355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бентли Литтл » Дом » Текст книги (страница 1)
Дом
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 09:40

Текст книги "Дом"


Автор книги: Бентли Литтл


Жанр:

   

Ужасы


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Бентли Литтл
Дом

Благодарю моих родителей, Ларри и Розанну, за дом, в котором я вырос, благодарю мою жену, Вай Сау, за дом, в котором я живу.

И благодарю также моего литературного агента Доминика Эйбла.

Это было долгов, странное десятилетие...

Но мы до сих пор вместе.


Пролог

Калифорния

Последние восемь лет Тедди жил в здании аэровокзала. Он понимал, что это ненормально, что это своего рода фобия, но за все эти годы так и не нашел в себе сил покинуть территорию терминала. Он уже и не помнил, что вынудило его искать здесь убежище, но теперь это не имело значения. Это был его дом, это был его мир, и он был счастлив. Деньги он находил на полу, в отсеках для возврата монет в игровых автоматах и платных таксофонах. При необходимости мог заняться и попрошайничеством. Еду себе он покупал в кафетериях, в маленьких забегаловках типа "Пицца-Хат" и "Бургер-Кингз", рядами которых была уставлена вся территория вокзала. Шорты и майки он приобретал или воровал в сувенирных лавках. Он читал газеты, журналы и прочую печатную дребедень, которую люди покупали, чтобы скоротать время в ожидании своих самолетов, и оставляли на креслах за ненадобностью.

В здании аэровокзала было тепло, работали кондиционеры, оно было открыто двадцать четыре часа в сутки и всегда было полно людей – представителей самых различных слоев общества. Он никогда не испытывал скуки. Всегда можно было найти с кем поговорить – с одинокими путешественниками, ожидающими родственниками. Как правило, он первый заводил разговор, жадно впитывал очередную житейскую историю, сочинял какие-нибудь впечатляющие небылицы про себя, а затем откланивался, чувствуя себя немного богаче, чем до этой случайной встречи.

Он был, как говорится, "человеком из народа", и ничто не доставляло ему большей радости, чем общаться с народом, обзаводиться новыми знакомствами, говорить и слушать, жадно переживать ту жизнь, от которой он отказался.

Он старался следить за собой. Сменную одежду он держал в камере хранения, ежедневно переодевался, по ночам в туалетных комнатах устраивал мелкие постирушки, быстро сушил все под горячим ветром электросушилки для рук, обтирал тело мокрой губкой, мыл голову и укладывал волосы с помощью дорожного фена, приобретенного в той же сувенирной лавке. Если не считать тех моментов, когда ему приходилось просить милостыню, никто не мог бы заподозрить в нем бездомного бродягу, а поскольку обитал он тут весьма долго, то хорошо изучил распорядок рабочего дня, время смены дежурств, знал, когда сотрудники службы безопасности аэропорта отправляются патрулировать территорию и по каким маршрутам они ходят, с легкостью избегал тесных контактов с персоналом аэровокзала, а в то же время многие продавцы, уборщики и прочие аэропортовские служащие узнавали его и считали заядлым воздушным путешественником, в силу чего относились к нему с подчеркнутым уважением.

Однако с недавних пор он почувствовал, что его одиночество нарушено.

Что-то еще поселилось в аэропорту рядом с ним.

От одной этой мысли его прошибала дрожь. Ничего конкретного, никаких реальных доказательств, только странное чувство, что в его жизненное пространство вторгся еще один постоянный обитатель. Но этого было достаточно, чтобы вывести его из себя.

Что-то еще живет здесь.

Не кто-то, а что-то.

Он не мог понять, почему так решил, но был в этом уверен, и это пугало его. Он знал, что при необходимости может покинуть терминал, покинуть аэропорт, раствориться в хаосе каменных джунглей Лос-Анджелеса, но даже не хотел рассматривать такую возможность. С точки зрения логики, разума, это имело смысл, но эмоционально – совсем иное дело. Предрассудок или психоз, но он знал, что никогда не сможет покинуть терминал, и любой план, учитывающий эту возможность, отвергался с порога.

Следовательно, он заперт здесь.

Кто бы и что бы ни поселилось в аэровокзале вместе с ним.

В светлое время суток эта мысль его не беспокоила. Но по ночам, когда толпы народа редеют, лампы горят вполнакала и внешний мир скрывается во мраке...

Его передернуло.

Как-то на прошлой неделе, наскоро помыв голову, он вернулся из туалетной комнаты к своему креслу у стеклянной восточной стены крыла авиакомпании "Дельта" и обнаружил свои журналы не на месте. Причем их не просто сдвинули, в них явно и откровенно копались. Страница в "Ньюсуик", которую он заложил, оказалась вырвана, "Плейбой", который он обычно прятал среди прочей периодики, оказался наверху и к тому же раскрыт на центральном развороте, а журнал "Пипл" попросту сброшен на пол. За последний час в этом крыле терминала не было ни души. На пути из туалета ему тоже никто не встретился, но доказательство было очевидным, поэтому он торопливо собрал свои вещички и поспешил перебраться в более обитаемую секцию вокзала.

В следующий вечер у него не было с собой ни газет, ни журналов, он как раз собрался устроиться перекусить, как вдруг заметил в том ряду кресел, к которому направлялся, веер разбросанных журналов – "Оружие и снаряжение", "Охота", "Американский охотник", "Охотник и добыча". На ковровом покрытии перед креслами с помощью растаявшего вишневого мороженого была изображена кровавая когтистая лапа, а рядом – зубастая ухмылка.

Оно начало за ним охоту.

Это следовало рассматривать как предупреждение, решил Тедди. Или начало игры, в которую его втягивали. В любом случае это ему решительно не понравилось. Торопливо собирая свои вещи, он обратил внимание, что эта секция терминала быстро пустеет, а за окнами – глубокая, непроглядная ночь. В гигантском окне, которое выходило на взлетную полосу, он увидел свое отражение – призрак на черном фоне, и размытость собственных очертаний заставила его еще больше нервничать, заставила подумать о себе как о покойнике.

Чуть не бегом он ринулся в торговый сектор. С момента первого предупреждения он старался держаться поближе к людям, поближе к свету. Сотрудники безопасности уже несколько раз с подозрением поглядывали в его сторону, он понимал, что рискует своим положением, рискует засветиться, но ничего не мог поделать. Он боялся оказаться в одиночестве.

Боялся того, что может напасть на него.

Боялся того, что оно может с ним сделать.

Он обернулся на ходу. В дальнем конце погруженного в сумрак крыла, рядом с пустой стойкой, где обычно идет регистрация на рейсы компании "Пан-Ам", он заметил черную тень, подвижный бесформенный сгусток мрака, который вырвался из-за пустой стойки регистрации и метнулся по коридору к тому креслу, в которое он намеревался сесть.

Он побежал. Пот заливал глаза, сердце колотилось как бешеное. В мозгу засела абсурдная, но неотвязная мысль – эта тень, эта тварь, этот монстр, это черт-знает-что увидело его, гонится за ним, намерено поймать его и сожрать прямо перед буфетной стойкой.

Однако ему беспрепятственно удалось добраться до кафетерия, увидеть охранника, кассиршу, бизнесмена, читающего газету за маленьким столиком, молодую пару, старающуюся успокоить расплакавшегося младенца... Он обернулся. В полумраке пустого крыла не было ничего необычного.

Тяжело дыша и все еще не в силах унять дрожь, он подошел к стойке. Попросив у буфетчицы стакан воды и утирая ладонью обильный пот со лба, он заметил, как та обменялась быстрым взглядом с охранником, тут же сунул руку в карман, проверяя, хватит ли мелочи, и поменял заказ на чашечку кофе.

Кофе ему на самом деле не хотелось, но нужно было присесть, постараться восстановить душевное равновесие, нужно было побыть на людях, поэтому он поблагодарил женщину и нашел себе местечко в закутке, рядом с горой использованных подносов.

Черт побери, что происходит? Может, он начал сходить с ума? Возможно. Он отнюдь не был склонен считать себя самым нормальным человеком на свете. В то же время он был уверен, что это не галлюцинация, что ему не привиделось. Нечто действительно копалось в его журналах, нечто действительно нарисовало на полу эту картинку.

И он действительно видел черную тень.

Он поднял голову от своего пластмассового столика на тонких ножках. Охранник по-прежнему смотрел в его сторону, и он подумал, что надо бы срочно посмотреть в зеркало, чтобы привести себя в надлежащий вид. Он не мог позволить разрушить сложившуюся жизнь, пустить на ветер плоды почти десятилетних усилий по организации собственного существования просто из-за того, что чего-то испугался.

Из-за того, что нечто за ним охотится.

Туалетные комнаты располагались по соседству с кафетерием. Оставив на стуле газету и портфель, отодвинув кофе, он поднялся из-за стола и направился в мужскую комнату.

– Присмотрите за моими вещами, – своим самым респектабельным голосом Важного Путешественника попросил он буфетчицу.

– Разумеется, – с улыбкой кивнула та.

– Спасибо.

Он уже почувствовал себя немного лучше. Маска была на месте, на людях он чувствовал себя спокойно и уютно. Он зашел в туалет и первым делом посмотрелся в зеркало. Сегодня он еще не брился, щеки уже слегка посерели от проступившей щетины, но главная проблема была в слипшихся от пота волосах. Он достал расческу, намочил ее под краном и поправил волосы.

Гораздо лучше.

Внезапно почувствовав позыв, он подошел к ближайшему писсуару, расстегнул ширинку...

...и краем глаза заметил мелькнувшую черную тень.

Она появилась на долю секунды, в одном из зеркал, но он мгновенно обернулся, машинально застегнув молнию, и почувствовал, как сразу же пересохло во рту, а сердце начало колотиться по-прежнему.

Холодная рука легла ему на плечо.

– Нет! – вскрикнул он, дико озираясь.

Но никого не увидел.

И со всех ног ринулся прочь из туалетной комнаты.

* * *

Вайоминг

Мать бы сказала, что это знак, и Пэтти скорее всего не стала бы с ней спорить. Хьюб, конечно, поднял бы ее на смех, услышав такое, высмеял бы и ее, и мать, и все их семейство, посоветовал бы вернуться в двадцатый век, но Хьюб знает гораздо меньше, чем ему кажется. Наука может объяснить многое, но многое она объяснить не может, и Пэтти была не настолько ограниченна, чтобы автоматически отметать все, что противоречит ее сложившимся представлениям.

Она пристально посмотрела на ворону, усевшуюся на мусорном баке. Ворона столь же пристально посмотрела в ответ и моргнула.

Она появилась, когда Пэтти вышла повесить стираное белье на веревку – самая крупная ворона, которую ей когда-либо приходилось видеть, – и не улетела при ее приближении, а продолжала сидеть и наблюдать, как она развешивала трусы, носки, полотенца. Она шуганула ее, даже топнула ногой и сделала угрожающее движение, но ворона не испугалась. Похоже, ворона понимала, что ей ничего не угрожает, и не собиралась менять свои планы, не собиралась никуда улетать прежде, чем исполнит то, что намеревалась исполнить.

Пэтти не понимала, что бы это могло значить, но не могла отделаться от мысли, что черная птица пытается предупредить ее, что она оказалась здесь специально, чтобы передать нечто важное, и ей оставалось только догадаться, что именно.

Жаль, что матери нет рядом.

Пэтти еще несколько секунд пристально глядела на ворону, после чего пошла мимо нее к дому. Надо позвонить матери. Совершенно верно. Надо описать ей ворону, восстановить в точности последовательность событий. Может быть, мать сможет сообразить, что бы это значило.

Ворона каркнула, когда Пэтти вошла в дом. И два раза подряд – в тот момент, когда она сняла трубку телефона, стоявшего на кухне.

Теперь она пожалела, что и Хьюба нет рядом. Он попытался бы каким-нибудь хитрым образом объяснить точное совпадение по времени вороньих криков и последних поступков, хотя Пэтти сомневалась, что даже ему удалось бы установить тут какую-нибудь логическую связь.

Линия была занята. В тот момент, когда Пэтти положила трубку, послышался еще один короткий крик вороны. Она открыла заднюю дверь проверить, на месте ли птица, но не увидела ее. Пэтти вышла на крыльцо, торопливо обежала вокруг дома – вороны нигде не было. Ни на крыше, ни на крыльце, ни на земле, ни на окрестных деревьях. В небе вообще не было ни одной птицы. Словно они все вдруг испарились.

Она поднялась по ступенькам парадного крыльца и еще раз оглянулась. Вдали вздымался Тетонский горный массив; его пики, покрытые вечными снегами, сливались с блеклым, почти белым осенним небом. Прямо от дома начиналось пастбище, за ним простирались обширные луга, густо поросшие высокой, бурой, местами уже пожухлой травой. Луга уходили вдаль, постепенно поднимаясь выше и незаметно переходя в лесистые склоны холмов.

Она взглянула направо, мимо гаража, расположенного по соседству с домом, но над проезжей дорогой не висело ни единого облачка пыли.

Хоть бы Хьюб побыстрее возвращался! Ему надо было съездить в город за кофе и хлебной мукой, но что-то он уж очень долго этим занимается. Хоть бы мотор снова не сломался! Меньше всего им сейчас нужен очередной счет от автомеханика. Они и так с июля расплачиваются за водяной насос. Если еще что-нибудь сломается, они просто не справятся. Тем более в преддверии зимы.

Пэтти вошла в дом, автоматически обтерев подошвы туфель о специальную решетку, хотя и не ступала ни по какой грязи. Он прошла в гостиную, где на маленьком дубовом столике рядом с диваном стоял еще один телефонный аппарат, и уже собралась набрать номер матери, как краем глаза сквозь сетчатую дверь заметила снаружи какое-то движение. Она медленно положила трубку на рычаг и вернулась к порогу.

Ей было видно, как они спускаются с гор. Многие дюжины. Они напоминали небольшую армию, скатывающуюся с холмов на луга.

Маленькая армия.

Поскольку все бегущие были ростом с ребенка. Это было видно даже отсюда. Только это были не дети. Что-то в строении тел, в том, как они двигались, указывало ей на то, что они старше.

Гораздо старше.

Они достигли границы высокой травы и исчезли в ней; теперь были видны только волны, словно от узкой полосы ветра, бегущей по середине луга.

Кто это? Гномы? Эльфы? Во всяком случае, нечто сверхъестественное. Не карлики, не лилипуты, не дети. Даже с такого расстояния была видна их странность, их чуждость. Это были не люди.

Она следила за волнами, раскачивающими высокие травы. Узкий поток стремился прямо к ее дому. Она не сделала пока попытки бежать и вдруг поняла, что боится не так сильно, как следовало бы.

Но все изменилось.

Трава на краю пастбища разметалась, и они выскочили на открытое пространство. Каждый сжимал в руке оружие – бейсбольные биты, на которые были насажены черепа, копыта или кости животных. Выглядели они как раскрашенные клоуны: красные носы, белые лица, яркие губы, волосы всех цветов радуги.

Только она не была уверена, что это раскраска.

Они продолжали выскакивать из высокой травы на открытое пространство. Пять. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Ничто их не удерживало, короткие ножки резво несли их по полю. Вот они обежали гору булыжников в центре пастбища, вот начали перепрыгивать через невысокую изгородь, которую соорудил Хьюб для защиты от коров. Их сопровождало нечто, напоминающее рой насекомых. Может, пчел, а может, жуков.

Пэтти захлопнула входную дверь и заперла ее. Но в тот же момент поняла, что дом не гарантирует безопасности. Единственное спасение – бежать, убраться как можно дальше, пока они будут окружать дом, и надеяться, что этот процесс их немного задержит. Она не представляла, кто они и что им нужно, но чувствовала, что ничего хорошего от них ждать не приходится, и не считала себя настолько глупой, чтобы вот так просто остаться здесь и наблюдать за их приближением, вместо того чтобы спасаться бегством.

Вот о чем говорило появление вороны, догадалась она. Ворона была знаком, предупреждением, и ей, вероятно, удалось бы истолковать его, уделяй она в свое время больше внимания материнским наставлениям, а не мальчикам.

Это в высшей мере справедливое замечание промелькнуло в мозгу, пока она мчалась сквозь дом, выскакивала через заднюю дверь и запирала ее за собой. Критика собственных провинностей и недостатков, анализ задним числом ошибок и оплошностей. Если бы подумать об этом раньше, если бы она вела себя по-другому, можно было бы избежать нынешней весьма неприятной ситуации... Хотя она сомневалась, что дело именно в этом.

Она не в состоянии убежать от них. Это она чувствовала. Поэтому метнулась к амбару, думая, что если удастся спрятаться в старом погребе и запереться там изнутри, то можно спастись. Дом сейчас находился между ней и этими созданиями, и она надеялась, что под его прикрытием удастся успеть незаметно спрятаться в погребе, но еще раньше, чем смогла добежать до амбара, она услышала за спиной стук костей. Рычание и хриплое дыхание. Она на бегу обернулась через плечо. Они настигали ее, скорость их движения превышала человеческие возможности. Стремительный поток обогнул дом, захлестнул участок. Маленькие ручки схватили ее за бедра, стараясь раздвинуть ноги и вцепиться в пах. Они кишмя кишели вокруг, тянули к земле, она споткнулась об одного из них и упала лицом вперед. Один, судя по повадкам – лидер, взобрался на пень рядом с развешенным для сушки бельем и в нетерпении подпрыгивал, размахивая чем-то, напоминающим маракас[1]1
  Маракас – музыкальный инструмент эстрадного оркестра, род погремушки.


[Закрыть]
, сделанный из черепа крысы.

Создания вблизи оказались еще меньше, чем она думала, не выше двух футов ростом, но все крепко сбитые и вооруженные, а главное – их было слишком много. Они перевернули ее на спину, один держал за голову, по двое навалились на руки, еще по двое – на ноги, стремясь их раздвинуть как можно шире.

Один продолжал хватать ее за промежность.

Она зарыдала, забилась в истерике, но и сквозь слезы не могла не заметить, что этих тварей сопровождал отнюдь не рой пчел или жуков, а полчища мошкары. Причем мошкара была какой-то странной, пугающей, совершенно не похожей на обычных земных насекомых.

Бабочка с лицом плачущего младенца устроилась у нее на носу, плюнула и улетела.

Она понимала, что сейчас погибнет, и отчаянно заорала изо всех сил в надежде, что кто-нибудь – возвращающийся Хьюб, проходящий пешеход, соседский фермер – может услышать ее, но клоунообразным монстрам, казалось, не было никакого дела до ее воплей. Они даже не пытались заткнуть ей рот. Они позволяли ей орать, и их полное равнодушие, их уверенность, что никто не придет на помощь, более чем что-либо иное убеждали в полной безнадежности ее участи.

Создание, державшее ее за голову слева, вдруг открыло зеленогубый рот. Послышались фортепьянные аккорды.

Тот, с крысиным черепом, продолжал прыгать на пне, тыкать в ее сторону и орать, при этом он издавал звуки струнного квартета.

У нее больше не было сил вопить, она только рыдала, заливаясь слезами и соплями, которые не было возможности утереть.

На грудь ей положили череп опоссума.

Словно во сне она услышала шум мотора грузовика Хьюба, подъезжающего к дому. Хлопнула дверца. Он громко позвал ее по имени. На долю секунды мелькнула мысль заорать что есть мочи, предупредить об опасности, крикнуть, чтобы убирался побыстрее, пока цел. Но любовь ее была не столь альтруистичной; ей не хотелось погибать тут одной, в окружении этих монстров. Она хотела, чтобы муж , спас ее, и громко позвала его.

– Хьюб!

– Пэтти!

– Хьюб!

Она хотела сказать еще что-то, хотела передать дополнительную информацию, крикнуть, чтобы схватил свой дробовик и разнес всю эту братию к чертям собачьим, но мозг и губы отказывались повиноваться, и она просто продолжала истерически выкрикивать его имя.

– Хьюб! Хьюб!

Ее приподняли, наклонили вперед, чтобы она смогла увидеть, как ее муж выскакивает из-за угла дома и врезается в стену из маленьких клоунов. Они мгновенно облепили его голову, грудь, повисли на руках и ногах и повалили на землю. Взметнулось оружие – кости, бейсбольные биты, черепа, конские копыта.

Тот, на пне, яростно прыгал, призывая к убийству Хьюба голосом струнного квартета.

Они забили его насмерть под звуки симфонии.

* * *

Мичиган

Это была настоящая жизнь.

Дженнингс пробирался вслед за егерем через густой кустарник, держа лук на изготовку. В прошлом году он возил Глорию в Палм-Спрингс, в позапрошлом – на Гавайи, но в этом, слава Богу, ему удалось настоять на своем, и они купили тайм-шер в Северный Мичиган. Он вознамерился в кои-то веки удовлетворить собственное желание, и если из этого следовало, что Глории придется либо сидеть перед телевизором в домике, либо шататься по единственному универмагу этого занюханного городка, значит, так тому и быть.

На двухнедельное пребывание он заказал несколько коротких охотничьих вылазок. Одна однодневная утиная охота. Одна охота на медведя, с ночевкой.

И эта.

Трехдневная охота с луком.

Из всех трех последняя виделась ему самой лучшей, самой увлекательной. Он никогда раньше не охотился с луком и стрелами, и хотя потребовалось определенное время для освоения специфики и возможностей нового вида спорта, егерь Том сказал, что он будто создан для этого. Он сам это чувствовал и находил, что охота с луком имеет дополнительные преимущества. Она давала возможность ощутить более полную слитность с природой, почувствовать себя органичной частью лесной жизни, а не дилетантом-интервентом, и это придавало особое удовольствие процессу охоты. Привносило дополнительное возбуждение. Пусть они пока не могли похвастаться ни одним трофеем, даже промахи волновали больше, чем иные удачи ружейной охоты.

Их было четверо – Том, он сам, Джуд Вайс, отставной шериф из Аризоны, и Уэбб Дебойяр, авиадиспетчер из Орландо, Флорида. Джуд с Уэббом остались в лагере, а Том повел его одного по следу оленя. В случае удачи открывалась перспектива водрузить дома над камином рога поваленного зверя.

Они шли по следам оленя, здорового быка, уже с полудня. По часам Дженнингса уже перевалило за три. Как быстро течет время, однако. Находиться здесь, ощущать свое слияние с природой – одно удовольствие. Он не мог припомнить, когда еще чувствовал себя так хорошо.

Внезапно Том вскинул руку, призывая его остановиться.

Дженнингс замер и проследил за взглядом егеря.

Олень.

Животное неподвижно стояло в густом кустарнике за огромной засохшей елью. Дженнингс вполне мог бы и не заметить его, ломиться дальше, спугнуть зверя, и момент для выстрела был бы упущен, но Том ориентировался в лесу, как на своей ладони, поэтому и успел его засечь.

От резкого выброса адреналина вскипела кровь. Нервничая и стараясь вести себя как можно тише, он переместил лук, заправил стрелу и натянул тетиву. План был прост: он стреляет в оленя, и если не убьет наповал, Том должен завершить дело.

Когда они обговаривали это на кордоне, перед выходом, Дженнингсу были несколько неприятны подробности, однако сейчас сама идея кинуться на животное с огромным охотничьим ножом, вступить с ним в рукопашный бой и вырезать его сердце показалась ему вершиной жизненного опыта, и ему захотелось, чтобы Том научил его, как это делается. Олень шевельнулся, поднял голову, посмотрел в его сторону.

– Давай! – крикнул Том. Дженнингс "нацелил стрелу и отпустил тетиву. Ему удалось свалить оленя с первого выстрела. Том, выставив нож, моментально рванулся вперед, ломая на своем пути мелкий подрост и кустарник. Дженнингс, не думая, кинулся следом за егерем, который уже навалился на животное и располосовал брюхо.

Покрытая шерстью шкура раздалась, содержимое желудка вывалилось наружу.

Из разверстой раны появилось тело его отца. Дженнингс уронил лук и отшатнулся. В глотке мгновенно пересохло. Том тоже отпрыгнул прочь от животного с выражением ужаса и непередаваемого страха на лице. С ножа все еще капала кровь; он крепко сжимал рукоятку, направив лезвие от себя.

Дженнингс почувствовал горячее сырое тепло между ног и понял, что обмочил штаны. Хотелось заорать, но не было сил. Ни он, ни Том до сих пор не произнесли ни слова, ни звука.

Отец встал на ноги. Он был в костюме, но и костюм, и лицо были полностью покрыты кровью и чем-то липким. Он оказался гораздо меньше, чем был при жизни, почти карликом. Но при этом совсем не постарел или по крайней мере возраст никак не отразился на его внешности. Первоначальной мыслью Дженнингса было, что отец не умер, что они похоронили другого мужчину, но он зрительно прекрасно помнил тело отца и был уверен, что отец давно мертв, а это... какой-то монстр.

Отец, сделав пару шагов от вспоротого оленя, первым делом бросился в сторону Тома. Егерь попытался отмахнуться ножом, но реакция оказалась странно замедленной, и нож впустую сверкнул в воздухе.

Шея Тома была свернута одним мощным и быстрым движением. После этого отец быстро развернулся и с безумной ухмылкой двинулся через небольшую поляну в его сторону.

Зубы его были в оленьей крови.

Дженнингс попытался было рвануть к лагерю, натыкаясь на деревья и кустарники... Но отец настиг его раньше, чем он успел преодолеть несколько футов. Одним мощным толчком Дженнингс был сбит с ног; он упал и ощутил на спине тяжкий вес компактного отцовского тела. Крепкие ладони обвили ему шею, сильные пальцы впились в горло.

Отец! – хотелось крикнуть ему.

Но воздух из легких уже не поступал в горло, окружающий мир поблек, и он погрузился во мрак.

* * *

Нью-Йорк

Шелли вышла из ванной и посмотрела на Сэма, уже устроившегося в постели. Он оторвал взгляд от журнала и нежно улыбнулся. Она отвернулась. С возрастом он стал жутко сентиментальным, и это все больше ее начинало раздражать. Он стал плакать над кинофильмами – схематичными, примитивными, рассчитанно бьющими по нервам киношками, очевидными в своей преднамеренной сентиментальности даже для нее, – и было неприятно слышать его легкие всхлипывания, видеть, как он одним пальцем стирает влагу, скопившуюся в уголках глаз. Он не плакал, когда умер Дэвид, не плакал, когда хоронил своих родителей, зато теперь вовсю лил слезы над небрежно прописанными характерами, искусственно воткнутыми в позорно натянутые сюжеты.

Порой она задумывалась, почему она вышла за него замуж.

Встряхнув головой, Шелли подошла к туалетному столику, достала расческу и...

...увидела в зеркале другое лицо.

Она поморгала, зажмурилась. Потом отвела взгляд в сторону и посмотрела вновь. Лицо было на том же месте – лицо древней старухи с невероятно морщинистой пергаментной кожей. Темные глаза смотрели злыми щелочками, почти безгубый рот кривился в жестокой ухмылке.

Мэри Уорт.

Шелли отшатнулась. В горле пересохло. Но она не могла отвести глаз. Она видела перед собой в зеркальном отражении всю комнату, Сэма, полусидящего на постели и опирающегося спиной на изголовье кровати с журналом в руках. На переднем плане, как бы с другой стороны туалетного столика, маячило лицо, вперившее в нее свой злобный, напряженный взгляд. Сначала ей показалось, что у него нет тела, но чем дольше она всматривалась, тем больше видела и теперь уже могла отчетливо различить сгорбленные плечи под черным халатом, хотя и не могла сказать наверняка, сразу ли было это тело или оно материализовалось у нее на глазах.

Мэри Уорт.

Это было то самое лицо, которое она представляла себе много лет назад, когда с сестрами и приятелями устраивала ночные посиделки с забавами, знакомыми каждой американской школьнице. "Мэри Уорт" была их самой любимой, они строго по очереди подходили к зеркалу, закрывали глаза и повторяли – "Мэри Уорт, Мэри Уорт, Мэри Уорт...". Суть заключалась в том, что если повторить имя сто раз, она появится. Ни у кого из них не хватало храбрости досчитать до ста; каждая с визгом и писком бегом бросалась в постель или в спальный мешок примерно на сороковом, сорок пятом повторе, и она сама всегда намеренно останавливалась, не доходя до пятидесяти, несмотря на то, что потом сообщалось сестрам и подружкам, потому что и это число казалось ей достаточно магическим и она боялась, что Мэри Уорт уже на этом этапе может частично показаться, а видеть ее ей совершенно не хотелось.

Шелли уже не помнила, кто научил ее этому ритуалу, где она впервые об этом услышала, равно как не помнила, доводилось ли ей видеть где-либо изображение Мэри Уорт или хотя бы встречать ее описание. Единственное, что она знала, – Мэри Уорт очень старая и очень страшная.

Но теперь она поняла, что лицо в зеркале точь-в-точь похоже на лицо Мэри Уорт, которое она себе представляла в детстве.

Шелли уставилась в зеркало и моргнула.

Где же ее собственное отражение?

До последней секунды она как-то об этом не задумывалась. Вся остальная комната совершенно отчетливо отражалась в зеркале, не было только ее самой.

Ее место заняла Мэри Уорт.

Если раньше она ощущала испуг, то теперь ее охватил невыразимый страх; с нарастающим ужасом она наблюдала за тем, как старая карга извлекает из складок халата длинный серебристый нож, крепко обхватив чернеющую рукоятку костлявыми морщинистыми пальцами. Шелли быстро обернулась, чтобы убедиться, что никакой реальной Мэри Уорт нет и в помине, потом оглядела себя, проверяя, не появилось ли на ней самой чего-либо лишнего, не одета ли она сама в черный халат и не вытаскивает ли из его складок непонятного происхождения нож.

Нет.

Но в зеркале она по-прежнему видела не себя, а Мэри Уорт, чья кривая ухмылка стала еще шире, неторопливо поворачивающуюся, сжимающую в руке нож и направляющуюся к кровати, в которой лежит читающий журнал Сэм.

Шелли видела в зеркале, как старая ведьма начала размахивать ножом, и аж подпрыгнула, услышав за спиной душераздирающий вопль Сэма.

В комнате не было никакой Мэри Уорт, однако Сэм корчился и метался с криками по кровати, на груди, на бедрах вспыхивали алые полосы, кровь била фонтанами или лилась ручьями в зависимости от того, куда попадал нож; кровь уже залила простыни, упавший на пол журнал, подушки, спинку кровати, ночной столик, индийский ковер, постеленный на деревянном полу.

Не слышно было ни малейшего звука, кроме душераздирающих воплей Сэма, и это, может быть, было самым страшным. В зеркале Мэри Уорт смеялась, вскрикивала, но Шелли ничего не слышала. Ее голос, если таковой у нее был, остался там, за стеклом зеркала, слышимый только в том мире; действия проявлялись в реальной спальне, а тело и голос – нет.

Как сюда попала Мэри Уорт? Никто не произносил ее имени.

Тут был какой-то провал. Шелли могла согласиться с возможностью материализации злых духов, но ни за что бы не поверила, что Мэри Уорт способна появиться сама по себе, не будучи вызванной. Так не бывает, так не должно быть, и если та история, которую ей поведали, и является частью детской игры, во всех легендах должно быть зерно истины.

Сэм перестал кричать. Он умер, но Мэри Уорт продолжала полосовать его, безжизненное тело дергалось на постели от силы ее ножевых ударов.

Шелли тоже не кричала. Она не ударилась в панику, не перепугалась, вероятно, она находилась в шоке, поэтому убийство Сэма не казалось ей таким кошмаром и ужасом, как должно было быть. На самом деле она ощущала некую отстраненность; сцена, развернувшаяся рядом с ней, в ее спальне, казалась ей примерно такой же плоской, не имеющей к ней отношения, как события на экране телевизора, неким абстрактным отражением в зеркале, если не считать, конечно, пугающего образа Мэри Уорт.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю