет, она просто не узнает его

сегодня. Уж кто-кто, а он умеет говорить. А сегодня что?

Начнет с одного – перескочит на другое. Мямлит что-

то... Досада разбирает Айсолтан. Разве так должны

выступать комсомольцы? Вон и Чары сидит хмурится,

недовольно покачивает головой. И Аннак уткнулся

косом в какую-то бумагу, чертит карандашом. Видно,

и ему стыдно за Бегенча. Да и все колхозники

поглядывают на него с удивлением. А Джерен-эдже – та

даже отвернулась.

Айсолтан хотя и сердится на Бегенча, но тревога

закрадывается в ее сердце. Уж не заболел ли

парень? Или, может, у него горе какое? Странно

только, что она ничего не слыхала. Ну, наконец-то он

кончил. Теперь будет говорить Чары. Вот он сейчас

разнесет его на все корки! Ну и что ж, поделом...

Но, к удивлению Айсолтан, Чары ничего не

говорит о неудачном выступлении Бегенча. Он напоминает

колхозникам об огромной роли, которую играет

хлопок во всем народном хозяйстве Советского Союза,

в укреплении обороноспособности страны.

Рассказывает о применении хлопка в различных отраслях

промышленности и на ярких, живых примерах показывает,

какое значение имеет при этом высокосортность и чи-

стосортность хлопка.

"Вот этот дело говорит! – одобрительно думает

Айсолтан. – Да, у него светлая голова! Никогда ня-

чего не упустит, ни о чем не позабудет и так все к

месту скажет, не то что...» – и она сердито косится

в сторону Бегенча.

– Есть такая поговорка: «Чистота – залог

здоровья», – говорит Чары. – А здоровье, вы сами

знаете, товарищи, – залог хорошей работы. Вот я и

думаю, что нам не мешало бы завести себе для сбора

хлопка специальную рабочую одежду. Только если

каждый будет сам шить, пожалуй, получится

кустарщина. Я что-то не очень верю, чтобы Потды,

например, мог сам себе сшить спецовку. Он со своим

характером непременно карманы на спине пришьет. —

Переждав, когда затихнет вызванный этими словами смех,

Чары заканчивает: – Так вот, чтобы такого не

случилось, давайте двинем дело коллективно.

– Молодец, Чары! Хорошо придумал! —

восклицает Айсолтан. – И вообще все твои предложения

правильны. Ты бы хоть немного поделился мыслями

с другими людьми, с теми, у кого ни одной своей

в голове нет, – и Айсолтан бросает уничтожающий

взгляд на Бегенча.

Тот сидит, опустив голову, с убитым видом, и

Айсолтан жалеет, что сказала такие жестокие слова.

Аннак закрывает собрание, но колхозники, как

всегда, расходятся не сразу. Они оживленно беседуют,

окружают бригадиров, подходят к Чары. Маленькая

Маиса вертится тут же вместе с другими

ребятишками.

Чары издали наблюдает за Бегенчем и Айсолтан.

Бегенч, который обычно любит после собрания

потолковать с колхозниками, стоит в стороне,

прислонившись к дереву. Чары – чуткий парень: он, кажется,

правильно разгадал, что творится с Бегенчем.

«Ясно, как день, – думает Чары, – причина тут

одна – Айсолтан. Неужто у них дело разладилось?

Жаль, жаль парня».

Но Чары замечает, что Айсолтан тоже как будто

не в себе. Вот она стоит в группе колхозниц, поодаль

от Бегенча, вполоборота к нему, и громко смеется, но

Чары готов побиться об заклад, что смех ее деланый.

Он видел, как девушка раза два украдкой бросила

взгляд в сторону Бегенча. Поэтому, когда Чары видит,

что к Бегенчу с одной стороны направляется Аннак,

а с другой в ту же минуту – Айсолтан, он проворно

перехватывает Аннака по дороге и, не обращая

внимания на его протесты, уводит в правление.

Бегенч, занятый своими мыслями, не видит

приближающейся к нему Айсолтан. Очень тяжело сейчас

на сердце у Бегенча. Неудачное выступление еще

больше расстроило его.

«Эх ты, тряпка! —клянет он себя. – В руках себя

держать не умеешь, а еще комсомолец! Теперь она

и подавно смотреть на тебя не захочет. Да и народ

смеется!»

Бегенч чувствует, что ему больше невмоготу быть

здесь, на виду у всех, резко поворачивается и,

обогнув здание правления, выходит в поле.

Айсолтан видит, как при ее приближении

Бегенч вдруг сорвался с места и быстро зашагал

куда-то.

«Что такое? Почему он бежит от

меня?—удивляется она. – Почему не подошел после собрания?

Неужели не хочет со мной поговорить? Да нет, что

я слепая, что ли? Не видела будто, как он на меня

смотрел, когда я доклад делала! Бегенч! Бегенч! Что

с тобой? Если плохо тебе, горе у тебя, не таись от

меня, Бегенч! Подойди, поделись, облегчи сердце!

А не хочешь, так я сама подойду!» – и Айсолтан

решительным шагом направляется вслед за Беген-

чем.

А он стоит на дороге, у края хлопкового поля.

Мирно колышется зеленый хлопчатник, и при виде его

становится легче на душе у Бегенча.

«Да что тут думать! – решает вдруг он. – Надо

спросить ее напрямик: «Айсолтан, скажи, что у тебя

с Сазаком?» Лучше уж узнать все сразу, чем так

мучиться!»

– Беге-е-енч! – слышит вдруг он у себя за

спиной.

Бегенч оборачивается. К нему приближается

Айсолтан, дружески протягивает руку. Бегенч смотрит на

ее нежное открытое лицо, на высокий чистый лоб,

сжимает ее тонкие пальцы в СЕоей широкой ладони

и молчит. Нет, он не будет ничего спрашивать у

Айсолтан. Если ей нужно что-нибудь ему сказать, так

она сама скажет. А она улыбается, ямочки у нее на

щеках смеются, солнце золотыми искорками пляшет

в глубине зрачков, и все черные мысли Бегенча

разлетаются, словно развеянные ветром.

Если вы спросите у Бегенча, о чем говорили он я

по дороге, он едва ли сумеет вам ответить. Сказать

по правде, Бегенч даже не заметил, как очутился

перед домом Айсолтан.

Девушка поднимается на ступеньки веранды,

с улыбкой смотрит на Бегенча:

– Ну, Бегенч, что же ты словно к месту прирос?

– Подожди, не уходи, Айсолтан!

– Я и не ухожу, мы вместе идем. Или ты не

хочешь зайти ко мне в гости?

Бегенч стоит в нерешительности.

– Может быть, мне не стоит заходить к тебе,

Айсолтан? – неуверенно спрашивает он.

– Почему не стоит?

– А что скажет Нурсолтан-эдже?

– А что сказала Джерен-эдже, когда я

приходила к вам?

– Ты пришла с матерью – это другое дело.

– Кто же, как не мы с тобой, Бегенч, будем

разрушать старые традиции? Я думала, что ты лучше

других сможешь мне помочь в этом.

– Кто? – спрашивает Бегенч и чувствует, как

что-то опять ужалило его в сердце, и ему хочется

попытать Айсолтан. – Ну, мало ли кто! Мало ли

передовых парней у нас на селе. Чары, Мурад, Дурды.

Или вот хотя бы... Сазак... парень тоже такой...

напористый...

Айсолтан смотрит на него во все глаза. Что этэ

с ним такое? Опять он стал какой-то чудной.

– Я тебя не понимаю, Бегенч, – с упреком

говорит она. – Сазак, конечно, хороший парень, но почему

ты ждешь, чтобы кто-то другой перестраивал за тебя

жизнь по-новому? Или ты хочешь чужими руками

жар загребать?

– Нет, Айсолтан, нет, – поспешно отвечает

Бегенч. Под прямым, строгим взглядом Айсолтан ему

становится совестно своих сомнений. – Не смотри на

меня так сурово, Айсолтан!

– А нет, так почему же мы не можем сделать

шаг вперед? Почему мы должны ждать, когда это

сделают за нас другие парни и девушки?

Вместо ответа Бегенч поднимается на ступеньку

и слегка касается локтя Айсолтан, как бы приглашая

ее вместе войти в дом.

Нурсолтан встречает Бегенча приветливо,

усаживает его пить чай, но нельзя не заметить, что ее при

этом раздирают самые противоречивые чувства. Она

рада, конечно, очень рада. Разве она не нахваливала

Бегенча дочери, не толковала с Джерен о том, какая

бы это была славная пара? Нурсолтан и сейчас

считает, что лучшего жениха для Айсолтан не

подберешь. Но все-таки, все-таки... Когда Нурсолтан

увидела, что дочь поднимается на веранду вместе с Беген-

чсм, она почувствовала, что ей как-то не по нутру.

Нурсолтан даже сердится на себя за эти мысли, гонит

их прочь, но никак не может от них отвязаться. Она

и хлопочет, и угощает гостя, и старается занять его

беседой, но все получается у нее как-то невпопад,

и она теряется все больше и больше. Заметив это,

приходит в замешательство и Бегенч, и тот и другая

в конце концов растерянно умолкают.

Айсолтан приходит им на выручку. Она

принимается рассказывать о Москве, и хотя Нурсолтан уже

дважды слышала этот рассказ из уст дочери, но он

и сейчас так потрясает ее, что она сидит, подперев

подбородок кулаком, слушает и совсем забывает о

своих тревогах. Забывает даже подбросить углей в

самовар. Нурсолтан не однажды приходилось

путешествовать на спине верблюда, и все-таки, когда верблюд

поднимался с земли или опускался на колени,

Нурсолтан всякий раз с испугом хваталась за седло и

давала обещание пожертвовать чурек во имя божие, если

все обойдется благополучно. И ей, конечно, нелегко

привыкнуть к мысли о том, что дочь ее летает по

воздуху. И тому, что под землей ходят поезда, тоже ведь

не сразу поверишь. Но когда Айсолтан упоминает

о том, что в Москве на улицах повсюду продают

с лотков виноград, яблоки, груши и что, верно, там

есть фрукты и колхоза «Гёрельде», Нурсолтан

облегченно вздыхает:

– Вот это ладно, доченька. Из Москвы к нам

большая помощь идет, хорошо, что и мы не остаемся

в долгу. Надо будет сказать башлыку: пусть пошлет

еще и дынь, и арбузов, и арбузной патоки. А как ты

думаешь, дочка, наши фрукты доходят до товарища

Сталина?

Айсолтан ласково улыбается матери.

– А почему же им не дойти? Наверное, доходят,

Нурсолтан-эдже, – отвечает за Айсолтан Бегенч.

– Так ты скажи башлыку: пусть он прямо

товарищу Сталину пошлет верблюда... нет, самолет

винограда, яблок, груш, персиков, дынь. И пусть

напишет: «Товарищ Сталин! Благодаря твоим добрым

заботам в нашей стране течет мед. Прими от нас этот

маленький подарок. Теперь у нас всего вдоволь...» Да

пусть башлык напишет, что в этом подарке

принимала участие и жена Рахмана Безрукого, которая

благодарит товарища Сталина за то, что он вывел ее из

неволи на светлый простор.

– Да ведь у нас в колхозе не одна ты трудишься,

мать, – говорит Айсолтан. – Тогда придется

написать имена всех колхозников.

– Ну да, правильно... И пусть всех напишет.

– А не слишком ли велик будет список?

– Ну и что ж, что велик? Бумаги, что ли, в

колхозе нехватит?

– Бумаги-то хватит. А вот хватит ли у товарища

Сталина времени читать такой длинный список? Ты

не подумала, что в Советском Союзе не один только

наш колхоз. Сколько еще других!

– Да... Об этом я не подумала. Ну, пусть тогда

просто напишет – от всего колхоза «Гёрельде»,

Так они сидят и беседуют, и Нурсолтап

понемногу осваивается с тем, что дочь ее, никого не спросясь,

привела домой в гости парня.

«Верно, уж я стара стала —судить об этих

делах,– думает Нурсолтан. – Дочка-то в Москве была,

по воздуху летала, под землей ездила, – неужто она

сама не разберется, что хорошо, что плохо?»

И, окончательно успокоившись, Нурсолтан ставит

на стол большое блюдо горячего плова.

Ветер гонит низкие, тяжелые облака. Плотной

серой пеленой затянуло с утра все небо,

закрыло благодатное солнце. Невесело шеле-

_ стит хлопчатник, раскачиваясь на ветру, ро-

няя то тут, то там на землю пожелтевшие

листья, тронутые первыми холодами. Шелковистые,

нежные хлопья, словно жемчужины, матово

поблескивают кое-где на темной, сырой земле.

Айсолтан вышла в поле со своим звеном.

Нерадостно на сердце Айсолтан. Плохо раскрывается в этом

году хлопок, – видно, отразились на нем холода,

стоявшие во время посева и всхода хлопка. Хлопок

хороший, сильный, он поднимается плотной зеленой

стеной, но густо усыпавшие его ветЕИ коробочки

раскрылись лишь наполовину, и не сразу найдешь такую,

которая уже выпустила на волю серебристую пену

волокна. Ищи ее, как ищут белые грибы в русских

лесах! Да ходи осторожней, будь все время начеку, не

то оборвешь как-нибудь ненароком сырую коробочку.

А сколько желтоватых завязей покачивается еще над

верхушками кустов! Они должны развиваться и зреть,

наливаться соком под солнцем. Да, плохо, плохо

раскрывается хлопок! А тут еще непогода, с утра

дует сырой ветер, заволакивает небо тучами, моросит

дождь. Айсолтан знает, что это предвещает ранние

з^лорозки. А если ударит мороз, нераскрывшиеся

коробочки погибнут, сгниют. Вот почему сегодня утром,

повязывая фартук и перекидывая через плечо мешок,

Айсолтан не напевала, как обычно. Тяжелым камнем

лежит у нее на сердце судьба хлопка.

Заботливо приподнимая ветви, нагибаясь, чтобы

не задеть коробочек, Айсолтан обходит ряд за рядом,

ловкими, осторожными пальцами выбирает из

созревших коробочек тонкорунное длинное волокно.

«Какой урожай! – думает Айсолтан. – Вот он

весь как на ладони. Но если ударит мороз, урожай

утечет между пальцев, как вода. Сентябрь и

октябрь – решающие месяцы в сборе хлопка. В начале

октября должно быть собрано уже больше половины,

а как соберешь, когда хлопок не раскрывается?

Полгода работало наше звено на этом участке. Сколько

труда! Сколько надежд! Это же наша гордость, наша

радость... И все это может пропасть! Как выполним

мы тогда наше обещание? Как соберем семьдесят

центнеров с гектара? С какими глазами поеду я в

район? Что отвечу Москве, когда девушки-текстильщицы

протянут к нам руки, спросят: «Где же хлопок,

Айсолтан ? »

Слезы подступают к глазам Айсолтан. Она

выпрямляется, смотрит на быстро бегущие по небу

низкие ровные облака.

«Солнце, дождь... Почему мы не научились еще

управлять ими? – думает девушка. – Какие урожаи

снимали бы мы с наших полей, если бы могли, когда

нам нужно, сказать солнцу: «Грей»—и дождю:

«Пролейся!» Почему ученые не отдадут этому зсе свои

силы и знания? Заглянули бы они сейчас в мое сердце!

Они, как видно, не спешат – сидят там, в своих

лабораториях. А я спешу, не могу не спешить. Ведь

хлопок, хлопок может пропасть! Тысячи пудов «белого

золота»! Членам звена в глаза смотреть не могу,

словно это я во всем виновата. Да и они тоже, с кем ни

поговори, чуть не плачут...» – И слезы опять

навертываются на глаза Айсолтан.

Аннак в сдвинутой на затылок шапке, в промокшем

кителе, не разбирая дороги, перепрыгивая через

арыки, спешит от поселка к полю. Остановившись

напротив Айсолтан, он смотрит на нее, сдвинув густые

брови, и спрашивает:

– Ну, Айсолтан, как хлопок? – Голос его

звучит тревожно и гневно.

Айсолтан отводит влажные от слез глаза,

виновато опускает голо-ву.

– Хлопок... сам видишь, товарищ Аннак...

– План знаешь?

– Конечно, каждый день сводку смотрю.

Аннак кричит:

– Я тебя не про сводку спрашиваю! Ты аглан

эвена знаешь?

– Товарищ Аннак, ты сам, верно, видишь

сводки...

– Да! Да! Вижу, потому и спрашиваю: где план?

Айсолтан молчит, старается не смотреть в глаза

Аннаку.

– Почему не выполняешь ежедневный план?

– А кто в колхозе выполняет сейчас ежедневный

план?

– Вон оно что! – лицо Аннака багровеет.—Я

тебя спрашиваю: почему ты не выполняешь план, ты,

твое звено? Еще на четверть не выполнили! А мороз

уже на носу. Ты это понимаешь или нет? Хлопок

погибнет! У меня сердце на части рвется! Ты одна

из передовых колхозниц, а не выполняешь своего